Маленькие истории большой жизни. Память

               
     Что происходит с нами? Время фильтрует события оставляя казалось бы ненужное, скоротечное, временное. Люди то появляются, то исчезают, оставляя за собой шлейф запахов, как чувствуют слепые человека. Память об иных как ветка сирени, иные - затхлых запахов не проветриваемого помещения, иные вовсе зловонные, иные стерильны, а иные остаются роскошной веткой хризантемы, несколько горьковатой и все же прекрасной. Я люблю хризантемы. Особенно белые. Особенно осенью, купленные невпопад, от острого одиночества и неутоленного чувства любви. Это бывает очень редко,  в зимние снежные вечера, когда домашние угомонятся, а мне хочется остаться с ней, с моей памятью. Эта история нечему не научит, для кого-то ни о чем не скажет.
     Мы переехали в деревню, километров около 80 от нашего города. Дети от деревенской воды подцепили желтуху, и мне приходилось ездить почти три месяца в городскую больницу. Благо, что работой я не была  сильно озадачена. График был свободный. Что и говорить я была начальником. В те девяностые годы зарплата у меня было 20 долларов, чего хватало только  на один, два похода в магазин. Я работала по принуждению. Мне отказывались продать  совхозный дом, и пришлось устроить на работу в воинскую часть начальником домоуправления. Но не об этом речь, тем более что проработала там недолго, около года. Заниматься чем-то кроме хозяйства  требовало не столько отсутствия денег, сколько общения. Я ездила в город закупала на оптовом рынке всякие вкусности для детишек, да и продавала на лотке возле дома. Квартиранты, что поселились в моей квартире, были люди близкие к моему возрасту, с чувством юмора и родителями двух прелестных девчушек.  Для них моя квартира была местом проживания и офисом, где часто находились другие люди с разных городов, так как Виктор был профсоюзным деятелем. Жена Виктора смешливая Соня  была человеком несколько других ценностей. В жизни занимала нишу сватьи и гордилась собой без меры, любя себя и развивалась в том же направлении. Муж ценил Соню за её легкий характер и за двух дочек, ожидавших отца с командировок, кажется, не засыпая всю ночь. 
 В один из моих приездов в город Соня таинственно сообщила мне, что Виктор приедет со своим другом, холостым Александром Павловичем. Но называли его попросту Сан Паоло. Соня постоянно хотела меня оженить, прикладывая все силы. От местного дворника, до продавца картошки. Она считала меня абсолютной деревенской теткой, которой нужна было помощь в деревне и не более. Но это ее право и грех смеяться над чужим горем. До приезда  мужчин оставалось, несколько часов. Так, что я успела наварить большую кастрюлю борща из домашнего петуха и овощей со своих грядок. И банка домашней сметаны стояла в холодильнике, желая раствориться в тарелках  с красным борщом. Мы успели убрать в квартире и ждали появления дорогих гостей. Соня прожужжала мне все уши о Сане, какой он красивый и простецкий, о его коммуникабельном характере и что он называет всех незатейливым словом «мать». Причем всех и друзей и детей, что он затейник в любой  компании и хороший сын.
    Прозвенел звонок. Я,  подошла к двери и, не спрашивая, кто там, резко открыла ее на второе или  третье дребезжание зуммера.  Громко и злобно, оперев руки в бока, спросила:
-Что так долго, послала за хлебом, так шлялись два часа. Вас только за смертью посылать! Проходите уж! Ноги вытирайте! – Виктор, зная мои приколы начал слезно  оправдываться, мол, хлеба в магазин не привезли, пришлось идти в другой магазин, но и там его не было. Сан Паоло не ожидал такого приветствия, стоял, не понимая нашего дурачества и принимал все за чистую монету. Виктор так же без улыбки, как провинившийся школьник, снял ботинки и поставил их рядком, шепотом говоря Сан Паоло:
-Сань, ты это того, аккуратнее, а то попадет нам по первое число. – Саня то же стал разговаривать с Виктором тихим голосом:
-А кто это?
-О! Это страшный человек! Наша хозяйка!
-И что всегда так?
-Бывает и подзатыльник даст! Ты осторожней!
