ПРЕДИСЛОВИЕ
От автора
Так сложилось, что мои юношеские годы прошли в Якутском поселке Бердигестях Горного улуса. С теплотой в душе храню я воспоминания о том времени, ведь именно тогда впервые я пополнил свою коллекцию мистических историй о шаманах. Первыми благодарными слушателями были мои однокурсники - курсанты Якутского речного училища, было это осенью 1985года. В поселке Саныяхтат, куда нас отправили на уборку картофеля, я до глубокой ночи рассказывал ребятам страшные истории, они с благодарностью делились своими. Большое влияние на мое творчество оказала моя тетя - Ильина Татьяна Михайловна, долгими зимними вечерами она рассказывала нам, детям что-нибудь из своей коллекции страшилок. Летели годы, в памяти сохранилось множество историй, их с лихвой хватило бы на внушительный сборник рассказов! Однако лишь спустя много лет я решил объединить самые яркие из них в один большой рассказ, который назвал «Долган». Читая его внимательно, вы откроете для себя много нового и интересного, столкнетесь с тайнами магических заклятий и могуществом шаманских ритуалов, сумеете проследить цепь загадочных событий, которые таятся на страницах книги. Приключения главных героев разворачиваются в тайге. Не желая прислушаться к предостережению старого охотника, один из героев решает идти через проклятые места, сам того не подозревая он разбудит древнее проклятие! Что из этого выйдет и чем обернулась для него встреча с потусторонним миром, вы узнаете из этого рассказа.
Выражаю огромную благодарность художнику – оформителю Максимову Василию, который очень колоритно, в якутском национальном стиле проиллюстрировал рассказ. Желаю Вам самых приятных впечатлений.
«Д О Л Г А Н»
часть I
Промаявшись четыре с лишним часа на жестком сиденье УАЗа, Семен Шалыгин наконец то добрался до места своего назначения. Затерявшийся в таежной глуши небольшой поселок Бердигестях, располагался в двухстах километрах от города Якутска. Дорога к нему, разбитая тяжелой техникой, со спусками и подъемами утомила Семена, глядя на мелькающие за окном пейзажи он и не заметил, как задремал. Проснулся когда машина быстро побежала под гору, а внизу за верхушками деревьев замаячили крыши. Старенький автомобиль, покрытый толстым слоем грязи, под которой местами проглядывала темно-зеленая эмаль, рыча и захлебываясь, помчался по широкой улице. Проскочив меж приземистых бараков, он затормозил перед домом внушительных размеров с яркой вывеской «Сельсовет» и алым полотнищем на коньке крыши. Водитель, заглушил двигатель. Пыль, что всю дорогу настойчиво пробивалась в кабину наконец – то рассеялась, оставаясь горьким привкусом на языке и песком поскрипывая на зубах.
Семен вылез из машины и разминая затекшую спину, потянулся. Он сразу почувствовал необыкновенный запах тайги. Воздух здесь был настолько прозрачный, весомый, что казалось, к нему можно было прикоснуться, потрогать как начищенный до блеска хрусталь. Вечерело, далеко за тайгой играя бликами на макушках лиственниц, угасал нежно розовый закат, а нетерпеливый месяц уже взобрался на небосвод и улегся на единственную тучку. Легкая дымка вечернего тумана тянулась с маленькой речушки Матты. Поднимаясь над крышами тонкой пеленой, и сливаясь с дымом из печных труб, медленно разливалась, создавая в воздухе причудливые картинки, будто огромный великан из якутских олонхо, курил где то неподалеку большую трубку не спеша выдыхая сизый дымок. Семен отряхнул одежду, стянул с заднего сиденья вещмешок и направился в «Сельсовет».
На крыльце его встретил коренастый якут - лет тридцати, с широким, скуластым лицом. Щурясь, он окинул приезжего пытливым взглядом: - Добрый вечер. Я председатель сельсовета. А вы товарищ Шалыгин?
- Он самый и есть.
- Ну, проходите, располагайтесь. Мы вас сегодня уже и не ждали. Связи с Якутском нет! Решили, что вы завтра к обеду прибудете.
- С техникой возникли проблемы вот и задержались. Время сейчас дорого, на дворе конец августа, не сегодня, завтра, морозы ударят. Темнеет рано, еще не вечер, а сумерки уже скатываются!
Семен последовал за мужчиной в правую половину здания, душно натопленную аккуратно сложенной печкой голландкой, кинул вещи у двери, и приложил руки к горячим кирпичам.
- Да!- согласился председатель, снимая с плиты чайник, - у нас всегда холодней, чем в Якутске, и снег раньше выпадает, мы ж получается в горах.… Попробуйте нашего чайку, на местных травах заварен – предложил он, с гордостью разливая напиток, аромат которого мгновенно заполнил комнату. Гость прошел к начищенному до блеска медному умывальнику, стянул вязаный свитер и не жалея воды обмыл просоленное потом тело, достал из вещмешка чистую рубаху и надел не заправляя.
- Спасибо что побеспокоились! - присаживаясь к столу, поблагодарил Семен и вдруг легонько хлопнул себя рукой по голове: - Что же это я! Совсем с дороги ничего не соображаю, вы уж простите! Будем знакомы - Шалыгин Семен Антонович, можно просто Сеня.
Якут, застенчиво улыбнулся и крепко пожал протянутую руку: – Макаров Давид Давыдович!»
-Ну что ж! – потирая ладони, произнес Семен, с любопытством разглядывая выставленные блюда, при виде которых, рот невольно наполнялся вязкой слюной. В центре стола на плоской алюминиевой тарелке лежали куски вареного мяса, тут же жеребячий жир – ойягос и больших размеров жареные караси, чорон с желто-коричневой деревенской сметаной, про которую в Якутске ходили легенды, красовался рядом с крупно нарезанными кусками хлеба. Такая простота и изысканность поразили городского жителя. Еще пару дней назад у себя в Ленинграде он не мог и мечтать о таком. Прежде, его командировки дальше Урала не выпадали, а тут на тебе! Прямо в Якутию.
– Да это, кого же вы ждали? Не самого ли…? К такому столу, я извиняюсь, без ста граммов и присаживаться грех! - тут гость, лукаво подмигнул и запустил руку в карман галифе. Вынул старую солдатскую фляжку и радостно потряс:
- Ну а как насчет аргы? Чистый, медицинский…!
- А почему бы и нет! Только сперва налейте пожалуйста в одну!- доставая из серванта две бронзовые стопки, смущаясь попросил Макаров. Затем отщипнул по кусочку от каждого блюда, положил все на краюшку хлеба и подошел к печи. Открыв дверцу, он бросил угощение на горящие поленья, и тихо нашептывая, что то вроде заклинания, плеснул из стопки на огонь. Пламя метнулось наружу, как преданная лайка облизнуло руки Давида в благодарность за лакомый кусочек с хозяйского стола. И тут печь словно ожила: будто очнулся внутри дремлющий дух: загудел, запел низким баритоном, и вкушая дары заплясал меж раскаленных каменьев. У Семена «мурашки» побежали по телу, он всегда был убежденным атеистом, но в этот момент не смог отыскать разумного объяснения происходящему.
Заметив изумленный взгляд гостя, Давид разъяснил: - У якутов обычай, прежде духов накормить, аргы угостить, а то они обидятся, и не станут помогать, тогда совсем худо будет!
- Ну а сейчас!? - поинтересовался Шалыгин: - А сейчас - то духи довольны?
Председатель, в ответ радушно улыбнулся:
- Еще как! Дух подарок принял и в дороге поможет, ни зверь, ни человек тебе не воспрепятствует!
- А вот за это духам твоим огромное спасибо! – с облегчением выдохнул Семен. Опрокинув по маленькой, принялись за ужин. Гость был в восторге от якутской кухни, он наслаждением уплетал дары богатой северной земли.
Рано утром, Шалыгина разбудил лай собак. Скинув мягкую медвежью шкуру, он потянулся и громко зевнул. На столе, его уже ждал чорон с молоком и хлеб утренней выпечки, запах которого навевал воспоминания из его далекого послевоенного детства. Выглядел Семен старше своих тридцати двух, казался более представительным, а седина что посеребрила виски, придавала ему солидности. Семен умылся, и принялся за завтрак. Из головы никак не выходил вчерашний обряд. Вспомнилось, как перед отъездом, начальник бригады электромонтеров - Цыпанюк, рассказывал, что якобы бывал в этих краях, нечистые говорил, там места! Пошучивал, мол, у него на родине подо Львовом, колдуны да ведьмы, просто дети малые против якутских шаманов. В довершение, еще и разных страстей рассказал, в пору хоть от поездки отказывайся. Однако подводить начальство Шалыгин не мог, не такой он был человек, да и ему ли, что и в бога то не верил, бояться какой то нечистой силы? Нет, не возьмут его за душу, и не запугают рассказы Цыпанюка про шаманов и местных оборотней.
- Утро доброе! - отвлек Семена от раздумий смуглый парнишка, что как призрак появился в дверях и таращился на топографа огромными черными глазами. Низенький, щупленький, на вид лет десяти, с аккуратным личиком и тонкими, словно нарисованными губками он совсем не походил на якута, хотя акцент говорил об обратном. Мальчишка проскочил к печи, бросил охапку дров и, присел на корточки.
- Доброе, доброе! А ты чего там сел, давай сюда, позавтракай со мной! - предложил пареньку Шалыгин, но тот, насупившись, завертел головой.
- Ну, смотри! Второй раз не предложу! - смакуя кусок хлеба, промямлил Семен. Парень по-детски открыто рассмеялся, наблюдая, как незнакомец, словно хомяк надувает щеки.
Дверь отворилась, и в дом вошел Давид:
- Утречка доброго! – улыбнулся он, прошел к столу и устроился напротив Семена, - Приятного аппетита! Хлеб с печи, молоко утренней дойки! У нас обычай, сам за стол не садись, покуда гостей не накормишь. Законы гостеприимства мне еще дед завещал, отца то я плохо помню, он у меня учителем был, а как ушел на фронт, так и … вообще любили мои родители друг друга, мать, когда похоронку получила, захворала, слегла и вскоре умерла. Я с дедом остался, он меня и воспитал. Ну, об этом потом! Нашел я проводника, по тому маршруту, что вы мне вчера на карте показали, еле уговорил старика долгана. Завтра с утра и выдвигайтесь!
- А, что за долган? - поинтересовался Семен у Макарова, тот кивнул на паренька: - Дед его. Лучше старика, никто по тайге не проведет. Он и угодья все знает и зимовья, где какая рыба, какой зверь да птица, с ним не пропадете! Вот только с русским у него не важно, но это поправимо, я с вами Темку отправлю! - подмигнул мальчишке Макаров.
- Коней мы достали, продукты, шкуры, все что нужно, до холодов обернетесь!
- Дай то бог! - тяжело вздохнул Семен, то ли от глубоких раздумий о предстоящем путешествии, то ли от того, что съел весь завтрак.
Темка подскочил, и одернув безразмерную куртку, пулей вылетел из избы.
- Шустрый! - подметил Семен.
- Да! Весь в деда! Сколько себя помню, столько старик здесь и живет. Жена его при родах умерла, остался он с крошечной дочуркой на руках. Девочка на моих глазах росла, красавица, что тут скажешь, всем хороша, радость охотнику и подмога на старости лет. Да только не углядел он, спуталась Сардана с русским шабашником и уехала. А тут еще одно несчастье на старика свалилось, сына старшего медведь на охоте подрал. Здорово бедняге досталось, умер Айтал от ран прямо в тайге. Долган сразу почуял, не простой это зверь, а дух воплоти! Следом кинулся за медведем, и настиг - таки, схватились они, косолапый хоть и помял охотника изрядно, но шкурой за сына поплатился! Не успела у старика рана на сердце затянуться, как заявилась Сардана, да не одна, а с сыночком – Темкой! В ноги отцу бросилась, покаялась, сердце родительское и оттаяло. Старик на радостях раненько поднялся, к завтраку из свежих сливок керчеха наготовил, пошел будить любимицу, глядь, а ее нет, мальчонка в кроватке посапывает и записочка на подушке - прости, пишет меня отец мой родимый, но встретила я любимого человека, родила дочь, а Темка обуза мужу новому! Вот так и выходит, сына на благополучие свое и променяла! Внучок, смышленый вырос. Прикипел к нему старик всем сердцем, и мальчонка к деду привязался. Они и на охоту и на рыбалку вместе, их так и зовут два деда, по-якутски «икки огоньор».
- А вот ты тут обмолвился, что сына долгана злой дух задрал? - С нескрываемым любопытством переспросил Семен. Давид, не желая обижать гостя, отмахнулся: - Ну, это вам наверное не интересно!
- Ну почему же, напротив! – настаивал Семен.
- Ладно, слушай! – сдался под напором Давид: - Постараюсь тебе объяснить! У русских есть колдуны, у нас шаманы, то есть люди избранные духами. Они бывают разные - сильные и слабые, добрые и злые. Существует поверие, что когда приходит время показать силу, обращаются они в разных животных, и рыскают по земле в облике дикого зверя или птицы, но распознать его может лишь равный ему. Доказывая свое превосходство, сходятся они в поединке и идет между ними битва, в которой побеждает сильнейший! Душа поверженного шамана – «ёр», будет блуждать по земле в зверином обличии, но так и не сможет проснуться в своем ложе, и вернутся в тело! Разгневанный и обезумевший будет он бродить таежными тропами, сметая все на своем пути. С таким и повстречался сын долгана. Медведь напал на него летом, когда еды много было, заломал его и выел печень, хотел видно свой прежний плотский облик принять. Насытившись кровью человеческой, зверь взревел от ярости, что не вернулось к нему прежнее могущество. Долго «ёр» водил старика по тайге, но не просто обмануть охотника, у которого чутье волка. Настиг долган медведя и убил. За это разгневанные духи наказали его, лишили глаза. Коготь того медведя-оборотня, долган как амулет по сей день на груди носит.
- Интересно! А почему ты его постоянно этим, как его - долганом называешь? Имя это или фамилия? Мне то, как его звать величать?
Давид задумался: - Долганы это народность, жили когда то на территории Якутии, честно говоря, я и сам не шибко в этом разбираюсь, знаю, что вроде бы, что-то близкое к тунгусам. Да ему без разницы, хоть как называй только не собакой! Фамилия его Бульчут, а зовут, да знаешь, я и не помню, честно говоря! Но все называют его суор - ворон одиночка, он и не возражает. Внука вы его видели, дед ласково называет мальчишку харангаччик, ну вроде как маленькая, шустрая птичка!
- Ну, это как же!? – возразил председателю Семен: - что же я, старого человека, который один в тайге медведя убил, буду какой - то вороной называть?
- Не вороной, а вороном, это совершенно разные вещи! - поправил Семена Давид. Такое сравнение обидело собеседника, но он не показал вида: - И вообще, у якутов, суор это почтительно, как у русских мудрец. Но если хотите, можете звать его – Огоньор, это очень уважительно для пожилого человека!
- Ладно, разберемся!
- Да ты не волнуйся! – воспользовавшись короткой паузой, сменил тему Давид: - Я обо всем распорядился, а ты отдыхай, путь не близкий, не на день идешь, надо сил набраться.
Едва он договорил, как в избу влетел высокий русский мужчина, со светлой шевелюрой и рыжей реденькой бородкой. Мешковатый свитер, придавал ему вид богатыря из былинных преданий. Приветливо улыбаясь, он стянул у порога высокие кирзовые сапоги и вежливо поздоровался: – Будем знакомы - Черных Владимир, геолог!
