Рисунки на древних камнях. Забайкалье

Мусташар
 Рассказ.
                Вопросов больше чем ответов.

  Вам никогда не приходилось наблюдать за рыбаками, расположившимися на противоположных берегах неширокой речки?  Каждый  считает, что маленькая и крупная рыба большими косяками, гуляет в глубине, как можно дальше от его поплавка. И поэтому, всё время пытается закинуть снасть, как можно дальше от себя, и, как можно ближе, к сопернику на противоположном берегу.
  Действует извечное понятие – «хорошо там, где нас, нет!». Пускай, даже, на этом же самом континенте, в этом же районе и области. Всего в пятидесяти километрах от места проживания рыболова, недалеко от соседней станции, в глухой тайге, в холодном ручье, с заросшими дикой смородиной берегами, рыбы, несомненно, больше! Чем на привычных, искрящихся на солнце, перекатах и  тихих плёсах знакомой с детства речки.
  Не удивительно, что между рыбаками гуляет множество  историй о чудесных уловистых местах, на диких, нехоженых берегах таёжных ручьёв и речушек. С непугаными тайменями, ленками и хариусами, зашедшими из реки Хилок в эти холодные воды,  жаркими летними месяцами. Под впечатлением очередной  «байки», мы решили  попробовать счастье на одной из таких, чистых, стремительных таёжных речек.
Стояла летняя, отпускная пора, друг детства – Сашка, тоже,  наслаждался свободой после сессии и других студенческих забот. Целью нашего путешествия была таёжная речушка  с неизвестным названием, протекающая в окрестностях  небольшой деревни  Халярта, в десятке километров  юго-восточнее железнодорожной станции Талбага.
    В самой деревне мне приходилось бывать не единожды, там работала после окончания медицинского училища моя будущая жена. От местных жителей, я и узнал о хорошей рыбалке на этой таёжной речке.
    Существовало два способа попасть в Халярту. Первый – пригородным поездом с детским названием «Ученик», доехать до станции Толбага, что западнее  нашего посёлка, примерно, в пятидесяти километрах. На этой маленькой, таёжной станции останавливались, лишь, пригородный и почтово-багажный поезда. Далее, на пароме, именуемом местными жителями на голландский манер – «плашкоутом», переправиться на левый берег реки Хилок. И не торопясь, пешком,  песчаными взгорками и заливными лугами, добраться до нужного посёлка.
Другой вариант – личным транспортом, доехать до нужной  станции и деревни, далее, по первому варианту, но, на колёсах.
    Мы, естественно выбрали второй вариант, длительные пешие прогулки нас не устраивали. На мотоцикле  родителей планировали преодолеть несложный путь, порыбачить и, также, без проблем, вернуться домой.
    Выехали рано утром. Дорога бойко бежала под колёса проверенного в рыбацких делах, заслуженного «Ирбита». Тихими, сонными улицами с редкими, спешащими прохожими,  под разноголосые крики соревнующихся утренних петухов, выехали на окраину. Справа, до самых сопок, потянулись поля колосящейся пшеницы. Слева, за низенькими кустами, блестели под утренним солнцем, убегающие в даль, нитки железнодорожной колеи. Миновали две деревни, запомнившиеся со школьных лет, как места произрастания крупного картофеля. Убираемого ежегодно, в начале сентября, героическими школьниками. Наслаждающимися последними, тёплыми днями и возможности, ещё пару недель отдохнуть от занятий. Выпуская струи белого пара, вращая громадными, красными колёсами, деловито простучал, коротенький состав. Идущего с запада, пригородного поезда.
В следующей деревне, мычащее, блеющее и нещадно пылящее стадо домашней скотины, перегородило дорогу. Толкаясь круглыми боками,  что-то, флегматично пережёвывая,  призывно мыча, хриплыми голосами, неотвратимой поступью, во всю ширину улицы, двигались рогатые коровы. Следом, за предводителем, с закрученными назад рогами, серой, перетекающей лентой, уткнувшись головами, друг в друга, молча, семенили покорные бараны. Позади стада, беспрестанно блея тоненькими голосами, подгоняемые щелканьем пастушьего бича, норовя шмыгнуть в ближайший проулок, бежали упрямые, разномастные козы, со своими «игрушечными» козлятами. Мужчина на монгольской лошадке, и два пеших пацана. С тянущимися по земле, длинными бичами, сопровождали стадо. За железной дорогой и паровым полем, спрятавшись за зелёной стеной  плакучих ив, изредка проблескивая водной гладью,  стремительно неслась река Хилок. Вероятно,  в здешних протоках, старицах, и самой реке, было достаточно разнообразной рыбы. Но мы, ехали ещё дальше, в тайгу, к студёной речке,  где, как нам казалось,  рыбаков ждала непуганая рыба и крупный улов.
