Сам по себе. Повесть. Одним файлом

         Фразиологизмы - точные и меткие изречения – моя слабость. Вот и сейчас я склоняю колени перед Киплингом, подарившим миру замечательную фразу – «Кошка, которая гуляет сама по себе». И дело не столько в шикарной детской сказке, подаренной им миру,  дело в переносном значении этой фразы.  Стоп, милые женщины! Не захлопывайте страничку! Я собираюсь поговорить о мужчинах. О тех мужчинах, которые гуляют сами по себе, в то самое время, когда миллионы одиноких женщин ждут их внимания, тепла и заботы.

     Задумайтесь, милые дамы!  По некоторым статистическим данным около сорока процентов мужчин не женаты, а около половины из них никогда и не были женаты; добавьте к ним из оставшихся шестидесяти процентов еще энное количество так сказать «периодически женатых» мужиков – и айда топиться! – половина мужского половозрелого населения предпочитает не связывать себя узами Гименея.

      Причин предостаточно, отметая клинику, все многообразие этих причин сведем к нескольким, не буду утомлять перечислением, назову ту, по моему мнению, основную, о которой хотела поговорить – нежелание обременять себя обязанностями и нести за что-либо ответственность.
      Эту основную причину не женатая сильная половина человечества тщательно маскирует под благовидными предлогами и объяснениями – не могу найти такую - растакую…, не нравится то-то и то-то…, не люблю когда …, не переношу, когда мной командуют… Нежелание, а порой неумение искать и находит компромиссы, неуважение к чужому мнению, зацикленность на семейных устоях и поведенческих стереотипах  мешают, а иногда и создают непреодолимую преграду вполне нормальному человеку обрести семейное счастье.

      Анекдотическая история по этому поводу:
Решил молодой человек познакомить родителей с девушкой, на которой намерен жениться. Приводит невесту на смотрины. Все в порядке, ужин прошел замечательно. Проводив девушку, парень просит родителей высказаться по поводу избранницы.
- Хорошая девушка, милая, славная, вот только ноги больно кривоваты. Ты, конечно, можешь жениться, вот только люди оглядываться все время будут! – сказала мама.
-
      Прошел месяц, парень о женитьбе не заговаривает, но все чаще поглядывает на кривые ноги подружки. Расстроилась свадьба. Прошло полгода, ведет парень другую невесту на смотрины. История повторяется. Родители снова в претензии:
- Все хорошо сынок, вот только глаз косит у твоей Наташи и носик длинноват. Представь, какие страшненькие дети у вас будут!
-
       Задумался молодой человек. И вскоре расстался со своей косоглазой Наташей. А потом встретился с  Людой и снова привел девушку знакомить с родителями. И все, казалось, пошло по старому сценарию, только не успела мать рот открыть, как сынок сказал:
- Если даже она хромая на обе ноги, косая на оба глаза и вообще полная дурочка, я все равно на ней женюсь, и никого слушать не буду!
Засмеялась мать:
- Вот теперь мы видим, что любишь ты эту девушку. Женись, сынок! Совет вам, да любовь!
-
    К чему я вам это рассказываю? Да к тому, что пока не придет человеку пора влюбиться, он будет искать причины, чтобы не жениться. Ведь не зря в народе говорят: «Кто хочет что-то сделать – ищет пути, кто не хочет – причины».

     Аргументов против вступления в брак великое множество. Порой поражаешься, какие только доводы не приводят категорично настроенные мужики, а эта  категория мужчин – которые гуляют сами по себе -  видит в браке только минусы, а плюсы им кажутся такими ничтожными и незначительными, что о них и говорить не стоит.

     Сложные, тяжелые это люди, а какие трудности подстерегают ту дурочку, которая влюбилась в этакого кота, который гуляет сам по себе. Она, глупенькая не понимает, что все добро и тепло, которое она хочет ему отдать,  ему, убогому, и  не нужно. Он не понимает ее жертвы, не ценит ее и, возможно, никогда не сможет в должной мере оценить. Вот кого мне жалко!

     Еще двадцать пять лет назад я следующую фразу написала бы так: я знакома с одной такой дурочкой, сейчас расскажу вам эту трогательную историю.
       С высоты прожитых лет скажу по-другому: давайте, я Вам расскажу о жизни моей Леськи, а Вы сами судите и рядите, насколько она дурочка, насколько мудра, насколько права, а насколько виновата. Вот только история немного длинновата, но это исключительно для пользы дела, для полноты восприятия ситуации.

                Начало истории.
         Вы бывали в наших отечественных больницах? Не найдется ни одного человека, который бы ответил отрицательно на этот полу риторический вопрос. Тягостное впечатление вызывают они у посетителя, независимо от профиля учреждения и контингента больных. Особо тяжелое впечатление вызывают онкологические стационары и те отделения многопрофильных больниц, где годами лежат люди с практически неизлечимыми психическими и физическими недостатками.

     Немолодой и усталый хирург водил группу практиканток по лечебному учреждению, занятие это вызывало у него раздражение, он считал, что его, хирурга высокой квалификации можно было и освободить от этой тягомотины, тем более  что девочки учились в пединституте и медициной занимались непрофессионально, только для получения удостоверения медсестры гражданской обороны.

       Игорь Семенович оглядел контингент – ни одной более или менее смазливой мордашки, глаз не на ком остановить, но это так, для порядка – белые халаты и нелепые косынки обезображивали девчонок до неузнаваемости. Он прошел с ними уже два отделения, свое родное оставил «на закуску» - он был на сто процентов уверен, что ни одна из них не захочет в нем провести две недели положенной практики.

       Длинная палата, человек на двадцать, самая тяжелая и безрадостная во всей клинике – «спинальники» - пациенты после тяжелых травм позвоночника, практически обездвиженные и лишенные надежды на выздоровление. Многие лежат здесь не один месяц.
     Они привыкли ко всему, даже к этим дурацким экскурсиям. Размеренно и плавно продвигается сорокоглазая группа в конец палаты.

     Доктор оборачивается, у кровати Борисова какая-то заварушка, больной схватил за руку одну из студенток, девчонка от неожиданности очень резко выдернула руку, стукнулась о спинку кровати и громко вскрикнула. Борисов громко расхохотался.  «Развлекается гад!» - отметил про себя доктор.
     Игорь Семенович видит, что девушка сильно напугана выходкой больного, но вмешиваться не собирается – ему это на руку, если  ни одна из них не согласиться прийти сюда на практику – ему меньше мороки.

    Девочка, оглядываясь на остальных больных, прошла между кроватей, как между клеток с тиграми в зоопарке, и присоединилась к группе.
     Студентки уже подошли к последним пациентам. Доктор нудно объяснял, что за травма у больного Сергиенко, как этот самый Сергиенко что-то зычно гикнул и замахал руками. Казалось, сумей он встать, всем присутствующим было бы тошно, настолько зверская рожа была у мужика.
       Студентки, да и сам доктор непроизвольно отпрянули от кровати, только та самая девочка, которую напугал Борисов, осталась стоять возле постели.

      Доктор наблюдал, как она, взмахнув несколько раз перед своим лицом руками, начала жестами общаться с больным. Перемену выражений лица Сергиенко стоило увидеть – от злости, через изумление - к вселенской радости, словно он только что встретил родного человека.
- Что он тебе сказал? – Игорь Семенович схватил студентку за рукав.
- От какого-то лекарства его постоянно тошнит! - очень тихо ответила девушка.
- От какого? – доктор задумался.
- Раньше не тошнило, вероятно, оттого, что вы назначили недавно, - студентка смотрела, как Сергиенко усиленно жестикулирует.
- Скажи пусть не бузит, завтра разберемся! – засмеялся доктор
- Он не ругается, - девчонка отвечала Сергиенко и разговаривала с доктором одновременно, поминутно оглядываясь на больных -  было очевидно, что такое большое число зрителей ее стесняет.
- Что он говорит? – насторожился доктор, обеспокоенный продолжающимся диалогом студентки с больным.
- Это он мне.  Приглашает прийти в гости.
- Я тоже тебя приглашаю отработать практику в моем отделении. Обещаю полную безопасность.
- Нет, я лучше где-нибудь в другом месте, -  ответила девушка, обеспокоено взглянув в сторону койки Борисова.
Доктор был даже рад ее отказу, приглашение вырвалось у него непроизвольно, и он в душе был раздосадован своей поспешностью.

      Девочки пошли распределяться по отделениям, а доктор поспешил по своим неотложным делам. Уже к концу смены к нему подошла старшая медсестра и попросила расписаться в приказе. Васильев чуть не выругался – одну студентку ему все же всучили, радовало только то, что в других отделениях их было по семь – восемь.

     Галина Сергеевна, медсестра с огромнейшим стажем, проработавшая в этом отделении едва ли не пол жизни, вошла в положение доктора и пообещала взять девочку под патронат и назначила в свои дежурства. Доктор, возможно, так и ни разу бы не пересекся с этой студенткой, но судьба распорядилась по-другому.

     На следующий день после обеда Сергиенко стало плохо. По всем признакам было очевидно, что у него боли в области сердца, но он ничего объяснить не мог. Дежурил молодой врач Кирилл Петрович, он поставил уже все мыслимые препараты, но боли не проходили, вернее, возвращались через определенное время.
    О девочке вспомнил Борисов, медсестра побежала звонить ей домой, смена Леси начиналась только в восемь вечера. Через час  студентка приехала, вероятно, жила не очень далеко, забежала в палату, на ходу застегивая халатик, без косынки она выглядела совсем ребенком.

     Вся палата замерла, глядя на действия врачей, как на спектакль, да бог им судья, это не от бессердечия, просто они надеялись, что если и им будет плохо, то и за них будут бороться с такой же энергией и старанием.
     Девочка о чем-то спрашивала немого, он ей объяснял, она шепталась с доктором, доктор не соглашался, она переспрашивала несколько раз.
       Кирилл Петрович, решив проконсультироваться с коллегами, вышел, и девочка осталась в палате одна. Она несколько раз пыталась говорить с Сергиенко, но он только улыбался, держа ее за руку, видимо боль отступила, и он радовался этому обстоятельству.

С соседней койки молодой парень тихо спросил:
- Тебя как зовут?
- Леся, - также  тихо ответила девушка.
- А полностью - Олеся? Как у Куприна? Ты читала?
Она кивнула, понимай, как хочешь, на какой из вопросов ответила. А ему и этого было достаточно.
- Ты в общаге живешь? – парень  был рад возможности поболтать.
- Нет, дома, - голос был очень тихий, по всей видимости, не хотела, чтобы разговор слышали другие.
- А откуда с немыми умеешь говорить?
- У меня младший братик  глухонемой.
- Сколько ему?
- Восемь.
- А отчего?
- Травмировали при родах.
- А я вот уже полгода тут лежу, боюсь, что не встану никогда, - почти шепотом произнес молодой человек, - Меня Саней зовут.
-
Он протянул Лесе руку, она пожала, несколько дольше приличествующего  задержав ее в своей, потом наклонилась к нему и прошептала:
- Операцию будут предлагать – соглашайся.
- Не предлагают! – Санек нахмурился.
- Уже скоро. Через три года будешь на ногах!
- Откуда знаешь? – недоверчиво и настороженно.
- От тебя живым духом тянет! – засмеялась девушка.
- Воняю сильно? – по-своему перевел Санек.
- Не больше, чем другие, я не об этом.
   Договорить им не дали. В дверях палаты показался Кирилл Петрович в сопровождении заведующего отделением и еще какого-то врача. Леся соскочила с кровати Саньки и вышла в проход.  Врачи сгрудились возле Сергиенко, Леся стояла  в стороне.

     Неожиданно Борисов как-то странно вскрикнул и захрипел. Все повернули головы в его сторону. Доктор кивнул Лесе, стоявшей ближе всех к больному – посмотри, дескать, что там. Леся наклонилась над больным, намериваясь просчитать пульс, но он, мерзко улыбаясь,  крепко схватил ее за руку и прошептал, приподнимая край одеяла:
- Сестричка, ты мне не помассируешь вот эту штуку?
   Леся  и до этого знала, что больные с такими травмами лежат без нижнего белья, но проверять достоверность своих знаний не собиралась.

  Жест Борисова ее вверг в шок, она понимала, что это видят все,  кровь отлила от лица, на глаза непроизвольно накатили слезы. Она попыталась выдернуть руку, но хватка мужика была железная. Помощь пришла неожиданно: незнакомый доктор схватил запястье руки Борисова, и тот с матами отпустил руку девушки.
     Леся  с опущенной  головой  побрела к выходу из палаты – ее слезы видели все, но это ее уже не волновало, она чувствовала враждебную густую темную ауру этой палаты смертников, и она ее давила, давила.

     В сестринской девочка рухнула на стул и тихонько завыла, слезы капали прямо сквозь ладони, которыми она закрыла лицо. Она боялась, что кто-нибудь придет ее утешать. И он пришел. Пришел, присел около нее на корточки и тихо спросил:
- Что он тебе сказал?
- Я не могу это повторить! – сквозь слезы, сопли и ладони прошептала Леся.
- Тебе не говорили, что это самое тяжелое отделение?
Она кивнула.
- Зачем пошла?
- Меня не спрашивали!
- Они несчастные люди, прости его. Он уже год лежит, как тут с ума не сойдешь? Ты к нему больше не подходи.
-
     Когда доктор ушел, Леся даже обрадовалась. Через полчаса начиналась ее законная смена, надо было приводить себя в порядок. Девушка умылась, причесалась и напялила на себя дурацкую косынку. В сестринскую вошла Галина Сергеевна, затем Кирилл Петрович. Произошел какой-то странный разговор:
- Что этот дурак тебе сказал? – мимоходом спросил доктор, словно не задавал этот вопрос час назад.
- Глупости всякие! – отмахнулась Леся.
- Да и я думаю, чего на них внимание обращать – больные! Ты к нему близко не подходи! Впрочем, ему уже попало, не посмеет больше лезть, но на всякий случай держись от него подальше, – доктор закончил свою тираду, уже надевая куртку.
-
«Забыл, что ли, что уже говорил мне это? - подумала про себя Леся. – Надо же, молодой какой, а памяти нет!»
    Совета доктора она послушалась, от Борисова держалась подальше, зато Санька и Сергиенко души в девочке не чаяли. Санька так готов был из шкуры вывернуться, когда Леся разносила лекарства. Двадцать глаз смотрели, не отрываясь, как грациозно она это делала. Чтобы не подходить к тумбочке Борисова, она просила соседа поставить мензурку больному. Борисов был недоволен, но молчал, и только в тех редких случаях, когда Леся оказывалась в зоне досягаемости, он неизменно шептал одно и то же: «сука».

    Каждое слово Борисова било в самое сердце, она внутренне сжималась и бросала на больного испуганный взгляд. Что тот видел в этом взгляде сказать трудно, но удовольствие от увиденного он получал колоссальное.
     Не надо думать, что мужчины оставались равнодушны к выходкам Егора. Многие осуждали и даже ругали Борисова за такое хамское обращение, Санька даже написал заявление главврачу, чтобы Борисова перевели в другую палату. Егор реагировал на все разговоры неадекватно – нет, он не ругался, не оскорблял друзей по несчастью, он приводил всего лишь один аргумент: « Мы тут лежим, а такие вот … другим достаются…».

        Многие если и не поддерживали Егора, то понимали его тоску по нормальной жизни, по дому, по женщинам, которых, по словам самого Егора, у него было видимо – невидимо. Пожилой немец Оккель однажды не выдержал и сказал Борисову:
- А может быть это твое наказание за стольких брошенных женщин? Представляешь, каждая проклинала тебя  и просила Бога, чтобы он тебя покарал?
- А тебя тогда  за что? – вызверился Егор.
- Не твое дело! Я – не ангел. У меня тоже достаточно грехов. – Оккель отвернул голову  к стене.

На этом дискуссия о прегрешениях и наказаниях в палате № 1 завершилась, но она прошла бесследно для души Егора Борисова – Лесю в покое он не оставил.
    Девочка считала дни до окончания практики, желая как можно быстрее забыть эту больницу, этого сумасшедшего Борисова, это гнетущее ощущение беспомощности перед людскими страданиями.

     Честно отработав одиннадцатую смену, уже переодевшись, оно пошла в другие отделения, спросить, кто из одногруппниц идет домой – район больницы был плохо освещен, и врачи рекомендовали студенткам не ходить домой поодиночке.
      В коридоре второго этажа на нее наткнулась, запыхавшаяся от быстрого бега, старшая медсестра Лидия Сергеевна. Старшая  несколько минут смотрела на это чучело в косынке и халате, судорожно вспоминая, кто бы это мог быть, потом, решительно осведомилась:
- У тебя какая группа крови?
- Вторая, –  Леська побаивалась заполошную старшую.
- А резус какой? – в глазах Лидочки появился профессиональный интерес.
- Отрицательный, – сказала Леська и по лицу Лидии Сергеевны поняла, что ответ был правильный.
- Девочка, выручай, нужно срочное переливание крови, больной умирает!

Леся замялась.
- Спаси мужика, молодой еще, – как можно жалостливее попросила Лидочка.
- Боюсь я, – она действительно боялась.
- Ни разу не сдавала? – Лидочка сделала круглые глаза.
- Нет, – Леся ответила извиняющимся тоном, будто старшая уличила ее в чем-то постыдном.
- Ну, никого нет с этой группой, выручи! – Лидочка повисла на руке, казалось, что сейчас она бухнется на колени.
Леся нехотя поплелась за медсестрой. Она подивилась проворству медперсонала – переодели ее в считанные минуты.

     Когда толстая игла впилась в вену, Леська зажмурила глаза и повернула голову в сторону от процедуры, чтобы не видеть струйки крови, стекающие по прозрачным трубочкам куда-то влево, туда, где лежит тот, кто станет для нее «кровным братом», если выживет, конечно. И ей уже хотелось, чтобы он выжил.
      Голова кружилась, сердце сдавило,  было тревожно и страшно, что вот она тут мучается, а все напрасно, и этот мужик не выживет, и она будет всегда чувствовать себя виноватой.
      Потом ей почудилось, что мужик, которому переливают ее кровь – ее новый друг Санек, а потом кровь надо будет дать и глухонемому Сергиенко, а потом….

      Очнулась она от резкого запаха – нашатырь.
- Давление упало, - говорил кто-то кому-то.
- А вы вообще его мерили? – кто-то говорил требовательно.
- Да не успели, не до того было, - оправдывался женский голос.
Леся приоткрыла глаза.
- Таблеточку   выпей, - все тот же женский голос, - встать можешь?
- Пусть лежит, - опять мужчина, только другой.
-
     Очнулась она ночью в незнакомом помещении на кушетке. Пригляделась – сестринская. Ну, сестринская, так сестринская - это не самое главное. Странное было в том, что на кушетке она спала не одна. Она лежала на плече незнакомого мужика, роста он был довольно высокого, поэтому лицо его находилось выше головы Леси. От мужчины странно пахло – потом и еще чем-то непохожим на одеколон. Ее кавалер видимо почувствовал, что она проснулась, прошептал:
- Спи, рано еще.
-
Она действительно уснула, но  тревога покинула ее,  на душе стало необыкновенно легко, словно в злую пургу, потеряв надежду найти кров, она нашла дом, где тепло и тихо. Это подсознание причудливо интерпретировало реально происходящее - мужчина поплотнее закутал девушку в одеяло.

     Утром, потягиваясь под теплым одеялом, она посчитала, что все это ей приснилось – и мужчина, и дом с камином, и переливание крови.
    Настенные часы показывали половину седьмого, когда в помещение вошел незнакомый мужчина, «какой-то врач», как отметила про себя Леся, она всех мужчин в отделении называла именно так, совершенно не озаботясь запоминанием лиц и имен-отчеств.

    Доктор замерил Лесе давление и спросил:
- И часто ты в обмороки падаешь?
- Никуда я не падаю!
- У тебя всегда такое низкое давление?
- Сто на семьдесят пять.
- Зачем согласилась на переливание? Это опасно для тебя.
- Она сказала – умирает кто-то, – Леська подняла на доктора глаза.
Как все-таки унифицирует людей одежда! Под докторской шапочкой не видно волос, глаза у доктора темные, лицо какое-то несвежее и небритое. Леська решила, что доктор сильно пьющий.

- Да мало ли кто умирает, о себе думать тоже надо! – сказал этот доктор-алкоголик.
- Это не от переливания, я крови боюсь, - Леська принялась выгораживать старшую медсестру.
- А как в больнице работать будешь?
- Не буду! – Леська улыбнулась. Доктор не знал, что она не медик.
- Завтракай, да собирай вещи, заведующий сказал, что твоя практика закончена.
- Мне попрощаться надо с некоторыми пациентами. Можно?
Доктор кивнул. А когда Леся направилась в конец  длинного коридора, то врач последовал за ней. Они одновременно вошли в палату. Леська, не глядя по сторонам, проскочила в дальний конец, пожала руки Саньку и Сергиенко, и, бросив взгляд в сторону Борисова, обомлела – койка была пуста.

    Нет, она, конечно, мысленно ругала Борисова, но чтобы желать такого исхода – никогда.
    Доктор, проследив направление ее взгляда, успокоил Лесю – Борисов жив, но находится в реанимации. «В реанимации, - подумала Леся, - значит, чуть не умер. Бедный, наверное, плохо ему».
  Хмурая и расстроенная Леся вышла в коридор, доктор, видя ее состояние, предложил навестить больного.  Леся благодарно кивнула и торопливо засеменила за доктором.

     Борисов спал, они постояли немного, Леся успокоилась, слыша ровное дыхание Борисова. Неожиданно тот открыл глаза и прошептал:
- Мои спасители пришли! – и улыбнулся Лесе.
- Он о чем? – девочка повернулась к доктору.
- А тебе не сказали,  для кого нужна кровь?
Леся отрицательно покачала головой. Борисов криво усмехнулся:
- Если бы знала, что для меня, наверное, не согласилась бы!?
- Согласилась бы, как здесь без Вас, скучно было бы! – улыбнулась Леся и пошла к выходу.
- Ты прости меня! – проговорил ей в спину Борисов.
-
Практика закончилась, Леся собрала свои вещи и навсегда покинула Городскую больницу №1, оставив грустные воспоминания в душах нескольких человек, потому что поступила не как Карлсон – ушла и не пообещала вернуться. Только Санек сжимал в кулаке маленький клочок бумаги с адресом «до востребования».


                Братья Симаковы.
          
        Сергей приехал в Черемушки после обеда.  Дом, где квартировал Николай нашел быстро. Дверь оказалась незапертой, впрочем, воровать было особенно нечего, если только носильные вещи, стоящие в сумке под кроватью. Гость прошел в кухню и понял, что подозрения матери в том, что непутевый Колька питается всухомятку, имели все основания - на кухне не было никаких продуктов, газовая плита была девственно чиста.

      Меньшой пришел в половине седьмого с булкой хлеба и консервами и захлебнулся от запаха настоящего сибирского борща, бившего в нос даже из-за закрытой двери. Предположения об авторе ужина, мгновенно озарившие его мозг, рассыпались в прах, едва он переступил порог дома.
      Николай с визгом повис на шее старшего брата. Его радость была написана заглавными буквами на его чертячьей физиономии.

      Коля был младше Сергея на целых десять лет и был студентом третьего курса Медицинского университета. Ростом Николай был чуточку ниже старшего брата, но красив необыкновенно – черноволос и синеглаз, с ярким румянцем во всю щеку, с белозубой улыбкой на тонковатых губах и приятными манерами дамского угодника. К тому же сложен был изумительно – тонкокост и изящен, девчонки оценивали его мгновенно, и поклонниц ему вполне хватало всегда и везде. Даже в этих богом забытых Черемушках от девок не было отбоя.

      Николай скороговоркой рассказывал брату о своих похождениях, торопливо наворачивая борщец. Неожиданно он спохватился – вскочил и принес из кладовки початую бутылку водки:
- За встречу надо выпить! – проворковал он, предвидя реакцию Сергея.
- Я -  не против! – неожиданно согласился непьющий брат.
-
Сергей смотрел, как меньшой разливал прозрачную жидкость по стаканам, как опрокинул свои полстакана залпом, как воду, раскрасневшись от выпитого, попросил добавки борща. Пока брат отвернулся к кастрюле, Николай отпил водку и из его стакана. Симаков - старший сделал вид, что не заметил, но про себя констатировал, что мама волнуется не о том, пора волноваться о любви Коленьки к водочке. Ссориться с братом Сергею не хотелось, был у него разговор, который удобно было перетрещать именно с пьяным братом. Трезвый он, вполне возможно, и разговаривать об этом не захочет.

      За два часа до прихода брата, когда Сергей, перемыв полы и сходив в магазин, намеривался готовить ужин, в дверь постучали. Симаков открыл – на пороге стояла молоденькая девушка.
      Сергей не сразу признал в ней Лесю, от прежней «медсестрички» остались только зеленые глазищи, которые стали как бы еще больше, то ли от непомерной худобы девочки, то ли от серо-землистого цвета лица, особенно заметно выделяющегося на фоне загорелой кожи. В первый момент Сергею показалось, что лицо ее покрыто сходящими синяками, но он отмел это предположение сразу, не в тайге же живем, люди же кругом. Девочка испуганно посмотрела на незнакомого мужчину, проговорила:

- А Николай…?
- Он скоро придет, Вы проходите!
- Нет, нет, я подожду на улице, не беспокойтесь! – голос был незнакомый, с хрипцой.
Симаков решил, что все же ошибся, не мог он за восемь месяцев так забыть голос той женщины, что оставила занозу в его сердце. Кроме того, и девочка не подала виду, что они знакомы. Сомнения не давали покоя Сергею до прихода брата, поэтому, он начал разговор о девушке, как только посчитал момент удобным.

- Коля, а к тебе тут приходили, – вполне нейтральным тоном произнес Симаков - старший
- Ты не предложил подождать? – голосом капризного ребенка проворковал Коленька.
- Предлагал, сказала, что  на улице посидит.
- А, это та,  что ли, что на лавочке? Пусть ждет, – голос изменился до равнодушного.
- Некрасиво как-то заставлять девушку ждать? – Сергей силился понять подтекст разговора, ему показалось, что брат не рад этой гостье.
- А кто ее заставляет? Сама приходит. Влюбилась, как сумасшедшая, проходу не дает, – Колька говорил о девочке, как о докучливом насекомом.
- Так ты скажи, чтобы не ходила! – Сергей верил и не верил брату.
- Говорил, бесполезно, вопит: жить без тебя не могу! -  Колька, кривляясь,  передразнил подружку.
- Да кто такая-то? Из местных?
- Да нет, пионерскую практику проходят в местном интернате, из Педа, наверное!
- А зовут как?
Вместо ответа Симаков-младший высунулся в открытое окошко и крикнул:
- Леська, иди сюда! – сердце Сережи похолодело – не ошибся.
-
Через минуту она вошла, с испугом глянула на чистый пол, разулась и встала около Кольки. А на лице – ни тени радости, ну нельзя же все списать на присутствие постороннего человека.
- Есть будешь? – Колька пытался быть заботливым. Девушка отрицательно покачала головой. - Не будешь, тогда иди, на скамейке посиди, позову, когда нужна будешь.
    Сергей не знал, что скамейка стоит почти под окном, но ее из окна не видно, и поэтому начал ругать Николая за хамское отношение к женщине. Колька был в полном недоумении и не находил в своем отношении к Лесе никакого криминала – ее это устраивает, и нечего его воспитывать. Кончился разговор тем, что Колька хлопнул дверью и не появился  до утра.