- Очень приятно - ответил Семен. Судя по тому, как по-свойски держался Черных, не трудно было догадаться, что здесь он был частым гостем. Бесцеремонно отхлебнув из чорона, он присел к печи и прикурив от дымящейся головешки, глубоко затянулся:
- Уважаемый, тут вот какая ситуация, моя группа находится не далеко от реки «Синей» как раз по вашему маршруту. Я неплохо говорю по-якутски. Составлю вам компанию, и поверте, не обременю своим присутствием. К тому же, старика и Тему я хорошо знаю, да и они меня. Ну, как вы на это смотрите?
Давид смутился под колким взглядом Шалыгина: – Это я ему про ваш маршрут рассказал, а он мне помог старого долгана уговорить.
- Да ладно вам - улыбнулся Семен: – оно и в самом деле веселее будет! Путь не близкий, а старик по вашим словам собеседник не важный! К тому же миссия у меня не правительственная и секретов нет.
«ДОРОГА К ХРЕБТУ»
часть II
- Нуучча, вставай, вставай! – с любопытством разглядывая небритое лицо, тормошил Темка гостя. А когда тот приоткрыл глаза, испуганно отскочил в сторону: – Нуучча, солнце уже высоко! – указал парнишка на окно, сквозь которое в комнату прокрались две длинные полоски света и растянулись на полу, словно ленивые коты.
- Уже встаю! – пробормотал Семен.
- На улице подождем, жарко тут!- протараторил Артем и побежал к выходу, где столкнулся с Владимиром. - Разобьешься! - весело прикрикнул тот.
- Как спалось уважаемый! Как настроение!?
- Да, как и положено! - нехотя ответил Шалыгин, направляясь к умывальнику.
Семен наскоро привел себя в порядок, натянул сапоги и влез в свой толстый шерстяной свитер. Аккуратно сложив в подсумок карту, компас и карандаши, он широко улыбнулся: – Ну что! Поехали! Перед дорогой я обычно не завтракаю, где-нибудь на привале перекусим, как вы на это смотрите?
- Я - то положительно. А вот проводник наш! По роду своей деятельности, я нередко тут бываю и скажу вам, от старика можно ожидать чего угодно!
- А уж это доверьте мне! - радушно произнес Семен, похлопывая по галифе, где уместилась фляжка со спиртом. Взвалив на плечи походный рюкзак, Шалыгин еще раз огляделся и толкнув дверь коленом шагнул за порог.
Утро было прохладное. Семен на несколько секунд закрыл глаза и глубоко вдохнул свежий воздух, словно хотел напиться им как глотком чистой воды из холодного источника. Возле дома он увидел маленького, старого якута, тот гордо восседал верхом на красной кобыле и прищурив единственный глаз, недовольно покачивал головой: - Эй, ехать нада! Конь стоять не можно, спать Нуучча шипка любить!
От неумелой речи деда, Темка, залился звонким смехом. Держась за живот, он едва взобрался на своего черно - белого жеребка. Старому долгану это не понравилось, грозно сдвинув брови он что-то пробурчал, отчего внук еще пуще зашелся, но не желая гневить деда, уткнулся лицом в густую конскую гриву.
- М, твоя конь! – кивнул проводник на навьюченную белую кобылу, что без конца мотала головой, словно приветствуя гостя. Едва тронулись, старик повернулся к Черных и что то тихо сказал.
Семен подшпорив лошадь поравнялся с Владимиром: - Что он тебе говорил?
- Велел, чтобы мы ехали позади и коней не гнали, они сами пойдут! - спокойно пояснил Черных и потянул вожжи. За поселком свернули на просеку. Шалыгина очаровала девственная красота дикой природы, он ощутил легкое дыхание леса насыщенное ароматом смолы и хвои. Вокруг стояла тишина, она давила на уши и если бы не треск сучьев, под широкими копытами якутских лошадей, то можно было бы в ней оглохнуть. Поражало бесчисленное количество грибов, лес был устлан ими словно ковром, большими и маленькими, ярко желтыми, коричневыми и темно красными. Заметив восторг в глазах ленинградца, Владимир как бы между делом произнес - Это маслята! В этом году, их много, хотя пару лет назад их было без преувеличения столько, что хоть косой коси!
- Слушайте! Но неужели якуты не едят грибы? Почему не заготавливают, смотрите, сколько пропадает! - с досадой протянул Семен, на что его бородатый попутчик дал исчерпывающий ответ: - Ну почему же не едят, очень даже едят. Но смею вас заверить, якуты в отличие от наших русских собратьев, не столь жадны, ну, по крайней мере, пока. Так вот, о чем это я? Ах да, грибы это конечно хорошо, якуты, прежде всего, едят их потому что их можно есть, однако не забывают и о лесных обитателях: белках, бурундуках и прочей живности, которым не пережить суровую зиму без заготовленных припасов. И все же местные жители предпочитают грибам мясо, рыбу, птицу. Вы не поверите, я был однажды в одной местной деревне, и меня пригласили на жареных карасей. Знаете ли, я с одним едва справился, сплошные кости, и причем очень острые, а вот ребенок лет трех, четырех, съел его вместе с головой, обсосал все косточки и даже не поперхнулся!
- Удивительно! Да, кстати, хотел спросить, а что Темка так хохотал у сельсовета?
- Ну, - скрывая улыбку за густыми усами неохотно начал Черных - Во-первых вырос Темка все же на русских дрожжах, ему смешно, как дед язык коверкает, вот старик ему и пригрозил, чтоб замолчал, а ко всему прочему добавил: «зачем черту в тайге проводник нужен, если он сам в лесу хозяин!»
- Это он о ком? - озираясь по сторонам, насторожился Семен. Владимир смутился, видимо сожалея, что перевел фразу дословно, но понимая, что ответить все же придется, кивнул на собеседника: - О Вас!
- Как это?! - еще более растерянно, переспросил тот, не сводя с Черных округлившихся от удивления голубых глаз.
- А так. Видите ли, по приданию якутов, злые духи, черти и прочая нечисть живут в лесу. Вот только выглядят они не как наши черные с рогами и копытами, а напротив, - белокуры, белолицы, с большим носом и обязательно голубоглазые.
Семен с облегчением перевел дыхание: - Ну, спасибо, успокоили! Скажи Володя, а в шаманов ты веришь? – Черных пожал плечами. - Тут знаете, можно верить, можно не верить, но они реально существуют.
- Ты на самом деле так считаешь?
- А что тут такого?- равнодушно продолжил тот - у нас же есть ведьмы, ну и всякая там нечисть, и независимо от того, видели мы ее или нет, мы же верим в нее? Верим! То же можно сказать и о боге. Зачастую мы утверждаем, что бога нет, однако случись беда, или привидится что-то, крестимся и просим у него помощи! Правда, в действительности, шаманов очень немного, я видел всего троих, двое так себе, а вот третий, зрелище не для слабонервных! От старца даже какая-то мощная энергия исходила. Мне посчастливилось услышать множество историй в разных местностях, я все стараюсь записывать, накопилось уже на целую книгу!
- Так выходит, шаманов истребила советская власть?
- Нет, что вы! Советская власть только завершила давно начатое, а случилось это гораздо раньше, после крещения якутов. Когда они приняли христианство, открылась «охота на ведьм», шаманов стригли, избивали, сжигали их дома и изгоняли из поселений. Но, даже после крещения, якуты не перестали быть язычниками!
- Как это?
- Просто. Уничтожая шаманов, коренные жители все еще верили в их могущество. В отдаленных селениях, необразованные, забитые они боялись всего неизведанного, того чего не могли объяснить! Болезни и моры приписывали страшным проклятиям, спасаясь от одних духов, молили у других, более сильных, защиты от напасти злых «Ёр».
- Запутанно все, но довольно интересно. А сам ты, что думаешь по этому поводу?
- Знаете, рассказы о шаманах, которые я слышал, сами по себе не похожи друг на друга, все очень необычные, своеобразные. Однажды я лично убедился в существовании потусторонней силы, и уж поверьте мне, человеку с двумя университетами за плечами я был в полной растерянности! Мои познания в этой области оказались ничтожными, мне не удалось найти ни одного научного объяснения, да что там научного, простого толкования тому, что увидел!
- Может, расскажешь? Честно говоря, ты меня заинтриговал!
- Боюсь, могу показаться вам невежественным!
- Да ладно! Знаешь, когда меня сюда провожал один человек, он мне такого про эти дикие места наплел!
- Ну, места действительно дикие, красивые и богатые: дичь, птица, рыба - всего вдоволь! Иногда я невольно задумываюсь о том, что будет с этим чудесным краем! Как бы мне хотелось, чтобы эту землю вообще не трогали. Ведь она так хороша в своей первозданной красоте, а представьте, придет цивилизация!? Поднимутся нефтяные вышки, леса разрежут просеки и карьеры! Птицы перестанут слетаться на лесные озера, поменяет пути миграции зверь, хариус уйдет из рек, а это поверьте мне, катастрофа!
- Простите, кто уйдет?
- Хариус! Господи да вы и про хариуса не слышали!? Это самая чистая рыба! Водится исключительно в ледяной проточной воде здешних рек! А какова на вкус! В сыром виде можно есть, слегка подсолил и в рот! А закуска я вам скажу!
- Хотя и не пробовал, верю на слово, но все же ты ушел от ответа. Как насчет истории! Расскажешь?
- Ну, раз уж я напросился к вам в попутчики, так и быть, расскажу! Только если не возражаешь вечером, на привале.
- Договорились. Буду с нетерпением ждать.
За разговорами время пролетело незаметно, недаром говорят, в хорошей компании дорога вдвое короче. Вскоре спустились в лощину, прошли у подножия горы и поднялись на небольшой лысый холм. Здесь, преградив путникам дорогу, Темка повернул своего молодого скакуна. На его детском лице, еще недавно смешливом не осталось и следа от прежнего ребячества. Приподнявшись в седле, он указал рукой на высокую сопку, что темным силуэтом вырисовывалась вдали, напоминая хребет доисторического животного: - «Дедушка сказал, нам туда дотемна добраться надо. А пока велел коням дать отдохнуть, самим сил набраться чуток, да перекусить».
Обедали втроем. Старый долган уединился неподалеку и устремив взгляд в бесконечную даль синей тайги, степенно потягивал трубку. Едкий, серый табачный дымок укутывал лицо старца и поднимаясь вверх медленно растворялся в приближающихся сумерках. Старика пригласили к столу, в ответ тот многозначительно замотал головой, и к бутербродам с закусками не притронулся.
- В тайге дед пищу только с огня ест, чтобы духов не злить! – пояснил Темка.
Минут через сорок, тронулись дальше. К закату добрались до места и разбили лагерь. Дед с внуком, умело управляясь топорами, поставили шалаш. Внутри застелили землю лохматыми еловыми лапами, а поверх раскинули оленьи шкуры. Семен с Владимиром развели костер и стаскивали дрова в одну большую кучу. Когда все было готово к ночлегу, долган пристроил над огнем котелок с ключевой водой, и обратился к Володе на-якутском. Темка, не дожидаясь, когда Черных переведет, поспешил сделать это сам: – Дедушка говорит, что вам нужно спать. Мы супа сварим, поедим, а ночью вы нас смените и покушаете, хорошо?
- Хорошо – ответил Семен, соглашаясь с решением проводника, потому как настолько вымотался за день пути, что, едва держался на ногах. Он заполз в шалаш, примостился на мягкой шкуре и тут же отключился.
«ШАМАНСКАЯ МЕТКА»
Часть III
- Вставай, наша смена - прервал глубокий сон Семена голос Владимира - Понимаю, понимаю! В тайге сладко спится, как во хмелю, однако пора и честь знать. И так шесть часов дрыхнем.
- Не может быть? А мне показалось не больше часа - пробубнил тот в ответ. Ночь уже вступила в свои права. Растеклась, бездонной рекой затопила низину и черной волной захлестнула тайгу. Семен взглянул на небо покрытое вуалью из звезд, яркие и мерцающие они переливались сотнями огоньков и казались так близко, что возникало желание прикоснуться к ним рукой. Шалаш заняли дед с внуком и вскоре дружно захрапели. Шалыгин подкинул в огонь сухих поленьев и присел рядом. Тишина, мирская благодать и не слышно ничего, кроме потрескивающих в костре веток, с танцующими языками пламени.
- Сто лет так не спал!
- Не удивительно - протягивая Семену кружку с горячим чаем, согласился Черных: - В тайге человек один на один с природой! Возможно, именно поэтому он забывает обо всем плохом, как говорится «Отпускает душу на волю!». В такие минуты его злоба и ненависть бессильны против величия окружающего.
- Кстати о душе!? Кто - то… - с хитрецой намекнул Шалыгин.
- Я все прекрасно помню и обязательно расскажу как и обещал - уловив иронические нотки в голосе собеседника отозвался Володя - но только после того как хорошенько поужинаю. Присоединяйтесь!
Плотно подкрепившись, попутчики прилегли у костра.
- Ну слушай, только внимательно – начал Черных - второй раз пересказывать не буду! Пару лет назад, возвращалась наша экспедиция домой, дело было поздней осенью. Идти еще дней пять, а у нас как назло все припасы закончились «шаром покати», все выскребли. Думали дичью разжиться, но и тут невезуха, зверя в округе нет, будто выбили! Как быть? Тут смотрим, на карте маленькое якутское поселение отмечено. Ну, всем табором туда заваливаться, смысла нет, кто знает, что там за люди! Вот меня гонцом и отправили, я ж по-якутски разговариваю и обычаи местные знаю. Поутру выдвинулся, остатки спиртику прихватил, с ним договариваться проще. В тайге якуты денег не берут, оно и понятно, зачем в глуши человеку бессмысленная бумага, им патроны, порох, спирт, табак подавай! Якуты не торговцы как узбеки, нет пороха и разговору нет! До места добирался около часа. Одна пожилая селянка посоветовала мне сходить на окраину, объяснила, что живет там зажиточный старик со своим семейством, только деревенские их стороной обходят, поговаривают, что они с нечистым знаются. Тут сами понимаете не до жиру, хоть к черту на поклон! Вот и пошел! Отыскал тот дом, такой значит, высокий, рубленный из листвяка, сразу видать, что человек знающий ставил. Я к двери, стучу. Открыла мне девочка, кликнула мать, та и пригласила в дом. В комнате полумрак, окно завешено, лучина едва теплится. Я с порога, выручайте говорю, не дайте пропасть, ну и обрисовал наше незавидное положение! Рассказываю, а сам носом воздух втягиваю - м-м-м – запах якутских оладий, врать не стану слюнки побежали. Не смотря на все, что я говорил ранее, якуты народ очень гостеприимный, пока гостя не накормят - не проводят, а коли в ночь зашел, и вовсе не отпустят! Вот давай хозяйка у печи суетится, сначала поешь, говорит, а потом все остальное. Усадила меня за стол, выставила сметану, молоко, птицу, то ли куропатку, то ли рябчика, оладьи, одним словом - королевский ужин для моего высохшего от чагового отвара желудка. Напротив меня старик сидит, что-то из дерева вырезает, наверное утку-манок, когда он на меня глянул, я чуть оладьей не поперхнулся! Представь себе, глаза у старого белые! Слепой он, понимаешь. Чувство я тебе скажу не из приятных! Я для храбрости спиртику выставил, налил как и положено себе, хозяину. Чокнулись мы с ним, осушили по чарочке. В доме жарко натоплено, гляжу, после второй старый повеселел и ко мне на русском, почти без акцента: - Скажи, догор, каким цветом у тебя волос и есть ли борода?