-Вот мать,так может я того, в гостиницу пойду! – Но запахи домашнего борща звали и манили зайти в кухню, как Петровича в красных труселях, стоящего  на другом берегу. Виктор подтолкнул Сан Паоло к кухне. На столе стояли тарелки с аппетитной едой.  Отварной петух, густо обсыпанный зеленью, был обложен кусочками  розовых  помидоров  сорта «бычье сердце» на большом блюде и радовал глаз командировочных мужиков. Но апофеозом  праздничного стола служила  запотевшая литровая бутыль спирта «Рояль». Саня сел в уголок и тревожно оглядывался. Тут уж мы не смогли более терпеть, и хохот рванул из нас, как динамит в горной породе.  Дальнейшее веселье продолжалось. Мы  с Саней смотрели друг на друга, рассматривая, как будто ища, когда-то знакомые черты лица. Радовались шуткам, обласкивая взглядом  и словами давно позабытые ощущения. Это была радость встретиться вновь, потерянных во времени и пространстве.
     Вечер закончился, как все заканчивается. Я легла с детьми на диван. Виктор с женой в своей спальне, а Саня устроился на кухне, разложив себе кресло кровать. Алкоголь дал о себе знать, и я спала бы до утра, если бы не хохот моих квартирантов. Они не смеялись, они хохотали так, что в четыре часа утра перебудили соседей. Я сонная, укутанная в одеяло вышла на кухню. Сан Паоло так и не ложился. Увидев меня, он подошел ко мне и, не скрывая чувств, обнял, покачивая на руках. Я отстранилась и спросила:
-Почему не спишь?
-Не могу, что- то давит на сердце.
-Может валерьянки?
-Наверное, выпью, ты только не уходи, посиди со мной!- я никуда не собиралась, только одеться, но он не пустил. Посадил на кресло, укутав в одеяло. Саня,  достал не гладя, бутылку с неразбавленным спиртом, налил рюмку и выпил. Я обомлела. Неразбавленный спирт в 4 часа утра, без запивки и закуски.  Саня сам не ожидал, но сдаваться было не в его натуре. Я подскочила, подала воды. Он отказался, только занюхал хлебом. Единственно, что я от него услышала
-Однако, резковато! – я тут же вставила
-Так это же чистый спирт! – он удивленно посмотрел на бутылку.
-Вот я чувствую, резковато, мать!
     Новый  день начался. У всех свои дела и заботы. Да я рада была удрать оттуда, что бы ни дать своим чувствам расшалиться. Не к чему это. Но у судьбы свои планы и нам пришлось свидеться не раз.  Соня рассказывала, что Сан Паоло, постоянно спрашивал  обо мне. Она передавала все его вопросы и ее ответы. А я закрывалась как в раковине, боясь выплеснуть наружу назревавшее чувство.  В свои приезды я хоть и ненадолго нарывалась на Саню, мы болтали так, ни о чем, но он часто заглядывал в мои глаза и шептал, обнимая меня:
-Родная! Какая же ты родная!- Я начала привыкать к нему, о мыслях, о нем, хотя близости не допускали оба. Интуитивно знали, что лучше, чем  друг с другом нам никогда не было и не будет. Что расставаться всегда труднее, допустив  к своему телу. Прошло время, я сжилась с тем, что он единственный в мире мужчина, нужный мне. Мы встречались редко, ожидая встречи, как праздник.  Мы стали близки. Ожидание стоило  того. Никогда прежде и после, я не была так счастлива.
-Саня, женись на мне, мы ведь пара, я перееду, куда ты скажешь или ты переезжай ко мне, мне все равно – просила я Саню. Он съежился, закрывая лицо руками.
-Я не свободен. Моя мама сильно больна, она настаивает, что бы я женился на женщине, которая за ней ухаживает. А я не могу, тяну время.
-Ну, Саня!
-Мать, я обещал! – по лицу Сан Паоло текли слезы. Что же видно судьба моя такая, быть одной. Я не плакала, что-то порвалось в душе и все стало  серым. В этот вечер Саня просил проводить его в аэропорт. Мы ехали в машине. Соня с Виктором смешили нас, но нам было не до смеха. Мы попрощались у лестницы, ведущей в зал регистрации билетов.  Саня поднимался по ней спиной и бледный, как смерть смотрел на меня, не отрывая взгляда. На обратном пути я купила букет хризантем.  Больше мы не виделись.  С Виктором и Соней расстались, как случайные прохожие, столкнувшиеся по жизни. И только спустя двадцать лет у меня родились стихи. Значит, я помнила об этом человеке, надеясь встретить его уже в другой своей жизни и быть счастливой.
В памяти близкое, в памяти дальнее
Белым лицом  расставание тайное
Мир вдруг поник в одеянии светлом
Темное тайное вовсе бесцветное
Ты вдруг уходишь в отдаление смелым,
Я остаюсь в бытие неизменная.

Нет ни тебя, ни меня, ни объятий
Лестница в небо уводит проклятия.
Нас уже нет, только память уставшая
Бледность лица в расставаньи пропавшая.