    Симаков-старший ворочался всю эту бесконечную ночь, уснул под утро, в воображении рисовались картинки: Леся с Колькой. Он гнал эти мысли поганой метлой, но они уходить не торопились, все всплывали и всплывали, как куски пенопласта на воде речушки из далекого детства. И только, когда в прихожей послышалось шараханье Коленьки, Сергей по настоящему уснул.
    До обеда Колька отсыпался, потом ушел на работу, а вечером вытащил брата в кино. Фильм был старый и мало интересовал Сергея. В полутемном зале он высматривал Лесю, но тщетно, девочки не было. А Колька спокойно и непринужденно болтал и заигрывал с другими девушками.
    Из зала они вышли большой компанией, и Николай пригласил всех к себе в гости. Девушки куда-то отошли, и Сергей спросил:
- Слушай, а я не вижу эту Олесю, кажется!
- У нее смена в интернате в одиннадцать кончается! – Колька кивнул в сторону длиннющих деревянных мостков, проложенных через болото в сторону высокого строения, стоящего в трехстах метрах, на пригорке.
- Ты ее встречать пойдешь?
- Зачем? Кого тут бояться – никто и нигде не спрячется – с обеих сторон болото. Пойдем, она сама придет, – Колька нервничал из-за этой задержки.
-
       Ночка выдалась загульная, компания была очень пьющая, казалось, что девчонки соревнуются с братом, кто кого перепьет, и, словно сговорившись, пытаются упоить Сергея.
      Шум и музыка сильно утомили Симакова, он  несколько раз выходил на улицу, пока на бревнышке, вкопанном вместо скамейки возле сиреневого куста, не обнаружил Лесю. Она отмахивалась от комаров и поглядывала в сторону освещенного окна.
     Сергей присел рядом:
- Почему не заходите?
- А кому я там нужна? – в голосе необыкновенная тоска.
- А почему тогда не идете домой? – с определенной долей сарказма спросил Сергей.
- Он и дома достанет. А Вы почему здесь? – позевывая, спросила Олеся.
- Спать хочу, а там все гости не расходятся, - сказал Симаков, вроде бы шутя.
- Они до утра не разойдутся. И у меня та же проблема. Спать хочу. Завтра с утра на работу, – Леся зевнула.
- А Вы не знаете здесь такого места… - Сергей смутился.
- …где можно выспаться? Если гарантируете неприкосновенность, то пойдемте!
- Стопроцентную, - Симаков был очень заинтересован поворотом событий.
    Леся повела его по уснувшему поселку, по длинным мосткам через болото к тому зданию, что Симаков вечером принял за интернат. Они обошли здание и вошли в небольшую дверь. В сумраке Сергей Николаевич рассмотрел огромное количество школьных парт, наваленных друг на друга и стопку матов в углу. Леся достала откуда-то снизу подушку и два одеяла.

      На этой импровизированной постели им предстояло провести остаток ночи. Но они долго шептались. А виновата во всем была Леська.
      Как только они улеглись, она долго ворочалась – на одной подушке вдвоем тесно, наконец, нашли приемлемую позу – Леська легла на плечо Сергея и на минуту замерла. Он тоже начал засыпать.
      Вдруг она спросила:
- Сергей Николаевич, а тогда после переливания тоже Вы были?
-
Сергей не понял, каким образом девочка провела параллель…
- А почему ты об этом сейчас спросила? Мне показалось, что ты меня не узнала! – Сергей заинтересовался.
- А я Вас и не узнала. И имени Вашего я тогда не знала…
- А сейчас почему вдруг вспомнила? – Сергей недоумевал.
- А вот на плечо легла, и запах знакомый учуяла.
 Она так и сказала «учуяла», словно она собака или другое животное.

- И что это значит? – спросил Сергей, закутывая ее в одеяло.
- А это значит, что я в полной безопасности, могу спокойно спать, - ответила она и натянула одеяло ему на спину.
- Одеяло узкое, - прошептал Сергей.
- Значит надо лечь поближе друг к другу. Не боитесь?
- Не боюсь, - прошептал Симаков, прижимая Леську к себе.
Она уже спала, доверчиво положив голову на его плечо. Он невесомо поцеловал ее в висок. И пожалел, что она  - девушка брата.

    Утром он проснулся один. На  видном месте висел ключ. Он запер дверь и незамеченным вышел с территории интерната.
    В квартире брата все свидетельствовало о том, что попойка только что закончилась, - в пепельнице еще дымилась не затушенная сигарета.
    Колька  одетый спал на кровати.  До полудня он отсыпался, а к четырем часам протопил баню, вымылся и куда-то снова ушел. Сергей Николаевич не спрашивал - Колька наотрез отказался разговаривать на тему девушек и гулянок.

    Сергей решил, что напрасно тратит на брата время и пора уезжать домой. И уехал бы, но Леся, как заноза сидела в сердце. Он не претендовал ни на ее внимание, ни на ее саму, просто хотел еще разок поговорить. Она как будто слышала его мысли и пришла, но, разумеется, не к нему.
- Сергей Николаевич, Ваш брат дома?
- Проходи, чаю попьем, мне с тобой поговорить надо.
- Плохо будет, если он нас вместе застанет. Спрашивайте, что хотели,  – торопливо проговорила Леся.
- Это место, где мы ночевали, оно… - Симаков выразительно посмотрел на Лесю.
Она покраснела до корней волос и выпалила:
- Я там иногда ночую. Одна.
- Почему там? Тебе жить негде? – Симаков уже снял свои предположения, как безосновательные.
- Там я прячусь от Коли, когда он сильно пьяный.
- А он часто…- Сергей не успел договорить.

    В комнату вошел брат. Был он навеселе, но держался молодцом. Присутствие Леси в квартире для него было полной неожиданностью, и он прорычал:
- Тебя кто звал? Жди на лавке.
- Это я пригласил Лесю зайти! – попытался разрядить обстановку брат.
- А ты чего вмешиваешься в мою личную жизнь? Свою заведи и там командуй! – Колька был настроен решительно.
-
     Николай повернулся к двери, но Леси в комнате уже не было. Он последовал за ней, в темной прихожей обо что-то запнулся, ругнулся, оступившись на крыльце, и растворился в ночной непроглядности.
     Сергей выключил свет и долго стоял у окна. Его мысли как-то сами собой крутились возле брата и Леси. Что-то здесь было не так, это что-то лежало на поверхности, но было недоступно его пониманию.

      В его понимании Леся мало походила на влюбленную женщину. Ее настороженность в общении, боязнь ослушаться Кольку, рабская покорность – с одной стороны, и это медвежье логово, где она прячется от пьяного Кольки,  и в котором так беззаботно  уснула у него на плече – с другой стороны, как две стороны разных медалей не дают ценной целостной  информации. Он не может объединить эти факты в единую картину, чтобы сделать однозначный вывод.

         На улице тихо. Лунная ночь располагает к романтическим прогулкам и романтическим свиданиям. Вчера в этом спортзале он любовался именно этой идиллической картиной: луна осветила через высокое окно старые маты и двух молодых людей на них. Разоспавшаяся Леська обняла его за талию и уткнулась носом в его грудь. В лунном свете ее лицо казалось мраморно белым и безупречно правильным. Тогда ему хотелось, чтобы это все происходило с ним, чтобы это была его ночь, его девушка и не было горечи от осознания  невозможности  такого расклада событий…
. 
     Во втором часу ночи Сергей услышал подозрительный шум. Он вышел на крыльцо и прислушался – голоса слышались слева от дома. Сергей Николаевич, тихонько подойдя к бане, заглянул в окно.
     Он предполагал, что именно он может увидеть, и он увидел – нагую Лесю, стоящую на коленях, и полуодетого брата, демонстрирующего свой детородный орган. На сцену взаимности действие мало походило, Николай едва стоял на ногах и совал своего «коня» женщине в лицо. Что брат при этом говорил, Сергей и слов таких отродясь не слыхивал. Колька пошатнулся, и Сергей увидел Лесю полностью – тело ее было в синяках.

     Симаков-старший постучал в окно. Он запомнил только Леськины испуганные глаза и брата, вывалившегося из дверей бани.
- Кто тут? Кого черти носят? – протянул братец в темноту ночи. Сергей не отозвался.
Колька пошел посмотреть в глубину двора. Около крыльца Сергей подхватил его подмышки и заволок в дом. Меньшой сначала сопротивлялся, потом притих  и вскоре захрапел на голой панцирной сетке. Сергей пошел в баню, но там, естественно, уже никого не было.

    Утром девочка уехала, никто не видел когда и с кем. На душе у Сергея скребли кошки, он никак не мог отделаться от мысли, что его «кисонька» так любит брата, что готова терпеть и побои, и унижения, и надругательства. В его душе боролись два чувства – ревность оттого, что Леся полюбила не его, и гордость оттого, что его брат, в отличие от него, сможет создать семью, что у него есть сотни возможностей, чтобы не стать таким одиноким, как он, Сергей.

      После отъезда Леси жизнь Николая Николаевича не изменилась, он по-прежнему приходил домой во хмелю заполночь, а то и под утро. Было очевидно, что Леся его действительно не волнует и ее отъезд не беспокоит.

        Сергею надоело бесцельное время провождение, и он уехал через неделю, хотя клятвенно обещал матери привезти Кольку с собой в город. И теперь Сергей был в замешательстве, он понимал, что формальные отношения с родителями отнюдь не улучшаться, когда он вернется из поездки один и с плохими новостями. Навряд ли мама захочет верить, что ее любимчик Николаша такой развратный тип и далеко не трезвенник. Поэтому по приезде Сергей Николаевич позвонил родителям и сообщил, что у Кольки все в порядке, и он приедет через две недели. Обманул, конечно, хотя ложь вообще противоречила его натуре, но на сей раз, она была во спасение.

        Симаков мало верил в то, что ложью можно кого-то спасти, но в данном случае требовалось время, то время, которое лечит. Требовалось время в первую очередь ему самому, чтобы в душе улеглись все слои чувств, пережитых им накануне, чтобы он выработал отношение к тем событиям, которые произошли в этих чертовых Черемушках.

         Он хотел понять, как устроена эта девочка, безрассудно любящая его брата, терпящая его побои и издевательства. Ради чего? Ради десяти минут удовольствия? Или у нее есть какие-то другие аргументы в пользу этой любви? Может она просто спасает Колю от него самого, от его распутства и пьянок? Может, и того хуже,  она - садо-мазохистка и поэтому такая любовь – ее жизненная стихия.
      Ну и как это можно рассказать родителям? Они считают Колю чуть ли ангелом непогрешимым. Пусть уж жизнь сама разрулит ситуацию как-нибудь, может Леся  никогда больше не появится на Колькином горизонте, тогда к чему маме знать о ней?


                Родители.

      Сложные семейные отношения Сергея Николаевича с родителями сложились не сегодня. Бывают случаи, когда отношения у людей портятся постепенно, капля за каплей добавляется негатив и, наконец, узы рвутся окончательно. Бывает и так, что одна единственная ссора разводит людей навсегда. Отношения Сергея Симакова с родителями – это история какого-то третьего варианта.

      Дети Симаковых родились в деревне. Сергею  было десять, когда появился младшенький – Коля. С рождением брата в семье начались свары, и через три года  отец ушел из дома, вернее не ушел, а уехал в город и устроился работать на пивоваренный завод. Сначала от него не было никаких вестей, но через год он стал писать и звать семью переехать жить к нему.

       Мама переезжать не хотела, гордая была до неприличия. С хозяйством справлялась сама, с покосами помогали братья мужа: поступок Николая они не одобрили и семью его опекали. Потом каждое лето отец сам приезжал как раз в пору сенокоса, потом наведывался и на праздники.

        Для всех стало очевидно, что большой город, суливший много удовольствий свободному мужчине, к папе повернулся,  простите, задом. Николай Степанович захотел вернуть семью и былое спокойствие в свою душу.
        Мама сопротивлялась, как могла, не желая бросать насиженное гнездо: большой дом с добротными надворными постройками, хотя отец уверял, что в городе им будет, где жить - через год-два дадут большую благоустроенную квартиру, и заживут они без хлопот и проблем все вместе.
     В тот год Сережа закончил восьмилетку и решил поступать в техникум, но и это не подвигло маму на переезд. Предполагалось, что Сергей поживет с папой на съемной квартире, но жизнь расставила крыжики в других строчках.
     На второй день после приезда, папа решил познакомить сына со своей мамой, с которой, кстати, сам не общался последние двадцать лет.

    Многие дети любят смотреть страшные мультики, называют они их «страшилки». Для нашего поколения страшилкой был «Вий», а я сама, будучи лет семи отроду, сбежала из клуба, когда в фильме «Синдбад-мореход» на экране появился Циклоп одноглазый.

      В семье Симаковых страшилкой была баба Тоня. Боялась ее вся родня, боялась и ненавидела: одни поговаривали, что была она ведьмой, другие утверждали, что сектанткой.
     Сергей не обрадовался предложению отца познакомиться со страшной бабой Тоней, но ослушаться не посмел – теперь содержать его будет отец, мама велела ему не перечить.

     Бабушка жила в хорошей двухкомнатной квартире в центре города. Квартира находилась в доме сталинской постройки - потолки были высоченные, кухня квадратов десять и огромный коридор, правда захламленный и заставленный.

     Баба Тоня приняла их приветливо, но разговаривала только с отцом, на старшего внука посматривала исподволь, но оценивающе, обронила, как бы невзначай - «нашей, симаковской породы хлопец». На прощанье, между прочим, бросила, взглянув Сергею в глаза: «Приходи иногда».

     Сергей навещать бабку не собирался, но через неделю, придя с подготовительных курсов в квартиру, застал там женщину в постели с отцом. Мальчик выскочил из дома, как ошпаренный, долго ходил по городу, пока ноги не принесли его к бабушкиному дому.

     Баба Тоня встретила внука, как ни в чем не бывало, тут же послала в магазин за хлебом и молоком, а по возвращении усадила за чистый стол, накрытый белой парадной скатертью. В благодарность за прием Сережа вычистил  коридор и вечером вынес весь хлам в мусорный отвал. Бабушка засмеялась:
- Поживи, голубок, у меня, может, и ремонт сделаешь старухе!
- И сделал бы, если бы умел! – серьезно ответил внук.
- А я тебя научу, оставайся, видно неуютно тебе с папой жить – у него своя жизнь!
-
      Сергей остался. Он до гробовой доски был благодарен бабе Тоне за науку, за терпение и разумное доверие. Она его не держала на короткой веревочке, а давала возможность делать дела самостоятельно.

         Ремонт они осилили за полгода – только потолок в зале Сергей белил и перебеливал одиннадцать раз, но добился и цвета и идеально ровной фактуры. Еще больше времени занял накат – вся стена возле бабушкиной кровати была изрисована разными вариантами цветов и декора, пока после долгих споров не выбрали светлую охру с золотом и бирюзу с серебром.

   Ремонт – дело дорогостоящее, а денег старому и малому взять было особо неоткуда, бабуля и посоветовала Сереже устроиться санитаром в Первую городскую травматологическую больницу, временно, конечно.

      Хитра была бабка, не даром родня ведьмой понукала. Она сразу поняла, что внук не определился с выбором профессии, мечется и не знает, что дал господь и ему дар врачевать людей, также как ей, но только еще не было у парня возможности почувствовать свое предназначение. Вот и придержала бабка деньги на самом интересном моменте – комнату красить надо, парень энтузиазмом пылает, а деньги кончились. Бабушка горестно вздыхает – так уж хотелось, так уж мечталось, видно придется отказаться, где же деньги возьмешь, стара на работу идти. Сережка на удочку попался моментально, только не знал, куда возьмут, бабка и подсказала, да сама и увела – до вступительных экзаменов еще месяц, как раз нужную сумму и заработаешь.

       Старый доктор взял Сережу в нейрохирургию, парень он крепкий, а там не ходячих больных надо переворачивать, женщинам не по силам. Симаков дело освоил быстро, работа в руках спорилась, а когда месяц был на исходе, доктор попросил не увольняться, может быть
когда никогда подработать надо будет – все лучше, чем на холоде вагоны разгружать.

      Первого августа начинались вступительные экзамены, оставалось три дня, а документы Сережи так и лежали на комоде. Баба Тоня обеспокоилась:
- Внучок, а ты учиться передумал, что ли?
- Сегодня унесу, сдам, ты не переживай, вот только колер куплю и пойду, сдам! – Сергей, уставший после ночной смены, торопливо доедал кашу.
- Сначала сдай, а на обратном пути купишь колер! - не унималась бабка. – А куда поступать будешь?
- Поступлю – скажу, не поступлю – у меня работа есть, я не стал увольняться пока! – любил Серега загадки загадывать.
Бабушка смирилась,  десять дней подождать она была в силах.

     Сережа поступил туда, куда надо было – в медицинское училище на фельдшерское отделение. Все три года он подрабатывал а больнице санитаром, в эту же больницу и распределился после учебы, но на работу не вышел – забрали в армию.
    В армии служил по специальности – на плацу ноги в кровь не сбивал – в полковом госпитале работал, как обычный гражданский человек, даже жил в офицерском общежитии.

      Дело было не в протекции – немногословный и исполнительный Симаков был беда и выручка, окончил курсы хирургических сестер ( или братьев?) и стал незаменимым помощником хирургов. А что? Чем не находка? Не пьющий, не беременный, не отягощенный детьми и семейными обязанностями человек – настоящий уникум в нашей суетливой и проблемной жизни. Так и не раскусили местные эскулапы причину безотказности Симакова. А зачем?

        Вот, к примеру, встретился мне мужчина, и все в нем как мне надо – и манеры, и поведение, и слова. Я что буду узнавать, кто его такого мне воспитал? Мама? Жена? Да мне глубоко фиолетово кто его таким сделал, поклон им до земли за это, не боле.
      Так и тут – не важно, какие внутренние рычаги двигали фельдшером Симаковым и сделали его очень удобным в работе и профессиональном общении, важно, что он был – незаменимый и трудолюбивый, безотказный и упрямый одновременно, в том плане, что на шею себе никого не сажал и манипулировать собой не давал. Этакая Скала, защищающая от ледяного ветра, но будь осмотрительным - не придавила бы ненароком.

       И с женским полом вел он себя неадекватно – находились охотницы его покорить, растормошить, влюбить – ровное равнодушно - вежливое отношение было ответом на их происки. А из-за особо приставучих и веселых он вообще старался в женских компаниях не появляться.

          Медсестра Галина Сергеевна, которая ему в матери годилась, частенько посмеивалась - погоди, найдется и на твою воловью шею хомут. Он хмыкал, но не возражал, сам знал, что надо устраивать семейную жизнь, но ждал, когда чьи - нибудь глаза царапнут за душу и откроется в сердце самая желанная рана – приносящая и счастье, и страдание. Именно так должно быть, так говорила баба Тоня.

                Баба Тоня.
    Не бывает худа без добра, а добра без худа. Китайцы говорят, что в каждом человеке должно быть равновесие основных энергий: Инь – светлой, животворящей, мужской  и Ян – темной, тяжелой, женской.
      Судя по этой трактовке в бабушке Сергея Симакова темной энергии было больше, какой бы гармоничной личностью она не казалось. Эта темная энергия сконцентрирована была на одном предмете – вероисповедании. Именно в этом был бабушкин пунктик.  Будучи  уже взрослым Сергей понял причину нелюбви родни к бабушке Тоне. 

      На эту тему щепетильный Сережа с бабушкой не разговаривал, просто сложил в единую мозаику разноцветные пазлы отрывочных сведений, которые не пригодились ему для предыдущих умозаключений и касались  только бабы Тони. Как-то в один момент в мозгу прозвучали все некогда услышанное, и картинка сложилась:
- Да эта старая дура только и знала, что Гиеной огненной всех пугать…
- Не пей, не пей, ребенка-урода родишь. Накаркала ведьма…
- Да что она там делает, только лбом об пол поклоны отбивает….
- Она и квартиру свою Общине завещала, у них так – все общее….
- Да она только оглянет, так внутри все холодеет…
- Праведница – не пьет, посты соблюдает…
- В прошлом году приезжала, на телку зыркнула, так телка через месяц подохла, плохой глаз у нее…
- Все добро родительское где-то спрятала, власти не отдала…
-
       Сергей знал, что бабушка из рода богатого, замуж вышла за деда, у того одни портки были, да не возразили богатые родители против такого зятя – и работящ, и лицом, и обхождением приятен, а самое главное уважителен и неперечлив. Баба Тоня всегда говорила, что Сережа в деда пошел и лицом, и характером.

    А вот о богатствах особых бабушка не говорила никогда, смеялась домыслам родни о сокровищах, говаривала, что общение с людьми – это и есть настоящее сокровище. И Сережа для нее тоже настоящее сокровище. Это она еще до болезни говорила.
       Зачем было так говорить? Неужто не понимала, что такой аванс обязывает Сережу быть ее верным рабом? А что взамен? Что хорошего привнесла она в жизнь внука?  Ведь знала, что из-за нее Сергей не общается с родителями.

      Когда Сергей окончательно переехал к бабушке, отец несколько раз приходил, звал вернуться к нему, потом высветилась и настоящая причина этих визитов. Сначала папа просто требовал дать слово, что Сергей не скажет матери о той женщине, потом папа стал просто угрожать, что ежели мать узнает, то ему, Сергею плохо будет - денег отец не даст ни копейки. И не дал, потому, что Сергей никаких обещаний давать не стал.

     В очередной приезд в деревню Николай Степанович объявил родне, что его мать втянула Сережу в секту, и он теперь не имеет на сына никакого влияния.
     Мать бросилась в город выручать сына от свекрови. Но мальчик отказался жить с отцом, а бабушку всячески защищал. Целый год тянулось противостояние и разрешилось разводом, в том смысле, что  родители с Сережей разошлись окончательно.

     Были в этом и свои плюсы. Мама, наконец, переехала в город, и отец получил трехкомнатную квартиру, естественно на четверых, но Сережу выписали из квартиры очень быстро, бабушка прописала к себе.
     А Сережа довольно равнодушно отнесся к разладу с родителями – за пять лет он как-то привык к бабуле и ее мелкие просьбы, типа выучить молитву или прочитать религиозный стих воспринимал вполне обыденно – ну, выучил, ну, прочитал. На свои сектантские собрания бабуля его не приглашала, в лучшем случае внук по воскресеньям провожал ее до ворот молельного дома. А вот беседы на религиозные темы они вели регулярно, и начинались они одинаково:

- Сережа, а ты как думаешь, рай – это выдумка?
- А я почем знаю? В книгах написано, что загробной жизни не бывает. Да и зачем она?
- Чтобы каждый стремился земную жизнь прожить достойно, чтобы  после смерти  он получил награду за праведную жизнь, - бабушка говорила убедительно.
- Баб, а вот как достойно жить тем, что у нас в отделении лежат – они же не живут - доживают. И куда господь смотрит?
В тот раз они долго беседовали о наказании и испытании,  и на свою беду Сергей имел неосторожность затронуть однажды  эту тему в разговоре с пациентами.


                Сектант.

     Люди, надолго прикованные к кровати, очень быстро из личностей превращаются в пациентов. Все их поведение отныне направлено на то, чтобы извлечь из своего положения хоть какое-то «удовольствие».
          Одни пытаются доставать медперсонал; другие изводит родственников; некоторые читают запоем все, что напечатано – книги, журналы, газеты, - но, по сути, все эти «дела и заботы» направлены на то, чтобы убить время. Здесь завязываются свои отношения, появляются свои лидеры и изгои, хоть проводи социометрию.

       В такой среде в строгом соответствии с законами психологии и психиатрии появляются люди, которые раздражают всех своим нытьем или бесконечными претензиями, непомерными требованиями или бесчисленными жалобами на что-то. Это, конечно, объяснимо, но очень неприятно, даже для здорового человека, а каково больному?!

    Сергей Николаевич давно привык к тяжелой ауре людского страдания, привык адекватно относиться к жалобам и претензиям, понимая все до последнего нюанса, но реагировал сдержанно и обещал неохотно. Но и его доставали бесконечные стоны и охи, и однажды он позволил себе реплику:
- Каждому господь посылает испытание по заслугам, а ношу по силам!
Сначала в палате повисла гробовая тишина, видимо обдумывали услышанное, потом кто-то возразил:

- Выходит я сам виноват, что здесь очутился, а не тот придурок, что сбил меня на машине?
- Выходит, что Ваша вина в этом есть! Только, чтобы признать эту вину, надо иметь мужество, а оно не у каждого есть! Припомните последний день перед аварией, последний месяц, последний год, найдите людей, которых обидели, поймите, за что Вам господь послал это испытание, и примите с миром наказание! – Симаков вышел из палаты.
-
В палате зашумели, заволновались, спор перерос в крики и ругань, сбежались врачи. Сергею объявили выговор за несоблюдение врачебной этики, правда, устный.
     Гудение в палате не утихало целую неделю, больные спорили и порой ругались, Сергей от разговоров отказывался, но дела свои выполнял без особого энтузиазма. Его не покидала обида – его не поняли, не приняли его простых и очевидных убеждений – за все на свете надо рассчитываться, а право на радость надо заслужить. На этот момент Симакову исполнилось двадцать четыре года.

    В начале декабря в нейрохирургию поступил новый пациент, и жизнь Сергея Николаевича превратилась в настоящий ад – Андрей Иванович был старостой общины, духовным наставником бабушки. Все началось с банального вопроса: «Что-то Антонина Ивановна давно не была на службе?»

       Поговорили о здоровье бабушки и все, но в следующее дежурство палата встретила Симакова могильной тишиной – ни тебе «здравствуйте»,  ни тебе «до свидания», даже обычные просьбы – купить газету, взять в библиотеке книгу и т.д. не прозвучали ни от кого. Не было и жалоб на плохое самочувствие, и просьб о таблеточке снотворного на ночь. Так продолжалось неделю – в палате слышны голоса, даже смех, но как только Симаков входил, все затихало, словно здесь только что говорили о нем, и теперь неудобно продолжать  разговор.

     В пятницу, собирая посуду с тумбочек, Симаков услышал голос пациента: «Эту бумажку тоже выбросите!»
      В сестринской Сергей прочитал записку: «Сергей! Этот богомолец говорит, что ты тоже сектант, что ты тоже бьешь поклоны в их мольном доме вместе с твоей бабушкой и здесь работаешь, чтобы замолить свои грехи перед богом, потому, что ты убил человека».