- Ну, волосы – отвечаю, русые, а чтоб ему понятно было объясняю белые, и борода есть - рыжая.
Старик улыбнулся, попросил женщину трубку табаком набить, а сам опять за расспросы: - Далеко ли путь держишь?
- Да, путь не близкий, нужно в Якутск до холодов обернуться.
- А ответь-ка белый волос, охотник ли ты? Или не дали тебе духи смелости, на дикого зверя ходить?
- Ну, как это не дали! - обиделся я, но и прихвастнул слегка, ни без этого! - Чтоб вы знали, я самый удачливый охотник! Вот было дело, заглянул как-то к нам на стан косолапый – похозяйничал, да в разнос пошел! Давай крушить все, так я с ним один на один вышел! Две пули в него выпустил, стал перезаряжать, да куда там, эта махина в один прыжок рядом очутилась! Слава богу, нож у меня всегда на поясе, без него бы худо пришлось! Так вот изловчился я и вспорол мишке живот! Правда, и медведь в долгу не остался, меточку мне на память оставил. Старик как-то радостно улыбнулся и поднял вверх три пальца:
- Три когтя? Три шрама в виде урасы, на правой стороне под лопаткой? Так тебя зверь пометил?
- А вы-то откуда знаете? – насторожился я. Старик кликнул всех домашних и говорит – «Смилостивились духи, приняли прошения мои, сами послали нам в руки спасение»! Все семейство: три девочки, две девушки, парень, ну и по всей видимости, дочь старика, самая старшая, та, что накрывала на стол в один миг переменились. Радуются, смеются, толкутся вокруг меня, то ущипнут, то в глаза заглядывают! Правда, старик не дал им долго надо мной потешаться, разогнал по комнатам, а сам опустился на пол, и давай что-то нашептывать. Я хоть и захмелел слегка, а все же соображаю, что-то здесь не чисто, однако решил дождаться, когда дед закончит. Он так надымил в избе, что глаза слезиться начали, все бормотал что-то, только слов я не разобрал, не якутский язык это точно, больше на эвенкийский похож, но я в нем, к сожалению не силен. Ждать пришлось около часа. Старик поднялся, выглядел он усталым, но удовлетворенным.
- Сбылось предсказание черного шамана, будет снято проклятие с нашего рода! - после короткой паузы гордо произнес он. Честно говоря, последние его слова, мне совершенно не понравились. Ходили слухи, что остались еще кое-где жертвоприношения, правда жертвуют скот, а в прочем, чем думаю, черт не шутит, усну, а меня духам на ужин! Не очень приятная перспектива, поэтому я сразу же попросил старика объясниться. Тот меня понял, рассмеялся, и глубоко затянувшись табачным дымом, поведал мне свою историю:
- Происходил наш род из богатых Якутских помещиков, обосновавшихся в Намском улусе. Жили мы хорошо, зажиточно. Отец, одним из первых богатеев слыл, уважение имел и почет! Удачно вел прибыльные дела на севере, а младшие отцовы братья, под его началом работали. Дела шли в гору; как нельзя лучше складывалась торговля рыбой, пушниной. Однако прослышал отец, про какие - то места, где рыбе в реке тесно, а зверя в тайге чуть меньше деревьев и решил наведаться в те края, убедиться, что не впустую народ языками чешет. Семь дней его не было, а может и больше, сейчас уж и не вспомню. А когда возвратился, закатил пир! Всю ночь, он восторженно рассказывал родным про несметные богатства, что хранит природа. Рано утром отец велел братьям готовиться в дорогу. Подошел ко мне потрепал за чуб - Собирайся боотур! Негоже мужчине у бабьей юбки отсиживаться, когда большие дела вершатся!
Через час на крепких коней погрузили поклажу и отправились осваивать новые земли. Мать была на четвертом месяце, отец обещал, что заберет ее, как только обустроимся. Уж как она отца упрашивала, чтоб меня оставил, только тот и бровью не повел.
К вечеру третьего дня добрались до места. Остановились в доме у зажиточного якута-скотовода. Всю ночь отец о чем-то с ним спорил, что-то упорно доказывал, лишь к утру оба угомонились и устало повалились на шкуры. Только первые лучи света проникли через маленькое оконце, я тут же подскочил. Выпил парного молока из берестяной чашки, наспех влез в свои одежды и, прихватив со стола большой кусок лепешки, выбежал на улицу. Окинув взглядом алас, я увидел изгородь, на жердях которой словно воробьи на ветках, расселись любопытные местные мальчишки. Они отнеслись ко мне с некоторой опаской, бросали в мою сторону косые взгляды и тихонечко шушукались. Мне тогда лет десять было, однако, как и подобает купеческому сыну и на русском говорил, и грамоте был обучен, потому и поглядывал на своих сверстников свысока. Тем более что и в силе и в росте они заметно мне уступали. Я уже не говорю об их одежде, засаленной и заношенной! Похожая на обноски, она ни шла, ни в какое сравнение с моим кафтаном, украшенном узорами из цветного бисера. Детвора украдкой разглядывала резной якутский нож у меня на ремне, оно и понятно, многие из них впервые видели в своем улусе сына богатого тойона. Неподалеку от дома, у трех убранных резьбой коновязей стоял отец с братьями. Напротив, на траве расположились местные мужчины. Я быстро, как только мог, побежал к ним, словно соболь заскочил на жердину и стал прислушиваться к словам отца.
- Да что вы имеете? Охотой живете? – прохаживаясь важно перед жителями улуса, громко и уверенно говорил отец - Да знаю я эти ваши промыслы, вижу по высохшим лицам и детям оборванцам. Жены ваши как старые клячи после третьего отела! Оглянитесь, кругом новая жизнь кипит, все движется вперед, а вы как в каменном веке живете! Даже ваши предки смелые охотники, смотрят на вас из среднего мира и плюются! Русские люди принесли нам другую веру, она правильная, а вы невежественные мужики губите себя, прозябая в нищете и поклоняясь духам! По моим сведениям, за прошлую зиму в вашем улусе умерло пятнадцать детей! А я вам дам лекарства для больных, порох, патроны, табак, водку, украшения для женщин! Ну, слово за вами! Пора жить по иному, кто построит мне дом, амбар и конюшню будет в достатке!
Мужики переглядывались, пожимали плечами и опускали глаза, было видно, что многие из них сомневаются. Большинство жителей, выслушав речь отца, молча побрели к своим урасам. Желающих заработать осталось человек восемь. Они о чем-то спрашивали отца, но как я ни старался, так и не смог расслышать.
- Здравствуй уол тойон! - раздался позади чей-то писклявый голосок. Обернувшись, я увидел мальчика лет восьми – девяти, с загорелым лицом. Щурясь от ярких утренних лучей, на солнце он казался совсем черным. Я соскочил с изгороди и подошел к нему вплотную: - А ты кто. Как зовут?
Мальчишка отпрянул назад: - Отец не велел тебе своего имени говорить, он сказал, когда ты сделаешь меня богатым, тогда и будет у меня настоящее имя! А ты правда сын улахан тойона, который не боится разгневать духов горы?- тут мальчик повернулся и указал тоненьким, как веточка пальцем в сторону синеющей вдали сопки - Там, на холме живет злой Ер, никто не произносит его настоящее имя, которым нарекла его кровная мать. Его дух давно живет там, из улуса туда никто не ходит, рыбу не ловит, зверя не бьет, иначе он разгневается и заберет душу охотника!
- Он говорит правду! - подтвердил другой мальчик, постарше: - Твой отец сказал, шамана нет! Что нас обманывали, чтобы держать в страхе! Но мой дедушка, прожил много зим и помнит, что был черный шаман. Когда хотели его позвать, то жгли костер на заветном месте, он спускался на следующий день и заходил именно в ту урасу, где лежал больной. Почуяв смерть, шаман заказал деду резную коновязь с орлом! Дедушка отвозил ее и видел своими глазами, как тот построил себе урангас – лабаз на дереве, где собирался завершить свой земной путь и отправится в другой мир! Шаман велел передать жителям – Как померкнет в небе третья луна, не жгите более костры, взывая к моей помощи, ибо душа моя вернется в мир, в котором жила изначально! На третью луну жители ослушались наказа и развели костер! Но не к утру, ни к вечеру старый шаман не спустился. Тогда поняли, что он умер, но забыли принести жертву! Когда сменилась луна, потом другая и ночью выпал снег, в каждой семье умер ребенок до двух лет. Убитые горем родители увидели у своих жилищ медвежьи следы. Собрались боотуры, чтобы убить шатуна, отправились по следу. Только как подошли к подножию горы, опешили, след терялся на большом аласе, во владениях шамана. Просто раз и исчез, будто растворился! Поняли охотники, что в облике медведя сам черный шаман приходил за своими жертвами, разгневанный тем, что ослушались люди, развели костер и потревожили его душу! Вспомнили, что не поднесли ему в дар свежей крови молодого жеребца!
- А как на самом деле звали этого черного шамана?- нагло перебил я рассказчика. В ответ, мои собеседники испуганно переглянулись и замахали руками: - Тихо, тихо, настоящее имя вслух произносить нельзя, услышит он его, пробудиться дух и придет за тобой!
После этих слов, сверкая босыми пятками, мальчишки бросились врассыпную, а на мое плечо грузно опустилась тяжелая рука отца. От неожиданности я вздрогнул, на что тот рассмеялся: - Это что за боотур! За спиной никого не чует! Да я вижу, ты тут время зря не теряешь. Пойдем обедать, хозяин зовет на угощение! Сегодня сделка состоялась, завтра начинаем строить дом, до холодов должны управиться. А ты держи ухо в остро с этой голытьбой, дружбы с ними не води, придет время они станут твоими слугами, а ты их тойоном!
После обеда отец и братья отправились выбирать участок под строительство дома, я напросился с ними. Место на холме оказалось действительно хорошее, сверху открывался сказочный вид! Таёжная даль лежала как на ладони. Простираясь на многие километры, она превращалась в едва различимую дымку и таяла где то далеко-далеко у линии горизонта. Отец тем временем, разметил землю и принялся спорить с рабочими. Доказывать, убеждать - было в его характере, и я улучив момент когда взрослым стало не до меня, сполз с отцовского жеребца и пригнувшись, проскользнул в лесок, на который мне указывала местная ребятня. Шагнув под темные своды хвойного леса, я словно окунулся в другой мир. Сердце мое сжалось при мысли, что босоногие бедняки могли не врать и злой дух вот-вот предстанет предо мной, гневно сверкая глазами и извергая огонь из огромной пасти с острыми как ножи клыками. Тут я вспомнил, как отец говорил мне, что я его наследник, будущий тойон! Значит теперь это моя земля, чего же мне бояться! Сжав рукоять маленького ножа, я гордо расправил плечи и уверенно направился вглубь леса. Пробираясь сквозь густой валежник я наткнулся на узкую тропу, что петляла меж высоких стволов. Через какое-то время она вывела меня на небольшую поляну, на другом конце которой я увидел ветхую урасу. Она одиноко стояла в тени вековых елей, которые склонили над ней свои пушистые лапы, словно оберегая от дождей и палящих лучей солнца. Я огляделся по сторонам, прислушался. Лишь ветер тихо перешептывался в верхушках деревьев и гнал по небу одинокие облака. Осторожно ступая, я направился к жилищу, но едва я прикоснулся к толстому пологу из шкур, чтобы откинуть и войти внутрь, как в голове раздался пронзительный свист! Он нарастал и с каждой секундой становился все сильнее, от нестерпимой боли я закрыл глаза, и словно провалился в бездонную яму! Мне почудилось, что я стремительно падаю вниз. Странные картинки побежали перед глазами: похороны красивой молодой якутки, парящий высоко в небе большой орел, тайга охваченная пламенем, потом я вдруг отчетливо услышал глухой голос, что прозвучал как предостережение – тытыма, тытыма! В одночасье все прекратилось, так же внезапно, как и началось. Я открыл глаза и был очень удивлен, оказавшись на том месте, откуда впервые разглядел урасу. Мне бы уйти, расценив это как недобрый знак, ведь голос говорил мне – тытыма, значит - не трогай! Но нет, я вновь направился туда! На сей раз, ничего подобного не произошло, и я благополучно вошел внутрь. К моему сожалению, ничего особенного, что могло бы вызвать бурный восторг, я здесь не обнаружил. Все было вполне обыденно и просто. Комелек затянуло мхом, рядом под слоем пыли посуда, по стенам, обвивая жерди до самого верха, расползся вьюн. Пауки обустроили себе настоящее охотничье логово. Паутина, которой они плотно оплели весь свод урасы, со временем стала похожа на серый истлевший саван, она свисала длинными неровными оплетками и медленно покачивалась от моего прерывистого дыхания. Я протянул руку к одежде, подвешенной у камелька, но едва коснулся ее, звон бубенчиков взорвал тишину, поднимая столб пыли. Сердце мое едва не выскочило из груди. Не чуя ног, я бросился прочь. Пробежав немного, я остановился и перевел дыхание! И опять меня что-то потянуло к урасе, то ли детское любопытство, то ли мой упрямый отцовский характер. Я вернулся. На полу лежал шаманский кафтан, увешанный медными и бронзовыми колокольчиками, колечками и прочими предметами. Я с нескрываемым любопытством рассматривал каждый бубенчик. Один в форме медведя с рогами, особенно понравился мне. Я потер его о рукав рубахи, и он заиграл ярко желтым цветом. Этот таинственный предмет зачаровал меня, я долго любовался находкой. Убедившись, что кругом никого, срезал его и сунул в карман. Любопытство, которое вконец одержало верх над моими страхами, лишило меня всякой осторожности и позабыв о недавнем происшествии, я опрометчиво решил осмотреть окрестности. За урасой, скрытый небольшим пролеском открылся алас, у окраины которого одиноко стояли две высокие коновязи, они покрылись трещинами и почернели от времени, но ни мох, ни вьюн не взобрались наверх, чтобы зацепиться за резные фигуры орла и чорона. Между коновязями провисали кожаные ремни, на которые были подвязаны мелкие кости, какие-то палочки, побрякушки. Весь алас был обнесен кырэ - изгородью из жердей, точнее сказать тем, что от них осталось. Столбы завалились, их затянуло густым мхом. Несмотря на то, что вход сюда теперь был вполне доступен, я не заметил следов присутствия животных, и если учесть, что трава здесь была высокая и сочная, это было, по меньшей мере подозрительно. Я замер. Как-то странно тихо показалось мне в этом месте, птицы не щебетали, перелетая с ветки на ветку, да что птицы, неугомонные кузнечики и те не трещали в цветущих травах.
И тут мое внимание привлек урангас, который стоял на четырех опорах, высоко над землей. Я подошел ближе. Задрав голову, я ходил кругами и пытался угадать, что же это? На одном из бревен висел бубен и шаманская колотушка, на соседнем крепким узлом была затянута прочная плетеная веревка, скрепленная с дорогой серебреной уздой, что украшала истлевший конский череп. Мне почему то захотелось, чтобы это непременно был жеребец, верный друг боотура. Длинная роскошная грива, некогда ярко рыжая, или как говорили красная, заметно выцвела, а ведь таких относили к редкой благородной породе скакунов, что принадлежали воинам. Рядом лежал конский скелет, не трудно было догадаться, что коня либо убили, либо бедняга умер от голода, не сумев высвободится из крепких пут, ведь вырвать такую крепкую коновязь не под силу и трем ретивым жеребцам. А вот и лестница, она лежала рядом и в отличие от изгороди и столбов была в хорошем состоянии. Не задумываясь, я подставил ее и взобрался наверх.
