Город, сотканный из тонких шпилей, причудливых флюгеров, печных труб, изящных колоколен и островерхих черепичных крыш; иссеченных каменных кладок, стрельчатых окон, резных дверей, гулких ворот, глухих дворов; влажных, изрезанных крепостных стен, грозных боевых башен; мачт кораблей, стрел портовых кранов, ожерелья набережных; древних тенистых парков и скверов, сонных безлюдных улочек, звуков органа, аромата кофе и свежей сдобы.
Ясная благодать майского утра.
Полуденный распыл. Яркая белая стена церкви, лиловая тень и прохладный сквозняк в соседнем переулке.
Редкие безветренные, теплые, как парное молоко, летние вечера.
Ватное молчание сырых ночей.
Город дерзкого морского ветра. Растревоженная холодная синева неба. Бегучие по крышам, площадям и стенам домов, тени молочных облаков. Ослепительный диск солнца осияет шрамы щербатого лика города. Ветер крутится, волчком, в тесных улочках, удивляя нежданным ударом из подворотни.
Город дождя.Тяжелые тучи, цепляющие крыши. Сумрак мокрой липкой мги. Затёртое туманом небо. Сеть колкой холодной измороси закрашивает шпили, и те кажутся на половину усеченными. Студеной зимой, или, напротив, сырой одинаково стыло.
Город сырых туманов - детей капризных балтийских ветров и осенних штормов. Иногда шальное море, дохнет на замороженный город сырой липучей метелью, и на утро город просыпается белым. Дома, стены, крыши, трубы, карнизы, паутина проводов, фонари, тротуары, небо и воздух – покрыты белой коркой льда, снега и только черные, полустертые наклейки окон, разнообразят царство белого цвета.
Или зарисовка тихого зимнего вечера. Темнеющее небо. Полосы синих облаков. Фиолетовые провалы улиц. Голубые крыши. И мороз, пощипывающий щеки и ноздри.
Город редких, погожих деньков, когда желтая и красная листва, печально, с тихим шуршанием опадет на пожухлую траву, прибитую инеем.
Подкидывая вверх осеннее разноцветье, по аллее старого парка бегут мальчишки. Они летят, сломя голову, по траве, забрасывая друг друга охапками листьев. Сигают по кучам холодной хрустящей листвы.
Горбатый метельщик ругается и грозит метлой. Но куда там? Мальчишки уносятся вдаль и скрываются за пеленой бесконечного листопада.
Как время, которое не удержишь.
Метельщик вздыхает и продолжает работу. Подоспевший с моря, дождь каплет по крышам, кронам и мостовым, аккуратно расправляя на мокром асфальте опавшую листву.
--------------------
Тронутые патиной времени, неприступные стены Castrum Danorum.
Скованные, слитые, с древним утесом. А может вырубленные в нём? Кто создал величественную цитадель? Люди? Великаны? Или же, по воле древнего волшебника, крепость сама выросла в одночасье?
Ветер напевает: «Линданиса, Линданиса…».
- Да – да, усыпальница Калева. Как я мог забыть?
«Линда, горькая вдовица,
Стала каменные глыбы
Класть на мужнину могилу,
Чтобы место обозначить
Сыновьям сынов и внуков,
Дочерям времен грядущих,
Где почиет старый Калев,
Спит в постели богатырской»*
Вековые деревья обнимают основание твердыни. Нити вьюнов силятся дотянуться до стен, но тщетно. Стены недосягаемы. И плывет по зеленым волнам, сквозь пространство и время, против бед и невзгод, стерегущий город, несокрушимый броненосец - замок Тоомпеа.
Бастионный парк. На парапете, у самого пруда, толпятся зеваки, в основном родители с детьми. В чем причина? Просто-напросто, у людей, идущих от вокзала к центру города, либо обратно, частенько, возникает желание остановиться у пруда, и понаблюдать за кипением жизни.
Отломишь кус хрустящей булки и бросаешь в спокойную воду. Поверхность пруда моментально вскипает от, устремившихся в атаку на дармовой корм, сотен жирных рыбьих спин. Тут, разумеется, вечно голодные чайки, немедля пикируют к воде, но не успевают. Куски булок летят в воду - пруд бурлит. Карпам хорошо и детям весело.
Покормив «рыбок», я углубился в парк под тень старых деревьев и присел на скамью. Облокотившись на спинку скамьи, я, крыльями, расправил руки по её кромке и с удовольствием залюбовался пейзажем.
Освещенная солнцем, выбеленная морским ветром, циклопическая скала замка Тоомпеа сияла на фоне чистого синего неба. Мой взгляд блуждал по стенам замка. Замирал то на Длинном Германе, то на Коронной башне, то на острых выступах дикого камня, скользил по кронам деревьев, по редким прохожим. Я запрокинул голову назад и глянул вверх, туда, где зеленая сеть листвы, трепетной ивы, то затеняла глаза, то ослепляла солнцем.
Безмятежный покой. Дремота. Под тихий шёпот листвы легко уснуть. Но неявное предчувствие встревожило меня. Волнующее чувство встречи, рождалось и тонкой струной вибрировало в закоулках души.
Предчувствие не обмануло. Вначале послышались голоса, тихий разговор. Интонации и тембры голосов мне показались знакомыми. Я повернул голову на звук. И никого не заметил рядом.
Странно. Слышу, но не вижу. Хотя стоп. Вот парк, вот броненосный борт замка, вот ива над головой... Окружающий мир не вибрировал, не менялся, а только взгляд приобрёл давно утраченную зоркость и ясность. Я увидел тех, кто нарушил тишину одиночества. Их было трое: два парня и девушка. Они не торопливо, шли от вокзала Балтиям к центру города.
Кстати! А почему бы и мне не прогуляться на Ратушную площадь? Хватит сиднем сидеть, пора действовать. Забыв про газету, лежащую на коленях, я порывисто встал. Газета упала. Я наклонился и поднял ее с земли. Пробежал глазами: «Молодежь Эстонии». Так. «Орган печати …, номер, дата - 9 мая 1975 года». Всё правильно. Я свернул газету и, положил её в карман пиджака, шагнул в май.
* Ф.Крейцвальд. Калевипоэг. Песнь вторая. пер. с эстонского В. Державин.