      Сергей сидел с этой запиской целый час, не знал, как себя вести, что говорить. Оправдываться? Вроде ни в чем не виноват! Сказать, что Андрей Иванович врет, так что тогда будет с бабой Тоней? Так ничего  не решив, Сергей ушел домой. Утро вечера мудренее, да и с бабушкой нелишне посоветоваться.

    Баба Тоня уже несколько дней недомогала, и сейчас лежала на постели и смотрела в потолок, шептала вроде молитву. Сереже бы промолчать, перетерпеть, а он с порога принялся рассказывать бабушке о случившемся.
       Переодеваясь и ужиная на кухне, все говорил и говорил, старался говорить громко, чтобы бабушка слышала. Насторожился он только тогда, когда баба Тоня в очередной раз не ответила. С порога наметанным глазом медика определил, что у старушки инсульт, приехавшая неотложка подтвердила его опасения и забрала женщину в больницу.

     Теперь Сергей разрывался между двумя больницами и был вынужден научиться прилично готовить.
       На работе все было по-прежнему – холодное неприятие и злой шепот в спину – сектант.
     Сергей рассчитался той же монетой. Он стал выполнять только ту работу, что входила в его должностные обязанности. А обязанности разрастались на глазах – в палате стало на удивление грязно, санитарка тетя Саша не успевала убирать пролитый суп и разбросанные корки фруктов, фантики и бумажки. Скажу по секрету, так решило общее собрание палаты, не единогласно, конечно, с перевесом в один голос: раз они в чем-то виноваты и должны отстрадать свой грех, то почему у Сектанта такое легкое наказание за убийство человека? Пусть отрабатывает по полной, они наивно полагали, что уход за лежачими больными – воздаяние недостаточное по тяжести греха.


                Без вины виноватый.

     А был ли младенец? – спросите вы. Был ли грех, за который должен был рассчитываться Сережа? И откуда староста общины знает о его грехе ?
     Скажем так: абсолютно не имеет значения, откуда Андрей Иванович знает о грехе Сережи, скорее всего, рассказала бабушка.
     Младенец был. Случилось это  летом, Сереже шел двенадцатый год. Он с ватагой мальчишек слонялся по деревне, пока кто-то (в последствии все ребята будут утверждать, что это был Сережка) не предложил пойти на осыпи.

     За деревней была огромная глиняная гора, крутым обрывом  спускающаяся к реке. Там, где спуск был положе и длиннее, деревенские сорванцы затевали катание: поливали спуск водой и по глиняной каше съезжали на пятой точке в воду. Если смотреть реально, то никакой угрозы для жизни эта забава не представляла, если бы не козырек из глины, под которым ребятне приходилось проезжать. Все с опаской посматривали вверх, но козырек стоял многие годы и младшее поколение уже не воспринимало его как реальную угрозу для их жизни. К той части горы, где постоянно случались осыпи, никто и не лез.

         В тот день ничто не предвещало трагедии. Мальчишки уже накатались досыта, уже сняли и выстирали вывоженные в глине трусы, как двоюродный брат Сережи, Ванятка, решил прокатиться последний разок.
         Ванюшка шлепнулся в грязную лужу и с хохотом понесся по импровизированному желобу вниз, неожиданно часть козырька рухнула и упала позади Ваньки, и тот с бешеной скоростью влетел в воду, ком земли, больше метра в диаметре, придавил его сверху.
          Сережа нырял несколько раз, пытаясь вытащить брата из-под завала, уже прибежали мужики, вызванные пацанами, было ясно, что Ванятка уже умер, но когда его вынули, все пытались сделать искусственное дыхание. Усилия были тщетны.

         В случившемся обвинили Сережу, не только обезумевшая от горя тетка в лицо кричала мальчику, что он обязан был смотреть за братом, даже посторонние люди косо смотрели ему вслед и шептались за спиной. Обо всех разговорах рассказывала дома мама, какую цель преследовала, было непонятно. От всех этих пересудов чувство вины в подростке только усугублялось. И без того замкнутый по характеру, теперь он предпочитал общество книг и животных обществу  людей. В нем зрело желание когда-нибудь уехать из этого места и навсегда забыть людей, относящихся к нему так несправедливо.

    А когда появилась реальная возможность уехать из деревни, он несказанно обрадовался. Его не испугала перспектива жизни с отцом, как впоследствии не напугала необходимость жить с проклятой родней бабой Тоней.
    Город прельстил Сережу демократичностью – никто никого не знает, никто ни к кому не лезет, и нет необходимости здороваться с каждым встречным.
     Так что разрушение некого подобия семейственности на работе и установление военного положения только огорчило Сергея Николаевича, но трагедией отнюдь не виделось.
        На то были причины. Во-первых, число бойкотирующих быстро снижалось – отказаться от его услуг оказалось труднее, чем принять такое решение. Во-вторых, староста Андрей Иванович быстро из разряда любимчиков перешел в разряд надоедливой мухи, и его проповеди вызывали раздражение и злость у пациентов.


                Новогодний подарок.
     С конфликтами или без них время все равно летит, отсчитывая минуты, дни, складывая их в недели, месяцы, годы. И каждый год был хорош сам по себе, в каждом было нечто, что хотелось бы сберечь и не потерять в будущем.
    В этом году была Леся, и  был Санька. Этот пацан со своей жизнерадостностью и оптимизмом был неизменным любимчиком публики. Он хорошо декламировал стихи, мог долго и выразительно читать целые книги, довольно хорошо рисовал. И Санька Симакова обожал.

    Вот и сегодня он нетерпеливо ерзает на койке и поглядывает на дверь. У него к Сергею Николаевичу дело.
    Симакову Санькина просьба  не понравилась, он так и сказал парню. Но  Санька преданно заглядывал в глаза Сергею Николаевичу и канючил:
- Вы же обещали, что выполните мою просьбу!
- Я же не думал, что тебе приспичит именно в Новогоднюю ночь! Имею я право встретить Новый год, как все люди?
- Да вы успеете, здесь всего несколько минут ходу, за десять минут успеете обернуться. Она одна живет и ей плохо. Я если мог бы, так ползком бы дополз, Вас бы не просил! – на глазах парня показались слезы.
-
Симаков сдался:
- Давай, что ты там приготовил? – на часах было без десяти двенадцать.
Сергей накинул куртку и выскочил из больницы, еще раз прочитал адрес – выходило, что нужно только перейти через дорогу.
    Он очень торопился выполнить Сашино поручение и постучал в дверь громче, чем было бы уместно – по ту сторону послышались быстрые шаги.
- Вам Саша просил пере… - голос Сергея перехватило – за открытой дверью стояла Леся, беременная Леся.
-
- Да проходите, нельзя через порог разговаривать! Сейчас куранты бить будут, не успеете добежать! – она потащила Симакова к столу, он только успел скинуть куртку на какой-то стул.
- Какая удача, что первым в Новый год наш порог переступил мужчина, правда, бабуля?! Загадывайте желания, только никому не говорите! – Леся была необыкновенно возбуждена.
-
Куранты пробили ровно двенадцать, Леся с бокалом обежав стол, поцеловала и бабушку, и Сергея.
- Вы покушайте, я сейчас подарки достану, - девушка скрылась за дверью соседней комнаты.
- Она с бабушкой живет. Я думал, что у нее родители есть, - зачем-то сказал Сергей Николаевич.
- Есть, да что толку! Как узнали, что беременна – выставили за дверь, чтобы их честное имя не позорила. Вот уже три месяца у меня живет, - тихой скороговоркой выпалила баба Дуня.
- А отец ребенка? – Симаков съежился, подсчитав под столом на пальцах срок беременности и время зачатия.
- Не говорит она ничего, боится…, - вошла Леся, и баба Дуня разговор оборвала.
-
- Вы ничего не ели. Не вкусно? Бабуля, скажите ему, что не отравится, - говорила Леся, накладывая на тарелку Сергея Николаевича бигус и курицу, запеченную в тесте.
- Я не боюсь отравиться, просто меня ждут коллеги! – Симаков сдержанно улыбнулся.
- Новый год принято встречать с семьей, а не с коллегами – это нехорошая примета. Вот покушаете и идите к своим коллегам! – прошептала Леська.
Через двадцать минут Сергей поднялся, и Леся проводила его до двери.

- Это Саше подарок от меня! – она подала нечто, завернутое в бумагу, по абрису напоминающее  книгу.
- Я совсем забыл, - спохватился Симаков, - Санек просил Вас поцеловать. Он наклонился и чмокнул Лесю в лоб.
На лице девушки было написано такое удивление, но она ничего не сказала по этому поводу, а скороговоркой выпалила:
- В пакете мандарины для всей палаты и подарок Вам за добрую весть, надеюсь, что  понравится!
Сергей обернулся уже в дверях, кивнул на Леськин живот и спросил:
- Мой племянник?
- Нет, нет! У этого ребенка нет отца, никакого отца нет,  и не будет! – она торопливо захлопнула дверь за несостоявшимся деверем, чем подтвердила его догадку – ребенок Колькин.
-
         Коллеги были возмущены долгим отсутствием Симакова, его пустой стул возле новенькой медсестры Сонечки красноречиво говорил о том, с кем ему надлежало встретить Новый год, чтобы потом никогда не расставаться. Сергей Николаевич извинился, отшутился и кинулся в палату к Саньке.
         В палате не спали, да какой сон в Новогоднюю ночь, в кои-то века доктор разрешил посмотреть «Голубой огонек», не до сна сейчас, завтра можно выспаться.

      На лице Саньки читалось ничем не прикрытое нетерпение: видели? передали? ну, как она там?
- Чего не сказал, к кому идти надо? Я бы и не отказывался! – Симаков улыбался.
- Вот те раз, я, кажется, наскреб себе соперника? – побледнел Санька.
- Бог с тобой! Какие мы с тобой соперники – она другого любит, другому ребенка вынашивает! – рот Симакова скривила усмешка.
- Мне бы только на ноги встать, я усыновлю ее ребенка, я все сделаю, чтобы она была счастлива, - Санька говорил шепотом, с таким воодушевлением и страстью, с такой верой, с какой бабушка  Тоня читала молитвы.
- А ты ей нужен, даже если и здоровый? – решился на вопрос Сергей, - Сердцу ведь не прикажешь, любить себя не заставишь!
- Мне важно знать, что с ней все в порядке, пусть даже я здесь и сейчас, даже если все останется так! – Санька был готов разреветься оттого, что он здесь и сейчас.
-
Сергей поспешил сметить тему разговора:
- Что она тебе подарила, показывай!
- Да я предполагаю. - Санек развернул упаковочную бумагу. – Черт возьми, не ожидал, что это будут «Правила дорожного движения».
- Зачем это тебе? – Симаков был удивлен не меньше Саши.
- Машину хочу научиться водить, пусть и с ручным управлением!
- Дерзай, парень!
-
Сергей Николаевич задумался об отношениях Леси и Саши. Он не видел у этой предполагаемой пары никакого будущего. И, самое главное, он не мог понять, как к этому факту он относится сам. Почему ему не все равно, с кем живет  и кого любит Леся? Почему его чувство очень похоже на ревность, если он сразу решил, что она ему не пара, что она ему не нужна? Этих «почему» было очень много, так много, что он путался в своих чувствах и словах, бросал свои недоразвернутые и недосказанные мысли, чтобы через несколько дней начать распутывать этот клубок заново, начав совсем с другого конца.

       После новогодней встречи с Лесей он, встретив брата, рассказал о том, что его бывшая подружка беременна и, по всей видимости, от него, Николая. Колька посмотрел на брата удивленно и сказал, что его нисколько это не интересует – ни Леся, ни ее ребенок. Пусть она докажет, что это его произведение. Вот пусть только сунется, так мать ей …. Сергей Николаевич ушел, как оплеванный, состояние было примерно такое же, как в первые дни после бойкота, объявленного ему больными шесть лет назад.

                Первая попытка.

      Сергей пришел к Лесе в гости на Рождество, баба Дуня была на службе в церкви, молодая женщина лежала на диване, закутавшись в плед. Извинилась, что немного приболела и обед не приготовила, придется ждать бабулю.
       Доктор осмотрел больную, не найдя ничего опасного для здоровья ее и ребенка, положил в ноги грелку и включил больной телевизор, чтобы не скучала. Пока он готовил обед, Леся уснула.

       Баба Дуня пришла от обедни в благостном состоянии духа и долго разговлялась – она тоже постилась, как его покойная баба Тоня. Речь зашла о религии, за что зацепились языками, какое несоответствие нашли, в чем не сошлись, вспомнить трудно, но баба Дуня разошлась не на шутку.
      Шум разбудил Леську, она растрепанная и удивленная стояла на пороге кухни, переводя взгляд с одного оратора (от слова «орать») на другого, потом попросила:
- Бабуля, сегодня же Рождество – самый светлый праздник! Какая разница, кто и как об этом думает, кто как понимает?
- Не встревай Алексия! Мала ты больно, чтобы взрослых в вере наставлять! Ты в своей жизни разберись, а то вон – безотцовщину носишь, не по-божески это и не по-людски!
-
Все трое замолчали, Леська насупившись, села за стол, бабушка с Сергеем тоже принялись за еду, только настроение у всех было испорчено окончательно. Сергей под столом тронул ногой Леськин тапок и прошептал поспешно: «Погуляем?»  Она кивнула.
     Догуляли до Сережиной квартиры, а это больше километра, зашли, попили чай, а обратно поехали на трамвае – Леська устала. Прощаясь возле двери, Сергей Николаевич спросил, когда они встретятся в следующий раз, и получил вполне определенный ответ:

- Я благодарна Вам за сегодняшний день, но больше приходить не надо. У меня свои планы и своя жизнь. Если сильно будете настаивать, то, возможно, в самом конце месяца у меня будет несколько часов для Вас.
- Я тебя чем-то обидел?
- Да что Вы? Все было замечательно, вот только… не пара я Вам.
- А,  моим мнением не нужно было поинтересоваться?
- Я поинтересовалась! – сказала Леся и скрылась за дверью.
-
     Уже дома, мысленно прокручивая прожитый день и переживая заново каждое слово и каждый взгляд, Сергей тормознулся на имени, которым бабка назвала Лесю – Алексия. Он отродясь не слыхивал такого имени и даже не предполагал, что такие имена бывают.
     Именами Сергей Николаевич интересовался и раньше, с тех самых пор, как однажды еще школьником услышал в разговоре взрослых, что имена своим сыновьям выбирал не отец, за папу это сделала ныне покойная теща. У той, дескать, и вариантов не было – только по церковным святцам.

     Так Сережа был назван в честь Сергея Радонежского, потому что родился 20 октября, а Николай - майский, и имя ему было дадено в честь летнего Николы – 19 мая, хотя и отец у него Николай, но тот родился в декабре и назван в честь Николы зимнего.
    Уже значительно позже Сережа прочитал все, что нашел о своем святом, был очарован  не столько его святостью, сколько ученостью и патриотизмом, если можно так выразиться.

    На уроках истории узнал о декрете Совета народных Комиссаров об отделении церкви от государства и школы от церкви, подписанный 23 января 1918 года, который начал новую эру в развитии именословия. В те времена ломки устоев старого общества разрешалось из каждого слова делать имя, лишь бы на то была воля родителей. У Сережи тетку по маминой линии звали Вилена, что переводилось, как Владимир Ильич Ленин, а вторую звали Октябрина в честь Октябрьской революции. Говорят, что в те времена массовыми тиражами выпускались специальные рекомендательные «красные святцы», где набор имен превосходил самые богатые фантазии революционеров – от Атома до Электрификации. Даже я захватила эту эру. Нашу преподавательницу по политэкономии звали Идея Александровна!

      Строительство нового общественного устройства рождало и новые идеи, слова, имена. Но у каждой медали есть и оборотная сторона.
     Отделение церкви от государства не прошло безболезненно, урон понесли обе стороны. За свои идеи люди церкви также подверглись репрессиям и гонениям. Они, лишенные приходов и прихожан, стремились в своей личной жизни и в своих сердцах сохранить хотя бы частичку былой жизни, как некую память, как мерило их праведности  и преданности вере отцов и дедов.
       Имени Алексия, наверное, не существовало бы никогда, по крайней мере, не встречала я его в церковных святцах, оно появилось благодаря трагической случайности.

        Произошло это примерно так, думаю, не сохранились очевидцы этого события, некому будет меня поправить, некому оспорить. Где-то на территории нынешней Украины или в приграничных областях в те далекие годы местная партийная ячейка  очень рьяно отделяла церковь от государства, а так как отделялось плохо, и на Рождество церковь, как в прежние несоветские времена, была полна народу, то решено было ночью церковь поджечь. И подожгли.

      Отец Алексий еще и до дома не дошел, на пригорке, с которого была хорошо видна старенькая церковь,  повернулся по привычке, отвесил поклон и перекрестился в сторону блестящего в лунном свете креста на маковке церкви. С пригорка было хорошо видно, что во дворе церкви кто-то есть, потом донесся крик, еще крик. И отблеск пламени в узорчатом окне.
      Священник кинулся к храму, во дворе уже были люди, кричали, пытались заливать огонь, какая-то женщина вопила: «Казанскую спасите!»

      Отец Алексий кинулся за животворной иконой, и не вернулся. Молодая попадья в ту же ночь преждевременно разрешилась от бремени. Окрестили девочку под именем  Алексия, местный священник принял во внимание, что отец Алексий принял смерть за веру. Это и была бабушка нашей героини.

        Бабушка вышла замуж за мирянина, и жизнь прожила короткую, умерла перед самой войной, оставив сиротами двух дочерей Анастасию и Раису. Их отец погиб на войне.
     Раиса и Анастасия выросли в приюте,  были девочками скромными и послушными. Да и жизнь свою сложили так, что боялись людского мнения и осуждения. Эта была та категория людей, которые старались сами жить и воспитывали своих детей так, чтобы никто не мог о них никогда сказать дурного слова. Образцовые, тихие люди, и дети у них вежливые и скромные.

     Именно поэтому Леська с брюхом ну никак не вписывалась в эту образцовость, и именно мама  попросила дочку найти себе жилье и уйти, пока еще ничего не видно (в смысле – живота), нечего их позорить перед людьми.      Леська маму поняла, она тоже боялась, что на нее будут показывать пальцем.

      С бабой Дуней, неродной теткой матери, она столкнулась случайно, в трамвае, и проводила бабку до дома – у той были тяжелые сумки. Слово за слово Леся рассказала о себе все, или почти все, вплоть до того, что родители не хотят, чтобы она с ними жила.

     Баба Дуня скрепя сердце согласилась поселить дочку племянницы у себя, помощница на старости лет все равно нужна, уж лучше родная кровь, чем чужие. Да и перед Господом искупать свои вины тоже надо, ведь ушла от нее родная дочка, сбежала да и сгинула неизвестно где, уж двадцать годков, как сгинула. Осталась бабка на старости лет без опоры, без внимания и заботы.

      Леська оказалась девчонкой спокойной и хозяйственной, бабка и привыкать начала помаленьку к тому порядку, что внучка установила, к свежевымытым полам и вкусно приготовленным ужинам. Бабка бога молила, чтобы он дал внучке хорошего мужа.

      Намолила – на пороге дома появился Симаков. Сергей бабе Дуне не понравился: слишком большой, очень самостоятельный и уверенный, а, самое главное, не «легкий» человек, в том смысле, что не открытый и простой, совсем даже не «рубаха – парень». Такой свою семейную жизнь сам строить будет, по своему разумению и понятиям. Мнение женщины в расчет брать не посчитает нужным, и … Сама с таким жила – небо «в овчинку» все десять лет казалось, а ведь не пил, не курил, по бабам не бегал, был хозяином в исконном смысле слова.

      Вот и Сергей этот - тяжелого характера человек, может и сам свою силу и вес пока еще не чувствует. А бабу Дуню не обманешь – век прожила, многое видала. Вот и молится баба Дуня Господу, чтобы дал он этой бедолаге Алексии мужика доброго и надежного.

                Чужая душа – потемки.
      Не знал Сергей Николаевич маяты бабы Дуни, свои бы заботы одолеть. Неспокойно у него на душе, не понял он, почему Леся не захотела с ним встретиться еще раз, что он сделал не так, что не так сказал? Не собирался он заводить с ней роман, предлагать себя, понимал, что любит она его брата, а то бы зачем ребенка его вынашивала. И ничего Сергей с этим сделать не сможет, да и не станет. А хочет он просто помочь девочке вырастить его племянника или племянницу, раз брат и знать ее не хочет и о малыше ничего знать не желает. Он намерен быть ей братом и другом, просто намерен помочь,  он понимает, как ей нелегко чувствовать, что ее бросили.

     Леська тоже переживала по тому же поводу. Она перебирала события всего дня и не могла отделаться от ощущения «наигранности» в поведении Сергея Николаевича. Он преувеличенно заботливо поддерживал ее под руку, многократно и настойчиво спрашивал, не холодно ли ей, не нужно ли чего. Несколько раз намекал, что он понимает, как ей морально тяжело остаться одной, что его брат не прав в отношении Леси. Еще он несколько раз заводил разговор о неразделенной любви, о страданиях брошенной женщины.

     Если бы Сергею Николаевичу рассказали, как о нем думает Леся, он бы неимоверно удивился, ничего подобного он не думал и даже не имел в виду. Но объясняться никто из них не решался. Леся сказала, что до конца месяца видеть его не желает, Сергей Николаевич принял это безропотно, хоть и немного обиделся.

     Январь подходил к концу, а Симаков и не собирался идти к Лесе. Он помнил, конечно,  о ней, по-своему переживал за ее состояние, но идти не хотел. К тому же на работе была очередная запарка, и это позволяло на время  забыть об этой «занозе».
      Второго февраля, возвращаясь  с дежурства, Симаков в  почтовом ящике обнаружил письмо. Он нутром почувствовал, что письмо от нее. В прихожей, он, не раздеваясь, долго крутил конверт, сердце трепетало от предчувствия.
      В конверте было то, что дало пищу для ума и волю для чувств, вселило в сердце надежду на примирение, а если не на примирение, то на возможность найти точки соприкосновения.
                Пусть свет свечи
                Горит в ночи,
                Пылая ярко.
                Душа поет –
                Любовь зовет
                И ждет подарка.
                Огонь в ночи
                Летит к тебе,
                Чарует душу.
                Очарование
                Ничем
                Я не нарушу.
                Пусть будет все,
                И ничего
                Уже не надо:
                Нагар свечи,
                Огонь в ночи –
                Уже награда!
Сергей Николаевич несколько раз перечитал написанное, представил, как бы прочитала эти строки сама Леся, что хотела вложить, какой смысл, какое чувство. Ему вдруг показалось, что это ее признание в любви ему, не брату, ему. Но он тут же отбросил эту мысль – девочка скучает по любимому мужчине, мысленно зовет его и ждет.

       Он не придумал ничего лучшего, чем снова поговорить с братом. Момент оказался неудачным – Сергей попал на смотрины, а его там никто не ждал.
       С того самого момента, как семья переехала в город, отношения с Сергеем и свекровью Ирина Валерьевна не поддерживала. Сережа иногда звонил, потому что скучал по младшему брату, да Колька время от времени забегал поболтать. Да еще мама попросила съездить в Черемушки.

       Когда Сергей Николаевич пришел к родителям, компания была уже в изрядном подпитии. Все вопросы были, очевидно, решены и мама, смеясь, сообщила старшему сыну:
- А мы-то тут гадаем, где молодые жить будут?! А чего же проще – у нас же бабушкина квартира есть, вот пусть там и живут! Ведь правда, Сережа?
- Это моя квартира и молодые там жить не будут! За бабушкой ухаживать Вас не было, так и о квартире не заикайтесь! А тебе знать надо, - он повернулся к невесте, - от него одна девка ребенка ждет, скоро родит!
- Да это не мой ребенок!  - Колька побагровел.
- Твой, я свидетель! Из Черемушек.
- Это еще пусть докажет! – огрызнулся Колька.
- Ничего она доказывать не будет! Не хочет она такого отца своему пацану. Свободен! – Сергей хлопнул дверью.
Он был расстроен и только через некоторое время сообразил, что от имени Леси отказался от Кольки, будто имел на это какое-то право или, больше того – ее поручение на такой отказ. Он ведь до сих пор доподлинно не знал, как Леся относится к брату. От Кольки мысли плавно перетекли к бабушкиной квартире.


                Квартира.
               Он вдруг поразился своей наглости.  Сергей Николаевич  и не подозревал, что может так грубо отказать родителям, вероятней всего, сработала память – бабушка сотни раз говорила: «Гляди, помру, они тебя из квартиры выселят, не поддавайся, тебе свою семью создавать надо».

Почему-то именно сейчас вспомнилось, что Колька несколько раз пытался переехать к брату, да и Серега не возражал. После одной из гулянок, которую устроил брат со студенческой компанией, Сережа ключи у младшего забрал. Мамочка звонила, интересовалась, почему Коленька вернулся домой, от старшего сына услышала только совет спросить о случившемся у самого Коленьки.

        Квартира досталась Сергею Николаевичу не за так, как говаривали родственники. Только соседка тетя Валя могла с полным знанием дела подтвердить, что Сережа квартиру выстрадал.
        После инсульта бабушка окончательно не поправилась. Когда уехала скорая, увозившая бабу Тоню в больницу, Сергей сел и заплакал, он мысленно представил, что его ждет – вторая работа. На работе – недвижные тела,  и дома – разбитая параличом бабушка. Он видел и знал последствия инсультов, знал и то, что за первым последует и второй, и третий…

       Но человеку не дано знать своей судьбы – и это милость божья, иначе все бы сходили с ума в ожидании того, что предначертано судьбой. Не знал и Сергей Николаевич Симаков, фельдшер двадцати пяти лет от роду, что долгие два года болезни бабушки покажутся ему нескончаемыми, и он будет молить бога, чтобы дни ее поскорее закончились. Но агония продолжалась и продолжалась, временами бабе Тоне становилось лучше, временами было совсем плохо. А причина, с медицинской точки зрения, оказалась проста.

       У старушки случился ишемический инсульт с кровоизлиянием в лобную долю. Вам это что-нибудь говорит?  После таких инсультов, как правило,  развивается сенсорная алалия.
      Старушка не потеряла способности говорить, но функция контроля пострадала. Баба Тоня говорила сутки напролет, комбинируя в беспорядке слова в интонационно законченные предложения. Только через полгода она начала понемногу говорить осмысленно  и словесный поток урегулировался. Умение писать и читать было потеряно безвозвратно.
      
Логорея была не единственным тяжелым последствием инсульта, речевая расторможенность была составляющей общей расторможенности – ей все время надо было куда-то идти, бежать, что-то делать. Она говаривала: « Надо ботать!» Она начинала работать, помогать Сереже по дому – выгребала вещи из шифоньеров, книги с полок. К приходу Сергея Николаевича в квартире был полный кавардак, и так каждый божий день. Не помогало и присутствие соседки, баба Тоня считала себя хозяйкой и Валю не слушалась. Сережу считала отцом и вела себя тихо.