Постройка напоминала собой глубокую повозку с навесом. Интересно, что же там внутри под жеребячьими шкурами? Сердце мое забилось чаще, а вдруг это сокровища Великого Боотура или его боевые доспехи! Отец с раннего детства твердил мне, что шаманы мошенники, обманывают народ и обирают его до нитки. Тогда вполне может оказаться, что это богатство, которое припрятал шаман! Какое-то время я колебался, что-то удерживало меня от этого необдуманного поступка, но соблазн был настолько велик, что я уже не мог остановиться. Набрав в грудь воздуха, я сдернул прочь ссохшиеся шкуры, да так и обмер! Под ними, облаченная в дорогую расшитую бисером и серебром одежду, опоясанная широким, плетеным ремнем, лежала высохшая мумия шамана. Все мое маленькое нутро сжалось от страха. Захотелось кричать и сломя голову броситься прочь, подальше от этого злополучного места, но я решил хоть одним глазком взглянуть в лицо старому шаману. Странно, но за столько лет, его тело оставалось не тронутым! А ведь его должен был точить червь, запах гниющий плоти непременно привлек бы медведя, а после его пирушки кости растащили бы по тайге вороны! Не старые же, тленные конские шкуры сдерживали птиц, оберегая покойника от их хищного аппетита, и если даже предположить, что зверь мог пройти стороной, принимая странное строение за ловушку, то пронырливый ворон уж точно бы не отказался от лакомого кусочка. Шаман лежал слегка запрокинув голову. По плечам сползали аккуратно уложенные черные с проседью косы, подвязанные кожаными лентами с украшениями. Темно-коричневая кожа тонкой пленкой обтягивала череп, на иссохшей мочке уха тускнела серьга. Губы истлели и серо-желтые зубы придавали лицу, зловещее выражение напоминающее оскал. Но глаза, их невозможно забыть! Казалось в них, все еще теплится огонек жизни! Прикрытые веками похожими на серый прошлогодний лист, они все еще блестели, и как мне показалось, были устремлены куда-то вдаль.
Остановился привычный ход времени и все вокруг замерло. Легкий ветерок коснулся моего лица и вернул меня в реальность. Я опомнился, но к ужасу обнаружил, что запутался в кожаных ремнях на вороте кафтана. Как это произошло, ума не приложу, я попытался высвободить руку, но как не старался сделать это аккуратно, все же зацепил бусы на шее шамана. Голова его неожиданно сползла с подушки, и остекленевший взгляд уставился прямо на меня. Ощущение было такое, словно я окунулся в ледяную воду, и тысячи острых игл вонзились в тело, пронзая нестерпимой болью! Холод пробежал меж лопаток, в горле перехватило дыхание, а в голове, словно удары в тугой шаманский бубен, гулким эхом отзывался каждый стук моего сердца. Будто заворожённый колдовскими чарами не отрываясь я смотрел в лицо мертвецу не в силах отвести взгляд. На мгновение мне показалось, что пелена вдруг сошла со зрачков и глаза его начали наполняться жизнью, возможно, это был плод моего детского воображения, но этот взгляд преследует меня на протяжении всей жизни. Не знаю, чем бы все это закончилось, если бы не огромный, черный как смоль ворон с белым пятном на голове появившийся неизвестно откуда. Широко расправив крылья он раскрыл клюв и вытянув шею громко гаркнул прямо мне в лицо. Лестница, что еще недавно казалась мне прочной, в один миг рассыпалась подо мной словно труха. Я скатился вниз и неуклюже рухнул на торчащие кругом острые коренья, однако боли не почувствовал. Мрачная тень, напоминающая человека с большой головой и расправленными крыльями, накрыла меня сзади, но теперь даже мое неуемное любопытство не заставило бы меня обернуться. От охватившего ужаса и паники хотелось орать, но язык словно распух, и вместо крика я издавал лишь глухие сиплые звуки, похожие на гусиное шипение. Все что происходило со мной, напоминало кошмарный сон, который я странным образом наблюдал со стороны. Я бросился прочь, ноги сами несли меня, словно невидимая сила подталкивала и поднимала мое тело над пнями и корягами, не позволяя упасть. Иногда мне даже казалось, что я летел как птица, не касаясь земли. Потом все исчезло, голова закружилась, я потерял равновесие и рухнул лицом на землю. Последнее что я помню, это огромная тень, которая пронеслась надо мной. Холод свел мышцы судорогой, в глазах потемнело, и сознание мое провалилось в пустоту.
- Наконец-то очнулся! – словно откуда-то издалека донесся голос отца. Я приоткрыл глаза, он сидел рядом и ласково поглаживал меня: - Ну и напугал ты нас Боотур! Говорил я тебе, покрывай голову, видишь, как сегодня парит. Солнцем тебя напекло, из сосняка выпрыгнул как перепуганный кулунчук, и не слова не вымолвив прямо тут же с ног и повалился!
- Отец!? – приподнялся я, сгорая от желания поведать ему, что со мной приключилось, но он нежно закрыл мне рот ладонью.
- Не говори, спи! Тебе сил набираться нужно. Эх ты боотур! Разоделся, натянул сто одежек!
Когда отец ушел, я с облегчением вздохнул. Один русский доктор рассказывал мне, что когда солнце голову напечет, видения всякие бывают! И в самом деле - размышлял я - не могло же такое произойти наяву! Окончательно успокоившись, я повернулся на бок и очень скоро заснул. Глубокой ночью, меня разбудили раскаты грома. Они были настолько сильными, что сотрясали воздух. Выскочив на улицу, я с наслаждением ощутил прохладное дыхание свежего ветра, который гнал по темно-синему небу черные облака похожие на громадного зверя. От ярких вспышек молний, что как змеи сползали с небес и ударяясь о землю растворялись в темноте, становилось светло как днем, и можно было разглядеть все до мельчайших деталей. Тогда мне впервые довелось наблюдать чудо. Тяжелые тучи собирались со всего неба, и закручиваясь в спираль, вопреки всем законам природы кружили хоровод. Раскаты грома в очередной раз содрогнули землю, небеса разверзлись, и яркая молния с металлическим скрежетом ударила прямо в центр аласа. В следующую минуту лес охватило пламенем. Подхваченное ветром, оно взметнулось к небу, и подобно раненому зверю стало сметать все на своем пути. Еще немного, и пожар перекинется на соседний лес, и тогда тайга займется огнем и затянет солнце дымом пожарищ на долгие месяцы! Вновь грянул гром, и я совершенно четко рассмотрел, как молния ударила из земли, и мгновенно скрылась в облаках, будто вернулась на прежнее место. Следом хлынул дождь такой силы, будто кто-то там, на верху, опрокинул огромное ведро с водой. Я едва успел заскочить под навес.
- А, так ты не спишь!? - услышал я за спиной суровый голос отца: – а ну быстро в постель, днем солнце тебя ударило, а ночью ветер просквозит.
- Папа, папа!- попытался я оправдаться: - я видел, как молния ударила туда, и все загорелось, а потом…!
-Ладно, верю, а теперь спать! - насупив брови, властным голосом велел мне отец. Виновато опустив голову, я побрел в дом. В эту ночь я долго не мог заснуть, меня мучил вопрос, как молния бьёт из земли, ведь учитель Алексей говорил, что в природе этого просто не может быть! За окном хлестал ливень, отголоски громовых раскатов, становились все слабее и тише, где то за высокими сопками угасали отблески зарниц, а из комнаты потянуло смолянистым запахом отцовского табака. Через неплотно прикрытую дверь из соседней комнаты пробивался слабый свет. Сквозь шум дождя я различил голос отца и зажиточного якута. Говорили они тихо, однако слух у меня был тонкий, и я отчетливо расслышал весь их разговор от начала до конца.
- Все получилось как нельзя лучше - прошептал отец – Выгорело то место, где по вашим россказням была шаманская могила! Да и была ли она вообще? Кто ее видел то? Все только и твердили – отец рассказывал, от деда слышал! Может теперь-то рвань местная успокоится? Вот у русских с этим проще, у них с голытьбой разговор короткий, если что не так, как скотину плетью отходят и все, а мы вот, уговариваем, упрашиваем. Ну, обожди! Скоро они узнают, кто такой Хатырык. А кто не подчинится…..!
- Только все ли получилось? – вздохнул хозяин - Сынок твой сказал, что видел, как молния ударила в алас шамана, может и действительно мы старого духа побеспокоили?
- И ты туда же! Да вы что совсем спятили! Для нищеты эти сказки, чтоб, куда не надо нос не совали и хозяев своих боялись! Да ты сам поразмысли? Шаман этот, умер по самым скромным подсчетам лет тридцать назад! Мы же с тобой весь лес вдоль и поперек исходили и ничего не нашли! Нет там никакой могилы, никакой урасы. Что, за столько лет один прах остался? Холод, дожди, жара, давно все разрушили? Ты сам – то эту могилу когда-нибудь видел?
-Нет, не видел. Отец мой, как и ты, напористый был, злой, ничего не боялся, а как побывал там, три дня молчал. Потом лучшую рыжую кобылу из табуна взял, надел дорогую серебреную узду и увел на шаман Алас. Возвратившись, строго настрого запретил нам даже думать о том, чтобы приближаться к тому месту. Еще сказал, что шамана охраняют духи тайги, и он сам решает, кому показать дорогу, а кому плутать по лесу вокруг да около. Двадцать лет я свято чтил наказ отца и не осмеливался его нарушить!
- Да ну тебя, тут о деле нужно думать. А ты как местная челядь все о духах рассуждаешь. Сгорел алас и ладно, я ведь этому босоногому водки дал, и еще денег за работу пообещал, завтра прибежит! С утра начнем лес готовить, хватит нам уже сказочки выслушивать! Ладно, давай спать укладываться, поздно уже. Завтра дел много.
Когда отец присел рядом, я притворился спящим, он заботливо накрыл меня мягкой жеребячьей шкурой и погладил по лицу. Так значит, они обошли весь лес и ничего не нашли. На душе стало спокойно. Может это действительно был сон, и мне все просто померещилось. Подложив руки под голову, я уснул спокойно и безмятежно.
Строительство усадьбы заметно продвигалось. Уже через пару недель, все местные якуты работали на моего отца. Трудились от зари до темна. Отец не скупился, платил мастерам щедро, а потому и дело спорилось. А вот со мной с некоторых пор стало происходить что-то неладное. По ночам меня стали беспокоить страшные сны и тревожить голоса. Первое время я не придавал этому особого значения, до той поры пока не произошел один случай;
- Как - то вечером, когда духота спала, и приятно потянуло прохладой, я развалился под навесом и стал наблюдать, как огромный солнечный круг медленно садится за сопки. Тут неподалеку я увидел статную, ярко-рыжую кобылу. Приглядевшись, я заметил в длинной, роскошной гриве три косички, а на груди небольшое белое пятнышко, в виде месяца. Я попытался подойти, но она фыркала, и отходила все дальше. Подзывая ее, я перебрал все нежные якутские слова, какие только знал, но все напрасно. Лошадь мотала головой но к себе не подпускала, потом вдруг насторожилась и сорвавшись с места, галопом понеслась в сторону леса. Я смотрел ей в след, восхищаясь прытью и грациозностью. В этот самый момент меня и окликнул хозяин: - Эй, уол тойон! Ты что там увидел?
Обернувшись к нему, я с улыбкой указал на лошадь, но когда вновь посмотрел в ту сторону, был очень удивлен, она просто исчезла, словно ее и вовсе не было! Хотя, вне всякого сомнения, даже если бы она перешла на рысь, ей не хватило бы времени, домчатся до леса. Хозяин глянул на указанное место и развел руками: – Что там? Я ничего не вижу!
Я растерянно пожал плечами: - Сам не пойму, только что, здесь гарцевала красная кобыла – очень красивая!
- Да нет ни у кого в улусе красной кобылы. Белые, черные, пегие, а вот красных нет, давно не родились! – посмеиваясь надо мной, ответил хозяин, и шаркая торбасами пошел в дом. Мне стало обидно, стыдно прослыть врунишкой. Все закипело внутри меня и я сжав кулаки громко выкрикнул – Я точно видел, клянусь! Красная кобыла, длинная грива и три белые косички! Я не обманываю!
Хозяин остолбенел. В таком состоянии он пробыл около минуты, а затем подошел ко мне: - Где, где она была? Покажи!
Я, молча кивнул туда, где совсем недавно видел эту бестию. Мужчина изменился в лице, побледнел. Подбежав к указанному месту, он опустился на колени и стал внимательно разглядывать следы на примятой траве. Потом поднял на меня глаза, и тыча пальцем себе в грудь, слегка заикаясь, спросил: - А здесь, здесь на груди кобылы?
Он явно был не в себе, к тому же я сразу догадался, о чем он хочет меня спросить, поэтому не стал переспрашивать - Белое пятно, как будто полумесяц! А вы мне не верили!
Хозяин сел на траву и понуро склонив голову, стал твердить какую-то фразу. Я различил едва понятное сочетание «Белая косичка, Белая косичка»
- Дядя, что случилось? Вы не заболели, вы весь в поту!
-А!- вышел из оцепенения хозяин: - Нет, нет все хорошо! Только ты не говори никому что видел!
Только вечером, когда я стал случайным свидетелем его разговора с отцом я понял почему хозяин так странно себя вел.
- Да ладно, хватит тебе! - услышал я раздраженный голос отца, - Ну выдумал малец что видел кобылу!
- Плохой это знак, очень плохой! – с тревогой произнес хозяин - Это ее в дар шаману отец на алас отвел. Это была моя любимая кобыла, я ее очень хорошо помню. Я звал ее «Три косички». У нее в гриве были белые пряди, я их в косы заплел! И на груди…э – тяжело вздохнул мужчина - неспроста она объявилась, вернувшись с сочных аласов мертвых, неспроста! И следы я видел, а чуть позже вернулся, словно ничего и не было!
- Чушь полная, какая-то красная кобыла, косички.
- Нет Хатырык, это уже серьезно! Сегодня, нашли обгоревшие кости.
- Ну и что?
- А то! Что это был тот самый рабочий, которому ты за поджог деньги пообещал!
- Ну, ясное дело, принял аргы, поджог, а сам убежать не смог вот и сгорел!
- И еще странно, во сне твой сын кричать стал! Слова непонятные произносит, жена говорит, что на эвенкийском. И видит слишком хорошо. Недавно в лесу он заметил белку и сказал, что она одноглазая, я ее подстрелил, смотрю, точно одноглазая!
- Ну и что? Хорошее зрение у боотура, славный охотник растет.
- Да то тойон, что шаман эвенкийских кровей был, потому наши якутские его и боялись, а глаз белки, какой бы ты не был охотник, с двухсот шагов не разглядишь, вот как. Не все так просто, может другое место, найдем?
- Хватит с меня этого бреда! Смотри, на народ смуты не нагоняй! Место это мое по праву, ни к чему оно теперь шаману, тем более мертвому, да еще и не якуту, как оказывается. А впредь знай, не твое дело, где и что я делаю! Будешь богатым как я, потом и указывай, а пока, я тебе за все плачу, делать будешь то - что я велю! А о кобыле этой и духах своих забудь, и чем быстрее, тем лучше. Не заставляй меня злиться! Все понял?
- Да тойон, я все понял, воля твоя – едва слышно, смиренным голосом произнёс хозяин.
