Memento mori.
Февральский вечер проявил себя во всю мощь уходящей зимы – метель не утихала, а только все яростнее продолжала стучать в окно. Я только закончила затянутые умствования в одной из глав дипломной работы – материала по моей теме не так много, приходится размазывать и обильно, но красиво лить воду. Некоторые наши преподаватели абсолютно правы: экскурсоведение – это не наука. Я сохранила и закрыла надоевший «вордовский» файл и позволила себе часок-другой зависания в одной из социальных Интернет-сетей.
Мне пришло «письмо» от знакомой Маши – она такая же мученица науки, как и я – пишет многострадальную дипломную работу. Только она учится на музееведа на платном отделении родного ГУКИ. Тема у нее любопытная, что-то вроде «музейной атрибуции фотодокументов конца XIX века.
Я открыла письмо – синяя ссылка и подпись: «Посмотри, это просто ужасно». Я берегу свои нервы, особенно в год окончания вуза, но любопытство было сильнее всех предосторожностей. Метель за окном служила прекрасным аккомпанементом для какого-нибудь готического романа. Открылась синяя ссылка и моему взору предстала небольшая старинная черно-белая, с бурым оттенком, фотография примерно 90-х годов позапрошлого столетия: сидящая молодая женщина с младенцем на руках. Ничем особенным, на первый взгляд, эта фотография не выделялась, разве что позы были неестественными, кукольными. Но для того времени театральные позы перед объективом были обычным явлением. Ничего ужасного я не обнаружила, о чем и написала Маше в ответ. Через пару мгновений она ответила: «Посмотри внимательнее, мороз по коже проберет!».
Я посмотрела еще раз на фотографию – осенило! Конечно, бедная мать держала на руках умершего младенца, которого уже успели обрядить в кружевное одеяние. Он был совсем крохотным, как кукла. Но на меня это не произвело сильного впечатления: в XIX веке детская смертность была обыденным явлением, особенно среди средних и низших слоев населения (а женщина, судя по скромному темному платью, была не из зажиточных). К огорчению своей коллеги я снова не выразила бурных эмоций.
Но Маша не сдавалась, она упорно продолжала меня атаковать и с третьей попытки она заставила мое сердце оцепенеть от смешения ужаса и слегка нездорового любопытства. Я внимательно присмотрелась ко всем деталям фотографии на экране. Увидела! Женщина сидела в очень расслабленной позе, в лице нельзя уловить ни одной эмоции – ни горя, ни отчаяния, ни грусти по умершему ребенку. Глаза были прикрыты… Да! И она тоже! Она тоже мертва! Это был настоящий эмоциональный шок.
Мне известно, что традиция фотографировать усопших существует уже давно, но чтобы их фотографировали в позе и одежде живых людей – это, на мой взгляд, было чем-то диким, антирелигиозным, даже кощунственным. К чему устраивать этот жестокий маскарад?
Сразу вспомнился довольно известный арт-хаузный фильм с очаровательной Николь К. в главной роли. Ее героиня находит в бесконечных чуланах старинного особняка солидный фотоальбом антрацитово-черным переплетом. И там фотографии – дети, некоторые еще младенцы, взрослые… Живые и мертвые рядом. И даже семейный портрет – все с закрытыми глазами – мать, отец, двое детей. Во время эпидемии они умерли почти мгновенно. Сначала я думала, что это лишь фантазия режиссера мистического триллера. Но это не вымысел, а настоящая история.
Весь вечер я находилась в легком трансе, пропал элементарный аппетит. Маша решила меня добить, но она не хотела сделать мне неприятно. Несмотря на эмоции, мой разум уже встал в научно-исследовательскую позицию. Эти фотографии – бесспорное явление культуры и одно из направлений (не рискну сказать «стилей») фотоискусства, так называемые фотографии “post mortem”. Подруга мне написала еще несколько ссылок – на русскоязычные и английские сайты. Материалов по этой теме мало, в основном иностранные источники. О, что я прочла и увидела в электронных статьях, меня мало успокоило, меня поразило еще больше. Там было много фотографий. Очень много детей. Некоторых не отличить от живых. Одни мирно «спят», другие сидят с родителями, третьи с игрушками. Даже мрачная фантазия Эдгара По не смогла придумать подобного. Мертвые в образе живых – чудовищная фантасмагория.