Несколькими километрами дальше, вдоль берега реки, длинными улицами, широко расположился посёлок, с железнодорожной станцией, деревоперерабатывающим заводом, школой и ещё какими-то солидными зданиями. За железной дорогой, на заводе, шипящими вздохами работали пилорамы, гремели цепи, визжали агрегаты, высоко выстреливал в небо ровные кольца дизель электростанции. На огородах частных домов копошились люди. Громадные лесовозы нестройной колонной толпились у закрытого железнодорожного переезда.
    Населённый пункт носил весёлое название Хохотуй и считался, по местным меркам, большим.
    За посёлком неприступные скалы, могучей стеной, вплотную приблизились к реке. На оставшейся узкой полоске земли, уместилось железнодорожное полотно, столбы линии связи и автомобильная дорога. Они, буквально, повторяли все изгибы реки, а иногда, когда железная дорога исчезала в прорубленных в скалах проходах. Пыльный грейдер и ниточка бегущих столбов, уходили выше, петляли между сопками, вновь, возвращались к реке и железной дороге. За рекой, до самых дальних сопок, зеленели заливаемые в половодье луга. Где-то там, среди покрытых зеленью сопок, протекала горная речушка, в нижнее течение которой, мы и стремились
За очередным поворотом появилась нужная нам станция Толбага. Немного поплутав по незнакомым улицам, выехали к железнодорожному переезду. Пропустив за закрытым шлагбаумом сумасшедше гремящий «товарняк»,  спустились, берегом, к парому. Переправочное средство, представляло собой две больших деревянных лодки, соединённых крепким бревенчатым настилом, на котором могла свободно уместиться грузовая машина. Почерневшие от времени, исцарапанные переправляющимися тракторами деревянный сходни, отстояли на несколько метров от галечного берега. Заезжавшая машина, с трудом выбралась из воды на деревянный настил, поелозив мокрыми колёсами по доскам, всё же, перебралась на паром.
    Зеваки на пароме, с интересом ожидали, когда  молодые люди с мотоциклом приступят к преодолению сложной преграды.  Но пустой мотоцикл, управляемый идущим рядом водителем, подталкиваемый со стороны коляски пассажиром, немного побуксовав, сравнительно легко, оказался на пахнувшем сеном и дёгтем настиле парома.
Паромщик – худенький, бойкий старичок, которого все, независимо от возраста, называли «дедом Богой». Собрав с пассажиров какую-то символическую плату, преложил руль, и плашкоут, с шумом разрезая носами лодок воду, медленно двинулся к противоположному берегу. Закрепив толстый конец громадного рулевого весла в петле, дед, признав в нас приезжих, подошёл и осведомился – куда мы держим путь?  Старик оказался общительным, за время недолгой переправы на противоположный берег, успел  рассказать  историю здешних мест и посёлка, куда мы направлялись. Оказывается, в этих краях, с незапамятных времён, жили староверы, сбежавших  от притеснения церкви и властей. Позже, в период строительства Транссибирской железной дороги, ещё  до революции, некий промышленник, держал вблизи Халярты угольную шахту. Существовала, даже, узкоколейная железная дорога и мост через Хилок, для вывоза угля к Транссибу. Углём заправляли паровозы и снабжали Петровск-Забайкальский железоделательный и чугунолитейный  завод.
  Староверы оставили эти места, и ушли куда-то на север. С открытием Тарбагатайского месторождения  бурого угля, шахта в Халярте была закрыта. В настоящее время, в посёлке, находится отделение колхоза.
Поблагодарив разговорчивого старичка, мы благополучно съехали с парома и, не спеша, двинулись по накатанной песчаной колее в направление посёлка. Дорога шла по подножью песчаного взгорка, под старыми, разлапистыми соснами, часовыми, выстроившимися по обочинам. Вся земля была усыпана растопыренными шишками, в разогретом воздухе пахло хвоей и  смолой. Иногда мы поднимались и, какое-то время, двигались по длинному бугру, действительно, напоминающему старую железнодорожную насыпь.
    Вскоре, за кустами появились избы деревни. Она состояла из двадцати – тридцати домов с надворными постройками, вытянувшихся вдоль единственной улицы. Дома были обращены окнами в сторону  широкой луговины, с буйной растительностью, среди которой, вероятно, и протекала нужная нам речка. За домами, располагались большие, засаженные картошкой огороды, огороженные жердями. Вплотную к огородам, подступал, высокая, таёжная гряда, отделяющей деревню от реки Хилок, железной дороги, и цивилизации.
    Оставив мотоцикл на попечение знакомым, прихватив нехитрые снасти,  отправились к таёжной речке - цели нашего путешествия. Она, действительно, бежала под сенью прибрежных кустов, метрах в трёхстах от деревни. Речка была неширокая, максимум, метров десять, в самом широком месте.