Какое-то время было тихо, о происшествии с кобылой, как и обещал хозяину я ни кому не рассказывал. Но слухи о необычных вещах, которые стали происходить в улусе, медленно поползли от одной урасы к другой. Одни утверждали, что, черный медведь невиданных размеров утром появился на окраине селения, другие наблюдали яркое свечение в ночном небе над аласом, похожее на парящего орла. Многое чему не могли найти объяснения, приписывали неземным силам и мести великого шамана разгневанного вторжением в его владения.
Однако, все это абсолютно не трогало отца, он ничего и слушать не хотел, а предостережения селян приводили его в ярость. Увлеченный строительством, он практически не появлялся дома, и я оставаясь без родительского присмотра, резвился со своими сверстниками до глубокой ночи. Помню, как то вечером стемнело раньше обычного. Заботливая хозяйка, напоминая о каких-то ветрах, которые дуют из леса и могут крепко навредить моему здоровью, убедила меня надеть кафтан. Местная детвора иногда собиралась послушать мои рассказы. Мальчишки рассаживались на мягкой траве, а я, как и подобает тойону, восседал на изгороди, чтобы лучше видеть лица своих наивных слушателей. Сочинять о своих похождениях у меня получалось неплохо, порой я так убедительно это делал, что и сам начинал верить во всякую ересь, которую придумывал. Вот и в этот раз все шло просто замечательно, но вдруг, чем-то встревоженная ребятня подскочила и указывая в мою сторону испуганно заголосила - «Ер, Ер!» Еще несколько секунд и они без оглядки мчались к урасам. Дрожь пробежала по телу, но бросится вслед и стать всеобщим посмешищем, было куда страшнее, чем обернуться назад. Пересилив охвативший меня страх, я оглянулся. Позади меня, на столбе сидел огромный ворон с белым пятном на голове, точь в точь как тот, что мне приснился. Он внимательно наблюдал за мной. Я спрыгнул с жерди и попятился к селению, но тут мои ноги налились тяжестью и я словно увяз в непроходимой топи. Потянуло болотной гнилью. Я закрыл глаза в надежде, что когда их открою, все исчезнет, но в это самое мгновение почувствовал, как кто-то ледяной ладонью коснулся моего лица. От ужаса кровь застыла в жилах. Я испуганно оглянулся, вокруг никого. Густой туман поднимался над лугом, раскачиваясь от дуновения ветра, он плотной стеной медленно надвигался на меня, словно пытаясь поглотить мое онемевшее тело. Из белой пелены, до слуха доносился шепот множества голосов, они словно напевая тихую колыбельную, убаюкивали меня. Веки мои отяжелели, перед глазами все поплыло и нежный голос ласково произнес мое имя. Я с необычайной легкостью поддался этим чарам и даже не заметил, как сделал шаг навстречу зову. Тишину взорвал удар в бубен, гулкий звук которого, эхом прокатился по округе. В следующую минуту из тумана показался силуэт человека в шаманском одеянии. Громко гаркнув, ворон взмахнул крыльями и пролетев над моей головой уселся на плечо шаману. Только тут я очнулся, словно пробудился от глубокого сна. Я закричал что есть мочи и бросился прочь от этого ужасного места. Как добежал до дома, помню с трудом, я не мог поверить, что все это происходит со мной. Сердце готово было выпрыгнуть наружу, как испуганный зайчонок я забился в угол. Мысли путались, я уже не понимал, где сон, а где реальность. Откуда взялся этот ворон? И тут я вспомнил про фигурку в форме медведя с рогами и осторожно сунул руку в карман. Меня пробил озноб. Не спеша, опасаясь увидеть то, о чем и думать то боялся, я разжал кулак и обмер. Это была колотушечка из урасы! Значит, я действительно был в шаманском логове.
Приснился мне в эту ночь удивительный сон – на лесной опушке красивая девушка в богатом платье с замысловатыми узорами, собирала бордовую бруснику, а рядом играл маленький ребенок. Ласково улыбаясь малышу, она тихо напевала, на непонятном мне языке. Всем своим существом я почувствовал, как чей-то хищный взгляд жадно следит за каждым движением девушки. Я пытаюсь предупредить ее, кричу, но она меня не слышит. Еще мгновение и из лесной гущи, подминая молодые деревца, с диким ревом вырвался огромный медведь. Девушка взглянула на ребенка, в ее глазах я увидел отчаянье, она понимала, что разъяренное чудовище не пощадит ни ее ни малыша. Уводя зверя от мальчика, она метнулась в сторону, споткнулась о жердину и упала в траву. Издав победный рык, медведь поднялся на задние лапы и бросился на свою жертву. Словно опытный охотник, изловчившись она подставила острие жерди зверю прямо под сердце. Оно с легкостью вошло в крепкую плоть. Изрыгая истошный вопль и истекая багровой кровью, медведь стал оседать на землю. В предсмертной агонии он ударил девушку лапой и уже разверз свою слюнявую пасть, как вдруг огромный ворон впился ему в глаз. Медведь в последний раз попытался оскалиться, но безжизненно рухнул на землю. Девушка оказалась плотно прижатой огромной тушей, она пыталась освободиться из этого плена, но силы покидали ее с каждой минутой. Несчастная хотела дотянуться до мальчика, и что-то шептала, но ветер отнес слова и я ничего не расслышал.
Поутру, хозяйка пригласила меня на кухню и стала осторожно выведывать, что я видел во сне? Тогда я соврал что не помню, но женщина не успокоилась и рассказала все мужу, тот подвел меня к отцу и многозначительно развел руками: - Прости, нам посланы знаки с нижнего мира! Дух шамана вернулся! Старик лечил жену, когда та была ребенком, и она хорошо помнит его голос. А этой ночью твой сын читал заклятия, а потом старый шаман вещал через него. Было сказано, что в моем жилище находится то, что принадлежит ему, он велел отнеси это к черному камню и бросить в реку! Если я не исполню его волю, после первой грозы он сам заберет свое!
Отец громко закричал на хозяина: - Хватит! Что за бред ты несешь?!
Таким я раньше его не видел, лицо перекосило от злобы, брови сошлись на переносице, а сильная рука крепко сжала рукоять ножа. Мужчина был напуган, он опустился на колени и склонив голову, едва слышно произнес: - Можешь убить меня, ты богатый и мудрый, но спроси сначала у сына!
Мое сердце готово было выпрыгнуть от одной мысли, что отец убьет невиновного. Я заслонил собой хозяина: - Нет, отец не делай этого, прошу тебя, не делай! Он не виноват, я правда был на могиле шамана, это не ложь!
Выпалив все одним махом, я протянул отцу колотушечку:- Вот! Это оттуда!
Отец вырвал ее из моих рук. – Золото! - Обжигая меня взглядом, он указал плетью на дом: - Бегом отсюда!
С презрением швырнув драгоценный метал, к ногам хозяина, отец побагровел: – Иди, верни это своим духам, пусть они наконец-то оставят нас в покое!
Гордо подняв голову, всем своим естеством выказывая отвращение к происходящему, он уверенным шагом отправился прочь, бросив на ходу младшему брату: – Собирай вещи, мы съезжаем!
Хозяин долго уговаривал отца остаться в своем доме, извинялся, но тот был не преклонен, его решение было безоговорочным. Отец долгое время оставался хмурым и немногословным. Все время он проводил на строительстве, доводя себя и своих братьев до изнеможения. Однако, зная его характер, никто не смел ему перечить.
Дом поставили к осени. Управились до срока. Вскоре зарядили дожди, погрузив наш таежный край в уныние и густые утренние туманы. Тогда мне казалось, что наконец-то все встало на свои места. Поселившись в новом доме, мы топили печь и наслаждались теплом очага. Как то утром отец и братья ушли на охоту, вернулись они только на другой день к вечеру. Духи тайги щедро одарили их дичью. Отец, с азартом присущему охотнику рассказывал, как добыча сама шла в руки, пару глухарей, козы, рябчики и большой гусь. Всю ночь они разделывали трофеи, а утром отец весело подмигнул мне: - Сегодня будем гулять! Время пришло, удача повернулась к нам лицом, их духи - он указал рукой на улус у подножья холма: – Они склонились перед нами, духи сынок, как и люди, подчиняются силе! Твердо запомни, верить нужно в порох и… - он махнул головой в сторону стоящего у двери карабина: - Остальное…это слабость. Жалость – самое страшное чувство! Запомни сын!
Вечером в нашем доме зажгли лампы, за столом расселись зажиточные якуты из улуса и соседних наслегов, они ели мясо, пили и нахваливали гостеприимство приезжего тойона. Я же бесцельно бродил по дому, размахивая деревянной саблей, воображая жестокую битву с хищным зверем. Представляя себя могучим боотуром я сердито сдвигал брови и выпячивая грудь надувал щеки. Однако это занятие мне вскоре наскучило, как-то неуютно показалось, маловато раздолья... Тут мне и пришло в голову пойти в Амбар, всё равно он временно пустовал и места для игры, там было предостаточно. Прихватив лампу, я незаметно проскользнул мимо шумных гостей во двор. Уже темнело, дождь дробью барабанил по крыше, а небо изредка освещалось отблесками далеких зарниц. Я прошмыгнул к амбару и с трудом отворив тяжёлую дверь вошел внутрь. Огонь в лампе разгорелся, осветив большое помещение. Я подвесил ее на крюк у дверей, и стал играть, да так увлекся, что и не заметил, как перевалило далеко за полночь. Вдруг, из темной половины амбара до моего слуха донеслось чье-то тихое пение. Крадучись я отправился туда, и чем яснее слышался голос, тем более знакомым он мне казался! Да! Так и есть, это та мелодия, которую напевала девушка из моего сна, я подошел ближе и внимательно оглядел таинственную незнакомку. В том же наряде, она склонилась над ребёнком, и нежно прижимая к груди, легонько покачивала.
Я стоял как вкопанный, в полном недоумении и растерянности. Девушка повернулась, я увидел ее лицо и обмер - это была моя мать, но откуда она здесь? – «Мама! Ты?» - невольно вырвалось у меня. На ее лице, слабо освещенном светом лампады, блестели слезы. Она была прекрасна в этом длинном белом платье расшитом бисером и замысловатым орнаментом. Яркие бусы обвивали ее тонкую шею, маленькие уши украшены большими серьгами из кости в форме танцующих стерхов. Мать с грустью и какой-то глубокой тоской взглянула на меня и протянула мне дитя. Не задумываясь, откуда она появилась, я сделал несколько шагов навстречу и посмотрел на ребёнка. И, о ужас! В одеяло был завернут изъеденный червем детский трупик. Я хотел закричать, но не мог, а между тем, лицо матери поплыло перед глазами, и предо мной предстала все та же девушка. На ее груди сквозь белые одежды проступили багровые пятна, а в нос ударил запах горячей крови. Я резко подался назад и на что-то наткнулся. От неожиданности я вскрикнул, отскочил в сторону на несколько шагов и обернулся. Предо мной стоял высокий старец, в том самом кафтане, что я видел на шамане. Сыростью и могильным холодом повеяло от него, как из гниющего болота в летнюю жару. Длинные седые космы сползали по его плечам, а пронизывающий до костей взгляд пожирал меня заживо. Сейчас и не вспомню, сколько времени это продолжалось, только ноги мои стали ватные, в голове зашумело, и откуда-то издалека до меня отчетливо донеслись глухие удары в бубен. Старик распростер руки и обратив взор в небо запел. Из его горла вырывались тягучие звуки похожие на рычание, они сливались с монотонным звучанием тугой кожи и становились всё сильнее и громче. Я ощутил присутствие чего-то зловещего, оно внушало мне - «Ты должен донести это послание». А между тем, старик произносил непонятные мне слова. Повторяя их снова и снова, он будто говорил «Заучи наизусть». Я как заколдованный твердил их вновь и вновь. Неожиданно разразилась молния. На секунду яркой вспышкой осветив амбар, она освободила меня от колдовских чар. Я закричал насколько хватило сил и как испуганный оленёнок рванулся к выходу. Тяжёлая дверь с коваными навесами и засовами, что еще несколько часов назад с трудом мне поддавалась, на этот раз распахнулась без всяких усилий. С криком обезумевшего я бросился к дому, ощущая позади его тяжёлое дыхание. Расстояние показалось мне бесконечным, и каждый мой прыжок не приближал к цели, а напротив отдалял! На крик кто-то вышел, держа в руках лампу. Я словно мотылек кинулся на огонь и позабыв об опасности все же оглянулся. Кто знает, не сделай я этого и тогда может, все закончилось бы иначе? Шаман летел за мной не отставая ни на шаг, ветер трепал его седые локоны и рвал на нем одежду. Я хорошо разглядел его страшное лицо, по которому мелкими струями стекала дождевая вода, а на тонких губах играла зловещая ухмылка. В этот самый момент он замахнулся, и я в ужасе зажмурил глаза. Сильный удар в спину сбил меня с ног и прежде чем рухнуть на размытую дождём землю, я услышал два громких выстрела.
Очнулся я на широкой отцовской кровати. Голова гудела, знобило, липкий пот ручьями стекал по вискам. Рядом, верным сторожевым псом охраняя мой сон, дремал дядя - младший брат отца. Я сделал над собой усилие и попытался приподняться, боль горячим кнутом обожгла тело, я застонал и беспомощно повалился на бок. Лежать на спине было мучительно, она горела так, словно на нее поставили раскаленную сковороду. От моего стона дядя проснулся и радостно похлопал себя по коленям: - Слава духам, оклемался! Сейчас принесу шурпы похлебать, молодому тойону надо много есть! Три дня пластом лежишь!
Я без аппетита выпил жирного гусиного бульона, превозмогая боль, поднялся, и с трудом передвигая ноги, подошёл к окошку. На дворе моросил дождь, туман укутал горные вершины и заполнил распадки в низине, а небо до самого горизонта затянуло серыми тучами. Я распахнул окно, впустив в душную комнату сырой осенний воздух, который мгновенно наполнил помещение. На улице я увидел отца, с человеком у которого мы раньше жили. Они о чём-то горячо спорили, и хотя оба промокли насквозь, в дом не заходили. Отец навьючивал лошадь, отрывисто и грубо отвечал на вопросы собеседника, который то и дело размахивал руками и в отчаянии покачивал головой: - Ну, куда собираешься, Хатырык? Посмотри на погоду! Через пару дней дожди закончатся, тогда и иди! Есть такие подъёмы, где лошади не пройдут!
Но отец, как и прежде, ничего не желал слушать. За эти несколько дней он осунулся и помрачнел, я никогда еще не видел его таким подавленным и отрешенным. Затянув подпругу, он вскочил в седло и похлопал лошадь по шее: - Идти надо. Присмотри за младшим братом и сыном.
- Да я понимаю горе, но ведь сам видел, гонец пришёл хромой и без коня – угробил скакуна на спуске!
- Я все решил.
- Подумай сам! Что измениться за несколько дней?
- Прощай старик, помни, о чём просил!
- Всё сделаю Хатырык, не беспокойся! Пусть духи будут к вам благосклонны!
- Замолчи!- процедил сквозь зубы отец, крепко потянул на себя узду и стеганул лошадь по крупу. Гнедая вздыбилась, и взрывая копытами землю помчалась по размытой дождями дороге, унося горячего седока прочь.
- Ты что это удумал? – отодвигая меня в сторону и закрывая створки, недовольно проворчал дядя Иртыш, - Только на ноги поднялся и опять туда же, а ну в постель!
Я послушно исполнил указание. Теперь я терялся в догадках, про какое такое горе говорил хозяин, и куда отец отправился в такую непогоду, ведь он никогда не принимал необдуманных решений. Так, в своих раздумьях я даже не заметил, как заснул.
