Жил-был Емеля, а на последнем этаже – соседка. Она постоянно лицемерила- это чмо- и говорила:
- Диктатором быть хорошо.
Вдруг она услыхала, как отец Емели рассказывал о своей давней подруге, которая поставила ультиматум:
-Женись на мне, или я за другого выйду.
- Выходи за другого,- ответил отец Емели.
Вдруг это чмо с последнего этажа заныло:
- Сын в отца, такие замашки.
Однако эта соседка сама говорила, что диктатором быть хорошо, а тут вдруг, когда отец Емели отказал своей подруге, которая ставила ультиматумы, вдруг это чмо с последнего этажа начала ратовать за другое поведение, не за то, которое предлагало сначала.
И она говорит:
- Все стихи Сергея Есенина хороши!
Это она сказала, когда сказал Емеля, что ему нравятся только дореволюционные стихи Сергея Есенина. Значит, эта соседка и за Бога, который есть в дореволюционных стихах Сергея Есенина, и за Ленина, о котором говорил Сергей Есенин в послереволюционных стихах. То есть, эта соседка и за белых и за красных. Когда же Емеля хотел удалить из друзей одну знакомую, он нажал «Close», так как понял слово как «закрыть», о чём и говорило последнее значение в сноске, хотя там были другие варианты, но Емеля выбрал это слово, подумав, что это глагол «закрыть». Потом, увидев, что там другое слово есть «Unfriend», Емеля выбрал его, так как понял, что в первом варианте «close» означает прилагательное. Однако эта соседка, увидев эти действия Емели, вдруг заныла, мол, то одно, то другое, хотя сама выбирает и белых и красных, лицемерит на каждом шагу.
Потом вдруг это лицемерное чмо вспомнило о давних амурных делах в детстве Емели, о Наташе, которая пожаловалась родителям, что она не хочет, а Емеля её целует. Хотя перед этим в кино вместе ходил Емеля с ней, не против она была вместе пойти посмотреть мультфильм с Емелей, и, когда он гулял возле её дома, она сама его окликнула в окно, поэтому Емеля пришёл к ней в гости, посчитав, какой был этаж и как располагалось окно. Бабушка её о чём-то распрашивала Емелю , и все вместе смотрели телевизор. Вдруг эта соседка с последнего этажа, которая говорила, что диктатором быть хорошо, начала ныть и укорять Емелю, что он поступил как диктатор, а надо совсем по-другому поступать, не как диктатор. Лицемерит эта соседка на каждом шагу: то за диктаторов, то не за диктаторское поведение. Вообще семь пятниц на неделе. И она сама вся в свою мать, которая ноги вытирает об своего мужа и так ему и говорит, что он не мужик. А отец Емели никогда не поднял руку на жену и не говорил ей никогда, что она не женщина, и всю тяжёлую работу на даче по вскапыванию грядок делал сам. С детьми был суров. Вообще такой расхлябанности в поведении детей по отношению к соседям отец Емели не допускал, как этот «отец» семейства на последнем этаже, тряпка, у которого дети живут сами по себе. Не удивительно, что жена вытирает ноги об него и такая же дочь, которая лезет первая обзываться, а потом, получив за это ноет:"Девочек бить нельзя!" Это удивительно, какое чмо на двенадцатом: берёт пример со своей матери, вытирающей ноги об мужа, подстраивает подлости и гадости, как Милвертон, при этом твердит о Боге, хочет остаться безнаказанным, ведёт себя как последнее чмо, а от мужчин требует рыцарского поведения.
Эта соседка с последнего этажа сочетает веру в Бога с ублюдочной уголовной моралью, которая клеймит "лохами" других, что эта соседка с последнего этажа и делала и обзывала Емелю, когда Емеля слушал радио. А потом, когда Емеля начал обзывать её в ответ, она вдруг прикинулась невинной овцой и подговорила родственников сделать гадость и подлость, на которую способно последнее чмо, о котором говорится в фильме о Шерлоке Холмсе: о Милвертоне. Кстати, это чмо с последнего этажа таким же делом, как Милвертон, и занимается, но совсем не видит этого, потому что в такое зеркальце, как в сказке А.Пушкина, не смотрит. Конечно, и Емеля обзывал так соседей во дворе и полез драться, но, по-крайней мере, не прикрывался Богом. А тут вдруг, с этим случаем с Наташей, это чмо с последнего этажа стало гуманным: она и за диктаторское поведение, и за обзывание других "лохами",
и за веру в Бога. А когда Емеля облицовал плиткой туалет, эта крутизна на последнем этаже сказала:
-Для лохов сойдёт.
-Так, значит, согласно вашей ублюдочной уголовной морали, та Наташа, моя давняя подруга, лох, что ли?-спросил Емеля.- Пускай бы она мне сказала, что не хочет, чтобы я её целовал.
Зато эти "блюстители порядка" на последнем этаже очень любили придраться к тому, что сочиняет Емеля: он написал "Охраняйте границы мечом" в отзыве на стихотворения одного автора, то есть, он подразумевал вот что:"Если бы я писал те стихотворения, я бы для своей страны написал не "Расширяйте границы мечом", как делают диктаторы, а "Охраняйте границы мечом".
Потом, эти "менты и блюстители порядка" на 12-м, которые проповедывали ублюдочную уголовную мораль: если промолчал и не огрызнулся, то лох-вдруг начинали проповедовать совсем другое: Емеля обозвал "засранцем" одного из авторов, а тот промолчал, а эти "блюстители порядка" на 12-м вдруг взяли на себя роль прокуроров и начали судить о песнях Емели вместо того, кого Емеля обозвал "засранцем", хотя раньше говорили, что каждый должен постоять за себя, поэтому тот, кого обозвал Емеля, и должен был огрызнуться, по правилам этих "прокуроров" с 12-го, проповедующих ублюдочную уголовную мораль.
Как-то соседка сказала, что не надо драться, а надо словами разбираться. Однако, когда шёл по телевизору какой-нибудь советский фильм, где драку предотвращал кто-нибудь, эта соседка с последнего начинала вонять:
-Вот, помешал драке!
А когда Емеля обозвал во дворе соседа "козлом" и тот ударил и постоял за себя, это чмо с последнего этажа завыло радостно, как свинья. Хотя потом говорила, когда Емеля читал о Сергее Есенине, мол, она согласна с ним, с Сергеем Есениным:«Да, Гриша, люби и жалей людей - и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников: ты мог и можешь быть любым из них". Однако, когда она получила за обзывание Емели, вдруг она начала утверждать другое, обратное:
-Надо словами разбираться!
Такого лицемерного чмо с двенадцатого этажа ещё свет не видал.