- Так можно сидеть до бесконечности, - я встал, отряхнулся от земли, - вы как хотите, я пошёл.
Наш костёр почти догорел. Все спали, положив под головы рюкзаки. Лишь двое вели тихий разговор, и ещё один человек, сидящий рядом со мной, перебирал струны на гитаре. Он поднял глаза на меня:
- Ну, ты знаешь, куда идти. Там курган, через него, увидишь, тропинка…
- Да, я знаю, конечно, - прервал я его объяснения.
Курган (вернее, мы его называли курган, на самом деле это был обыкновенный природный холм) возвышался невдалеке, и тропинка проходила прямо по его вершине. Солнце уже висело низко над горизонтом. Дневной зной спадал, и идти было легко. Вся окружающая бесконечная степь как будто отдыхала в наступившем безветрии.
Подойдя поближе к холму, я, признаться, был несколько удивлён, увидев, что этот курган-то был гораздо выше, чем то, что мы видели издали. «Да мне и полчаса не хватит, чтоб на него взойти». Тропа, извиваясь, вела вверх. Я начал восхождение. Солнце всё ещё не садилось, такое ощущение, будто время остановлено, и этот вечер будет длиться очень долго. Я поднимался всё выше и выше. Дорожка сужалась и становилась всё более заросшей травой.
Я поднял глаза вверх и с ужасом увидел, что холм превратился уже в довольно приличную гору. С одной стороны я понимал, что до полуночи мне не удастся дойти до вершины, но с другой стороны, солнце как висело, так и висит на том же месте. Наверное, это потому, подумал я, что по мере моего подъёма горизонты расширяются, и солнце не успевает сесть за новые, видимые мной, горизонты.
Тропинка давно потерялась, и растительность вокруг оскудевала. Я шёл, выбирая дорогу наугад, а путь мой становился всё круче. Из-за разрежённого воздуха у меня началась головная боль. Я взглянул вверх и, увидев, что вершина поднялась настолько, что окончательно скрылась в облаках, решил сделать привал.
Выбрав более-менее пологое место, я расположился, достал из рюкзака термос с кофе. Термос был, конечно же, китайского производства; рисунок на нём представлял собой несколько иероглифов, намалёванных на фоне Тибетского нагорья. «Не так важно побывать на вершине Ниш-Йен-Тсеч, как важно само восхождение на эту вершину» - гласил внизу перевод.
«Хм, всё это так, - думал я, наливая себе кофе в кружку (она же крышка от термоса), - но я ведь поднимаюсь не на Сагарматху, не на Фудзияму, и не на эту чёртову Ниш-Йен…, как её там. Я взбираюсь на какой-то ничтожный курган, который я, в принципе, мог бы запросто обойти. И то, что гора растёт с каждым моим шагом, не подлость ли по отношению ко мне».
От подножия горы во все стороны уходила степная равнина. Оглядывая её, я заметил внизу горящую точку костра, покинутого мной.
Солнце, наконец-то, село.