Когда проснулся, на дворе уже темнело. В соседней комнате тускло светила лампада, в печи потрескивали поленья, за столом сидел дядя Иртыш и наш знакомый хозяин. Они о чём-то тихо беседовали.
Я высунул из-под шкур вспотевшую голову и как молодая лайка навострив уши, стал прислушиваться к их разговору, стараясь уловить каждое слово.
Хозяин: - Неужели, правда, все, что сказал гонец?
Иртыш:- Как есть, такими вещами не шутят. Ребёнок у Туйары родился мёртвым, к тому же раньше срока, но самое странное… что случилось это в тот же вечер, что и с молодым тойоном.
Я едва сдержался, чтобы не закричать. Говорили о моей матери, так вот значит, о каком горе шла речь, и почему отец так спешно собрался и уехал! Хозяин:- А скажи Иртыш, что случилось в ту ночь? Ведь ты один был всему свидетель, почему правду не откроешь? Или может, есть о чём молчать?
Иртыш: - Верно, есть. Только кому рассказывать? Брату? Да Хатырык меня и слушать не стал бы, я и сам то поверить не могу в то, что видел?! Какие уж там рассказы….
- Мне - то можно! Я ж не твой брат.
- Даже не знаю, … может все это мне привиделось? – Иртыш на мгновенье умолк и настороженно оглядел комнату: – Тем вечером хорошо сидели, всего вдоволь было на столе, ешь – не хочу! Перебрав лишка, я лампу взял и на воздух. Слышу – кричит наш боотур, да так, что мурашки по коже. Думаю, точно неладное с ним приключилось! Я не раздумывая схватил ружьё и вижу – бежит племяш со всех ног, а за ним … глазам не верю – не то медведь, не то человек, и – летит! Вот-вот в мальца вцепится, уже и когти свои над ним занес. У меня сомненья разные, не промахнуться бы, а то с пьяного глаза ненароком в мальчишку угожу! А тут он, хлоп лицом в грязь, я ствол вскинул и две пули в эту нечисть выпустил. Таким зарядом сохатого уложить можно. Хотел ещё пальнуть, да чертовщина какая-то – ворон, на меня налетел! Отогнал птицу, гляжу – а уж нет никого! Хотя я точно уверен, что не промахнулся! Я пули то потом искал, если б промазал, они бы прямиком в амбарную дверь вгрызлись, а ведь нет их! Все облазил, все проглядел, пусто, как в небо ушли!
Хозяин: - Что думаешь?
Иртыш пожал плечами: - Да что думать! Я не как брат, мне наши обычаи отец забывать не велел, он везде торговал и в честь богатой реки меня назвал. Малец-то три дня не вставал, весь словно кипит, если б не твои отвары, не знаю, поднялся бы вообще? Ты сам то, что посоветуешь? Что в таких случаях делают?
- К шаманке везти надо! – шепотом произнес хозяин. Иртыш хмыкнул в ответ и развел руками: - Да ты спятил! Приедет брат он с меня шкуру спустит, солью посыплет, а потом как гнедую свою на узду и к коновязи!
- Брата твоего как минимум дней семь не будет, а шаманка – полдня пути, в аккурат до приезда обернемся.
Иртыш: - Да, вот ещё что, парень в бреду какие-то слова выкрикивал, очень часто, так часто, что я их записал.
Хозяин: - Тем более – может старуха свет прольёт, на то, что с ним приключилось. А ты с ним поговорил?
Иртыш: - Когда? Он только сегодня очнулся, слабый еще совсем, поел и спать. Да и как, как с ним об этом заговорить? Так бы конечно, может что и прояснилось. И вообще, я всё же наверное дождусь Хаты, а то с ним тягаться опасно. Может всё-таки, не будем торопиться?
Тут я наконец-то решился снять груз с души, который долгое время тяготил меня. Вышел из комнаты и подробно изложил всё, что произошло со мной, начиная с того момента, как я набрёл на урасу.
Меня выслушали с нескрываемым интересом, не перебивая и не останавливая. Когда я закончил, переглянулись, и дядя Иртыш шёпотом спросил: - Ну что, боотур, тебе решать? Поедешь ты к шаманке или нет, без твоего согласия я тебя не повезу. Только учти, отец не должен об этом знать! Ты же умеешь хранить тайны?
В ответ я кивнул: - Я согласен, отец ничего не узнает!
Сказать правду, желание увидеть шаманку и быть свидетелем «камлания», о котором много слышал от деревенских мальчишек, было куда сильнее страха перед отцом. Но к утру я почувствовал себя намного хуже, силы оставили меня, однако это не изменило планов мужчин. Их намерения оставались твердыми и решительными.
До места добрались ближе к сумеркам. Шаманка жила на окраине лесного аласа в старом покосившемся домике. Маленькая, высохшая старушонка, еще издали приметила всадников и вышла навстречу. Несмотря на свой преклонный возраст, она оказалась достаточно подвижна. Пряди ее седых волос небрежно свисали на лицо и она то и дело откидывала их. Старуха оглядела нас с головы до ног, подошла ко мне вплотную и провела холодными пальцами по лицу. От нее напахнуло дымом, потом и едким табаком. Обнюхав меня, она брезгливо фыркнула, отвернулась и пожелала взглянуть на подношения. Убедившись, что дар, которым наделили ее духи оценили по достоинству, шаманка шмыгнула носом и опираясь на длинный посох с бубенцами поковыляла к постройкам. В дом старуха нас не впустила, сказала, что с нами могут зайти злые духи, которые возможно шли следом, а сейчас сидят на наших вещах и одеждах. Костлявой рукой она указала нам на старый калыман, что стоял неподалеку. Сама явилась туда позже. Старуха молча разожгла огонь и дождавшись, когда тот окреп и смело потянулся вверх, бросила ему сбор трав, кореньев и косточек. Пламя с удовольствием приняло благодатные дары, облизнулось и будто захмелев, стало раскачиваться из стороны в сторону, окутывая нас неприятным удушливым дымом, от которого голова отяжелела, а веки будто налились свинцом. Шаманка вдруг ткнула в хозяина: - «Пойдём!» Тот послушно поднялся и вышел следом. Он поведал старухе о моем несчастье, затем вынул бумажку, на которой Иртыш записывал слова, что я выкрикивал в бреду и начал читать вслух. Едва прозвучала первая фраза, старуха резко вырвала лист из рук мужчины. Испуганно оглядываясь по сторонам, она опустилась на колени и обратила взор к небу: - О великие духи! Спасибо, что уберегли и не позволили впустить этих людей в дом! Я чувствовала, что он не ушёл! Страшное проклятье вернулось! Эти люди принесли его с собой!
Проголосив это сиплым голосом, она оттолкнула мужчину посохом: - «Иди прочь! Мне нужно побыть с духами наедине!»
- Зачем ты ей всё рассказал? – возмутился Иртыш.
- Это обряд, так положено! – пытался разъяснить хозяин - Она должна знать, с какой силой ей предстоит бороться!
Старуха вернулась минут через сорок, облаченная в засаленный кафтан с бахромой, потертой кожаной шапке с меховой опушкой, которая скрывала половину лица. Она опустилась на колено, и с силой ударила в бубен. Гул взорвал тишину. Старуха произнесла заклинание, затем пригнувшись к огню прикрыла веки и втягивая дым широкими ноздрями, словно завела с ним дружескую беседу. Ослепляя присутствующих ярким светом, пламя озарило калыман, огненным шаром взметнулось ввысь и рассыпалось на тысячи мелких искорок. Терпкий запах ударил в нос, от удушья перехватило дыхание, хватая воздух ртом, я прибился к стене. Все погрузилось во мрак, лишь тусклый отблеск тлеющих углей, играл под сводами калымана. Вскоре глаза мои привыкли. Старухи нигде не было, казалось, что сама тьма, поглотила ее. Появилась она внезапно, словно из черной бездны. От неожиданности мы вздрогнули и отползли к выходу. А между тем, она приступила к ритуальному танцу. Ударяя в тугую кожу шаманского инструмента, она то кружилась как юла, то припадала на колено. Из ее гортани вырывались хриплые звуки, похожие то на пение, то на рычание, тонкий детский голосок сменялся грубым мужским. Шаманка двигалась всё быстрее и быстрее, и калыман наполнялся колдовским свечением. Длинные струйки дыма дивными узорами кружились вокруг старухи, сливаясь с ней в безудержном танце. Тень шаманки, что падала на стену калымана, предстала танцующим стерхом, грациозно расправившим крылья. Действительность зачаровывала меня, вызывая восторг и желание проникнуть в тайны неизведанного, мистического. К сожалению, закончилось всё так же быстро, как и началось. Звук бубна стих, шаманка распласталась на полу и приложила ухо к земле. Потом сгребла угли, разложила на ладони и осторожно на них подула. Они словно ожили, заиграли всеми цветами радуги. Незаметно я погрузился в другой мир, вход в который открыла мне заклинательница духов. Силуэты могучих деревьев, плотной стеной обступили вокруг, а над головой ярко засияла большая, круглая луна. Души уродливых существ молча наблюдали за мной из-за вековых стволов. Внезапно вынырнув из мрачного логова, предо мной возникла шаманка. Пуская слюну из беззубого рта, она вперилась в меня взглядом и до боли знакомым голосом, повторила те самые слова, что говорил в амбаре старик. Лицо её перекосило, глаза закатились, а из груди вырвался глухой надрывистый смех. Мне стало не по себе. Нестерпимая боль выворачивала мои кости наизнанку. Старуха неестественно запрокинула голову назад, выронила угольки и застыла. В калымане воцарилась гробовая тишина. Последнее что я запомнил это то как шаманка метнулась ко мне. Очнулся я уже дома и чем завершился обряд, узнал от дяди Иртыша.
Он рассказал, что когда я потерял сознание, старуха принялась говорить с духами, она слабела с каждым словом и вскоре рухнула без сил. «Отворите калыман» - просила она измождённым голосом: - «Дышать, дайте дышать!
Иртыш отворил вход. С улицы ворвался поток свежего воздуха. В дальнем углу лачуги возникло плотное серое облако. Меняя формы и очертания, оно на мгновение зависло над старухой и растворилось в полумраке. Мужчины бросились к шаманке, но та, завидев дядю, прикрыла лицо ладонью - «Не приближайся ко мне!»
Хозяин отстранил Иртыша и склонился над старухой: - Что сказали духи?
- Помоги встать! – обжигая взглядом, прошептала она. Хозяин аккуратно приподнял её.
- Я общалась с очень могущественными духами, которые не боятся огня и могут проникать в мир живых! Они сказали - дитя носит печать проклятия! Что делать, скажу потом, когда вернутся силы. А сейчас – я хочу видеть его спину, мне нужно убедиться, что духи не играли со мной!»
Иртыш, повернул мальчика на живот и задрал рубаху. То, что предстало их взору, заставило бы содрогнуться и бывалых охотников, что один на один сталкивались в тайге с голодным медведем. Хозяин в ужасе привстал, а Иртыш отпрянул назад и, запутавшись в раскинутых на земле шкурах, упал. На спине у мальчика, красовалась огромная пятерня, будто кто-то в знак своей власти, над этим человеком, приложил раскаленное клеймо.
Старуха сморщила маленькое лицо и отвела взгляд: - Духи никогда не врут! Отнесите меня в дом, мне нужно поспать, они утомили меня.
Наутро следующего дня дождь прекратился. Густой, точно молоко туман, разлился по округе. Покуривая трубку, дядя ожидал попутчика под молодой берёзкой, неподалеку от избы. Тот вышел, присел рядом, и не дожидаясь расспросов начал: - Прости! Шаманка была права, ты сам всё видел. Печать проклятия на твоем племяннике. Хатырык разбудил дух Шамана, теперь в каждом поколении вашего рода будут умирать мальчики. Чтобы снять проклятие есть два пути, первый - Хатырык должен принести в жертву своего сына – носителя печати – таково веление духов. Это плата за землю, на которой он объявил себя хозяином. О втором я должен рассказать только твоему племяннику! Знаешь, я сам многого не понимаю, хотя всю жизнь прожил на этой земле! – он протянул руку и разжал кулак. На его ладони лежали две свинцовые пули.
- Неужели те самые? – тихо спросил дядя.
- Они и есть. К новой луне ты должен уехать из этих мест, иначе проклятие коснется и твоего семени!
- Она, правда все видела?
Хозяин кивнул в ответ: - Видела!
В костре потрескивали сухие сучья. На некоторое время воцарилась тишина. Первым ее оборвал Семён:- На этом всё и закончилось?
- История, что касается старика, да! - потягиваясь на траве, вяло протянул Владимир - Вторая – уже продолжение моей, если интересно расскажу.
- Как это неинтересно?! Очень интересно, правда верится в это с трудом.
- Вот вы всё объяснений ищете, а в тайге много чего необъяснимого, вроде с одной стороны так, а с другой посмотришь – нет, не так! – продолжал Владимир - Да и зачем старому, слепому человеку мне эту байку рассказывать! Послушайте что дальше было, не верите, увольте – поговорим о чём-нибудь другом!
- Ни в коем случае Володя, продолжайте! Честно говоря, у меня от вашего рассказа мурашки по коже, как-то не по себе немного, очень прошу – продолжайте!
Удовлетворённый ответом, Володя придвинулся к костру и подбросил пару толстых веток: - Ну, как я уже говорил, рассказ старика меня не убедил. Когда он закончил, мы долго сидели молча. Старый коптил потолок, выпуская дым из своей трубки, а я шевелил мозгами – к чему он мне всё это рассказал? Зачем эти истории на сон грядущий? Он будто прочёл мои мысли, тихо рассмеялся, и повернувшись ко мне спиной, задрал рубаху. Вот тогда я чуть со стула не грохнулся! Словно родимое пятно, на спине – пятерня! Всё отчётливо видно – ладонь, пальцы. Все сомнения вмиг развеялись. Что, спрашиваю, дальше то было? И каким местом я сюда замешан? Что вам старый хозяин тогда сказал, как снять это проклятие?
Старик вздохнул: - Да, шаманка оказалась права, проклятие ходило за мной по пятам. Куда бы я ни уезжал, где бы ни прятался, оно везде настигало меня. Первый мой сын, умер, когда ему было три года, второго – он…. забрал в девять лет. Он словно напоминал мне о тех временах, ведь мне было около десяти, когда началось строительство дома. Мальчики в нашем роду не доживали до одиннадцати лет. Отец, после смерти двух моих младших братьев совсем сдал. Стал часто болеть, иногда куда-то уходил на несколько дней, возвращался хмурый и уставший, а вскоре умер. Тянуть такое хозяйство нам стало не под силу, пришлось оставить эти места и вернутся домой. Было и еще одно! Когда я очнулся, после визита к шаманке, старый хозяин вложил мне в ладонь две пули и тихо прошептал на ухо:
- Слушай внимательно молодой тойон! Старая шаманка просила за тебя у духов, вот что они сказали! Когда чорон слёз прольется из твоих глаз, оплакивая самое тебе дорогое, придёт твое время! Духи пошлют тебе человека с глазами как небо, волосом как снег и бородой как лисий хвост, с отметиной на теле – три когтя в виде урасы. Пойдёшь с ним в лес. На второй день дикий зверь сам на вас выйдет, этими пулями твой гость и должен его убить. Горячей кровью умой глаза свои, зверя разделайте, но мясо не троньте – развешайте по лесу. С собой забери лишь ливер, из него дома сваришь бульон, и пусть каждый хлебнёт его. И тогда духи, приняв щедрые дары и насытившись кровью, снимут с тебя проклятие и вернут то, что со слезами твоими забрали!