       Странная это штука – инсульт, столько вариантов проявления, поведение каждого больного лишь в общих чертах напоминают общую клиническую картину течения болезни.
      Моя близкая родственница, перенесшая ишемический инсульт, забыла все, кроме того, что она всегда была самой лучшей, и не забыла счет деньгам, все остальное путала, даже имена собственных детей.

     Сосед после инсульта не мог связно говорить, но песни пел – заслушаешься. Плохо было то, что пел он по принципу магнитофона – песни пелись в строгой последовательности, и когда репертуар заканчивался, то петь он начинал с самого начала. Попроси его что-нибудь спеть из этого репертуара вразбивку – он не мог.

       От чего это зависит, сказать трудно. Медики утверждают, что от того, какие участки и микроучастки мозга поражены и зависит картина болезни. У меня есть свое мнение по этому поводу, возможно антинаучное. Сохраняются самые сильные и самые глубокие пороки или таланты.
      У моей тетки страсть к деньгам и завышенное до небес самомнение  были столпами жизни, визитной карточкой ее существования. А у соседа страсть к пению сидела с детства в печенках, как нереализованная мечта, как что-то недосягаемое и неприемлемое для столь солидного мужчины. И в критической ситуации, когда мозг болен, и не в силах контролировать весь процесс жизни, эти подспудные, потаенные, прежде тщательно скрываемые усилиями воли пороки и мечты вырываются наружу, и высвечивают человека изнутри. Иногда диву даешься, какие таланты закопаны в землю, какие порочные эмоции подавлены. А эту бы жизненную энергию да на добрые  дела.

      Так вот, следуя моей теории, в бабе Тоне самым сильным пунктиком была религия и отец. При полном отсутствии смысловой стороны речи молитвы она читала без запинки и ошибок. И никогда не ошибалась во времени, утром читала утреннюю, вечером вечернюю.
      Мы сильно отклонились от темы – квартиры бабы Тони. Вникните в ситуацию и согласитесь, что жилье Сергею досталось дорогой ценой.

      Не считали так только родственники бабы Тони. Дважды приезжали сыновья из деревни, смотрели на мать с сочувствием и состраданием, спрашивали у племянника-медика, долго ли мать протянет, и не говорила ли бабушка в бредовом своем состоянии о семейных богатствах. А так как о богатствах даже в таком состоянии баба Тоня ничего не говорила, то уезжали они, не солоно хлебавши восвояси. Однажды пришел отец, по хозяйски походил по квартире и предупредил, что как только бабка помрет, в квартиру переедет Колька. Бабушка прожила после этого разговора еще целый год.

      Самое страшное началось после сороковин. Отвели поминки вроде спокойно, а в самом конце старший из дядек сказал во всеуслышанье:
- Давайте решать, как квартиру делить будем!
- Квартира наша. Вы за бабкой не ходили! – подал голос отец Сергея.
- Квартира государственная. И проживает в ней Симаков Сергей Николаевич! – возразила председатель ЖЭУ.
- А что ему квартиру одному оставить?
- Женится - не один будет! – это голос соседки бабы Вали.
-
После разговора, видимо, родственники ходили к юристам, но законной причины выселить Сергея из жилья не нашли. На два года все затихло, Сергей успокоился, но вопрос с квартирой снова возник, теперь уже по инициативе общественности. Ушлые люди решили, что Сергей слишком шикарно живет один на пятидесяти квадратах, что у него много лишней площади, а в этом же доме молодая семья с двумя детьми ютится в однокомнатной.  Председатель ЖЭУ жила с Сережей в одном подъезде и очень не хотела поднимать этот вопрос. Казалось, что у Сережи нет никаких шансов отстоять квартиру, но в конце марта Валентина Ивановна встретила  во дворе Сергея, гуляющего с коляской. Заглянув за кружевное полотно, спросила:
- Племянник?
- Сын! – ответил Симаков.
- А почему жену не прописываешь?
- Не расписаны мы.
- Распишитесь.
- Да она не хочет! – Сережа не знал, как открутиться от назойливой тетки.
- А мальчика на себя записал?
- Еще не регистрировали. На себя запишу.
- И правильно! А ты, парень, поторопись, мы его сразу пропишем в твою квартиру,  и меняться тебя никто не заставит.
-
Только дома, обдумав разговор обстоятельно, Сергей понял, что усыновление Саши действительно выгодное со всех сторон дело. У мальчика будет жилье, а у папы одной проблемой станет меньше. Согласитесь, что Сергей Николаевич был не  совсем прав, а что в таком случае досталось бы его виртуальным детям?

    О том, какую роль сыграл в отстаивании квартиры ее новорожденный ребенок Леся Коваль, естественно, не знала. Она была уверена в альтруистических мотивах деверя и благодарна ему была безмерно.

     Это  не просто красивое словосочетание – благодарна безмерно -  именно так Леся относилась к Сергею Николаевичу – с чувством глубокой признательности. После того злополучного письма со стихотворением, Сергей пришел к бабе Дуне, та и объяснила, что внучка хорошо сдала сессию, а теперь лежит на сохранении в больнице, видно скучно ей, вот и написала.

     Вечером Сергей сходил в больницу с передачей, вложив в пакет теплое письмо. Леся ответила через неделю и сообщила, что до родов ее из больницы не выпишут. Так завязалась переписка, скажем так, слишком личная и слишком прозрачная, чтобы понять ее двусмысленно. Напрашивался вывод о том, что Симаков относится к Лесе с теплотой и любовью, правда, слов таких он не писал, но то, что из роддома Лесю с малышом привез к себе домой, говорило о многом.

     Он оберегал Лесю, как мог, давал ей время для того, чтобы окрепнуть и прийти в себя. Он много работал, часто брал калымы и подработки, но при этом старался быт Леси устроить так, чтобы она не уставала.
    При таком отношении, что могла подумать Леся? Она была уверена, что Сергей Николаевич ее любит,  смущало ее только то, что никаких разговоров о любви он не вел, да и просто по жизни был немногословен. Сама-то она к Симакову, как говориться давно «неровно дышала».

     Жизнь часто расставляет капканы, где ни попадя. А не зевай! А зазевалась – не плачь! А как не плакать, если тебе двадцать лет и ты без конца попадаешь в эти ловушки?! От этой боли есть только одно лекарство – время! Например, измена лечится временем в течение года по одной столовой ложке три раза в день!  Бывают случаи, когда и полгода – срок, если у больного сильная воля!


                Сто восемьдесят пять дней спустя.
Трамваи в часы пик никого не могут вдохновлять на стихи и даже прозу, вот ежели только на ненормативную лексику. Некоторых людей эта толчея возмущает, некоторых возбуждает, другие прочие относятся к ней как к данности и реагируют вполне спокойно – через несколько остановок она должна непременно кончиться.

    Сергей влез в переполненный трамвай, повис на ступеньке первой двери, прекрасно понимая, что на каждой остановке ему придется выпускать выходящих пассажиров. В обычные дни он никогда не претендовал на дверь для инвалидов и матерей с детьми, но сегодня ему нездоровилось и он не стал играть в интеллигента, желая побыстрей попасть домой и рухнуть в кровать.
    На остановке «Педуниверситет» он услышал над головой голос:
- Вы нас выпустите?
-
- Конечно, - ответил он автоматически и поднял глаза.
На верхней ступеньке с ребенком на руках стояла Леся. Он спрыгнул на землю и подал ей руку, она неловко соскочила на снег, но руки не приняла. Трамвай отъехал, они двое остались на посадочной площадке. Надо было что-то говорить, и он сказал:
- Здравствуй!
- Здравствуйте, Сергей Николаевич, - нехотя ответила она, покрываясь от волнения красными пятнами.
- Вас проводить? – Сергей тянул время, чтобы побыть около нее хоть пару минут.
-
Он подхватил Саньку на руки, малыш удивленно моргал глазенками, рот и нос завязаны шарфом – на улице было холодно.
- Как мой сынок подрос! – произнес он, делая ударение на слове «мой», - А не отметить ли нам нашу встречу? Ты же можешь отложить свои дела?
- Нет, - ответила Леся, но он не услышал ее отказа, потому что поднимался в вагон подошедшего трамвая.
-
Он даже не оглянулся. Поезд тронулся, увозя бывшего, не знаю кого, оставив рыдающую мамочку на пустой темной  остановке. Она знала куда идти, она знала, что Санька в надежных руках, но горечь полугодичной давности поднялась со дна души и обволокла сердце; а она-то, наивная чукотская девочка, думала, что победила  эту горечь, преодолела эту боль и была уверена, что никогда более в ее душе не дрогнет ни одна струночка при встрече с этим моральным уродом, с этим, не подберу нужного слова, кем.

      Люди, сведущие в изотерике, говорят, что карму надо отрабатывать, в просторечье это сформулировано несколько иначе: « Судьбу и на поганой козе не объедешь».
      А что, хоть и несколько грубовато, но верно: если судьба не в первый раз сводит тебя с определенным человеком, то это может значить только одно – то, что ты снова неверно решил проблему. Леся не знала, как можно решить проблему с Сережей, вроде судьба сама уже расставила все точки над и, Сергей ушел к другой женщине. Она не стала возражать, потому что никаких прав у нее на него не было, а он не давал никаких обязательств и обещаний по отношению к ней и Саньке.

     Наконец, она замерзла, стоя на двадцатиградусном морозе и села в подошедший трамвай, на третьей остановке сошла и медленно побрела к нужному дому, во дворе остановилась и долго смотрела на освещенные окна второго этажа. Всего несколько месяцев назад она называла эти окна – мой дом, теперь это казалось далеким воспоминанием, хотя и одним из лучших в ее жизни.

    Дверь оказалась незапертой – ее ждали. Сергей хлопотал на кухне.  По тому, что у него тряслись руки, Леся поняла, что он сильно волнуется, но она не поспешила к нему на помощь, ни с моральной поддержкой, ни с сервировкой стола, раз так решил, пусть все делает сам. Она спросила:
- Санька где?
- Уснул! – буркнул Сергей.
- Упадет! – забеспокоилась женщина.
- Я его в кроватку положил, - бросил через плечо «папочка».
«Значит, у него есть маленький ребенок» - подумала молодая женщина, - иначе, зачем ему кроватка!»

      Она встала и пошла посмотреть, как спит ее чадо, да заодно оценить, как живет ее некогда любимый Сереженька. Все было по-старому, за исключением уже упомянутой кроватки, что показалось женщине донельзя странным, следов семейной жизни не наблюдалось, хотя такой вариант тоже был возможен, если у его избранницы была своя собственная квартира.

    Она наклонилась над кроваткой, убирая из-под Санькиной щечки пустышку, ребенок вздохнул и перевернулся на бочок, тут за ее спиной возник Сергей, его массивная фигура загородила свет, полосой пробивающийся из коридора, он потянул ее за руку, приглашая следовать за ним. Леся руку выдернула, но на кухню пошла – будить ребенка было неумно – Санька всегда капризничал, когда не высыпался.

    Стол был накрыт, даже в хрустальных бокалах налито вино, то самое, что любила она. Не надо было быть очень догадливым человеком, чтобы сообразить, что все эти деликатесы Сергей приготовил на Новый год, какие-то три дня остались до праздника, может,  на работе давали какой - нибудь продуктовый набор.

    Леся с высоты прожитых шести месяцев рассматривала Сергея, не исподволь и осторожно, а прямо и откровенно. Она пыталась понять, как такой мужчина сумел создать вокруг себя абсолютный вакуум. Она не нашла никаких изменений – все тот же Симаков – рост без малого метр девяносто, коренастая, несколько сутуловатая фигура. Сутулой она кажется, наверное, потому, что верхняя часть туловища непропорционально развита из-за больших физических нагрузок. Глаза шоколадные, прозрачного карего цвета, но густые брови, почти сросшиеся на переносице, и мимические складки в наружных уголках глаз делают их настороженными и сердитыми. Но он не сердит, он замкнут, и отмыкаться ни для кого не желает. Ко всему прочему Симаков носит густую кудрявую шевелюру, что не красит его нисколько, а по логике вещей именно такая прическа свидетельствует о некоторой романтичности натуры ее владельца. «Вот уж, что не романтик, то не романтик!» - вынесла про себя вердикт гостья, усаживаясь за стол.

    Сережа выглядел смущенным и предложил тост:
- За встречу!
- За тебя! – не согласилась Леся.
- За нас! – поправил Сережа.
       Выпили, хотя Леся прокомментировала про себя, что этих «нас» давно не существует, если вообще когда-либо существовало. Сережа всегда четко проводил границу своей личности и не подпускал ни на миллиметр ближе определенного им рубежа.

    Очень трудное это испытание, встречаться с бывшими любимыми, если тебе не по силам прикрыть смущение бравадой, дескать, мне давно все равно.  Чувство, что этот человек тебя знает и снаружи, и изнутри, что он понимает тебя всю, может спрогнозировать твои действия, предугадать мысли, предвосхитить желания создаёт паническое ощущение дискомфорта. Что ни говори, ничего нет хуже, чем все бывшее – отжившее. Нет, это чудесно, если отжившее и отболевшее, а если эта рана только сверху затянулась, а снизу полна боли?

      Это был именно этот случай, когда в одностороннем порядке мужчина разорвал отношения, но не пожелал «сжигать за собой мосты», и не осталось в душе женщины уверенности в том, что его решение окончательное, а осталась надежда, что все еще можно вернуть. И она каленым железом выжигает эту последнюю надежду, желая расстаться с прошлым и уйти в пустое «никуда», потому что не была столь мудра и хитра и не приготовила заранее так называемый «запасной аэродром».

      Ох, уж эти «запасные аэродромы»! Знаю довольно много женщин, которые предусмотрительно приготовили для себя такой путь к отступлению. Что Вы, что Вы, - они вполне респектабельные замужние женщины, матери семейств, хорошо ладящие с мужьями и не помышляющие о разводе, но … имеющие на примете некого Ваню, Колю, Петю.

      Моя знакомая, разругавшись и разодравшись с мужем, полная праведного, по ее мнению, гнева, бежала по проселочной дороге и лихорадочно думала, кто из знакомых мужчин ее примет. Она правильно высчитала, проанализировала полунамеки и полувзгляды и поняла, что он, только он, может ее приютить, обогреть и обласкать. Вот это и называется идеальный вариант «запасного  аэродрома». С точки зрения этой женщины. Для мужчины этот приход перевернул всю жизнь – она, оказалось, просто решила попугать мужа и жить с Ильей не собиралась, причем не испытывала от такого разоблачения ни укора совести, ни тени стыда. Она свою позицию сформулировала так: «А куда мне было больше идти, на улицу что ли?»

       Ужин продолжался необыкновенно долго, бутылка казалась бездонной, но разговор  как-то не клеился, не могли найти подходящую тему. Леся несколько раз смотрела, спит ли ребенок, и ближе к девяти вечера поняла, что ребенок «ушел в ночь», то есть просыпаться не собирается.
- Нам надо идти домой! – на часах было ровно девять.
- Малыш спит, неужели будить станешь? – Сергей напрягся.
- Да нет, так одену, может, обойдется! – беспечно ответила Леся и начала надевать кофту и носки.
-
Сергей подошел вплотную, поднял ее лицо за подбородок и попросил:
- Останься! Пусть он поспит, он же дома!
- Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности, я и так сижу, как на иголках, вдруг кто придет!
- Кто придет? Я один живу! – не понял Сергей.
- А твоя женщина? Ну, та, к которой… - она замолчала, увидев реакцию Сергея – лицо его побагровело и покрылось испариной.
- У меня нет и не было никакой женщины! – выговорил он по слогам, но глаза отвел.
- Я почему-то именно так и думала, что ты придумал эту женщину, чтобы был повод нас выгнать, - Леся сделала упор на слово нас, чтобы уесть Симакова побольнее, он считал себя едва ли не героем, усыновив Саньку.
- Я вас не выгонял, ты сама так решила!
-
Он повернулся и ушел в спальню, Леся слышала, как скрипнули пружины бабушкиной старой кровати. Она знала эту  «позу обиженного гиббона» - ссутулившаяся фигура лицом к стене, полусогнутые ноги и кисти рук, зажатые между коленей - встречалась с  таким протестом за три месяца несколько раз, знала по опыту, что надо идти мириться, иначе противостояние затянется на неделю.

     Где-то в глубине души Леся понимала, что Сережа думает как-то иначе, не так, как она, как многие другие, что его правда заключается в чем-то другом, и что он, в конце концов, помог ей в самые тяжелые минуты ее жизни, когда от нее отказались самые близкие и родные. Помог всем, что у него было – вниманием, финансами, жильем. И она чувствовала за собой некий должок.

      Леся присела на край кровати, погладила его по спине, он не шелохнулся. Она легла рядом, теперь их спины соприкасались. Ее попытки увенчались успехом, он повернулся и произнес ей в ухо:
- Я тебе наврал.
- Я не замечала за тобой таких пороков! – Леся едва заметно усмехнулась.
- А что ты вообще замечала? Ты была влюблена в меня, как кошка! – женщина сделала попытку  встать, но он предвидел это и удержал за руку.
- Пусти! Мне больно! – хрупкая Леся доставала ему только до плеча.
- Не пущу! Я всегда этого боялся, я знал, что ты уйдешь сразу, как только я заговорю об этом, я решил тебя прогнать сам, чтобы мне было не так обидно! – в ярости прошептал мужчина.
- Чего боялся? Что предвидел? – она   заливалась слезами.
-
- Моя бабушка говорила мне, что если Господь создал меня таким, то он позаботился о паре для меня, что где-то на свете есть женщина, которая предназначена только мне, и что я сразу почувствую ее, сразу пойму, что это МОЯ пара. И так у каждого человека. И у тебя тоже. Пройдет время, и ты встретишь своего принца, и ты его сразу узнаешь. Я не имею права ошибаться. Ты – не моя женщина, если бы это было не так, я бы знал.
-
- Ты это сразу понял, как только меня встретил? – Леся хотела понять, почему же она так долго заблуждалась, полагая, что Сережа ее любит.
- Я понял это полгода назад.
- И как это происходит? – настаивала женщина.
- Не знаю! Ты ушла,   и я был рад, что, наконец, это произошло!
-
      Железная хватка симаковских рук ослабла и Леся встала. Окно ярким желтым квадратом выделялось на фоне стены – во дворе горел фонарь.
      Леся долго смотрела в темное окно на ярко освещенный дворик и думала, что в песенке поется правильно: «Мы выбираем, нас выбирают. Как это часто не совпадает!»
        Сережа стоял за ее спиной и тоже смотрел на этот же заснеженный дворик, но мысли у него были несколько другие, и он их оречевил:
- Леся, а как ты представляешь себе своего избранника?
- Я его никак не представляю. А у тебя есть какой-то образ? Она непременно должна…. быть твоей сестрой во Христе? – Леся впервые затронула религиозные убеждения Сергея. Он нахмурился:
-
- Я не фанатик. Это необязательно. Я о внешнем виде. Она должна быть высокой и крупной женщиной. Я хочу, чтобы мы были красивой парой, чтобы на нас оглядывались…
- Оглядываются только тогда, когда что-то не так, на красивую пару люди полюбуются и пройдут мимо.
- А когда мы с тобой гуляли, на нас всегда оглядывались! – Сергей хмыкнул, - Сразу замечали, что мы не пара?
- Ты уже это мне не раз говорил! У нас разница в возрасте заметная, вот и оглядывались! И лицо у тебя было счастливое, когда ты с коляской гулял, вот люди и завидовали тебе, они же не знали, что ты не отец и не муж, и не мужчина! Да это и не важно уже!
-
- А что важно? – Сергей не почувствовал никакого подвоха в словах Леси и просто задал дежурный вопрос.
- А важно то, что твоя бабушка была права, потому что ты – не мой мужчина. Я встретила того, кто меня любит, кто любит Саньку. Ты же не будешь возражать, если мой  будущий муж усыновит мальчика? – Леся говорила тихо и невыразительно, без пафоса и надрыва.
- Нет, не буду, если ты не будешь препятствовать нашему с сыном  общению.
- Я препятствовать не буду, если ты будешь приезжать на Камчатку, мой кавалер – военный,  и после регистрации мы уедем.
Сережа молчал, видимо до него только сейчас дошел смысл сказанного – он теряет Лесю с Санькой навсегда! Он присел на стул, почувствовав слабость в ногах.
   
     Некоторое время они сидели молча, каждый думал о своем. Леся ждала, что Сережа начнет отговаривать ее от скоропалительного брака и предложит руку и сердце, так, по крайней мере, поступил бы герой любого любовного романа, таких романов Леся прочитала достаточно много, и они служили для нее эталоном отношений между мужчиной и женщиной. В наше время так бывает довольно часто.

       К слову сказать так было и два, и три века назад, когда барышни обчитавшись французских любовных романов, ждали своего рыцаря на белом коне. Так бывает и сейчас, если девочка воспитывалась в «пуританской» семье, где строгие нравы, и о половых взаимоотношениях родителей можно догадаться, имея только буйную эротическую фантазию. К сожалению, или к счастью, Леся Коваль таковой не имела, а потому все проявления секса в обыденной жизни: взгляды, анекдоты, сальные шуточки и разговоры «об этом» не понимала, вернее не видела в картинках, а просто воспринимала, как некоторую информацию.

    Она училась уже на третьем курсе педуниверситета, но в бытовом плане была «неполноценная», в том смысле, что о многих очевидных вещах не знала и не догадывалась. Она была той чистой душой, что изредка встречаются еще на просторах нашей необъятной Родины, и  которых битые жизнью люди называют «святая простота», и добавляют, - «что хуже воровства». А она именно так воспринимала мир – как бы в одной плоскости, без подтекста, у нее черное было черным, а белое белым – и это была данность, не подлежащая обсуждению.

        Вот и сейчас она молча выслушала Сергея, готового признать ее право на брак и беспрепятственно позволявшего усыновить его ребенка, и у нее не возникло ни тени сомнения в том, что Сергей говорит  то, что думает, и что нет никакого  шанса изменить его решение.
       Они попрощались, Сергей Николаевич вызвался проводить Лесю, но она отказалась, идти было недалеко, просто Симаков не знал, где она  теперь живет, и, кстати, не поинтересовался.


                Ночь чудес.
Леська стояла у окна. В комнате тихо-тихо, малыши спят, а за окном – самая волшебная ночь в году. Она прекрасно помнит, что прошлое Новогодье подарило ей Сергея, на ум пришло детское стихотворение:
                Говорят, под Новый год
                Что не пожелается,
                Все всегда произойдет,
                Все всегда сбывается!
А она на прошлый Новый год пожелала Сережу, чтобы он был в ее жизни. Видимо не совсем правильно сформулировала мысль – быть то он был, да ей не принадлежал, а она именно это имела ввиду. Глядя в окно, она тихонько запела, и строчки запева отражали ее настроение и погоду:
                Вдоль по улице метелица метет.
                За метелицей мой миленький идет…
Миленький, естественно не придет – вчера они расставили все точки над и. Она – женщина не его мечты, не такая, не такая, а такая сякая…. По большому счету, он и так поступил очень благородно – записал Сашу на свое имя и платит алименты. Чего еще надо
?
      А, в самом деле, чего еще нужно? Чего нужно матери – одиночке от взрослого мужчины, который решил, что соединит свою судьбу только с той женщиной, которая дана ему Господом?  Мысли, как белки на дереве, прыгали туда-сюда, но крутились все время возле Сережи.

       Почему из двух братьев Симаковых она выбрала этого, изгоя, позор семьи? Проклинала ли она Кольку, винила ли в случившемся? Не винила, хотя и не оправдывала. Она понимала, что причина была в ней, именно она струсила и позволила ему так поступать с ней. С высоты прошедших полутора лет  она видела те выходы, которые в то лето ей не позволил увидеть животный страх и стыд, оттого, что кто-то узнает о ее позоре. Ведь все равно узнали, но ….

       Ее размышления прервал звонок в дверь. Третий час ночи. И кого это бог несет? Может, Валентина решила все же выйти на работу?
       Леська посмотрела в глазок – Симаков! С неохотой открыв дверь, пропустила гостя в прихожую. С порога вылепила:
- Зачем пришел? Мы вчера попрощались!
- Пришел поздравить тебя с Новым годом! – виновато проговорил Сергей Николаевич.
- Везунчик ты, как я погляжу. Моя смена закончилась двенадцать часов назад. Я здесь только потому, что напарница заболела.
- Это не важно, с Новым годом тебя! Счастья и здоровья! – мужчина вытащил из-за пазухи розу, точно такую же, какую приносил в прошлом году в подарок от Саньки.
-
Леська покраснела, он непозволительно долго держал розу в вытянутой руке, она не решалась взять подарок.
- А я тебе подарок не приготовила, не думала, что встретимся. Ну, что ж, спасибо! Уходить будешь, дверь захлопни! – Леська ринулась вверх по лестнице – кто-то из малышей заплакал.
Хныкал Санька. Леся обнажила грудь, и Санька вцепился в сосок, больно прижав зубами. Леська застонала и чуть хлопнула малыша по попке. Что-то часто для одного дня ее сегодня обижают! Пришел, а чего теперь-то было приходить? Ведь вчера сказал: «Мне тебя не надо!» А сегодня: «С Новым годом тебя! Ну и поздравляй ту, которая нужна тебе!». Санька заснул возле груди. Положив пацана в кроватку, женщина спустилась вниз, чтобы запереть дверь на ключ.

         На нижней ступеньке лестницы, понуро опустив голову, сидел Сережа. Она прошла мимо него, в каморке под лестницей нашла то, что хотела и присела рядом с ним на ступеньку. Он рассматривал носки собственных ботинок, на соседку глаз не поднял. Леся застегнула часы на его запястье и прислонилась к его плечу.

        Молчание затянулось, Сережа прошептал:
- Я без тебя не смогу!
- И со мной не можешь! – Леська горько усмехнулась.
- Давай поговорим, по душам поговорим, а то наш вчерашний разговор, он …неправильный какой-то, плакать хочется!
- Говори! – Леська была настроена решительно. – Говори, мне лично тебе нечего больше сказать!
- Я за вами утром зайду, дома поговорим. Если хочешь, я останусь, помогу тебе с ребятней?
- Сама справлюсь! А утром не приходи. Мне не до разговоров будет – спать хочу!
- Приду! – сказал решительно Симаков.
Он взял Лесю за руку, рука его была горячая и влажная. Почему-то именно этот факт заставил женщину капитулировать. Руки у Симакова всегда потели, когда он сильно волновался. А волноваться ему нельзя, так кардиолог говорил.
- Ладно, приходи, только все равно я спать буду. А тебе придется с Сашей водиться.
- Поговорим? – Сергей замер в ожидании
- Поговорим! – смилостивилась Леська.