  Состояла из чередующихся глубоких мест и бурлящих перекатов. Над  руслом, во многих местах,  касаясь воды, нависали ветви плакучих ив, почерневшие от времени корни деревьев, там, и тут выглядывали из бурного потока. Рыбачить можно было, только, удочками на искусственную мушку на перекатах. Или,  с трудом забросив снасть между ветками деревьев, ловить короткими проводками наживки.
  Несколькими километрами ниже по течению, холодные воды речушки впадали в основную реку – Хилок. Мы надеялись удачно порыбачить в устье горной речки.
    Закидывая мушку, ненадолго задерживаясь на наиболее уловистых местах,  двинулись вниз. Однако  крупная рыба, почему-то, не желала  радовать нас своим присутствием. Не поймав и  десятка  мелких "харюзков", рыбаки спустились ниже по течению километра на два. На повороте речки, возле небольшого улова, сосредоточенно уставившись на поплавки, и делая вид, что никого не видят, сидели два мальчугана, лет  десяти.
Подойдя ближе, разговорились. Услышав, кто мы и откуда приехали, ребятишки, перестав бояться, рассказали, что с утра ловят в этом месте рыбу и слышали, как на дороге тарахтел  мотоцикл. Вчера вечером, их поймал объезжающим поля бригадир, на воровстве сладкого турнепса. Он пригрозил, что завтра, вызовет к себе в правление  родителей и попросит подъехать участкового. Не дожидаясь разноса, пацаны с утра «смылись» на речку. Поэтому, узнав, что на мотоцикле приехали мы, а не участковый, на радостях, пообещали,  показать места, где ловится крупная рыба. Утренний клёв, по мнению аборигенов, был плохой. Даже за «скачком» – кузнечиком, хариус «сплавлялся» очень редко и неохотно:
– Погода, всё дело портит, –  по-взрослому, предположил, мальчуган повыше ростом, –   затаилась, ждёт! Вон, с хребта туча спускается! Сейчас, «ливанёт»! Поэтому рыба и не клюёт! После дождя в речке, жучков-червячков будет столько, только рот открывай!
    Действительно, за рыбалкой мы и не заметили, что с юга, из-за сопок, закрывая половину горизонта, надвигалась чёрная туча. Где-то вдалеке погрохатывал гром, сумрачная туча подсвечивалась изнутри оранжевыми всполохами. Надвигалась гроза!
  Дабы не быть промокшими, стоило подумать об  убежище. Ниже по течению, над зелёными верхушками деревьев высилась мрачная скала, с редкой растительностью на вершине и в глубоких расщелинах. Но мальчишки, наотрез отказались туда идти:
– Мы и в хорошую погоду стараемся  туда не ходить! Во время грозы, тем более, там нечего делать. Взрослые не разрешают  ребятне ходить к скале одним!
Мы удивились такому послушанию недавних похитителей турнепса:
– Прямо, так, и не ходили?
– Ходили, конечно, смотрели! Только долго там оставаться нельзя!
– А, что будет?
– Не знаю, что будет. Никто из пацанов ещё не пробовал. Может и правда ничего не случится. А, вдруг, и впрямь, под скалой кто-то живёт?
– Пойдёмте скорее, – вмешался второй мальчуган, –  у нас недалеко, в лесу землянка есть – наш «штаб».
Почти бегом, мы последовали за ними.
  Между тем, небо потемнело, солнце скрылось за непроницаемыми тучами. Порывы ветра с шумом раскачивали ветви деревьев, пригибали к самой земле низкорослый кустарник на противоположной стороне речушки. От дальних сопок  белёсой стеной приближался дождь. Возле самой землянки, нас догнал слепящий разряд молнии. Мне показалось, что  явственный  треск электричества, пронёсся  рядом за спиной, лёгким ветерком, от которого дыбом встали волосы на затылке и мороз, иголочками, пробежал по спине. Вверху, в направлении скалы, сверкнуло иссиня-яркое пламя, берег реки качнулся, будто от удара. После слепящей вспышки, на мгновение наступила тьма. Следом,  небо, с ужасным  грохотом, раскололось на миллионы мелких осколков, разлетевшихся над землёй в разные стороны. И вернувшихся многоголосым  эхом отдалённых, нескончаемых, перекатывающихся раскатов.
    Следом за мальчишками, мы успели юркнуть в маленький лаз землянки до начала дождя. Рядом сверкнула молния, с неба, вновь, обвалился могучий грохот. Редкие капельки дождя забарабанили по крыше землянки. С монотонным шумом, на землю хлынул дождь. В землянке было тесно, но сухо. В отверстие лаза было видно, как дождевые капли с силой ударялись о землю, растекались множеством маленьких ручейков.  Катились под горку, к речке и исчезали в её испещрённой другими каплями, водяной глади.