Старик замолчал, из глаз его катились крупные как горошины слёзы. Он смахивал их, но они подступали вновь и вновь: - Помоги нуучча! Ты вправе отказаться, но пожалуйста, нууча!
На этот раз Владимир не стал дожидаться расспросов Семёна: - Ну, вообще-то это вся история! Всё вышло, как и говорил старик, ближе к вечеру, на солонце, вышел на нас косолапый, огромный я вам скажу зверюга! Я его с двух пуль и положил... Старик меня загрузил провиантом, не поскупился, в тот же вечер я и ушёл... сколько раз хотел заехать туда, просто из праздного любопытства, посмотреть – не вернулось ли к старому зрение, но, не случилось. Так что, чем в действительности закончилась эта история, сказать не могу. Ну, что призадумался? Давай вскипятим чайку, пару часиков вздремнём и в путь.
Часть IV
ЗИМОВЬЁ БАЛАГАНА
Пока проводники Семена собирались в дорогу, он разложил на огромном пне карту и изучая ее, что-то черкал в записную книжку.
- Пунктиром – маршрут? – поинтересовался Черных.
- Точно – маршрут, - подтвердил Шалыгин.
- Разрешите - присел рядом Владимир. Разглядывая отметки, он ткнул пальцем в планшет - Вот здесь мы будем как раз к ночи, это в километре от нашего пути, там зимовье моего хорошего знакомого Бондаренко. Он промысловик. С одной стороны – кострить всю ночь не придется, а с другой, он кучу историй знает про шаманов, у него частенько охотники останавливаются, а те после стопки такие разговорчивые, не остановишь. К тому же он гостей любит, недаром все местные зовут его Балаганом! Заодно и провиант пополним, он хоть и по пушнине работает, но без мяса не сидит. Ну, как?
- А что, не плохая идея, - поддержал Владимира Семён, но немного поразмыслив, добавил, - А как же со стариком? Он что скажет?
Черных хитро подмигнул собеседнику: - Это я беру на себя!
Вытянувшись во весь свой исполинский рост, Владимир обратился к старику на-якутском. Долган, впервые за всё время путешествия улыбнулся, а в глазах заиграл озорной огонёк. Втянув табачный дым, он с умилением кивнул головой: - «Учугей! Нуучча Балаган!»
До зимовья Балагана добрались далеко до темноты. Ещё бы – старый торопился, за переезд всего раз передохнули. Семён чувствовал себя полностью разбитым, и думать не о чем не мог, кроме как о местечке, куда можно было бы упасть и уснуть. К тому же этот дурманящий таёжный воздух, действовал как снотворное.
Хозяина в зимовье не оказалось, однако чайник на печи и наспех накрытый стол, говорили о том, что он вышел совсем недавно.
К удивлению Семёна отсутствие охотника, ничуть не смутило гостей. Они бесцеремонно ввалились внутрь, скидали у двери свои скудные пожитки и принялись чаевничать. Тёмка по-свойски запрыгнул на полати, небрежно отодвинув в сторону огромного, ярко-рыжего котищу, лениво растянувшегося поперек ложа, стал настраивать большой серебристый радиоприемник.
Семёну такое вторжение показалось несколько неделикатным, это было явно видно по выражению его лица. Владимир громко рассмеялся: - Да ты что? Здесь не город Ленинград. Тут закон Тайги – заходи человек, отдохни, отоспись, только не гадь! Не будет удачи, у того кто в зимовье гостя не впустит. Таковы обычаи, не я их придумал! А Бондаренко где-то рядом. Сейчас гляну, хочешь, пошли со мной?
Говорил Черных настолько открыто и убедительно, что Семен не мог с ним не согласиться. Нашли Бондаренко метрах в пятидесяти от зимовья. Картина, которая предстала попутчикам, совсем выбила городского жителя из колеи.
Чёрная лайка, с белыми пятнами у глаз и на бочине, стояла на задних лапах на ровно спиленном пне. Голова её находилась в петле, другой конец веревки привязан к тонкой сухой ветке на дереве. Вероятно, это на тот случай, если пёс вдруг устанет и рухнет, и ветка непременно надломится. Перед лайкой важно вышагивал мужчина и словно строгий учитель читал наставления нерадивому ученику. Он то и дело склонялся над собакой, сдвигая брови заглядывал ей в глаза и настолько погрузился в педагогический процесс, что даже не заметил за спиной посторонних.
- Что?! – разводил охотник руками, и в очередной раз глянув на пса, с досадой хлопал себя ладонями по ногам - Обнаглел, обленился?! Чем я виноват? Я к нему видишь ли и так, и сяк! А он? Каникулы себе устроил! Не-е-ет, братец, ты уж извини, но работать тебе придётся, ты ещё не старый пес, так что, не делай вид, что след не можешь брать, про нюх и не скули! Даже слушать нечего не хочу! Все, все, затыкаю уши, чтобы не слышать твоего вранья! Ай-яй, стыдно, стыдно то как, ты уж так и скажи, что забил на хозяина – зверя брать не хочешь! На соседний кордон заглядываешься? Да? К рыжей сучке?!
- Не помешали? – оборвал охотника Володя.
Бондаренко, для которого визит гостей оказался полной неожиданностью, немного смутился, но, несмотря на неловкую ситуацию, его лицо расплылось в улыбке: - Вай! Какие люди! Какими судьбами? Как раз во время, у меня такой первачок! В одного то я не пью, да и, поодичал малёха.
- Оно и видно - усмехнулся Черных, - Уж вон – с собаками разговариваешь!
- Да нет – начал оправдываться Бондаренко, - Ты понимаешь, сохатенка мы неделю назад упустили, ушел бычок, хороший, килограмм на сто! Ну я с обиды его тупой собакой обозвал, обругал, а он ты понимаешь в обиду, на зверя не идёт, нос воротит. Три дня выделывается. Я уже к нему и так и сяк, а он всё на своем! Вот упрямый пес, ничего его не берет! Пришлось прибегнуть к таким мерам! Так что вы думаете? Скулит са-а-бака, в глаза смотрит и не сдаётся!
- Ладно, отпусти пса! – махнул рукой Володя - Мы же не одни, вот с человеком познакомься – Это Семён, из Ленинграда!
- Питерский, значит! – с уважением глянул на гостя Бондаренко и протянул ему руку - Гена Бондаренко. Ну, вы в дом возвращайтесь, а я этого декабриста отпущу и догоню. Можете сходить в лес перед зимовьём, там брусничная поляна, ягода сейчас спелая, сочная, то, что надо! В Питере такой не попробуете, я на ней такой самогончик замарганил, обалдеешь!
Семён последовал совету Геннадия и отыскал поляну, усеянную бордовой, словно рассыпанными бусами брусникой. Бросив на пожухлую траву куртку, он расположился у старого пня и стал с удовольствием наслаждаться дарами якутской природы. Полной грудью вдыхая кристально прозрачный воздух, он упивался окружающей его красотой дикой тайги, и ее по-осеннему пестрыми красками. Да, действительно! Прав был Бондаренко! Это не город, с вымощенными камнем набережными и куда-то вечно спешащими людьми. В тайге всё иначе! Здесь можно задуматься о смысле жизни и поискать ответы на волнующие тебя вопросы.
Треск сучьев за спиной прервал философские размышления Семёна. Он медленно сполз на спину и перевернувшись, осторожно выглянул из-за трухлявого пня. Недалеко от него, на оборке поляны скрестив ноги в торбазах, сидел долган. Издавая отрывистые звуки, он что-то тихо напевал. Собирая с земли какие-то предметы, он аккуратно складывал их в расшитый бисером кисет.
- Кар-р-р! – громко прокричал в небе огромный чёрный ворон. Сделав круг над стариком, он примостился на сук молодой ели, неподалеку. Казалось бы, ничего необычного на первый взгляд, однако все что произошло далее, не поддавалось логике. Ещё около десятка ворон, с интересом наблюдая за долганом, расположились рядом, он же, что-то вещал им, разводя руками и похлопывая себя по животу.
Лишь одна птица время от времени громко каркала, словно возмущалась. Старик, глядя на крикливую ворону, покачал головой, будто пытаясь её пристыдить, но та не унималась. Долган в ответ что-то пробормотал и высунув язык, подёргал себя за уши. Как бы ни показалось странно, но птица замолчала, более того она стала победно начищать перья. Долган поднял руки ладонями к небу и прикрыв глаза, громко хлопнул в ладоши. Вороны дружно вспорхнули с ветвей и поднялись в небо. Покружив над поляной, они вскоре скрылись за высокими елями.
- Чертовщина какая-то! – размышлял Семён, - Вот и не верь в рассказы про всяких духов, а глазам то что, тоже не верить? Хренотень полная, пойти лучше в зимовьё, а то уже смеркаться стало, не дай Бог ещё и оборотни какие-нибудь повылезают! Кто знает? Дождавшись, когда старик скрылся за кустарником, Семён, широкими шагами направился в сторону балагана.
- О! Питерец! Давай к столу? Мы уж заждались! Старый с тобой? – приветливо встретил Семёна Бондаренко.
Шалыгин слегка смутившись, пожал плечами: - Да я это, бруснику…. а старый, он там на поляне.... перья всякие, ну и . . .
- Опять шаманит? – не давая договорить, перебил Геннадий, ничуть не удивлённый словам Семёна - Ты это, в голову не бери, у них тут свои обычаи, свои нравы, это в городе якуты уже обрусели, корней не помнят, а тут всё строго! А как ты думал? У нас на Украине бабки ведь и грыжи заговаривают, и привороты, и отвороты всякие там… Хош верь, хош нет, а факт он и есть факт! И с этим нечего не поделаешь! Да ладно, давай к столу – ужин стынет!
Старик подоспел в аккурат к ужину, снял с себя всё до рубахи и устроился рядом с хозяином. Окинув всех удовлетворенным взглядом, Геннадий открыл
банку свиной тушёнки и, выложив на тарелку, принялся за вторую. Долган, цокая языком, раздосадовано покачивал головой. На что, тот с сожалением пожал плечами: - Да! Вот так, две недели зверя нет! Без мяса сижу, не могу на сохатого попасть и всё, а ещё Пират, чёрт его дери, надо же - разобиделся псина!– с горькой ноткой в голосе произнес Гена, но тут же сменив тон, гордо встряхнул над столом банку самогона – зато первачок аж горло дерет!
Старый расплылся в улыбке, и как-то тепло по-отцовски, похлопал Бондаренко по спине, как будто успокаивая: - «Завтра мяса будет!»
- Ну, раз так! За это надо выпить! – разливая по кружкам свое зелье, бодро произнёс Гена, и пояснил – Долган меня уже выручал с мясом, у него нюх на зверьё как у соболя на белку, раз сказал – будет мясо, значит – будет!
Проводник, как и ожидал Семён, собрал на хлеб со стола всего понемногу и пошёл к печи. Решив поддержать обычай, который с таким трепетом чтил старик, Шалыгин взял стакан с самогоном и поднес долгану, но, тот сказал что-то, показывая то на печь, то на дверь.
Тёмка поспешил перевести слова деда: - Дядя, не обижайтесь, дедушка говорит, что духи как люди! Их нельзя сильно поить! Потому, что есть такие, что будут хулиганить, безобразничать, и забудут, что надо помогать, а самое плохое – что через трубу не уйдут, а будут в двери колотиться!
Тёмкины объяснения, понятные и доступные, успокоили Семёна, он улыбнулся старику и распахнув дверцу печи, плеснул немного самогонки. Долган с одобрением кивнул головой и, устроившись на чурке напротив топки, стал бросать в огонь содержимое того самого кисета. Немного захмелев, старик завалился на полати. Тёмка закатился к нему под бок, в очередной раз вытеснив сонного кота, который, словно жалуясь на гостей, недовольно прошипел и лениво переполз на колени хозяину. Бондаренко нежно потрепал его за ухо: - Что? Место твоё заняли? Человечный ты мой! Хочет кушать, мясца киллограмчик? Да?
Вопреки ожиданиям Семёна, самогонка не только не разморила его, а напротив – придала бодрости, в отличие от Володи, голова которого после четвертой стопки беспомощно опустилась на стол. Гене, спать по всей вероятности абсолютно не хотелось, он был доволен, что хоть один собеседник все еще бодрствует.
- Ну, как тебе самогончик? – кивая на бутыль в надежде услышать похвалу в свой адрес, поинтересовался Бондаренко.
Семён многозначительно поднял вверх большой палец: - Во! Не просто пойло какое-то, а народное творчество!
- А то! – с гордостью согласился Геннадий - Чистая! У нас на Украине этому делу учиться надо! Я на хуторе по вкусу определял, кто гонит! Спирт конечно дело хорошее, но у меня к нему, после одного случая нейтралитет!
- Это что же за случай? - полюбопытствовал Семён.
Тот намахнув очередную чарочку, утёр пухлые губы рукавом: - А вот послушай. Лет пять назад собрались мы с мужиками на охоту, зимовьё у нас тогда свое было, да и какая-никакая дорога была. Тридцать кэмэ по лесу и два пешедралом, спирту взяли не пожалели, на пятерых шесть литров! Зачем? Потом сами удивлялись. А самое главное – повезло нам, бычка взяли, когда ещё при памяти были. Ну, как водится, обмыли слегка. Разделали, а у него рожки ещё мягкие. Уже не помню кто именно предложил на них настойку поставить, мол, пантокрин - полезно. Сказано - сделано. Мяса наварили, нажарили, ну чего тут греха таить – стакан за стаканом, вообщем, набрались, дай Бог! Наутро давай искать банку с рогами, тык-мык, нету! А главное никто не помнит, куда она девалась. А что делать? Порыскали, порыскали и домой. Год прошёл, опять мы той же компанией на охоту. На этот раз не водки не спирта не брали, нет, не потому что бросили, магазин на учет закрыли! Ну не срывать же мероприятие из-за этого! Тогда мы почти сутки проходили, десятки километров на ноги намотали, но сохатого взяли доброго. Пока мясо стаскивали, «убились в доску». Серега, с нами не ходил, в зимовье готовить остался. Так вот, Серый этот, навстречу нам выходит, еле на ногах держится и довольный гад! Смотрим – а он уже «хороший»! Интересно, думаем, на этот раз «на сухую» приехали, где ж он так набраться успел? А он кричит: «Мужики, я банку нашу прошлогоднюю нашёл, ну ту, где рога замоченные!» Нам-то не до спирта, по сотке бахнули и в люлю, а вот Серый, гадёныш, полбанки уговорил. Ну и дай ему здоровья!
Ночью толкает меня дружбан мой, Мишаня и тихо шепчет: «Медведь вокруг зимовья топчется, сожрёт наше мясо косолапый, на кровь притащился!» Я смотрю – все мужики уже при ружьях, а Серого нет! Где Серый, спрашиваю. Все переглянулись и . . . тишина. В голове уже мысли недобрые, задрал косолапый Серого. А что делать? Стволы хвать и во двор, друг к дружке жмёмся, косолапый, падла вредная, резкий…. Глядим, уже тропу вокруг зимовья пробил, вот гад! Прислушались – хрусть, хрусть снегом, курки взвели, стволы наизготовку, ждём! Вот он, гадюка… Бог отвёл, что раньше времени не пальнули. Всех, кроме меня! Хорошо, что Мишка, братуха, ствол в сторону отпихнул, а то снёс бы башку Серому. Ты представь! Мы Серегу чуть не порвали, а он трясется весь, глаза как у филина! Это мы позже доперли, от чего он круги нарезал и что у него от этого пантокрину, давление подскочило, сердце как у зайчонка в груди, вот-вот выпрыгнет! А главное - штаны «палаткой» у него от этого спирту, мужское достоинство воспрянуло и окаменело! Мужики то это дело сразу усекли, да виду не подали, поняли что к чему когда бедняга начал канючить, чтобы его срочно домой отправили! Понятное дело с таким давлением тока домой к жене!