                Утро вечера не мудренее.
Утром Сергей поджидал Лесю на улице. Он сразу заметил, что девочка не в настроении. Всю дорогу они молчали, в прихожей Леся долго копалась, Сережа положил Саньку в кроватку в надежде, что малыш еще поспит некоторое время, и вышел в коридор. Леся, бессильно опустив руки на колени, сидя дремала на пуфике – на сапоге сломался замок, и сапог не снимался.
    Симаков долго возился с молнией, с трудом освободил ногу из сапожного плена. В процессе этой работы, он несколько раз прикасался к ноге женщины. Что ей подумалось в полусне, но она резко отпихнула руку Сергея, от неожиданности он чуть не упал.

- Леся, что с тобой?
- Не смей меня гладить! Не прикасайся ко мне! – тихо, но с ярко выраженной неприязнью произнесла женщина.
Она выпрямилась, Сергей попытался взять ее за руку и объяснить ей, что …Но она выдернула руку и зло сказала:
- Вы хотели поговорить, Сергей Николаевич, а сами пытаетесь …..
- Ах, да я забыл Алексия Денисовна, вы не любите ласк, вы любите, чтобы Вас били, просто Вы  - садомазохистка, и иначе получать удовольствие не умеете!
- С чего это Вы взяли? Братец набрехал? – Леська шипела от злости.
- Ну почему братец? Сам видел тебя с братцем в бане? Если хочешь, то я не против, давай с синяками и оральными….
-
Симаков не успел договорить, Леся побледнела и влепила ему звонкую пощечину, почему-то левой рукой. Не оглядываясь, она  прошла в зал и легла на диван.
       Сергей Николаевич долго стоял  с прижатой к щеке рукой, он не мог поверить, что эта соплюшка посмела поднять на него руку. Все хорошие слова, которые он приготовил ей, вылетели из головы, словно и не было их, пламенных и нежных, многообещающих и теплых.
        Он ушел на кухню и плотно закрыл дверь. И зачем он все это затеял? Что он хочет от этой Крохи, от этого ребенка? Что она может понять из его бессвязных объяснений, если он сам не понимает своего отношения до конца?

        В кроватке заплакал малыш, скрипнули пружины дивана – мама встала, значит, не спит. Симаков поставил на камфорку кастрюлю и принялся варить манную кашу. Через полчаса, заглянув в зал, обнаружил маму с сыном мирно спящих на широком диване. Для Сергея Николаевича вполне хватало места рядом с ними. Сергей накрыл их пуховым одеялом и обнял Лесю. Она не воспротивилась, только поудобнее устроилась на его плече. Ему нестерпимо захотелось поцеловать ее, но он посмел только прижать свои горячие губы к ее виску. Ее рука скользнула вверх и погладила его по щеке, губы сонно прошептали: «Прости!» Он поймал вялую руку и прижал к губам, на губах женщины вспыхнула мимолетная улыбка, так неглубок ее сон, вероятно, потому, что рядом малыш.

      Есть такое поверье, что первые двенадцать дней января символизируют двенадцать месяцев года. Как проживешь эти двенадцать дней, так и сложится твоя жизнь в этом году.
     Сергей очень хотел исправить ситуацию, чтобы весь январь не ссориться.  Леся видимо тоже чувствовала себя виноватой и после обеда решилась на разговор.
- Я знаю, что обозначает слово «садомазохистка». Это неправда, что я получаю удовольствие от побоев и унижений. Если хочешь знать, то меня в детстве родители и пальцем не тронули, – Леська говорила тихо и не смотрела в глаза Сергею Николаевичу.
- Я сам тебя видел! – Сергей был серьезен.
- Что видел? Ты видел, что я довольна, что счастлива, что мне это нравится? – Леська повысила голос.
-
Санька в кроватке перестал лепетать и насторожился.
- Говори тише, напугаешь мальчика, - шикнул на нее Сергей и продолжил, - Не могу утверждать, что ты выглядела счастливой. Но ты же сама за ним бегала!
- Он приехал в Черемушки раньше меня,  и девки, с которыми я должна была жить, тоже приехали давно, они были не с нашего факультета, мы не были прежде знакомы. Я не вписалась в их компанию. Гуляли они до утра и много пили. Колька был с ними всеми. Это я потом узнала. А внешне это выглядело прилично.
-
Однажды я попросила их закончить пирушку пораньше, или хотя бы не сидеть на моей кровати, вот тут все и началось. Ни с того ни с сего Коля стал за мной ухаживать. Я отмахивалась, он мне не нравился совсем, но его, казалось, это мало смущало.

       В тот вечер я шла с работы. Было темно, но на мостках не спрячешься, и я не боялось. Он ждал меня посередине мостков – не убежать. Он не разговаривал, зажал рот рукой и сделал, что хотел. Молча. Я еле дотащилась до общаги. В бане обнаружила, что весь подол в крови и остолбенела – завтра по мосткам пойдут дети, а там…. Я взяла ведро и тряпку и поплелась обратно - на мостки. Там услышала плеск воды – твой брат сам мыл доски водой из болота. Утром он пришел извиняться. Я  не стала с ним разговаривать. Понимаешь,  он не представлял, что кому-то может не нравиться. Тогда он стал ловить меня, где только мог. И делал это. У меня не сходили синяки с лица, так сильно он зажимал мне рот.

- А почему  никому не пожаловалась? -  Сергей был возмущен.
- Кому? Он сказал, что убьет меня, если я кому-нибудь скажу. Да и стыдно было.
- Черт, как же я не понял? Это из-за того, что он сказал, что ты его сильно любишь и проходу не даешь!
- Это все из-за того, что тебе  на меня было наплевать! Ты привык считать, что твой братец – самый лучший в мире. А я – порочная девчонка, вымаливающая его любовь, - Леська криво усмехнулась.
-
- А почему ты тогда сбежала? Из-за меня? – положительный ответ мог изменить всю картину.
- Из-за тебя. В ту ночь, в спортивном зале, я почувствовала, что где-то на земле есть мой Сережа, такой, как ты – теплый и заботливый. У меня есть, что ему предложить – верность и любовь. Для этого стоит бросить все это, этого дурака - Кольку, эти Черемущки  и … - Леся замолчала.
- И меня, как свидетеля твоего позора? – Симаков сердито рассматривал Лесю.
- И тебя, как брата этого урода! А то, что ты свидетель моих  унижений, я узнала только сегодня.
-
Разговор получился тяжелым, и оба не хотели его продолжать. После ужина и вечерней прогулки, вымытый Санька мгновенно заснул. В доме повисла тишина, тягучая, сродни сумеркам. И только тогда, когда во дворе включился фонарь, осветивший высокую новогоднюю елку, на душе стало немного спокойнее. Сергей Николаевич обнял стоящую у окна Лесю. Его большие руки накрыли ее грудь, и Леся попыталась вырваться. Он поймал  и крепко сжал ее руку.
     Сергей развернул ее лицом к себе и, не прочитав на нем отвращения и страха, стал медленно расстегивать пуговицы своей рубашки, потом прошептал:
- Ты мне не поможешь?
-
Она не поняла,  чем она могла ему помочь, он все еще крепко держал ее запястье. Скорее всего, он ждал помощи в решении ситуации, он не знал, что в таких дурацких положениях уместно говорить и тем более делать, но двадцатилетняя Леся тоже никогда не была в таких ситуациях и не подозревала, какая помощь нужна взрослому мужчине.

- Ну и что ты делаешь? Ты думаешь, что я ни разу не видела тебя раздетым?
- Видела?
- Да!
- И ты считаешь, что это нормально? – спросил он тихо.
- Что это?
- Ну, то, что у меня?
Лесе неудобно было спросить, что так пугает ее кавалера, она вообще не была в курсе, что у мужчин с причинным местом бывают какие-то проблемы, не думала, что их заботят сантиметры и внешний вид их сокровища, не подозревала, что такого рода беспокойства могут послужить причиной неуверенности мужчины в своих возможностях – я не такой, как все, у меня не такой, как у других, а раз не такой, то наверняка хуже!

    Это сейчас молодые люди знают о сексе все, или им только кажется, что все. В наше время было иначе. Секса в СССР не было. А откуда ему было взяться в мизерных квартирках со смежными комнатами, а то и в комнатах общежитий и коммуналок – все на глазах, у всех на глазах. Сведения  о половых взаимоотношениях черпались из рассказов более опытных людей и из самиздатовских перепечаток известных западных авторов.

    Делясь воспоминаниями со своими сверстницами, часто всплывают вопиющие факты неграмотности в данном вопросе, невольно хочется сказать: «Какой же дурой я была в свои девятнадцать!» Именно так воскликнула однажды моя коллега и рассказала о том, как она рожала первенца.

    Заботливый муж привез Дусю в роддом, схватки были не очень сильными, если бы не сильные позывы к мочеиспусканию. Женщина долго терпела, дескать, сначала рожу, потом в туалет сбегаю, но, чувствуя, что терпения больше нет, встала и пошла в женскую комнату, которая находилась в другом конце длинного больничного коридора. Услышав в спину крик акушерки:  « Мамочка, вы куда, вы же ребенка потеряете?», Дуся снисходительно усмехнулась: « Что за дурость, я что не увижу, как живот начнет разлазиться?» И это не единичный пример, есть еще более трагические и более смешные.

      Так что ничего удивительного в том, что Леся не знала о проблемах мужчин не было, она о своей-то анатомии знала совсем немного и первые роды были для нее совершенным открытием: рожать больно и трудно, но немного приятнее чем то, что приводит к зачатию ребенка.
     Между тем Сережа остался только в трусиках. Он неотрывно смотрел в глаза этому ребенку, готовый ретироваться тот час же, если она скажет «нет».

    А она вообще ничего не говорила, только смотрела в его глаза и о чем-то напряженно думала, потом она спросила:
- Я пытаюсь понять, зачем ты меня мучаешь. Я не нахожу ответа.
Сергей ее поцеловал. Через минуту она стояла перед ним обнаженная. Он гладил ее плечи, целовал грудь. Она дурела от его прикосновений, ожидание измучило ее, она прошептала:
- Почему ты медлишь?
Ответ ее ошеломил:
- Я боюсь!
- Чего? Ты меня боишься? – Леся пыталась справиться с желанием.
- Я слишком большой для тебя. Может, не будем? – в голосе неуверенность.
Леська силком затащила его в спальню и пихнула на кровать. Смешно думать, что такой бугай, как Симаков не мог справиться с хрупкой Лесей, но он хотел снять с себя ответственность, если он причинит Лесе неудобства.

         Через несколько минут он и думать забыл о своих многолетних сомнениях, потому, что Лесенька внутри была больше, чем казалась снаружи. Именно такая несуразная мысль пришла ему в голову вместе с первым в его жизни оргазмом.
    Он молчал, но не спал, это чувствовалось по его дыханию, по микро движениям беспокойных рук. Если использовать терминологию охотников, то можно было сказать: зверь затаился.

      В своих неудавшихся отношениях с Сергеем Леся не любила именно это молчание, невысказанность. Если в самом начале отношений она думала, что ему нечего сказать, то позже он несколько раз заводил с ней достаточно долгие разговоры на отвлеченные темы и обнаруживал неординарное мышление и своеобразную точку зрения на жизнь и человеческие отношения. Она только никак не могла взять в толк, почему он постоянно молчит, подозревала, что просто не хочет высказывать ей своего мнения или не считает ее достойным собеседником. По большому счету она боялась его молчания, боялась, что он думает о ней плохо.

     Она повернулась на бок и заглянула ему в лицо, неожиданно встретившись с ним взглядом. Он подхватил ее подмышки и уложил поверх себя, одеяло, вскинутое его руками, вздулось пузырем и накрыло их по самые плечи. Леська прошептала:
- Я тяжелая.
Его руки скользнули под одеяло и погладили ее от шеи до ягодиц, вернулись и замерли на талии. Она услышала:
- Люблю.
Леся не ответила,  но вовсе не потому, что ненавидела этого мужчину, просто не могла оречевить то чувство, которое она испытывала, не хватало слов, чтобы лаконично выразить свое отношение к этому Гиббону, сегодняшнее отношение. Она перевела разговор на другую тему:

- Скоро твой день рождения. Я хочу сделать тебе подарок, но не знаю, о чем ты мечтаешь.
- Я хочу всю тебя и без всяких условий, – сказал Сережа, продолжая гладить ее тело.
Леська неожиданно сползла и улеглась рядом, Сергей почувствовал, что его ответ как-то отдалил их друг от друга. Он боялся, что она не захочет обсуждать эту тему, но она, вероятно, решила проговорить все до конца:

- Если бы полгода назад ты сказал мне это, я была бы на седьмом небе от счастья, а сегодня все изменилось. Между нами та женщина…
- Не было никакой женщины! – сердито прошептал мужчина.
- Между нами женщина, которой не было! Между нами ложь, которая сожгла мою душу! Сегодня полгода, как меня могло не быть, ровно полгода, а ты и не подозреваешь!
- Ты думаешь, что только ты мучилась и страдала? Мне тоже было непросто – уйти от женщины, которую любишь, бросить ребенка, которого любишь, знать, что снова придешь в пустую квартиру, что ты никому не нужен…
- И ради чего? – Леся приподнялась на локте, - Ты объясни, ради чего ты поставил меня на эту грань?
- Ради тебя и Саньки! Я не хотел, чтобы ты мучилась всю жизнь с таким уродом, как я! – Сергей сделал жест в сторону срамного места.
-
По законам мелодрамы сейчас женщина должна бы разубеждать любимого мужчину, что он не урод, он самый, что ни на есть благородный рыцарь, заботящийся о ее благе, но Леська молчала. Сергей был благодарен ей и за это, и только когда она всхлипнула,  понял, что она плачет, плачет, видимо, с самого начала разговора, подушка возле ее щеки была мокрой от слез.

     Он засуетился в поисках платка, естественно не найдя его, попытался вытереть слезы рукой, потом стал просто слизывать слезинки языком, чем вскоре рассмешил ее. Его язык был шершавым и теплым, совсем, как у месячного бычка, что однажды в детстве лизнул ее, когда она пыталась накормить его одуванчиком. Было это очень давно, лет сто назад, когда Леська под стол пешком ходила и гостила у бабушки в деревне. Это воспоминание жило в ее душе теплым пушистым комочком и олицетворяло неземное счастье, бездонное и беззаботное. На этой светлой ноте, прижавшись  к волосатой груди Гиббона она заснула. Последнее, что она услышала в ту ночь, было шепотом сказанное: «Люблю».
     Она не поверила, за последние полгода убедила себя, что любовь такой не бывает, не имеет право быть!

     Посудите сами. Живут в одной квартире двое людей, молодых людей, и ребенок. Между ними ровные хорошие отношения, правда, без интима, но не даром говорится, что если мужчина и женщина долго живут вместе, то отношения рано или поздно возникают. Леся была готова к тому, что очень скоро Сережа сделает ей предложение. А получилось совсем наоборот.

      Разговор был ни о чем, просто Сережа пришел с работы уставший, даже ужинать отказался, видимо нездоровилось. Леся в это время развешивала на балконе пеленки и видела, что Сережа о чем-то долго разговаривал у подъезда с пожилой соседкой. А в дом вошел, переоделся и ушел в спальню и даже  щеколду закрыл.

     Так не было ни разу, Леся заподозрила неладное и постучала в дверь, Сергей отозвался, но попросил не мешать ему, он поспит. Спал он до девяти вечера, полусонный и недовольный пришел на кухню. Он молча наблюдал, как Леся собирала ему ужин, потом сказал, что есть не будет.
- У тебя что-нибудь случилось? – спросила Леся осторожно.
- Это мое дело! – достаточно грубо ответил Сергей.
- И ты не хочешь мне рассказать?
- С чего бы это я стал тебе рассказывать? – так же небрежно спросил Симаков.
- Я для тебя никто? – ошеломленно спросила Леся.
- А ты кем себя считаешь? – снова съехидничал Сергей, наперед зная ответ.
- Все вы одинаковые, - заплакала Леська, - и всем вам одного и того же надо!
- Мне от тебя этого не надо, у меня есть с кем спать! – фраза расставляла все на свои места.
- Вот и идите к той, с которой спишь! – заорала Леська, напрочь забыв, что живет в его квартире.
Симаков хлопнул дверью и ушел. В четыре часа ночи он вернулся, но Леси с ребенком дома не было.

      Она собралась в один миг, благо за эти три месяца не слишком разбогатела, если только Санькины пеленки и распашонки добавились к ее скудному гардеробу. Сережины подарки не взяла, да и многие свои вещи оставила - ни к чему.
     Собиралась, как в бреду, в голове стучали последние Сережины слова. Она обиделась не на то, что у него есть женщина для постели, она с содроганием боялась этой составляющей семейной жизни, в том виде, в каком познала она интимную жизнь,  любой бы испытывал отвращение к этой процедуре. Она была ошеломлена тем, что он так спокойно и нагло сообщил ей о том, что ей не на что надеяться, что она ему никто!

      Шла пешком, обдумывая, что ей делать, очнулась только тогда, когда перед носом оказался забор Областного Дома малютки. Решение пришло моментально. Если Ольга на смене, то можно оставить Саньку ей, если Ольга дома, то можно просто подбросить ребенка к дверям.

    Ольга оказалась на работе. Леся даже объяснить ничего не успела, как Ольга унесла куда-то Саньку. Гостья оставила документы мальчика на столе и собралась незаметно уйти, как вошла Нина Николаевна, хозяйка этого беспокойного заведения. Она ничего не расспрашивала, просто предложила попить чайку, Леся согласилась, она вообще воспринимала мир так, будто на ней шлем мотоциклиста, все звуки и краски приглушены, а в голове только одна мысль – она ему не нужна!

     Чаек был с сюрпризом, проснулась Леся через двое суток, проснулась с больной головой и чувством невосполнимой потери, она судорожно вспоминала, кто умер, но не вспомнила. Потом попыталась вспомнить, где ее ребенок, тоже вспомнить не смогла. Пришла незнакомая медсестра и что-то ввела в вену. Леся снова уснула.

    Утром  около нее сидела Ольга, потом пришла Нина Николаевна. Заведующая предложила написать отказную от Саньки, но Леся отрицательно помотала головой, сошлись на том, что она временно отдает мальчика в это учреждение, потому что содержать его не может.
    Санька остался в Доме малютки, его мама получила работу тут же. Приходила Леся в себя медленно, хорошо было то, что работы было достаточно много, а работать девочка умела, не даром же училась на педагога.

    Сергей Лесю не искал. Она старалась о нем не вспоминать и к его дому не ходила, вообще никуда не ходила. В свободные смены гуляла с ребенком в огороженном высоким забором садике возле Дома малютки или вязала у окошка в подсобном помещении.
     Только через два месяца Ольга первый раз спросила Лесю, что толкнуло ее на самоубийство. Она подняла на подругу свои зеленые глаза, впервые осознав, что она действительно тогда была готова покончить с собой, хотя даже способ не выбрала, но для нее было несомненно, что это был последний день ее жизни.

     Ольга рассказала, что Леся всех перепугала. Со стороны это выглядело так: к крыльцу вышеназванного дома подошла молодая женщина с коляской, в темноте двора было не понять, что делает посетительница. Медсестра, случайно взглянувшая во двор, позвала: «Смотрите, сейчас точно коляску оставит!» Женщина действительно коляску оставила и быстро побежала к воротам. Медсестра нехорошо выругалась – опять подкидыш! Мамаша вернулась через несколько минут и решительно позвонила. Девчонки позже вспоминали, что такие лица, как у вошедшей женщины, бывают только у покойников – темные впалые глаза и смертельно-бледная кожа, даже с какой-то желтизной. Изо рта вырвался сдавленный шепот: «Ольгу позовите!»

     Ольга запричитала, как по умершему, прибежала заведующая, все вместе пытались высвободить из Лесиных рук Саньку, который уже плакал навзрыд, напуганный шумом и ревом. Ничего сказать женщина им не сумела, только тихо выла, да слезы градом лились по щекам. Что было дальше вам уже известно: забота подруги и внимание заведующей понемногу возвращали Леську к жизни, по сути, она стала «сыном полка», короче взяли сироту на воспитание!       Не улыбайтесь, сиротство и сироты бывают разные. Не будем говорить о тех случаях, когда дети лишаются родителей, вообще говорить будем не о детях, говорить будем о предательстве, подлости и трусости и … о любви, как бы громко и пафосно это не звучало.

     Полгода дались Лесе нелегко.  Это было время размышлений и переоценки ценностей. Бог мой! Да сколько раз каждый из нас переоценивал свои ценности в критические минуты своей жизни. Леся – не исключение. Как говорил незабвенный товарищ Огурцов из «Новогодней ночи» о сером веществе своего мозга «не такое уж оно у меня и серое»,  работы серому веществу своего головного мозга Алексия предоставила предостаточно. Сначала она привела все к общему знаменателю и перевела в единую систему измерения – эмоции и чувства оречевила и обговорила. Ей хотелось, чтобы ее слова выражали именно те нюансы чувств, ощущений и эмоций, какие она испытывала. И только тогда она смогла развести ситуацию, как ей казалось справедливо. Она везде и во всем нашла свою вину.

     Я с этим категорически не согласна. Я и ей это говорила, и Вам скажу. В любом конфликте не бывает правых и виноватых, как правило, рыльце в пушку у обеих конфликтующих сторон.
     У меня на этот счет своя теория, пусть она и придумана не мной, да простят меня ее маститые авторы, если таковые имеются, но я приняла ее, пропустила через свою душу, и теперь с полным правом могу считать ее свой. А суть ее вкратце такова.
       У всего сущего есть начало, у человека отправных точек несколько, выбирай любую и трактуй сложившуюся жизнь так, как вам представляется разумным или удобным.

   Я придерживаюсь той точки зрения, что все начинается с детства: генеалогия, в том смысле, что генетически обусловленные наследственные факторы, астрология и семейное воспитание – вот три кита, из которых вырастает или не вырастает человек.
     Не возражайте мне, что человек в любом случае вырастает, недавно прочитала мнение умного человека, он утверждает, что не все люди – люди. Я согласна с ним полностью, нет плохих людей, есть просто нелюди, и речь идет не столько о человеконенавистниках и уголовниках, среди нас достаточно много людей, которых и называть этим именем не хочется.
      Дети  «индиго», способные видеть ауру человека, говорят, что у нормального человека его энергетическая оболочка как бы прилипает к телу, а у нелюдей она отслоена и болтается как скафандр. По сути, это уже не люди, а «живые трупы». Генеалогия и астрология - вещи, связанные со специальными знаниями, наиболее наглядно можно понаблюдать за действием моей теории на более близком  каждому человеку объекте.

       Вот, например, у вас порядочная семья? Любой и каждый ответит на этот вопрос утвердительно. И правильно – честь семьи надо оберегать. И Леся Коваль ответила бы в любой момент, что семья у нее порядочная и очень приличная, что мама – учительница младших классов, всю свою жизнь посвятившая школе, что папа – ведущий инженер крупного завода – бессменный представитель предприятия на городской доске почета, что младшие брат и сестра – двойняшки – отличники и паиньки.

      А позвольте спросить тогда, многоуважаемая Алексия Денисовна, а по какой – такой причине вы не живете дома, а скитаетесь с грудничком по квартирам и чужим углам?
      Ах, да! И этот факт, как нельзя лучше лег в мозаику вашей теории – вы, простите за выражение,  «в подоле принесли» и справедливо изгнаны из дома. И вам очень справедливо отказано в понимании, милосердии и материальной помощи.  И Колька Симаков тут не виноват, если бы Вы дали достойный отпор, так и он бы не посмел!
        И Сергей Николаевич, такой благородный и сердечный, усыновил Вашего ребенка и платит алименты. А потом ему все надоело, и он вышвырнул Вас с трехмесячным ребенком на улицу. Не выгонял? Просто сказал, что Вы для него пустое место? А он Вас искал? Беспокоился? Места не находил? Да ни фига подобного! Он спокойно жил в своей двухкомнатной квартире без детского писка и пеленок.

     Не переубедила? То-то и оно! Моя теория верна! Что заложено генетически, предначертано звездами и подкреплено воспитанием, того в жизни не миновать.
      А есть в жизни такие бедолаги, которым не повезло со всеми тремя составляющими. И вроде стараются делать как надо, как положено Господом и людьми, а в итоге получается новая еще более сложная ситуация. Как тут не вспомнишь Сережину бабу Тоню с ее нравоучениями: Господь каждому посылает испытания по заслугам, а ношу по силам.

      Да по заслугам ли? Да по силам ли? Я и рассудить сама не берусь. Одно могу сказать точно, что силы Леси к моменту встречи с Сергеем были на исходе. Она настроила себя на то, что ей есть для кого жить – девятимесячный Санька требовал много внимания и сил.
       Только этого было мало – за своей спиной она чувствовала только пустоту – холодную и темную, как Космос на картине какого-то художника. Ей казалось, сделай она один неверный шаг и рухнешь в эту  безмолвную синь. Эта пустота часто снилась ей по ночам. Она всегда стояла за спиной и Леська боялась оглянуться, словно в этой пустоте водились ужасные монстры. И не было никого, кто встал бы между ней и пустотой. Баба Дуня не в счет. Какая из нее защитница? У нее один ответ на все вопросы – молись! Леська молилась, но помогало мало.

     И только сегодня, разделив с Сергеем постель, она не почувствовала за спиной синей пропасти. Такое, правда,  уже бывало, но ощущение быстро возвращалось. Леська и сейчас с замиранием сердца ждала возвращения этого страшного ощущения. Но судьба, видимо, решила дать девочке передышку.

     День пролетел незаметно, Леся готовила ужин. Сергей собирался в ночную смену. Это только так называлось – собирался на работу. На самом деле он поминутно заскакивал на кухню, порой без всякого дела, то вытащит кусочек колбасы из-под ножа, то напомнит, чтобы посолила суп. При всем этом он непременно старался коснуться Леси. Она давно поняла к чему вся эта беготня, но ждала, что он сам выскажет свою просьбу.

    Перед самым ужином, сообразив, что Сережа не решится предложить ей « прощальное танго», она повисла на нем в коридоре и что-то шепнула на ухо. Сережа покраснел, но послушно пошел с ней в спальню. Леся не рассчитала, приготовленная ею игра не состоялась – Сережа даже и не понял, как все произошло, но по довольному лицу женщины сообразил, что она не против такого быстрого секса.

    Уходил он с неохотой, Леся вспомнила, что раньше такого не было – на работу, как на праздник - был его девиз. Наконец, чмокнув Лесю на прощанье, он ушел, и еще дважды оглядывался на окна и махал ей рукой.

     С Вами когда - нибудь такое бывало – приходишь на работу, а душа рвется домой, жалобно скулит и завывает? В таком состоянии люди не способны ни работать, ни думать, пользы от них ноль – на работе они чисто физически – вся их сущность дома, с теми, кого оставили, чье притяжение сильнее осознанной потребности выполнять служебные обязанности.  Это состояние  не корректируется волевыми усилиями, и человек не в силах как-то завуалировать или скрыть такие душевные муки. У него, как правило, все написано на лице.