Дождь неожиданно прекратился, хотя где-то вдалеке ещё грохотал уходящий гром,  вскоре выглянуло солнце. Над мокрой землёй поднимался еле заметный парок. Воздух был наполнен прохладной влагой, запахами трав и мокрых деревьев.
    Скользя по мокрой траве, и обходя лужи, вернулись к брошенным в бегстве удочкам.
    О продолжении рыбалки не могло быть и речи. Вода в речке помутнела и несла всякий мусор. Всё ещё, на что-то надеясь, забрасывая наживку, незаметно подошли к скале.
    Скала, непреступной вертикальной стеной возвышалась над речкой, окрестными сенокосными лугами и соснами. Она, как инородное тело, будто бы вырвалась из плена  песчаных пригорков, шагнула в сторону лугов, пытаясь уйти к своим подружкам синеющим вдали. Но, остановилась, в замешательстве перед бурной речкой. Со стороны реки скала возвышалась как крепость. С юга, по песчаным взгоркам и сосновому лесу, на неё можно было, без труда, зайти пешком. В основании скалы, среди нагромождения камней и мелких деревьев, выделялись две, почти, гладкие плиты с рисунками и непонятными надписями.
Высота надписей и изображений составляла около двух метров. Глубокая, вертикальная полоса, явно не природного происхождения, делила плиту на две части. Слева было изображено, нечто, напоминающее белое, круглое, островерхое  здание. Одновременно похожее, на буддийский Дацан, исламский минарет и индуистский храм. Островерхое изображение, без полумесяца, тремя уступами расширялось книзу. С двумя тёмными проёмами, напоминающими окна, в верхней части.
    Правее, ещё более загадочное изображение, похожее на схему лабиринта, на неизвестный музыкальный инструмент, или на православный храм с маковкой наверху, но без креста.
    Вверху правой части плиты, выбиты неизвестные иероглифы, отдалённо напоминающие  арабскую письменность, вероятнее всего, расположенные в три ряда.
    Данные надписи и изображения левой части, вероятно, были выполнены в одно время, профессионально, одним мастером и специальным инструментом. Судя по объёму работы, люди трудились над ними не один месяц.
  В правом углу, небрежно, была изображена могила с православным крестом. А ниже надпись на старославянском языке. С трудом можно разобрать слова и фразы – «Господи помилуй», во второй строчке – «нас», «людям». Возможно и не так.
    Данная надпись и изображение выполнено гораздо позже, не профессионально и примитивным инструментом.
    Пацаны называли это место «бурятский бог» – «або». Но обязательных подношений,  оставшихся от шаманских обрядов, в виде разноцветных ленточек, мелких денег, конфет, ни возле скалы, не на кустах и деревьев видно не было. Земля вокруг, также, не была особо истоптана – люди сюда заглядывали не часто. В основании скалы под землю уходил небольшой лаз, куда мог пролезть худощавый, взрослый человек. Вероятнее всего, что это нора какого-то дикого животного, возможно, лисицы. Мальчишки, стараясь не подходить близко к камням, сказали, что спускаться под землю запрещено. Якобы там, под землёй, кто-то живёт.
    Ни фонаря, не веревки, а главное – особого желания лезть вниз и проверить эту версию, у нас не было. Сделав несколько снимков, мы отправились в деревню. Поблагодарив хозяев и вежливо отказавшись от обеда, завели застоявшийся мотоцикл и поехали назад, к устью речки. По дороге, подъехали к скале со стороны песчаных горок, взошли на её вершину. Ничего необычного мы не обнаружили,  в одном месте чернела обгоревшая земля. То ли от кострища, а возможно и от удара молнии. Сделав несколько снимков, отправились дальше.
Крупных тайменей, в этот раз, мы не поймали. В устье речки  отвели душу вечерним клёвом хариуса на червя. Перед самым отъездом, мне посчастливилось, вытащит тайменя на пару килограммов.
    Всю дорогу домой, у нас с Сашкой, из головы не выходила мысль о скале, странных надписях и рисунках. Что это? Дело рук буддистских мастеров, тогда, причём тут старославянские тексты? Может быть, это чья-то могила? Тогда, чья?
  Ожидая парома, мы пытались узнать какие-то подробности у местных, также ожидающих переправы. И выяснили, что к этому месту, народ относится с почтительным страхом и суеверным уважением. Даже разговор на эту тему, люди старались не поддерживать, уходя от него. Не прояснил ситуацию и словоохотливый паромщик, отделавшись общими фразами.
    Дело происходило в конце шестидесятых. С тех пор прошло много лет, в местах моего детства и юности я давно не был.  Не могу сказать, на месте эти камни, или их уже перевёз в свой в загородный дом, какой нибудь предприимчивый «новый русский» - любитель старины. Также неизвестно, выдержала ли напор событий, в период безвременья и разрухи, маленькая забайкальская деревня с добрым именем – Халярта.