Но оставим эмоции, и рассмотрим фотографии как явление культуры. “Post mortem” появились еще на заре фотоискусства, когда оно было не менее дорого, чем услуги живописца. Это сегодня можно, благодаря современным технологиям, фотографировать кого угодно везде и всюду. Но в XIX веке было все иначе. К приходу фотографа заранее готовились – убирали дом, надевали лучшие платья и костюмы. Это требовало внушительных расходов, особенно для не богатых семей. Потратиться на услуги фотографа могли только по важным событиям, в том числе и на похоронах. Часто случалось, что родители не успевали сделать заветную фотографию ребенка при жизни, поэтому делали “post mortem”, чтобы навсегда сохранить память о безвременно ушедших. Тогда еще бытовало суеверие, что если сфотографировать умершего, то его душа останется жить в фотографии. Странное сочетание технологического прогресса и языческих традиций из глубокой древности, противоречащих христианской морали. Зачем удерживать душу в кусочке бумаги, если ей уготовано Царствие Небесное?
Хочу отметить, подобные «фотосессии со смертью» били широко распространены в Англии и США. В континентальной Европе все еще были сильны христианские традиции, несмотря на бурное цветение материалистических теорий, не говоря уже о православной России, где подобное издевательство над телом было кощунством.
В викторианской Англии это была дань традиции. Когда у королевы скончался ее драгоценный супруг Альберт, при дворе негласно возник своеобразный «культ мертвых». Безутешная «старая добрая Викки» велела облачиться всем придворным в траур. Королева Виктория не снимала черного крепа до конца своих дней. Подобный «культ мертвых», сентиментальная меланхолия по покинувшим этот мир распространялась на простых людей. Хотя среди английского establishment’а мы, чаще всего, слава Богу, видим живых людей. А траурные альбомы встречаются как раз среди небогатого населения.
В США “post mortem” делались с оглядкой на королевство и из-за врожденной страсти ко всему необычному и душещипательному. Традиция продолжалась довольно долго, даже сейчас ее можно встретить в восточноевропейской глубинке. В России такая традиция появилась, не трудно догадаться, после 1917 года, когда Бога капитально отменили одним росчерком пера. Сюда же можно присовокупить и пресловутую историю с мавзолеем Ленина, где бывший вождь лежит «живее всех живых».
Но вернемся в век девятнадцатый. Тогда при гробовых конторах и похоронных бюро существовала должность специального фотографа. Если он мог запечатлеть на дагерротипе усопшего «как живого», то это был высший пилотаж мастерства и за такие «процедуры» платили не малые суммы. Трудно сегодня представить такую профессию, хотя ко всему можно привыкнуть и относится равнодушно. Грешно говорить, что такие семейные портреты с закрытыми глазами были «шиком» и данью моде. Но привозил же Петр Великий заспиртованных уродцев для публичного осмотра в Кунсткамере. Возможно, и тогда отношение к фотографиям “post mortem” было как к the curiosities. Сегодня такие старинные фотографии служат предметом частного коллекционирования, их продают на закрытых аукционах.
После просмотренного и увиденного во мне, как никогда, проснулась жажда жизни, но при этом в душе оставался странный, неприятный осадок. Меня сильно поразили открытые глаза мертвых (веки чем-то связывали или ставили подпорки), а иногда их дорисовывали прямо на дагерротипах или готовых фотографиях. Эти искусственные глаза производят ужасное впечатление своей кукольностью, нарушением природной гармонии.
Мне запомнились две фотографии, добытые из недр Интернета. Одна из них, если не знать сути дела, производит впечатление милой детской сценки: на диване сидят две белокурые девочки лет пяти-шести. Та, что чуть постарше, нежно приобнимает свою сестру с закрытыми лазами и застывшей загадочной полуулыбкой… Если вглядеться, то видно, как под спину «спящей» девочки подложены толстые фолианты… Чтобы не опрокинулась, не упала – жизнь ее уже покинула. Судя по выражению лица старшей девочки, она еще не до конца осознала уход своей сестренки.
Другая фотография еще сильнее ударяет по нервам. На переднем плане на жестких стульях сидят три девушки в темных платьях – скорее всего, сестры. Сзади крыльцо загородного дома. Две девушки заботливо поддерживают под руки ту, что в центре. У последней вся поза закостенела, стала кукольной. Лицо – как маска со слишком ярким макияжем. Глаза закрыты. Видимо, ее душа блуждает где-то рядом уже несколько дней. Виден резкий контраст между мягкими, плавными жестами живых и каменной неподвижностью мертвой, словно застывшей древнеегипетской статуи…
Я выключила компьютер, читала, но в голове навязчиво вертелись эти страшные фотографии – боялась заснуть. Съела несколько шоколадок. Метель продолжала стучать в окна лоджии. Я решила посмотреть репродукции фотографий коронованных особ и их семей. Сейчас я осознала, что это бред, но тогда мне показалось…
Уснула спокойно, без всяких кошмаров. Утром подумала, как же Маша будет защищать диплом перед высокой комиссией? Ей нужно рассказать, предъявить иллюстрации. Я бы сразу поставил пятерку, лишь бы не видеть всего этого. Но тема действительно любопытная, сложная и не до конца понятная…
2010 г.