     Коллеги заметили, что у Сережи пасмурное настроение, да и то, кому может нравиться работа первого января!? Он маялся почти час, потом, заметив, что заведующий не собирается домой, решился на разговор:
- Игорь Семенович, ко мне гости приехали, а я тут без дела шатаюсь. Можно мне уйти? – Симаков говорил неуверенно и тихо.
- А кто останется на вашем посту? – заведующий поднял глаза от газеты.
- Галина Сергеевна. Она отрабатывает долг.
- А у Вас отгулы есть?
- Да много, я не считал, сколько именно! – он действительно никогда не считал отгулы.
- Пишите на неделю в счет отгулов и сидите со своими гостями! – торжественно проговорил Игорь Семенович.
-
    Подарок Симакову понравился. Он выполнил формальности и известил напарницу, что уходит. Домой летел, как на крыльях. Впервые его неромантическая натура мысленно рисовала сцены праздника любви, который он собирался устроить своей девочке.
    Семь ступенек, десять, еще десять. Он перевел дыхание только на площадке второго этажа. За тонкой дверью своей квартиры Сергей услышал приглушенный разговор. Он как можно осторожнее повернул ключ в замочной скважине и услышал, вероятнее всего, конец диалога:

- Юра, мне очень жаль, но я ведь ничего тебе и не обещала. В любом случае, я бы не поехала с тобой сейчас – зимой с маленьким ребенком через всю страну – это безумие!
- Леся, я прошу тебя, если сложится так, как в прошлый раз, или у тебя просто не будет денег, напиши мне, я тебе помогу!
В дверном проеме кухни появился Симаков. Леся как вроде и не удивилась появлению Сергея.
- Знакомься Юра – это Сергей Николаевич – хозяин квартиры. А это Старцев Юрий Александрович. Он уже уходит, приходил попрощаться, – в голосе Леси ни тени смущения.
- Вы не могли бы меня проводить? –  Юрий заметно волновался.
- С удовольствием! – Симаков был невероятно зол.
-
Мужчины скрылись за дверью и через пару минут вышли из парадного. Глядя на них нельзя было даже предположить, что разговаривают два соперника.
Разговор начал Юрий:
- Я знаю Лесю с детства. Мы росли на одной улице на окраине. Короче, я приеду летом, если вы не утрясете с ней свои отношения – я их заберу на Камчатку.
- А она поедет? – Симаков засмеялся.
- Вчера еще была готова ехать. Сегодня почему-то отказалась.  Вы сделали ей предложение? – Старцев заглянул в лицо сопернику.
- Еще нет, но думаю, что скоро все состоится.
- Если Леся будет счастлива, я мешать вам не стану. До июля! – произнес Старцев и, по-военному четко повернувшись, ушел в снегопад.
-
Сергей Николаевич поймал себя на мысли, что этот пацан, моложе его на десяток лет, очень уверенно продиктовал свои условия, ему, собственно говоря, и возразить было нечего.
    Он постоял немного на улице. Снег валил огромными мохнатыми хлопьями, Сергей удивился, что только сейчас заметил это великолепие. Он поймал на руку один пушистый комочек, подождал, когда снежинки растают, и взглянул в окно – силуэт Леси был хорошо виден на фоне желтого прямоугольника. Он еще некоторое время постоял среди метели, до последней запятой продумывая разговор с Лесей, потом вошел в квартиру, и, согласно сценарию, не раздеваясь, прошел на кухню и сел:

- Я так понимаю, что ты меня не ждала? Что-то не вижу торжественного ужина для любовника – все должно быть, как в том самом паршивом анекдоте.
- Ты есть хочешь? – Леся достала чистую тарелку и налила борща.
- Конечно, хочу! – Сергей, не раздеваясь, стал есть.
-
Леся сняла с него куртку, шарф, унесла в прихожую. Она понимала, что ситуация получилась двусмысленная, но вины своей не чувствовала. Ее мучили смутные сомнения в правильности выбора: отказавшись от стабильных отношений с Юрой, не была уверена, сложатся ли вообще какие-нибудь отношения с Сережей. Вот он сидит – хмурый и злой и не дает никаких шансов начать разговор – Скала Неприступная!
    Ну и сиди! Леська ушла в спальню - бабкина кровать скрипнула старыми пружинами, через пару минут пришел Сергей и лег рядом.
- Тебе плохо со мной? – спросил он тихо.
- Было бы плохо,  с Юрой бы уехала.
- Я бы не пришел, ты бы и уехала.
- Нет, ты же все слышал, я отказалась с ним ехать.
- Слышал, а потом подумалось, что пришел бы завтра со смены, а вас нет…- он надолго замолчал
- .
Леся погладила его руку, его пальцы дрогнули, получилось нечто вроде ответного пожатия. Ее пальцы мягкой кошачьей поступью проследовали в его ладонь, поварили там сорочью кашу и перескочили на нижнюю пуговицу рубашки, потоптались пару секунд и нырнули в прорезь. Слабая петелька -   плохой сторож – прозевала - и целая пятерня проникла под рубашку. Хитрый противник был начеку, лазутчик  не ожидал, что его маневры давно раскрыты – пара темных кошачьих глаз с вниманием и напряжением следила за его передвижениями. И в тот самый момент, как вражеская разведка скрылась под тонким полотном сорочки, она была обезврежена простым прижатием. Но  ответный удар был спланирован напрасно – разведчики до этого попали в непроходимые дебри, росшие на широкой груди. Леська ойкнула – это послужило сигналом к активным военным действиям – Симаков хотел убедиться, что произошедшая полчаса назад сцена – это его победа, а не поражение.

    Неделя получилась очень симпатичная, если не считать визита Коленьки с женой. Напомню, что Сергей Николаевич мало интересовался делами семейными, был, что называется «сам по себе», и у родных после того, как попал на сговор, не был ни разу. Так что он не знал, да и не хотел знать, состоялась ли свадьба брата, а брат, естественно ничего не знал о том, что Сергей сошелся с Лесей.

     Сцена получилась драматическая - трое стояли в столбняке, словно увидели что-то донельзя поразительное, а новоиспеченная жена Николеньки, Наденька – женщина кукольной наружности – моргала глазами и суетливо приговаривала:
- Что же Вы, Сергей Николаевич, так гостей встречаете?
- Проходите, коль пришли! – без всякого радушия пригласил Сергей.
- Вот мы тут гуляли неподалеку, решили заглянуть. А то вы и на нашей свадьбе не были, и потом не пришли поздравить! – многословие – признак душевной пустоты, подумал Симаков.
-
- Пусть девчонки тут поговорят, пойдем на кухню! – Николенька дернул брата за рукав и прошел в кухню. Дверь с силой захлопнул.
- А эта что тут делает? Совсем сбрендил – после меня баб подбираешь?! – Николенька от злости весь покрылся красными пятнами.
- А ты пошустрее говори, а то Леська сейчас твоей крале твоего сыночка покажет! – Симаков-старший рассмеялся.
-
Колька вытаращил глаза, вероятно, такая мысль ему самому в голову не пришла, и скороговоркой выпалил:
- Собираюсь в кооператив вступать, денег дашь?
- Не дам, самому нужны – твоего сына воспитывать!
- Ты мне про сына не напоминай, а то тресну! – вызверился Колька.
- Не буду, если матери про Леську с Сашей не скажешь! – Сергей не хотел, чтобы родители появились в его доме с разборками.
- Зачем мне, ведь рано или поздно все равно докопаются, а тут, как вроде ты сам по себе. – Колька помолчал. – Значит, денег не дашь? А мог бы поделиться, бабка поди много оставила?
- Что вы ее в покое не оставите? Не было у нее никаких богатств! Она меня в пятнадцать лет на работу устроила, жить не на что было! – Сергей разозлился.
- А что отец мало денег давал? Матери говорил, что все деньги на тебя уходят! – насторожился Колька.
- Ни одной копейки не давал. А деньги у него на баб уходили! – Сергей пожалел, что слова сорвались с губ.
- Во, батя, дает! А матери такое плел – вся секта на его деньги живет!
- Матери не говори, скандал будет, чего старое ворошить. А денег у меня на книжке пятьсот рублей, сам понимаешь – последнее не отдам, – извиняющимся тоном произнес старший брат.
- Да ладно, чего уж! – понимающе хмыкнул Колька, и позвал жену. - Надюша, пойдем погуляем!
-
    И Николай Николаевич со своей «гусеницей» отчалил восвояси. Вернее, гусениц было две – согласно теории развития и самосовершенствования, Николенька тоже был самой настоящей гусеницей.
     Кайтесь, Вам в голову пришла мысль, что я сбрендила? Отнюдь нет! В доказательство своей вменяемости я хотела бы представить вашему вниманию полюбившуюся мне теорию развития.


                Мнение умных людей.
      У каждого времени свои приоритеты и свои насущные вопросы. Помните, герой Вильяма Шекспира Гамлет восклицал: «Быть или не быть? Вот в чем вопрос?»
      Ему можно было философствовать, осмысливать этические вопросы мироздания: быть или не быть? А чего ему не философствовать, вопрос «иметь или не иметь?» его не касался – с материальной стороны у него  проблем не возникало – все же принц датский!

      А что же делать нам, в наше неспокойное меркантильное  время, когда человеческое общество стремиться к глобализации, и на первое место выступает не гражданин страны, а гражданин планеты Земля, ну, пусть пока не практически, а чисто теоретически? Хотя, утверждают политики и политологи, не пройдет и полусотни лет, как такое положение вещей станет реальностью.

    В связи с такой установкой мне совершенно непонятно, как нас, таких разных и таких непередаваемо своеобразных, можно так изменить, чтобы сделать нас пригодными к осуществлению роли гражданина Вселенной.
    Психологи смеются: великое разнообразие людей можно свободно уложить в прокрустово ложе теории саморазвития и самосовершенствования.
    Стремление человека  к развитию и самосовершенствованию заложено в каждом индивиде природой, вот только личностные качества и свойства характера, а иногда и другие факторы, препятствуют осуществлению полной цепочки развития.

     Прочитала анонс докторской диссертации Л.И.Иванкиной по этому сложному вопросу и разъяснение самой Любови Ивановны. Цитирую, чтобы быть документально точной. Сложную научную терминологию доктор философских наук заменила бытовым примером, и получилось очень доступно:

       «Проще всего понять это с помощью метафоры бабочки: вначале гусеница вбирает в себя питание ( как ребенок вбирает в себя новые знания, идеи), поглощает все то, что находится рядом. Затем она все это усваивает, превращается в куколку ( подросток осмысливает, применяет к самому себе, что-то отрицает, что-то принимает). В результате происходит не просто изменение гусеницы – куколки, а рождение в новом качестве – бабочки. Бабочка и есть новый уровень развития человека.  Это путь любого индивидуума, просто кто-то останавливается в развитии на уровне «гусеницы», он просто поглощает и поглощает, кто-то – на стадии «куколки»: принимает- отрицает, а кто-то выходит на иной уровень развития.
      Человек сам делает выбор, порой подсознательно, но обязательно делает выбор: либо что-то иметь, либо кем-то быть. Быть или иметь, вот так стоит этот вопрос сегодня. Быть и иметь одновременно редко кому удается (хотя это в принципе возможно), и некоторые останавливаются
на том, чтобы иметь. Иметь машину, квартиру, семью, успех… Тут приоритеты могут быть любые.               

      Главное, что при этом человек себя оценивает по внешним параметрам: если я имею то-то и то-то, то я состоявшийся человек. Но состоявшимся его можно назвать по шкале потребления, а не внутренних потребностей души. Человек просто не задает себе вопрос: а зачем мне все это? Зачем я живу? А тот, что выбирает «быть», тоже что-то имеет, но для него не это главное. Если человек остановился на потребностях дефицита, он может  дальше не пойти. Возможность сочетать то и другое, не противопоставляя и не обособляя эти потребности, способность иметь и при этом состояться, как личности – это величайшая мудрость».

     Теперь Вы понимаете, почему Николая Николаевича и его очаровашку-жену я назвала «гусеницами»? В этот же ряд без всяких угрызений совести я бы поставила родителей с той и другой стороны. Леся и Сергей по этой теории находились в стадии куколки, до бабочки обоим было далеко, но надежда оставалась, причем не призрачная и эфемерная, а реальная.

    Может разницей в стадиях развития  и объяснялось отсутствие контакта и добрых родственных отношений между Симаковыми и родичами? Леся на родителей не сердилась, но в гости к ним не ходила, они и внука ни разу не видели, соседям говорили, что Леся живет в другом городе. Соседи Симаковых долгое время не подозревали, что Коля не единственный сын у родителей.

    Так за что я собственно агитирую? Люди, развивайтесь, становитесь личностями,  деревяшки с собой в могилу не унесешь! А детям и внукам они не нужны, они и свое барахло наживут. Вслушайтесь! Народ назвал весь скарб барахлом, так он оценил его значимость в жизни. Барахло не может быть в жизни главным, иначе жизнь сама становится барахляной!

      Женщины! Уж если мужики не в силах развиваться, то у нас есть мощный стимул для этого. Вы только осмыслите! Средний возраст мужчин - Лауреатов Нобелевской премии – тридцать девять лет, а женщин – шестьдесят девять! Подруги, мы способны развиваться до глубокой старости! Даешь целый рой бабочек!!!


                Прошло почти два года.
- Я хочу видеть своего сына. Я имею право! – голос дрожал, но женщина старалась говорить уверенно.
- Я не против, но он тебя не помнит и не пойдет к тебе! – Симаков был вежлив.
- Я согласна на свидание в твоем присутствии! На этот раз!
- Когда ты его хочешь видеть? Сегодня мы не можем, нас пригласили в гости, сама понимаешь, праздник! – никто и не думал, что в Новогоднюю ночь Симаков будет один.
- Тогда завтра, но только Вы двое. Мы будем Вас ждать у бабушки, – Леся положила трубку.
-
Сергей Николаевич мысленно похвалил себя за сдержанность, голос не дрогнул, даже когда он услышал «мы будем ждать…». Вот интересный компот получается: она будет ждать их с Сашей не одна, а он должен прийти без женщины. Ну уж, нет уж.

      Сергей судорожно вспоминал, кто из знакомых молодых женщин согласиться его проводить в гости и сыграть то, что он задумал. Ничего не придумывалось. В этот момент зазвонил телефон и голосом Галины Сергеевны поздравил с праздником.  Решение пришло мгновенно, и через полчаса дочь Галины Сергеевны Катенька стояла на пороге их квартиры.

        Симаковы были уже одеты, Катерина предупредила, что Сергей Николаевич должен помнить, что к одиннадцати часам она должна быть в общаге на Лебедева. Сергей кивнул, от квартиры бабы Дуни до общежития всего один квартал.

      Санька весь извертелся перед зеркалом, он тщательно причесывал вихор на макушке и приглаживал воротничок на рубашке, время от времени поглядывая вверх на папу. Папа тоже стоял около зеркала и пытался завязать галстук красивым узлом, тот самый галстук, что подарила Леся три года назад. Наконец, узел лег как надо, и Сергей надел новый пиджак.

       Амальгама зеркала отразила двух мужчин, взволнованных и готовых к встрече. Каждый волновался по-своему. Санька редко ходил в гости, и желание получить обещанный подарок делала визит очень  волнующим. Сергей Николаевич никогда бы не признался, что желание видеть Лесю перевесило здравый смысл, они договорились о встрече на завтра, а он придет в гости в Новогоднюю ночь, да еще с женщиной.

      Леся открыла после первого стука, будто стояла за дверью. Она только мельком взглянула на Симакова и его спутницу, присела перед Санькой на корточки, протянула руку:
- Здравствуй, проходи, раздевайся!
- А подарок? – выдохнул Санька.
- Подарок в той комнате. Вы даже не пройдете? – это она уже обратилась к Сергею Николаевичу и Кате.
-
В это время Санька одетый и обутый прошел в спальню и тотчас же оттуда раздался громкий плач, но плакал не Санька. Леся и сообразить не успела, как Сергей кинулся на крик.
     Посреди комнаты стояли двое детей – Санька и девочка чуть старше года – они тащили за лапы в разные стороны большого плюшевого мишку. Санька тоже всхлипывал и шептал:
- Отдай!
- Маня! – кричала со слезами девчушка.
-
Сергей подхватил сына на руки, Леся схватила девочку, та не выпустила из рук лапку медведя. Медведь повис между детьми и взрослыми, как предмет раздора и связующее звено.
- Сашенька, это медведь Гели. А твой подарок лежит в той большой коробке! Отдай ей мишку, и мы пойдем смотреть твой подарок?! – голос Леси был настолько мягок, что оба ребенка одновременно отпустили медведя и потянулись к коробке.
-
Санька добежал первый. Упаковка подарка была достаточно большой и тщательно заклеена специальной клейкой лентой. Началась эпопея с открыванием коробки, и тут Сергей вспомнил о Катерине - она так и осталась стоять у порога.
     Уже на улице Катя задала Сергею Николаевичу интересующий ее вопрос:
- А я-то Вам зачем нужна была? Вы ее боитесь? – она с любопытством заглянула в глаза Симакова. Мама говорила, что человек он неплохой, но…
- Мы не виделись почти два года,  и мне показалось, что …она приехала с мужем.
- А девочка у нее от второго брака?
- Это моя дочь! – ему показалось странным само словосочетание «моя дочь».
- А я не знала, что у Вас есть дочь! – Катя почему-то улыбалась.
- Вот и я не знал. Оказалось, что есть. Ты прости Катя, что поставил тебя в неловкое положение, - Разговор прервали на половине, Катюшку встречали у общежития подруги.
-
     Через час, проводив Катю и сходив домой за шампанским и некоторыми деликатесами, Сергей застал в квартире бабы Дуни семейную идиллию: на большой кровати, обняв медведя каждый со своей стороны спали дети, с краю, обняв Саньку – их мать.

    Свет широкой полосой падал из освещенного зала и создавал в спальне желтовато-палевую дымку, в которой тонула кровать. Картина напоминала произведения в стиле «фэнтази», казалось, что кровать представляет собой какой-то центр сосредоточения света и тепла в этом доме.
    Вполне возможно, что это так и было, но, скорее всего, это был отзвук мыслей Симакова о том, что именно так и выглядит настоящее человеческое счастье.

     Сергей Николаевич долго смотрел на лицо девочки,  понимая, что густые русые волосы, ямочки на подбородке и левой щечке и чуть больше, чем нужно оттопыренные ушки – фамильные черты Симаковых - это подделать невозможно, да и не нужно. Он понимал и причину, по которой Леся не сказала, что оставила ребенка – она решила, что не нужна ему, потому, что тогда  он поступил, мягко говоря, подло.    

        Он помнил тот день до малейших подробностей. Три месяца, прошедшие после Нового года внесли в его жизнь суматоху и толчею. Нельзя сказать, что Леся была болтушкой, но разговаривать с ней было нужно, маленький ребенок в доме – это хлопоты и не всегда приятные.

         Строго следуя логике вещей, этот период – с рождения и до полутора - нужно было просто перетерпеть, но Симаков был к этому не готов. Он и так терпел присутствие в доме Леси только из-за того, что с ее появлением  ему открылся целый мир – мир сексуальных удовольствий. Эту сторону своей новой жизни он ценил необычайно высоко хотя бы потому, что Алексия была инициатором всех игр и развлечений, какими бы немудрящими они ни были – для Сергея и они были в новинку.

              В последнюю среду марта Леся попросила его взять отгулы и посидеть с Санькой с пятницы до обеда понедельника, ей нужно съездить по важным делам. Сережа сделал, как она просила, и скоро пожалел об этом. В субботу, гуляя с Сашей, они завернули в гости к бабе Дуне. И там Сережа узнал правду, да еще с  такими комментариями, что обозлен был страшно.

- А нечего безотцовщину плодить. Одного в подоле принесла, байстрюком растет. А второго кому? Тебе? Да я тебя, парень, раскусила сразу: не женишься ты на ней, поиграешь, да и выгонишь, ведь выгонял уже раз! Вот и правильно, что бабку послушала.
- А мне почему не сказала? – Симаков сдавленно шипел.
- А то ты не заметил, что женских дней у нее нет! Ведь ты - медик!
В тот вечер Сергей долго не мог уснуть. Он не счел справедливым ни одного бабкиного  аргумента, считая, что даже в случае такого исхода, Леся должна была получить его согласие.
   
 Вечером в воскресенье она пришла, Сергей слышал, как в двери повернулся ключ. Сердце замерло и ухнуло куда-то вниз. Он вышел в коридор. Леся снимала свое старенькое, «задрипанное» пальто, как выразился этот офицер Юра Старцев.
- Ну и где ты была? – как можно безразличнее спросил Сергей.
- Ты ведь все знаешь! – Леська уже заходила к бабушке.
- Знаю, но хочу от тебя лично услышать, что ты убила моего сына! – заорал Симаков.
- Дочь! – поправила Леська.
- Собирай вещи и иди куда хочешь! – уже гораздо тише произнес мужчина.
Алексия ожидала чего угодно, но не осуществления бабушкиного предсказания о том, что Сережа ее выгонит. А вот теперь, посмотрев в его темные глаза, и на решительно сжатые губы, она поняла, что сделала нечто несовместимое с понятиями Сергея.

  Она не была дурочкой и видела, что привыкшему к тишине и покою Сереже в тягость и она, и ее малыш. Она считала, что рано заводить еще одного ребенка и была уверена – поговори она с Симаковым, он бы согласился. Не поговорила. И это уже не исправишь.

   Леська пошла собирать вещи, Сергей смотрел, прислонившись к косяку и скрестив руки на груди. Она складывала в сумку только тряпочки малыша, сбросив с полки с нижним бельем несколько своих трусов и колготок, а Сергею очень хотелось, чтобы она открыла дверцы плательного шкафа и увидела сюрприз, который он ей приготовил. Он уже представлял, как на ее вопрос небрежно скажет: «А это не тебе!» Через мгновение Леся открыла именно ту дверцу и увидела содержимое шкафова нутра. Она мгновенно захлопнула шкаф и вышла с сумкой в коридор. Домашняя заготовка Сергея Николаевича оказалась невостребованной.

- Чего тебе не хватало? – гордость изменила Симакову, в голосе слышалось страдание и упрек.
Леська повернулась и тихо, но твердо сказала:
- Я хочу, чтобы у моих детей был отец, у меня муж, чтобы у меня было жилье, и чтобы никакая …. не смела нас с детьми выгонять ночью на улицу! Я много хочу? Да не больше, чем другие! Просто ты не в состоянии нам дать эту малость! Пропусти! – она попыталась оттолкнуть Симакова, загородившего вход в комнату, где спал малыш.
- Ты можешь идти, ты мне не нужна! А мальчика пока оставь!
-
Симаков легко отпихнул Леську от себя, ну очень легко, но весовые категории  были несопоставимые. Леська отлетела к входной двери и, вероятно, сильно ударилась, но быстро вскочила:
- Я уже видела, что я тебе не нужна! Твоя …  уже и вещи перевезла, пока меня три дня дома не было! – это Леська прокричала, уже захлопнув дверь квартиры.
-
Но Сергей все слышал. Он сполз по притолоке, присел на корточки  и закрыл лицо руками. Как так получилось, что из обвинителя он превратился в обвиняемого? Его трясло, как в лихорадке, он шептал слова оправдания, объяснял, отчетливо понимая, что  у него в ссоре не  нашлось тех убедительных слов, что необходимо было ей сказать. Ему казалось, что он чувствует всем телом каждый кубометр плотного сжатого воздуха, который разделяет его с любимой. Он ушел на кухню, смотрел в окно и ждал Леськиных торопливых шагов на лестнице и звонка в дверь

      В дверь действительно позвонили. На пороге стояла соседка баба Валя, руки у нее были в крови. Ни слова не говоря, она этими кровавыми руками влепила Сергею оплеуху.
- Ты что, сволочь, с девкой сделал? – прохрипела она.
    Симаков, кинулся вверх по лестнице – именно оттуда доносились голоса. Леська лежала в луже крови на площадке пятого этажа. Возле нее суетились женщины, уже наложили жгут.

      Приехала «Скорая». Никто из соседей с Сергеем не разговаривал, все понимали, что не может молоденькая женщина ни с того ни с сего вскрыть себе вены. Да и скандал в Сережиной квартире слышали многие. Слышали и встали на сторону женщины, кто из женской солидарности, кто просто уже столкнулся с тяжелым  характером Симакова.

      Ночь. Больница. В палате только Леся и этот доктор.
       Снова ночь, снова капельница и этот мужчина. Леся открывает глаза и видит синюю ночь и силится понять, это еще все та же ночь или уже другая. По сутулой фигуре, сидящей на стуле рядом, по ее позе и запаху, понимает, что это никак не закончится все та же страшная ночь. Мужчина взял ее за руку, должно быть собирается считать пульс, но он просто держит ее руку и едва ощутимо поглаживает.
     Леся не хочет утруждать себя мыслями, не хочет ни о чем думать, не хочет даже предположить, кто этот мужчина, и зачем он здесь.

     В следующий раз она проснулась днем, у ее постели сидит незнакомый молодой доктор. Он внимательно смотрел на Лесю и молчал. Леся не выдержала паузы и попросила:
- Доктор не пускайте его больше сюда. Я не хочу его видеть!
- Он спас вам жизнь. В Вас теперь течет его кровь.
- Даже если и так, не пускайте его, я его боюсь.
- Это вы из-за него…? – догадался врач.
- Если скажу, то могу рассчитывать на ваше молчание? - Леся играла  роль несчастной женщины.
- Обещаю! – доктор купился.
- Доктор, я беременна. Он  хочет, чтобы я сделала аборт. Уговаривать его бесполезно. Как только я выйду отсюда, я спрячусь или уеду куда-нибудь.
- Что я должен сделать? - доктор ее явно жалел.
- Скажите ему, что меня нервирует его присутствие. Пусть приходит ну, через дней …
- Шесть, – доктор понял тактику пациентки.
-
Но план Леси сработал только наполовину. Поправлялась она плохо, и через десять дней еще была слаба и к выписке не готова. Симакова под любыми предлогами к Лесе не пускали, пока  Сергей Николаевич через главврача  не добился свидания.

     Он сидел возле ее постели, и сердце его сжималось от жалости – сплошной синяк – под глазами синяки, все вены исколоты инъекциями, и вид ее синевато – бледный – все было ему в укор. Но он держался молодцом, выложил все, что о ней думал, зачем пришел,  правда, коротко:
- Вот постановление суда о лишении тебя родительских прав. Не может мальчик жить с суицидально настроенной матерью.  Не ровен час, сделаешь Сашу …. После больницы мы положим тебя на «Психу» для освидетельствования, а потом…
- Уходи, – Леська решительно откинула одеяло, намереваясь встать.
Сергей соскочил, он дал главврачу слово, что не будет нервировать пациентку, а не получилось. Торопливо положив постановление суда на край тумбочки, он выскочил за дверь.

     Лечащий застал пациентку при сборах.
- Вы куда собрались, Олеся?
- Мне пора домой, у меня ребенок маленький!
- Сколько ему?
- Да только год. Боюсь представить, как он там с малышом справляется! – в голосе пациентки столько горечи.
- Но у меня документы еще не готовы! – молодой доктор развел руками.
- За документами я приду завтра, нет послезавтра! – Леся посмотрела в глаза доктору и подумала, что все мужики – сволочи.
Сергей приехал за Лесей через два дня и услышал от врача всю эту историю. Он кинулся искать беглянку, но все безрезультатно.

     Баба Дуня, скорее всего знала, но говорить не хотела, только посоветовала не искать внучку, пусть успокоится, потом вернется, все равно ей идти некуда. Через два месяца та же баба Дуня сказала Сереже, что Леся больше не приедет и видеть Симакова не желает. А Сашу она все равно заберет через суд, докажет, что Симаков не его отец.

…. Сергей тяжело вздохнул и вышел в зал, стол накрыт, а гостей нет. Он боится разбудить Лесю, боится разговора, который непременно  должен состояться. За те два года, что они жили параллельно, многое могло измениться в ее жизни, вполне возможно, что в ее душе для него больше нет места. Ему обидно, и даже чувство вины как-то съежилось от этой вселенской обиды на всех: на Лесю, слишком покорную и беззащитную, на бабу Дуню, настраивающую внучку против него, на своих родителей, оттолкнувших его и забывших о его существовании, на бабу Тоню с ее фамильной драгоценностью, на себя, зависимого от каких-то нелепых условностей и правил…

     В спальне пискнула Геля, потом послышалась возня, Сергей заглянул – дочка проголодалась и Леся кормила ее грудью. Вспомнил, как трудно Санька привыкал к искусственному вскармливанию, когда Леся уехала. Он ведь тогда думал, что она напишет жалобу в прокуратуру за рассмотрение дела в ее отсутствие. Конечно, он предоставил справку о том, что она по причине психического заболевания не может присутствовать на заседании, но если бы Леся появилась в суде, то миф о ее невменяемости полетел бы к чертовой матери. Она не знала, что за ее спиной затеял «гражданский муж».

     Через несколько минут пробьют куранты и наступит Новый год. Сергей налил два бокала шампанского и пошел к Лесе в спальню. Выпили без слов.
     Потом долго сидели за столом, смотрели «Голубой огонек» по телевизору. Молчали, разговор не клеился, оба думали о своем. Во втором часу Леся решила идти спать, Сергей не видел смысла оставаться возле праздничного стола одному.
- Я Сашу тебе переложу, сама с девочкой…, - говорила она, застилая постель чистым бельем.
- Пусть они вместе спят, не тревожь их,  - попросил Сергей.
- Пусть, вот только я из другой комнаты Гелю не услышу. Может, тебе там постелить?
- Не уходи! – Сергей неожиданно крепко обнял Лесю.
-
Она на миг замерла, утонув в приятных воспоминаниях, потом спросила, подняв на него глаза:
- Сергей Николаевич, а как же Катя? Она тоже не твоя женщина?
- Чужая! – Сергей впервые улыбнулся.
- Не любит тебя твой бог! Все никак не пошлет ту самую, твою единственную! – съехидничала Леська.
- Ну, почему не любит? Послал же он тебя! – не согласился Сережа.
- А ты разве меня просил? – в голосе недоверие.
- Я просил, чтобы он исправил мои ошибки и вернул Саше мать, а мне – жену!
- Я не твоя жена! – выпалила Леся и сразу почувствовала, как кольцо его рук ослабло.
- Ты замуж вышла? – Сергей решил, что самые худшие опасения подтверждаются.
- Нет, тебя ждала, когда ты на мне женишься! – с большущей долей сарказма произнесла женщина.
- А я и не против! Вот прямо сейчас и оформим отношения!
- И все же, кто тебе эта Катя? – Леська хотела знать все.
- А вдруг  я скажу, и ты пошлешь меня к черту?
- Я не откажу себе в удовольствии, если даже она тебе жена!
-
Он подхватил ее на руки и унес на постель, прекрасно зная, что она не будет сопротивляться, кричать и драться, а, в худшем случае, утром сбежит, и поминай, как звали. Он решил сделать все от него зависящее и сказать все мыслимые комплименты, чтобы она не уходила, не убегала, не уезжала, чтобы не бросала его одного.

    Первый поцелуй получился вскользь, когда оба торопливо снимали одежду. Едва теплая Леськина ладошка припечаталась  к груди, он ощутил спазмы в области сердца, правда, ничего общего не имеющие с сердечными заболеваниями. Это было предчувствие, предвосхищение удовольствия, блаженства, почти забытое чувство обладания Крохой, именно так он называл Леську про себя, и именно так ни разу назвал ее вслух.

    Леська тоже не забыла его уроки сластолюбия, она играла с ним, то поддавалась, то сопротивлялась, пока он ловил и прижимал ее, она была обласкана его руками, ногами, губами, ощупана и оглажена. А что еще нужно человеку, воспринимающему информацию о мире через телесные ощущения?

      Говорят, женщина любит ушами, а мужчина глазами. Подмечено точно, но только если у мужчины приоритетный канал восприятия – слуховой, а у женщины – визуальный. Таких людей большинство в мире, поэтому и верна присказка.
     Труднее всего в этом отношении таким, как Леся – кинестетикам, их потребность в телесном контакте порой превратно воспринимается людьми, часто от них шарахаются, смотрят косо, а иногда и откровенно насмехаются.

     Леся часто ловила себя на мысли, что Сергей не понимает, что ей жизненно необходимо, чтобы он ее обнял, чтобы ненароком чмокнул, взял за руку, просто прикоснулся, просто так, не в порядке любовной прелюдии. Он не понял ее, даже когда она ему прямо сказала: «Мне не хватает твоего тепла!» Он посчитал это за каприз слишком избалованной вниманием девушки из интеллигентной семьи. Сергей понял ее слова в переносном смысле, а она имела ввиду - прямой – ей не хватало его теплых рук и губ…
..
    Утро началось ярко - сначала в постель к родителям пришлепала мокрая Гелька. Леся скинула с нее мокрушки и положила ребенка в теплое гнездышко между мамой и папой. Девчонка прижалась холодной попкой к животу отца и живо вытащила из сорочки материнскую грудь, тяжело вздохнув, принялась за завтрак, время от времени грея холодные ножонки о переплетенные ноги родителей. Через несколько минут и Санька сел на кровати и исподлобья смотрел, как девчонка залезла в постель к его папе. Он надул губенки и собирался обидеться. Отец скомандовал:
- Иди к нам! – пацан расцвел и живо вскарабкался в эту кутерьму. 
Сергей Николаевич поцеловал сына в макушку и посмотрел на Лесю. Она не отвела взгляда, полного лучистого света. Он протянул руку и убрал прядь волос с ее лица. Она прижалась к его ладони и чмокнула ее теплыми губами.

    Сережа решил приготовить завтрак, а мама с детками еще нежились в постели. Через несколько минут Леся вышла на кухню. Сергей крошил овощи на салат. Она подошла сзади и приобняла его за талию, прижавшись лицом к темному трикотажу халата, прошептала:
- Спасибо тебе за шикарную ночь!
- Я боялся, что ты … что тебе есть с кем меня сравнить! – голос Сергея выдавал тревогу.
Женщина удивилась такому разговору: Сергей пришел на свидание со своей женщиной, но, оказывается,  не хотел, чтобы у нее был мужчина. Что это? Простой мужской эгоизм? Зависть оттого, что она смогла устроить свою жизнь без него? Или нечто большее? Ревность?
     Леся просунула обе руки и обняла его всего, проговорив тихо:
- Ты по-прежнему хорош, необыкновенно хорош, если ты захочешь, то все женщины мира будут у твоих ног!
-
 Эти слова  она в моменты наивысшего наслаждения говорила ему ни раз прежде, сочла нужным сказать и теперь. Он  перестал работать и повернулся, видимо, решив проверить, не смеется ли она. Она не смеялась, просто подставила губы для поцелуя. Он едва успел коснуться ее теплых губ, как на пороге кухни возник Санька за руку с сестрой и недовольно пробурчал:
- Целоваются, целоваются, а дети есть хотят!
- Да! – подтвердила Гелька.
-
Да и что путного может сказать крошка в год и три – «да, нет, папа, мама, дядя, моя»  и вчера она выучила новое слово – «Тата», так проще, чем Саша.
    Саньке его новое имя не нравится, он сердится и в который раз пытается научить Гелю правильно произносить свое имя, но результат прежний – Тата. Гелька хлопает своими коровьими глазищами и добросовестно повторяет и повторяет, пока Леся не забирает Саньку для объяснений, долгих объяснений. Сергей возится с дочкой и не слушает о чем идет речь в соседней комнате. Санька возвращается в зал и на очередного Тату реагирует так:
- Придется терпеть. Все человеки так начинаются!
-
Уже к десяти часам Леся обратила внимание, что Сергей нервничает. Он как вроде начинает какой-то разговор, потом замолкает. Алексия не выдерживает и спрашивает:
- Тебя Катя ждет? Тебе вроде хочется попросить меня остаться с мальчиком, но ты не решаешься! Я ошибаюсь?
- Нет, мне и в самом деле надо уйди до завтрашнего дня. Ты не останешься с Сашей? - с вызовом ответил Симаков.
- Конечно, останусь! Не переживай, все будет в порядке! – натянуто улыбнулась Леся. – Только и у меня к тебе будет просьба – послезавтра посидите с Гелькой, часов до семи вечера?
- Посидим! – Сергей повторил глагол во множественном числе, подтверждая догадки Леси, что будет не один.
- Возьми ключ от внутренней двери, а как открывать уличную, я надеюсь, ты не забыл! – говорила женщина, глядя, как Сергей Николаевич одевается.
-
Леся и обиделась на Сергея, и одновременно была рада, что выдался случай познакомиться поближе с сынишкой. Весь день мальчик не капризничал, и Леся поняла, что Симаков довольно часто оставляет его с разными людьми, и она для сына очередная тетка. Спать он тоже лег беспрекословно, только долго не мог заснуть, пришлось дать ему Гелькиного медведя, но дочка, мирно посапывающая под ее боком, вдруг разревелась, и ребят пришлось уложить вместе, как и в прошлую ночь.

      В три часа ночи Леся проснулась от постороннего шума – по дому кто-то ходил. Леся села на постели, прислушалась – шум повторился. Она уже хотела встать, как этот кто-то на ощупь прошел в спальню и стал раздеваться. У женщины отлегло от сердца – это был Сережа.  Симаков сел на постель и Леся ойкнула – он разделся донага, что было совершенно не в его правилах. Он и ее раздел и без всяких прелюдий и подготовок сделал так, что Леська долго не могла опомниться – не было похоже, что он пришел от другой женщины, зато было похоже, что голодал ни один год.
      Сережа обнял ее и прошептал.
- Разбуди меня в семь. Нет, лучше в восемь. У меня завтра экзамен. Весь день зубрил, а уснуть без тебя не смог. Вот и прибежал! – на одном дыхании прошептал ей в ухо.
- Спи, профессор! – сказала Леська в полное никуда. Сережа уже спал.

                Точка, точка, запятая…

      На этом сладостном моменте так и хочется поставить точку. А не ставится.
    Сергей ушел от своих семейных в половине девятого утра  и …пропал. В одиннадцать часов вечера Леся мерила шагами бабушкину квартиру, не представляя, что случилось с Сергеем. С тем и легла спать. Спала чутко, но услышала только тогда, когда он начал что-то искать на кухне.
     В таком виде непьющего Симакого она видела впервые. Мало того, что он был пьян в ноль, лицо его было поцарапано, и это были не случайные следы какого-то предмета – это были следы женских ногтей. На его шее красовались следы от губной помады.

     Леся постелила ему в бабушкиной спальне и еле довела до кровати, даже не попыталась раздеть. Ее планы на то, что Симаков посидит завтра с детьми горели синим пламенем.
     Утром она одела ребятишек и увезла к девчатам в общежитие. Привыкшие к чужим людям дети быстро освоились и отпустили маму на экзамены.
     Пятерки были вымучены с большим трудом. Леся нервничала. Утром Симаков даже не пошевелился, когда она подошла к нему.

     До дома ехали с двумя пересадками – тащить детей на санках не было сил.
     Сергея дома не было. Настроение у Леси упало окончательно. Он пришел через час после них, когда уже дети, измученные массой дневных приключений, мирно спали в постели.
     С порога он озабоченно спросил:
- Ты где была, я тебя пол дня ищу.
- Экзамены сдавала. Я тебе говорила.
- А детей зачем с собой взяла? Я бы присмотрел!
- Да тебе самому нянька нужна была. Да и зачем я со своими детьми буду мешать твоей личной жизни? – Леська говорила спокойно и равнодушно.
- Знаешь, так получилось… - начал Серега.
- Проехали, мне не интересно где и кого! – перебила его Леська.
- В каком смысле? – Симаков – сама невинность.
- В том самом, что у тебя лицо когтями подрано, да и помаду с шеи до сих пор не потрудился смыть! - тихо произнесла Леся.
-
Симаков кинулся к зеркалу и долго рассматривал свое отражение, вероятнее всего, он сегодня впервые видел себя в зеркале. Леся села ужинать. Сергей Николаевич тоже положил себе порцию плова и салат. Леська достала из холодильника початую бутылку вина и налила себе бокал.
- Не выпьешь со мной? Есть повод!
- Я не пью! - вызверился Симаков.
- Неужели? – сделала удивленные глаза Леська.
- А что за повод? – спросил Сергей.
- Хороший повод! Сегодня я экстерном сдала сессию и завтра уезжаю домой!  - проговорила Леська, отпивая из бокала темно-красное вино.
- Что? – Симаков даже подскочил от неожиданности.
- Если Саша мешает тебе устаивать личную жизнь, то я его с удовольствием заберу. Только напиши мне расписку, что ты согласен, что он поживет со мной.
- Саша не мешает мне устраивать личную жизнь! – Симаков сдерживал раздражение.
- Не делай из меня дуру. Мальчик не реагирует на меня, он так часто остается с кем попало, что ему все равно, кто эта очередная тетка. Он вцепился в Гельку мертвой хваткой – ему нужна семья, ему нужны родные, – Сергей Николаевич молчал, методично вылавливая рисинки из плова.
-
Он снова поймал себя на том, что не может настроить свои мысли в унисон с Лесиными. Вот и сейчас ему нечего ей сказать – Саша действительно растет по соседям. Он поднимает на женщину глаза, и новая сентенция возникает с его мозгу: в постели они понимают друг друга с полу вздоха, в жизни – нет.

- Ты даже не хочешь знать, где я был? – Сергей не отрываясь смотрел Лесе в глаза.
- Зачем? Если ты решился сделать мне такую гнусность, то позаботился о соответствующем алиби. Мне не интересно, с какой Катей ты провел время, мне важнее, что ты меня подвел, испортил настроение на целый день и мне, и детям.
- Я тебе клянусь, что царапины на лице от кошачьих когтей. А помада … - Сергей очень хотел оправдаться.
- Хватит, дай спокойно поесть! Ты бы не мог сегодня уйти ночевать домой? Мне очень хочется выспаться и ни о чем не думать. – Леся встряхнула головой, нелегко ей давалась эта невозмутимость.
- Хорошо, я уйду, только обещай, что завтра утром найду вас всех здесь!
Леся кивнула, Сергей собрался и молча ушел. Он и, правда, пошел прямиком домой, в ту квартиру, что как Цербер охранял от всех и каждого.

    Жизненные ценности у всех разные, но ассортимент этих разностей настолько скуден, что нам не составит большого труда огласить его списком.
     У многих мужчин самой главной жизненной ценностью является автомобиль. Именно его наличие делает мужчину  настоящим мужиком.
      Сей индивид  не представляет своей жизни без этой кучки железа, на второй план уходят и дети, и жена, и работа и друзья, кроме тех, кто имеет отношение к его любимой машине. Такой мужчина живет в гараже, разговоры его крутятся около этого гаража и около гаражных проблем. Жить с таким автолюбителем сущее наказание.
           Если процент порядочности такого мужа в пределах нормы, то он старается побыстрее переделать все домашние дела, чтобы забыть о доме  и домашних обязанностях на те вожделенные несколько часов свободного (гаражного) времени.
         Если муж изначально непорядочный, то он возвращается из гаража часов в девять – десять, чтобы времени хватило на то, чтобы поужинать и лечь спать. Ну, в лучшем случае выслушать претензии жены и хмыкнуть в усы – не ночью же делать ее поганые домашние дела!

      Кстати, далеко не все подруги жизни относятся так негативно к «гаражникам». Моя коллега вполне положительно относится к тому, что ее Валерик все вечера пропадает в «офисе», как он называет переделанную свинячью стайку. Немного штукатурки и немудрящая мебель сделали «офис» подобием временного цивилизованного пристанища.

      Но дело тут не в Танечке, а в Валерике. Он совсем другой человек. Три года подряд он уходил от Танечки. Жил по целому лету в вагончике на работе, но при этом отдавал ей зарплату, ухаживал за скотиной и содержал в порядке мичуринский участок. Так что особых неудобств у женщины не было, только что приходилось самой стирать и полы мыть, да и то - дочь была взрослой и эту работу брала на себя. Так что понятно лояльное отношение Танечки к Валериным отсидкам в «офисе» - Валерик сначала все дела дома переделает, потом только уходит. Так что Валерик скорее исключение, чем классический тип «гаражного» мужика.

     Все выше перечисленные завихрения в поведении относятся только к «гаражным» мужикам. Сергей Николаевич относился к другому типу – назовем его условно «домовой». Для него его квартира, его дом не по поговорке, а по сути был его крепостью.

      Здесь он отдыхал душой и телом. Здесь жили его добрые духи, здесь был целый мир, особая аура, сохранившая бабушкины мыслеформы и предметы ее жизни. Здесь был уклад. Здесь ложка должна быть вложена в ложку, а вилки, непременно раз в месяц начищенные до блеска, должны стоять в большой керамической кружке.

Здесь было много ритуалов, человек цивилизованный сказал бы, что в доме существуют чайная традиция, наподобие китайской чайной церемонии; праздничный стол, с блюдами, которые в будни не готовились; воскресные прогулки в парке; рыбный именинный пирог. Не стоит думать, что Сергей был классическим занудой, просто его ритуалы и привычки делали его мир стройной системой, гармоничной и устойчивой.

     Леся не могла этого до конца понять, не дано было от природы. То, что было вчера, если даже это была измена, не могло повториться сегодня – это нарушало гармоничный мир его существования, его образ жизни.

     Вот уже  четыре года Симаков прилаживал Лесю, вернее образ Леси к своему миру. Надо думать, что система его компромиссов далась ему нелегко. У него не было  такого количества времени и сил, чтобы вписывать заново в свою жизнь другую женщину, других детей.

   Именно об этом думал он, лежа на бабушкиной скрипучей кровати. Кстати, и кровать эту он не собирался выбрасывать, потому  что была она частичкой его мира, его души. Именно на этих двух квадратных метрах своей крепости он принимал самые важные решения, здесь переживал свои неудачи и обиды. Именно на эту кровать он положил Саньку после роддома, именно здесь Леся стала его  … любовницей.

    Конечно, он никогда не произносил этого слова, но вкладывал именно этот смысл в свои отношения с Лесей – женщина, которую люблю.
    Если кратко сформулировать разрозненные, аморфные мысли господина Симакова, то получилась бы несусветная чушь, в моем понимании, конечно: « Я хочу, чтобы Леся стала моей женой, но не могу сделать ей предложение. Я чувствую, что именно она – моя женщина, но проклятое кольцо говорит – ищи – это не может быть она!!!»


                Проклятье родового кольца.

         Вся бабушкина родня не зря переживала о том наследстве, которое у бабы Тони якобы было, да куда-то сплыло, причем бесследно. Следов немыслимого богатства никто за целую жизнь не обнаружил, но слухи и сплетни передавались из поколения в поколение по всем канонам фольклорного жанра. Менялись имена, фамилии, количество драгоценностей, но оставалась уверенность – оно было – богатство и проклятие рода. Да бог с ним, с этим богатством, два века назад этими сказками тешились на ночь неграмотные крестьяне да дворовые заводчика Кулакова.
       Что тут правда, что ложь, теперь не отличишь. Помните сказки Павла Бажова? Так вот данная история и эти уральские сказы имеют, по всей видимости, одни корни – сочинялись в одном месте.

         Баба Тоня рассказывала Сереже эту сказку многократно, каждый раз изменяя или добавляя незначительные с точки зрения старушки детали. Эти детали сути истории не меняли и потому воспринимались, как уточнения и дополнения. А история выглядела так:

   « Встретился однажды молодой барин – сын заводчика в лесочке возле выработки заводскую девушку. Глазищи у девчонки зеленющие, коса чернющая, да длиннющая, а язычок острее бритвы. Знай девка с кем дело имеет – язык бы не распускала. Да и то, как угадаешь, если парень одет, как свои, заводские, да и росточком не вышел, словно карликовое деревце, выросшее на Севере. Вот за этот рост и зацепилась Пелагея языком-то.

    Раз за разом встречались молодые в этом самом лесочке, а о женитьбе парень и не заговаривает. А Поля уже в тяжести, родители спознали, да за голову схватились – Иван-то сыном заводчика оказался. Поплакали родители, попричитали, а жаловаться не стали – куда крепостным с хозяином тягаться.
    А хозяин сам заявился в избу к родителям девки.
- Показывайте свою охальницу! – только и сказал.
-
Осмотрел Пелагею со всех сторон, как скотину на базаре, и уехал. Через два месяца Поля родила мальчика – копию с себя сняла. А еще через неделю хозяин заслал сватов. Сваты приехали тихие, сватали по всем слободским правилам, а за наследника Кулаков выкуп прислал – вольную на всех членов семьи Пелагеи.

     Через неделю молодых обвенчали, и сгинула Поля из слободы надолго – отослал их родитель на рудник хозяевами. Уже много лет спустя мужик один, бывавший в тех краях, рассказывал, что рудником от имени мужа управляла Пелагея, оказался Иван негодным к делам, умишком тронутый, оттого, наверное, и шлялся он по тому лесочку, где Полю встретил, не у дел был.

     Так вот,  к слову, чем умок Вани был поврежден: искал он россыпи камней драгоценных, часто находил, везло ему в этом деле. А вот дальше происходило нечто необычное – камни из дома исчезали сами по себе, а через полгода в сейфе у Вани находили нездешней работы изделия – перстни и кольца, броши и подвески.
     Он отдавал все Пелагее и требовал продать это за границей, но под страхом смерти не разрешал эти вещи мерить или оставлять себе. А побрякушки были изумительные, и в доме росли четыре дочери. Пелагея и скажи об этом мужу:

- Что ж Вы, Иван Николаевич, не хотите дочерям своим такие прекрасные вещи на память оставить?
- Всему свой черед, - глупо улыбаясь, отвечал супруг, - Если оставишь хоть одну меленькую штучку - проклятье падет на наш род! Не смей, никогда не смей! При мне не смей, и меня не будет – не смей! С нас и денег довольно!
- Да с кем ты связался, Иван?! – Пелагея позеленела.
-
Иван промолчал, а Пелагея решила, что у мужа какие-то дела с самой Хозяйкой! Наказ мужа она выполнила честно. Тем более что перед смертью отдал он ей колечко с камнем топазом цвета бирюзы и сказал:
- Когда сын жениться надумает, призови невесту и надень ей кольцо на палец, коль в пору будет – его судьба, а коль нет – пусть ищет дальше. А там старшему сыну передаст. Да смотри, кольцо дорогое, дороже не бывает, сильное кольцо, заветное!
- А если в роду сыновей не будет? – Пелагея растерялась.
- Будут! Не будет родных, приемного возьмите».
-
В этом месте сказа Сережа спросил:
- Баб, а какое проклятие, раз Поля все сделала правильно?
- Тороплив ты больно, дослушай  сначала! – засмеялась баба Тоня.
« А проклятие кольца спознали его потомки во втором колене – не каждой девушке кольцо то подходило – да и то, на их богатство многие позариться хотели, были родители, что дочерей своих навяливали, да на шею вешали. А матери в семье говаривали – проклятье на нашем роду, не каждая вынесет такой груз, многие и отставали. Так вот последний раз колечко видели почитай годков шестьдесят назад»

- Бабуля, а ты сама его видела? – у Сережи загорались глаза.
- Видела. Резное оно и тяжелое. На большую крупную женщину.
- Вот бы поглядеть!!! – восклицал семнадцатилетний Серега.
- Не дай бог! – думала баба Тоня. - Не хочу, чтобы ты стал рабом этого кольца и сломал свою жизнь.
-
     Помните, в «Волшебной лампе Алладина»  был раб лампы – джин, вынужденный служить тому, кто его вызовет из лампы.
     Когда я была маленькой, то всегда завидовала этому джину – сидит в лампе, все может,  только и работы, что выполнять желания. А  выполнять желания, как дарить подарки – если тебе позволяют средства, то исполнить чужое желание – это очень приятно. Значительно позже я удивлялась, насколько я была глупой. Это же трагедия – быть несвободным и выполнять чужие желания. С тех далеких пор я смотрю эту киноленту с изрядной долей сострадания.

      Так вот Сережа сам загнал себя в рабы волшебной вещи – не лампы – кольца. А кольцо с точки зрения изотерики – вещь далеко не однозначная, олицетворяющее бесконечность повторностей жизни. Конечно, умные ученые утверждают, что жизнь развивается по спирали, каждый новый виток это немного другая жизнь. А все же что-то есть притягательное в этой теории кольца – уж очень похожи этапы эволюции, стадии развития планеты, принципы формирования исторических пластов.

      Сергей лежал на бабушкиной кровати и сжимал в ладони ее кольцо. Баба Тоня отдала его внуку за три года до смерти, когда у Сережи наметился более или мене серьезный роман.
      В то лето  Сережа витал в облаках, был настроен романтически и по просьбе бабушки привел Наташу в дом. Ужин прошел замечательно, только вечером бабушка категорически запретила внуку встречаться с девушкой.

     В ту ночь Сережа впервые про себя назвал бабку ведьмой, но через месяц убедился, что бабушка была права – Наташа поссорилась с молодым человеком и решила тому отомстить. Баба Тоня заметила постороннего парня, появившегося во дворе сразу после того, как Сережа начал встречаться с Наташей, поговорила с ним, когда Сергей пошел провожать девушку.
      Оказалось, что день свадьбы у Наташи и Николая был назначен, да не сошлись молодые на  стоимости обручальных колец и еще какой-то ерунде. Так что Сережа был просто козлом отпущения капризной девчонки.   Бабушка успокаивала внука: «Все равно она – не твоя судьба. Пальчики у нее тоненькие, а колечко на полную руку, на крупную женщину!»

      Вот и сейчас Сергей Николаевич не спит, думает, думает, думает. Он не решается отказаться от бабушкиного подарка, это бы означало, что он предал память бабы Тони и всех ее предков, но он не может отказаться и от Леси, потому что чувствует пустоту в душе, когда ее нет рядом. А есть еще и Саша с Ангелиной – этим тоже нужна семья и мать с отцом.

    Сергей Николаевич встает и уходит в морозную ночь. Снег хрустит под ногами, как осенний тонкий лед на лужах под каблуками прохожих. Этот мерный звук успокаивает мужчину и вселяет в него уверенность в правильности выбранного решения.
    Он неслышно пробрался в спальню, холодный и взбудораженный стал целовать ее шею, грудь, живот. Она одурела от его напора и не сопротивлялась, когда он овладел ею.
- Шоколадка моя! – шептал Сережа.
-
Леська сегодня была скупа на слова, только ее длинные пальцы нежно гладили его спину, ягодицы, потом стремительно перенеслись на шею и окончательно запутались в волосах, когда судорога одновременного оргазма сотрясла их тела.
- Я думала, что ты не придешь! – прошептала Леся.
- Я совсем не могу без тебя! Ты выйдешь за меня замуж?
- Давай завтра поговорим. У меня к тебе масса вопросов.

Утром ни тот, ни другой не решались начать разговор. Не хотелось  ломать того мажорного настроя, что дала ночь. Алексия, подстегиваемая скорой разлукой, решилась нарушить перемирие:
- Сегодня ночью я впервые услышала то, что хочет услышать любящая женщина от любимого мужчины. Меня твое предложение напугало. Ты сам мне говорил, что я не твоя суженая и узами брака ты сочетаешься только с той, что предназначена тебе свыше. Прости за такой высокопарный слог, я просто тебя цитирую. Слова были не обыденные, вот и запомнила!
-
- И что же ты хочешь спросить, я не совсем понял?
- Почему столько лет я была не твоей избранницей, а теперь ты предлагаешь стать твоей женой вполне официально? Что произошло позавчера? Может, объяснишь? – Леся говорила довольно громко.
- Я боюсь, что ты не поймешь, всегда боялся, что не поймешь, да еще и осудишь!
- Говори, я попытаюсь понять, - вполне миролюбиво проговорила Леся.
-
Сергей Николаевич выложил на стол массивное золотое кольцо. Вопреки ожиданиям Леся на него едва взглянула и вопросительно посмотрела на Сергея – и что дальше?
- Этому кольцу лет двести, оно с Урала, передается по материнской линии. Бабуля нарушила традицию – не отдала кольцо моей матери, сказала, что времена другие и фамильной драгоценности быстро определят цену. А сила этого кольца не в граммах и каратах, а в определении судьбы.
-
- И как оно действует? – Леся внимательно рассматривала раритет, но руками не трогала.
- Только та женщина, которой подойдет кольцо, должна стать моей избранницей! – торжественно произнес Симаков.
- И ты веришь в эту чушь? – Алексия была изумлена.
- Всегда верил, – Сергей Николаевич опустил голову.
- Значит именно поэтому я – не твоя судьба? И без примерки видно, что сделано оно на слона! – обидно, черт подери, что такая глупая железяка столько лет портит ее жизнь.
Ребятня опять что-то не поделила, и разговор пришлось отложить. Леся свела воедино все свои отрывочные мысли по этому вопросу, получалась полная ерунда.

    Недавно я влюбилась. Рассказываю подруге о предмете воздыхания, а она смеется: ты его идеализируешь. Наверное, всем женщинам свойственно это качество – облагораживать неблагородное, украшать некрасивое. Вот и Леся вообразила, какие душевные муки перенес Сережа, когда разрывался между своей любовью и тем, что предначертано фамильным раритетом. Вот и нашлось объяснение перепадам в его отношении  – то прижмет, то гонит от себя. Бедный, бедный, бедный Симаков!!!

       Поздним вечером Леся позвала Сережу погулять. Дети спали. Родители смотрели на звезды и тихо разговаривали в небольшом заснеженном дворике.
- Ты не счастлив с нами? Тебе плохо? Ты думаешь, что существует женщина, с которой тебе будет еще лучше? – Леся засыпала мужчину вопросами.
- Я боюсь тебя потерять, мне никогда не было так хорошо, как с тобой.
- Почему ты так долго не хотел меня? – давно этот вопрос донимал женщину.
- Я тебя? Знала бы, чего мне стоило находиться возле тебя! Особенно трудно было там, в этом спортзале, когда под моими руками твоя теплая кожа, и твои губки рядом – рядом. Я боялся, что ты заметишь.
- А я тебе поверила и спала, как убитая, но точно помню, что ты меня целовал. Вот так, – Леся потянулась и чмокнула Сережу в щеку. Он хохотнул  и поймал ее губы.
-
Они долго стояли, переполненные счастьем или, как говорят медики, одновременным выбросом гормона эндорфина. Сергей Николаевич был готов стоять так сколько угодно долго, настолько необычно и приятно было ощущать себя полностью и безоговорочно счастливым, но где-то в глубине его мозга  саднила царапина, и он спросил:
- Леся, а почему ты оставила ребенка? Ведь после того, что я сделал с тобой – это было … нелогично. Я даже и предположить не мог, что ты передумала! – Сергей и сейчас чувствовал себя виноватым.
- Я не передумала, просто доктор сказал, что у меня не должно было быть детей, и девочка – это просто чудо, ошибка природы. Я испугалась, что лишаю тебя единственного ребенка. А когда увидела, что за эти три дня ты завел подружку, и она даже привезла свои вещи…, – голос женщины дрогнул.
- Шубу я тебе купил, и платья тоже. Знаешь, твой кавалер пробудил во мне совесть.
-
- Сережа, а ты бы не мог оставить кольцо – пусть будет. Как семейная реликвия, но не больше того. Ведь так не должно быть, чтобы судьба зависела от какого-то кусочка металла. Может  Ангелина выдастся крупной, в тебя, и ей это колечко подойдет, или Сашина жена будет крупной дамой…
- Да я это уже ночью решил – пусть простит меня баба Тоня – но я свою семью не променяю и на пять заветных колец, и так был дураком,  и столько времени потерял.

               

                И все было хорошо.
    И все было хорошо целых двенадцать лет.   Пословица говорит:  « От добра добра не ищут».   Ищут, еще как ищут.     К хорошему быстро привыкают и уже не особенно дорожат достигнутым.

    Симаковы все эти годы жили в квартире бабы Тони. Дети учились, хорошо учились. Саша на следующий год должен был закончить школу и сейчас поступил на подготовительные курсы по физике и математике. Ангелина училась в специальной школе с немецким уклоном. Леся работала в вечерней школе, хозяин – врачом в нейрохирургии. Все обыденно, все просто, все благополучно.

     Было лето, золотое лето. В этом году впервые семья не поехала на море – Сергей Николаевич сказал, что средств недостаточно. Да и то, последние два или три месяца был он хмур и раздражителен. К слову сказать, и Алексия чаще всего молчала, тоже, видимо были какие-то неприятности, а может, недомогала.

     И вот он наступил, «черный четверг», когда мир этой семьи лопнул, как мыльный пузырь. Это была катастрофа немыслимого масштаба, катастрофа для всех, в том числе и для Сергея Николаевича.

     Он не умел обманывать и не мог позволить себе жить на два дома. Ему казалось, что такая правда-матка гораздо лучше, чем выяснение отношений. А правда выглядела так:
- Леся, я ухожу к другой женщине. Она молоденькая, и она беременна от меня, скоро родит. Я не могу ее бросить. Наши дети уже выросли, я буду помогать им безоговорочно!
-
Вы не были на Таити? Ой, да о чем я?
    Вам не доводилось бывать в таких ситуациях? Вам говорили, что вы уже ничего не значите для любимого человека? Что нашлась другая, милее и лучше Вас? И вопрос о Вашей жизни и о Вашем существовании вообще не стоит на повестке дня? Вы – пустое место, отработанный материал, пройденный эпизод!

    В голове Леси пусто и гулко звучат его слова. Как же так, ведь только сегодня утром он целовал и любил ее. Ей кажется, что она и сейчас чувствует его горячие губы на шее и возле уха. Чисто инстинктивно она вытирает следы этих утренних поцелуев.
- Иди, только никогда не приходи к нам, по крайней мере, в мое присутствие! А с детьми договаривайся сам. Вещички собрать?
- Я собрал.
Вот, собственно и все объяснение. Согласитесь, не густо. Все остальное Леся додумала сама: раз скоро рожать, то история тянется почти год. А раз за год не передумал, то и просить о чем-то бесполезно.

     Симаков вышел из дома, счастливый оттого, что удалось избежать скандала. Именно это беспокоило его целых два месяца, именно упреков и оправданий боялся. Как он только не муссировал ситуацию, все равно выходило, что он сволочь и целый год обманывал жену с молодой женщиной. Кто поверит, что встреча была разовой, а дальше – только разговоры и угрозы новой родни. Он бы в такой ситуации   не поверил….

     Чтобы не думать о Сереже, Леся загрузила себя работой по самую макушку. Ребята ее понимали, и домашние дела разделили по честному. Оба видели, что маме нездоровиться и старались помочь чем могли, и только тогда, когда живот стал откровенно заметен, Александр спросил:
- Мама, он же тебя предал! Зачем ты оставила его ребенка?
- Это мой ребенок, его предал отец, его не должна предать мать. Я прошу ничего не говорить отцу при встрече!
- Мы отказались с ним встречаться! Алименты он будет присылать по почте! – Санька говорил с напором, даже с ненавистью.
- А в чем дело? Что случилось? – два раза Сережа навещал детей дома, ребята были рады. – Он вас чем-то обидел?
- Я видел его во дворе с этой «коровой»! – выдохнул Сашка.
- Почему «коровой»? – Леся рассмеялась.
- Знаешь, она ростом с ним почти одинаковая и толстая, а пальцы, как сардельки, и на каждом золотой перстень!
- Вот она – женщина – судьба! – подумала про себя Леся.
Она кинулась к сейфу – фамильное кольцо рода Симаковых было на месте.

     Беременность протекала тяжело, и Леся трижды лежала на сохранении. Вот тут и нарисовался господин доктор Симаков Николай Николаевич.  Годы потрепали Николеньку основательно. Тридцатипятилетний Коля выглядел на все сорок пять, на висках пробилась седина, не думаю, что он пережитого, полагаю, от выпитого.

     К Лесе доктор Симаков проявил необычайное внимание и море такта – ни намеков на прошлое, не расспросов о настоящем. Через десять дней, углядев, что к снохе приходят только дети, спросил:
- А Серега где? Опять одни ребятишки пришли!
- Мы с твоим братом в разводе! – Леся не врала, Симаков подал на развод сразу же.
- Вот как, а я не знал!
- И сейчас забудь! И ребенок это не Симакова, так что языком мамочке не щелкай!
- А ты как догадалась, что я с мамочкой живу?
- А кому ты еще нужен? – Леся делала все, чтобы отделаться от назойливого деверя.
- Ты одна и я один. Вместе нас двое! – ерничал Симаков.
- А после Сереги ты мне не нужен! – Николай отметил, что такая Леська ему нравится больше.
- Неужто так хорош? – напрягся Николай.
- Изумителен! – выдохнула Леська.
- И чего же твой изумительный от тебя смылся? - очень хотелось увидеть Леськино лицо в этот момент.
- Да просто я не такая изумительная, есть лучше! - на лице никаких эмоций, кроме иронии.
- Так ты бы рассмотрела мои предложения или надеешься, что Серега вернется? – уже вполне серьезно сказал Николай.
- Ты – не вариант! – Леська смеется.
- Вариант я или нет, а роды принимать я у тебя буду! – с этим Симаков вышел из палаты.
- Смотри, я рожать в Новый год собираюсь! – крикнула ему вслед Леся.
-
                Ах, этот милый Новый год.

У каждого человека свои ориентиры в пространстве и времени. Мой сын, работая водителем-экспедитором на хлебовозке, знал город исключительно по киоскам, продающим хлеб. Моя подруга – по детским садам – она работала инспектором районо по дошкольным учреждениям. Можно приводить множество примеров восприятия пространства людьми.
     Тоже самое и со временем. Я, например воспринимаю календарь в виде циферблата, только времена года и месяцы обозначены против часовой стрелки. То ли я видела такое изображение где-то и когда-то, то ли само нарисовалось. Мне кажется, что так было всегда. А моя подруга, если ей надо посчитать, какой-то день, закрывает глаза и видит маленький календарик.

      Все люди всю свою жизнь делят на определенные отрезки – выставляя какое-то событие,  как точку отсчета. Например, это было еще до рождения младшей дочери.
     Часто эти отправные точки совпадают с какими-то общепринятыми точками, например, с Новым годом. Это для нас Новый год – просто праздник, но изотерики  читают гораздо глубже:
    Новогодье – это конец старого и начало нового года. По древним колдовским поверьям, это время имело «срединную природу», то есть находилось на границе двух времен. Именно в таких местах в определенное время переставали действовать законы времени и наружу вырывались духи иных миров.
       Не будем предаваться средневековому мракобесию, но и поныне от Новогоднего праздника люди ждут чудес и необыкновенных подарков. И не только дети….

      Сергей Николаевич сидит за столом в родительской квартире. Он пришел поздравить маму и отца с праздником и поговорить о важных вещах, но разговор не ладится. У родителей расстроенные и усталые лица, то ли вспомнили молодость и встречали Новый год до самого утра, то ли нездоровится.

    В коридоре зазвонил телефон, оба ожили и разом кинулись к аппарату. Произошел странный разговор, мать прослезившись, повторяла: «Ну, слава богу! Слава богу!». Отец был немного сдержаннее. Как-то странно взглянув на старшего сына, произнес:
 « Родила, наконец, вторые сутки мучается. Внук у нас, Ванечка!»

- Кстати, о внуках! Когда с моей дочерью знакомиться думаете? Может, мы в рождество придем с Настей? – голос неуверенный, словно его приневолили так сказать.
- В рождество мы с Ванечкой пойдем знакомиться! – Симаков и не сомневался, что дети Кольки для родителей ближе.
-
     Мать стала собирать на стол, возбужденно говорила и говорила, что-то о Коленьке, о его золотых руках, о благородной миссии, о чем-то еще. В дверь позвонили, через минуту вбежал взбудораженный Колька, скомандовал матери: «Ложку!» Он стал жадно есть, перемежая чавканье быстрым речитативом:

- Умирать вздумала, еще чего не хватало! У меня роженицы не умирают! Мам, мне быстро надо, слабенькая совсем, а пацан крупный, раскормила, мать ее. Знаешь, я побуду там еще немного, а ты мне белье собери, я в душе помоюсь. И карамели брось. Ей полезно.
- Может,  поспишь? – мать взволнована. - Вторые сутки доходят!
- Там посплю! А ты чего пришел? По делу? Или просто поздравить! Мои поздравления!
-
Через несколько минут Кольку как корова языком слизнула – растворился в белой метели за окном.
- Никогда бы не подумал, что Колька так болеет за работу.  Он у жены роды принимал?
- У бывшей. У твоей бывшей. Леся родила сына, – отец видимо хотел посмотреть на произведенный эффект
-
     Сергей Николаевич резко поднялся, не сказав ни слова, ушел в ту же снежную пургу. У него пропало всякое желание дожидаться приглашения на рождество для своей Насти. Его мутило от мысли, что он даже не знал о том, что бросает беременную жену.

      А ведь выглядело все благородно. Молодая девушка, с которой он переспал попьяни, забеременела и требовала его помощи. И он ушел от устроенного скучного быта в новое и неизведанное, рассчитывая на новые ощущения и новые отношения.

      А теперь он сомневается, что его прошлое было таким скучным и неинтересным, оно, это прошлое,  стало навязчивой идеей, возможно потому, что его бывшие родные люди вышвырнули его из этого прошлого без права на возврат, встречи и разговоры. Он для них – живой мертвец. Даже о рождении сына он узнал случайно…

       А Колька? Что он крутится около Леси? Неужели Алексия решила с ним сойтись? Он и в самом деле переживает, заботится, уже третьи сутки сидит у ее кровати….
      С какой стати родители переживают за нелюбимую сноху? Мать видимо ночь не спала, да и отец уставший и измотанный….

      Настя ведет себя очень странно. В саму Новогоднюю ночь ушла на несколько минут поздравить подружку и вернулась через два часа совершенно пьяная. Встречал Новый год с тещей. Сегодня ушел к матери, а Настя еще спала…

      Ноги сами принесли к своей бывшей квартире. На звонок открыла Ангелина.
- А мамы дома нет! Она уехала! – скороговоркой выпалила девочка.
- Не велела мне говорить, что беременная? У вас брат родился.
- Мы знаем, дядя Коля звонил. Вы пройдете? – как у чужого спросила дочка.
- А Саша где? – Симаков подозревал, что сын не хочет с ним встречаться и сидит в спальне.
- Он к маме поехал. А Вы по делу? – мамин характер, не поймешь, как себя с ней вести.
- Ангелина, я пришел с тобой поговорить, если надо, я помогу приготовить квартиру к маминому приходу, – попытался хоть как-то обосновать свой приход отец.
- Спасибо, мы сами! – ответила малолетняя «Маргарет Тетчер».

Еще два месяца Сергей Николаевич безуспешно пытался наладить дружеские отношения с бывшей семьей. Он все кивал в сторону Запада, ведь там люди сохраняют видимость хороших отношений и после развода, общаются, воспитывают детей. Ну почему у него ничего не получается?

     Раздрай в душе отразился на его отношениях и в новой семье. Настюша, такая спокойная и милая, начала скандалить на счет суммы алиментов, которые выплачивает Симаков бывшей жене. Ей казалось, что рождение Ванюшки никак не должно было отразиться на ее собственном бюджете. Симаков так не считал, и Настя, не говоря ни слова мужу, подала в суд на выплату алиментов собственной дочери.

     Из зала суда супруги вышли порознь. Сергей Николаевич впервые ночевал на работе. Он не спал большую половину ночи – перед глазами стояло перекошенное от злобы лицо Насти и те слова, что она говорила о нем. Он понимал, что так надо, что это только для того, чтобы «выбить» алименты на дочку, но не понимал, почему из него надо эти алименты выбивать. Он почти все деньги отдавал жене.

      Сегодня ночью он впервые понял, что он совсем ничего не чувствует к этой молодой и симпатичной женщине, ничего кроме обязательств по отношению к дочери. Он проклял тот вечер, когда пошел к Петровичу на день рождения.

     Пили в сугубо мужской компании до посинения. Утром он проснулся в постели с Настей. Над ними, укоризненно качая головой, стоял Петрович.
- Не думал я, Сережа, что ты вот так отблагодаришь старика за хлеб-соль!
- Да откуда она взялась? – возмутился Сергей.
- Да не сама, поверь, в твою постель прибежала! Снасильничал, видно! Жениться обещал.
Через месяц Петрович объявил Сергею, что Настя беременна. Симаков испугался, предложил устроить на аборт, но родители девушки уперлись – пусть рожает.

         Сергей не решался рассказать Лесе о случившемся, пока Настя не пригрозила, что сама расскажет жене о своем ребенке. Именно тогда Симаков ушел из дома. И понеслась душа в рай. Дородовый, послеродовый, многомесячное воздержание сделала Симакова раздражительным и невнимательным. Привыкший получать сексуальные удовольствия, что называется «полной ложкой», Сергей большие надежды возлагал на первую, по сути, брачную ночь.

    Ночь не удалась, хотя Сергей постарался устроить ее по всем романтическим канонам, как делала Леська – свечи, цветы, шампанское… как, впрочем, и все остальные ночи  – было очевидно, что секс с таким крупным мужчиной девочке в тягость. Это был не классический пример образования сексуальной пары, скорее исключение.

    Совсем недавно смотрела по телевизору беседу с психологом о том, почему старые мужики стараются завести молоденьких любовниц. Я всегда думала, что здесь одна психология – желание казаться молодым и востребованным. Оказалась, здесь почти одна физиология, небрежно прикрытая паутинкой психологии. Мужчины под сорок и за сорок уже не состоятельны, как мужчины и не удовлетворяют растущие потребности своих одновозрастных партнерш. А молоденькой дурочке много ли надо – сам факт, что ее … раз в неделю, а остальное можно доплатить деньгами и подарками.

     С Сережей вышла осечка – его организм еще далеко не исчерпал свою силу, а Насте столько было не нужно, да и габариты жениха ее очень напрягали. Вот только возникает закономерный вопрос: а зачем же было ломать его семью, если он такой тебе не особенно нужен? Деньги? Да какие такие  особые деньги получает доктор Симаков? Может, просто хотелось, чтобы люди видели, что она замужем? Опять эта маниакальная зависимость от людского мнения!

     Как бы там ни было Сергей Николаевич и Настя мучились друг возле друга, даже не пытаясь создать что-то наподобие семьи. Клубок проблем разрастался, запутывался, противоречия усугублялись. Четверо взрослых людей – Настя с Сергеем и теща с тестем стояли возле этого клубка, каждый держал с напряжением за свой конец и не желал отпустить его , чтобы хоть как-то распутать все эти проблемы. В народе говорят: «Если не можешь разрешить проблему – отпусти ее на свободу, и жизнь сама разрулит ситуацию»

    В начале июля произошло два события, разрубивших этот узел, как скальпель хирурга – раз и готово!
    Первого июля на пороге дома Петровича появился мужчина – старики только охнули – гость был нежелательный. Его постарались спровадить, но не удалось. Совсем некстати с работы пришел Симаков и остолбенел: совершенно чужой парень тискал его дочку, целовал и никто из Петровых не возражал.

    Сергей Николаевич вышел из квартиры и, совершенно ничего не соображая, побрел вдоль аллеи. Его никто не догонял, не успокаивал, никто ничего не собирался объяснять. О чем он думал? Да ни о чем! Он понимал, что его обманули, предали, а еще он чувствовал, что это наказание за то, что он сделал тогда с Лесей. А ведь он, наивный, полагал, что за давностью лет его вина ему простилась!
      Один умный мужик говорил: за все будете отвечать – и за хорошее, и за плохое. Жаль, что понимание этого приходит очень поздно, иногда слишком поздно, когда исправить что-либо нет ни сил, ни времени, - остается только молиться.

      Визг тормозов, вспышка чего-то яркого, горячей волной разлившееся от сердца тепло – и темнота.

      Вы бывали в наших отечественных больницах? Что, уже спрашивала? Да, Бог ты мой, я же не об этом! Господа врачи, Вы бывали пациентами собственных больниц? Вам приходилось быть в шкуре того несчастного больного, которого вы лечите?

     Симаков Сергей Николаевич поступил в родную Первую с сочетанной травмой костей черепа и позвоночника.  Две операции и несколько дней в реанимации заставили его родных поволноваться. И только тогда, когда врачи объявили, что черепно-мозговая травма не очень серьезная, Леся немного успокоилась.

   Возле брата дежурил Николай, а когда тот был занят на работе, приходила мать. Ни Леся, ни Настя к Симакову не пришли, у каждой была причина и свои претензии. Зато пришел отец Насти. Склонившись над Симаковым, прошептал, словно просил прощение у умирающего:
- Ты прости меня, Сережа, Настя-то не от тебя беременна была. А этого Кота в тюрягу запрятали, вот я и подумал, а что бы мне тебя в зятья….
Тесть помолчал. Потом добавил:
- Настю не вини, молодая еще, чего с нее возьмешь. А этот по досрочному вышел. У нас живет… Ну, я пойду…
-
Сергей не вдумывался в смысл слов Петровича, да и не зачем было напрягаться, он еще тогда все понял, а детали его не интересовали.
     Через месяц Сергея Николаевича перевели в нейрохирургию и стали готовить к повторной операции на позвоночнике.

     Поздно вечером к дремавшему Симакову на постель села женщина. В полусумраке палаты она казалась полупрозрачной – этакое привидение в белой косынке и халате. Сергей замер, в палате – ни звука, словно все спят или вымерли. На ум пришло прочитанное или говоренное бабой Тоней: когда человек умирает, то за ним приходит не тетка с косой, а кто-то из ранее умерших знакомых и любимых людей. Очень было похоже на то.

     Сережа пригляделся – зрение сильно упало после травмы – это была Леська, бледная и поникшая, но живая. Чтобы разогнать все сомнения, он взял ее за руку и прошептал:
- Устала?
- Ты как? – тихо выдавила из себя бывшая жена, словно привели ее сюда насильно.
- Сегодня консилиум был. Хотят оперировать, но гарантии никакой не дают. Говорят, в Германии хорошо такие травмы лечат, но очень дорого.
- Мне Коля уже сказал.
- Ты с ним живешь? – в голосе боль и ревность.
- А ты же сам меня бросил…, впрочем, я по делу, - Леська зажала между своей и его ладонью что-то металлическое.
-
Симаков вздрогнул и напрягся, но руки не отнял. Он почувствовал НЕЧТО.
   Он не знал названия этому, он не понимал механизма этого явления. Он чувствовал себя чем-то вроде глобуса, большого и полупрозрачного, на наружной оболочке которого, как реки, текут меридианы. В этих жилах-реках  течет загадочная энергия. Древние называли ее Прана или Санса, а наши современники, напрочь потерявшие связь с космосом, с Высшим разумом, не имеют понятия о существовании этих космических антенн.

       Весь мир осветился и стал  бледно-розовым, и в розовом мареве ему помстился голос бабы Тони. Разговор был об этом кольце: сила кольца в том, что оно не является физическим мерилом совместимости супругов, а служит катализатором гармонии в браке. Он нашел свою пару, своего донора и спасителя,  и суть не в том, подходит ли по размеру кольцо его хрупкой жене, суть в том, готова ли она пожертвовать своей силой для него, и сможет ли он принять ее силу в том виде, в которой она предложена.

     Симаков распластался по кровати, как тряпка, но на душе его было тепло и спокойно. А Леся, между тем, ему что-то тихо говорила:
- Оценить его они оба не могут, но предлагают свозить его в Москву и там провести экспертизу.
- Извини, я прослушал.
- Я о кольце. Я его показала двум ювелирам, они сказали, что очень дорогое, сумму назвали такую, что хватит на операцию в Германии.
- Я думаю, что сначала мы сделаем операцию здесь, но только дай мне надежду, что мне есть еще для кого жить, иначе ничего не стоит делать!
- Ты думаешь, что это так просто? Когда здоров был – нашел молодую свиристелку, а сейчас к нам хочешь? – Леся выпрямилась.
- Я чувствую, что ты меня еще любишь! – Сережа погладил ее руку.
- Кроме меня есть еще трое детей, старшие на тебя в большой обиде. Вот поправишься, тогда разбираться станем! – в голосе мало надежд на примирение.
-
Леся ушла, оставив шлейф приятного аромата, совершенно незнакомого. В голову пришла мысль, что Коленька – бабский угодник - больно хорошо разбирается в этих парфюмериях. И Сергею сразу захотелось поправиться, чтобы навсегда запретить брату появляться в своем доме.
      И это замечательно, что у человека в жизни появилась конкретная цель, даже если она сформулирована столь коряво и имеет явный негативный подтекст.