Семен и Геннадий громко от души расхохотались. Шалыгину, после трудного дневного перехода как раз не хватало небольшой разрядки. Переведя дух, он, путаясь и глотая слова спросил:- Ну, а что дальше – то было?
- А что дальше! – смахивая слезу от безудержного смеха продолжал Бондаренко - По-тихому, мужики этот настой поделили и как окаянные, давай мы мясо ночью до машины таскать, благо луна была полная, светло как днём! А Серый, гад, как приехал домой, прыг к своей. Три дня, его на улице не видели, Ксюха его вместо него самого к начальнику ходила, с работы отпрашивала, мол, захворал сердечный! Мужики сказывали – счастлива-а-а-я!
- Ну, спасибо, Геннадий! – глубоко вздохнув, поблагодарил Семён собеседника - Отвёл душу, а то я всё про шаманов слушал, да только кажется, ерунда всё это полная. А ты, Гена, как думаешь?
- Ну не скажи, – возразил Бондаренко - В тайге всякое бывает, уж поверь мне. Ко мне разный люд заглядывает, бывают и лихие наведываются. Один одно расскажет, другой – другое. Так вот, байками и живу, у меня их целый запас, страшных этих историй! А что, есть одна история, ночь длинная, если хочешь, расскажу. Только врать не стану, сам не видел, якуты-охотники поделились, мужики серьезные с соседних угодий.
- Не откажусь. Будет, что дома рассказать!
- Ну что ж слушай….
«ТРОПА ДУХОВ»
Часть V
Места в окрестностях реки Синей дивные, природа – просто сказочная, а вода прозрачная как слеза. Трава на берегах сочная, высокая, да зверя дикого множество. То глядишь – сохатый придёт напиться, медведица с медвежатами в жару барахтается у самого берега, да птица дикая рыбой промышляет. Много ручьев да речушек малых впадает в нее, питая и наполняя.
Петров Гаврил, сын знатного охотника и коневода Макара, человек высокомерный, жесткий, родом был из здешних мест. Только уже много годков не бывал Гаврил на родной земле. Окончив школу, уехал в Якутск, выучился, женился и остался в городе. Со временем и должность получил, уважения и материального благополучия достиг. Появились и связи и друзья среди высоких чинов, про отчий дом вспоминал всё реже и сердце по родным местам не щемило. Скорее всего, наведался бы в родное гнездо, лишь на похороны отца, если бы не случай. День рождения свой, юбилей – сорокалетие, отмечал он с размахом, денег не пожалел. В разгар празднования встал из-за стола лысый интеллигент и говорит:- Дорогой вы наш Гаврила Макарович, вот тут вам разные диковинки дарят, ковры да шкуры, а мы от своей организации дарим то, что настоящему якуту как хлеб! В добрые времена за это коней отдавали! И поднес в дар ружьё, красивое, резное с дарственной надписью. Ясное дело, что именно этот подарок Гавриле ближе всех к сердцу пришелся. А вскоре отпуск подошёл, тут ему и загорелось дичь пострелять, ну а где как не в родных местах? Раздумывать долго не стал, собрался, жену предупредил, в машину – прыг, и уже к вечеру у отца был.
Шесть лет не бывал Гаврила в отчем доме, за эти годы об отце и не вспоминал, о жизни старика только от знакомых слышал. Хоть и был он чёрствый по натуре, а как увидел отца – защемило в груди. Здесь мать молоком вскормила, по этим аласам голозадый за жеребятами бегал! Обнял он родителя крепко и пошли они в старую хибару, где тот свой век коротал. Все здесь осталось по-прежнему, словно и не уезжал Гаврила, будто бы и не было долгих лет расставания, тот же стол, печь, на которой добрая мама пекла сметанные оладьи, даже кровать его аккуратно заправлена, будто хозяина дожидалась. Только теплоты в душе его, ненадолго хватило, она ведь не руки озябшие, у печи не отогреешь. Застлала гордыня глаза сыновьи, превыше любви родительской свое положение в городе Гаврила ценил, о здоровье у отца не справился. О матери так мельком вспомнил, на могилу не сходил, не помянул. Уселся у окна, всё ружьё свое поглаживает, да перед отцом хвастает. Старый-то всей душой за сына рад, чего ещё желать как ни благополучия отпрыску своему. Не об этом ли мечтали с женой, когда собрав последние деньги отправили сыночка в Якутск на учебу!
- Ну что, отец! Видишь, какие подарки твоему сыну дарят, не простые! А почему? Да потому, что сын твой в начальники выбился, в городе живет! Вон глянь – Сидор, Никон, Игнат все траву косят, спину гнут, а что у них есть с того? – поставив на стол бутылку «Столичной», громко рассуждал Гаврил - В жизни, отец, главное – это связи, знакомые. Вот у Никона шестеро по лавкам, скотины полон двор. На что?
Старый Макар прищурившись глянул на сына и покачал головой: - Эх Гаврюха, не то ты говорить стал. Как это, что у них есть? Земля у них есть. Тайга, река, а ты видно и забыл, что живёшь ради того, чтобы род свой продолжать. У Никона шестеро ребятишек, а ты одним еле-еле обзавёлся, не могут девки городские большой приплод иметь!
- Да хватит об этом! Ладно, забыли! Я ведь приехал на охоту, как говорится слиться с природой. Родные места потянули, корни так сказать. Ты сам смотрю, слаб, может, посоветуешь кого в проводники? А то я места уж позабыл, заблужусь не ровен час!
Макар нахмурился и хлопнул по столу: - Кто это слаб? До сей поры, лучше Макара-охотника в этих местах не бывало! Слава Богу глаза видят, собаки хорошие, зверя найдут, выгонят и удержат. Ты чем отца осуждать на себя глянь, живот висит, уж точно не сильнее меня в тайге то будешь! Утром пойдём. А это – убери! – недовольно ткнул старик пальцем в бутылку водки - С собой возьми, в тайге пригодится.
Вышли рано утром, пока роса не упала. Кругом тишина, где-то вдали пичуги щебечут, воздух чистый свежий, не надышишься. Гаврила вслед за отцом шагает бодро, за спиной – рюкзак с пожитками, да ружьё. Да только, как солнце припекло, да мошка в лицо полезла, тяжкой показалась ноша и дорога несносной. Нервничать стал, гнуса словами непристойными поносить. Старик идёт, знай себе, посмеивается, да на сына поглядывает. Не тот это пятнадцатилетний Гаврюха, что за ним след в след шёл, не отставал, хоть и тяжко было, никогда не жаловался, сутками в скрадке зверя караулил.
К обеду на реку вышли, костерок развели, чайник на огонь повесили да припасы достали. Подкрепились немного, а после как водится, вздремнуть решили. Чуден и сладок сон у реки, когда такое пекло. От воды прохладой веет, пахнет сочными травами, с леса ветерок аромат лиственницы и смолы доносит, сами собой глаза закрываются.
- Хватит ночевать, идти пора! – растолкал Макар сына, - и так добро вздремнул, ещё пару часов ходу и табором встанем, там и рыбы возьмем, и ружьё своё в деле испробуешь.
Не обманул старый, через пару часов пришли к месту, тут уже и навес и стол с лавками. Гаврила, первым делом к ручью спустился, смыл соленый пот и накинув старую застиранную отцову гимнастёрку, подсел к родителю:- А что, отец, на Холодный ручей так никто и не ходит? Помню, ты мне всё байки рассказывал, пугал ручьём этим! Нельзя, мол, туда, там места проклятые!
- Так и есть! – словно опасаясь, что их разговор услышат, шепотом ответил Макар и грозно глянул на сына - Ты там, в городе совсем всё забыл! Земля наша не только добро хранит, но и зло! Старые люди попусту говорить не станут!
- Да брось ты! – посмеялся над суеверным стариком Гаврила - Люди в небо летают, а ты всё о духах. Какой-то псих придумал и вам по умам разнёс, а вы, уши и развесили. Ну, ты расскажи, кто это видел то? Одни ваши вымыслы. По мне, так это чушь полная! Я больше чем уверен, что там куча капканов и петель, а вниз по реке – сети стоят! Ты и сам уже не помнишь эту историю, и кто её тебе рассказывал, один страх и остался!
- Болван! – постучал Макар сыну по лбу - Когда это я боялся? Тайга мой дом, я на волка и медведя один ходил, все места окрестные как свои пять пальцев знаю. Только есть сынок в этой жизни такие вещи, которые лучше стороной обходить. А про ручей не юродствуй, ты мальцом холодную падь как огня боялся, небось, шпаной-то рассказывали друг дружке про ручей? И не выдумка это вовсе. Я и сам свидетелем был, и люди врать не станут. Дед мой так сказывал, улус наш по тем временам большим был, не чета нынешнему, а у холодного ручья Шаман обустроился, чудеса творил, больных с постели поднимал, скот на ноги ставил! Боялись его и уважали. Каждый к нему со своим горем, да со своим подаянием шел, а потому жил шаман в достатке – и золото и камень драгоценный у него водился. Но на беду, тем летом, в улусе лихие люди объявились. Тогда много разного народу по тайге шныряло, каждому в душу не заглянешь! Только прознали они, про богатство шамана, недоброе затеяли. Коварные были, ночи дожидаться не стали – с утра к нему наведались. Игната бабка, в ту пору замуж вышла, да все зачать не могла, вот и решила к колдуну на поклон идти. Он девке что-то нашептал и велел из холодного ручья воды испить и нагое тело обмыть. Ну, та всё сделала и домой, по тропе вниз спускается, слышит - говорят громко. Она и тогда бабой пугливой была, схоронилась за валежником, ей бы глупой идти, а она-то видать на мужиков загляделась! Те значит в дом к шаману зашли, долго ли нет, не выходили, про то неизвестно, только выволокли они бедолагу всего в крови. Старший, с бородой чёрной как смола, все бил его да приговаривал: «Что, бесово отродье, упрятал камушки, а куда, говорить не хочешь? Ну, ничего, мои ребятки враз тебе язык развяжут, не таких разговаривали! Негоже с людом не делится, мы тебя, по христианскому обычаю подвесим, на солнышке попалим, глядишь - головушка твоя бесовская чего и вспомнит! А ну, ребята, на берёзу его! Только спину сполосуйте, да раны солью посыпьте!
Те вмиг, слова атамановы исполнили. Что они с шаманом делали дальше, про то и говорить страшно! Нормальный человек, давно бы на небо отправился, а тот всё молча сносил, а к вечеру, видно силы его покидать стали, взмолился он душегубам, просил воды ему поднести пред смертным часом. Разбойники к тому времени совсем захмелели, поняли, что шаман ничего не скажет, время более тратить не стали, решили заканчивать. Только атаман их от ярости места себе не находил, мало ему видать крови было, в дикой хмельной злобе хватил он топор и отсек бедняге голову. Дружки хоть и кровопивцы по натуре, а при виде такой картины опешили, спрашивать стали, зачем мол?
Тот только посмеялся: «А зачем нам колдун этот? А ну как выживет бес, да начнет свои штучки чертовские, или того хуже, властям донесет! Пусть уж исчезнет черт с заклинаниями своими! – атаман перекрестился, поднял голову за волосы и плюнул через плечо - заодно и волю его последнюю исполню по нашему христианскому обычаю, нехай напьется! – размахнулся и бросил голову в сторону реки.
- Да полная брехня! – не удержался Гаврил, - Бабка Игната что, по-русски понимала? Она и по якутски-то говорит с трудом!
- Ну, это ты зря! – поправил его Макар, - Родова Игнатова из зажиточных якутов происходит, грамоте и языкам обучена. Это мы – темень, да голь перекатная!
- Ну, ладно, хрен с тобой, что дальше-то было?
- А вот, что! Девка бегом в улус, там всем и поведала, что разбойники сотворили. Два дня по их следу шли, а на третий, неожиданно сами на душегубов наткнулись. Четыре трупа вокруг кострища лежали. По всему видно было, те на ночлег расположились, да решили на сон грядущий настойки отведать, что у шамана забрали. Да только сами того не ведая, отхлебнув из чаши напитка, разбудили то, что старый шаман за семью печатями хранил! Как распалился костер в ночи, ожили злые духи, потянулись к огню, закружили, опутали хмельной разум. Двое из разбойников, сонным дружкам по горлу полоснули, а потом видать, и меж ними делёжка пошла. Схватились они за ножи, тут чернобородый своего приятеля и порешил, но и сам от ножа не уберегся, потому, как своей кровью весь путь обозначил. Запах горячей крови волки учуяли, они его и кончили. Вот так! Не пошло золото шамана им впрок, зря только жизнь чужую отняли, за что своей и поплатились.
Вернулись охотники, поведали всему улусу, как духи злодеев наказали. А селяне им другую диковину рассказывают, что, значит, в их отсутствие творилось.
Ночью все видели странное свечение над лесом, где дом шамана, будто северное сияние. Затем громко и звучно пролетело эхо, как от ударов в бубен, перепугало животных. Собаки, поджав хвосты и громко поскуливая, разбежались, попрятались. Скотина в хотонах заволновалась, а какая и вовсе взбесилась. Лошади с летних пастбищ вернулись, по улусу как ошалелые метались, как будто гонял их кто! А потом вдруг налетел ветер. Старики сказывали, был такой когда-то, очень давно. Он поднимал столбы пыли и гнал по улусу. Через пару часов буря поутихла, и жители вздохнули спокойно. Казалось, все закончилось. Однако, старожилы знали, что просто так шаман этот мир не оставит и душа его неприкаянная еще долго будет скитаться по земле.
Так и вышло, неожиданно во всех домах лампады полыхнули ярким светом, а потом, погасли, будто задул кто-то горящий лепесток ледяным дыханием. Не потухла лучина только в крайнем доме у старика Таппахова. Заиграл огонек, зарезвился как сумасшедший, а по ногам сыростью и холодом потянуло, прямо как в лютую зиму. Сын Таппахова, годков десяти от роду, на четвереньки опустился, да как завопит, вот уж сказывали, воистину выпь болотная! Потом головенкой затряс как юродивый, забармил, да давай по полу кататься. Братья с отцом едва с мальцом сладили, силищи в нем было, как в зрелом боотуре. Уложили в постель, одеялом накрыли, а он лежит, трясется весь и молча в потолок смотрит. Через пару часов, поднялся мальчонка, сел на кровать, родные к нему, радуются, восхваляют духов. А как открыл дитя очи свои, что белы как снег стали и вещать чужим голосом начал, тут все ниц и повалились. «Слушайте и внимайте гласу моему» - прохрипел мальчик - «На холодный ручей боле ходить не велю. Душу мою от тела оторванную не примут собратья в мир духов, застрянет она в среднем мире. Тело моё не троньте, ибо нет при нём косм моих и очи зреть не могут. Той, что все видела, передайте – к весне пусть первенца ждет, а пока не родит, глаза её туман окутает, видеть она будет только то, что я вижу. Немного времени мне отмерено, она скажет, что делать! - Договорил и рухнул без сознания.
Наутро, как сошел туман, на окраине поселения жеребца мертвого нашли. Загнанный бедняга, в мыле весь, на хребте следы кровавые от когтей, будто зверь дикий объезжал молодого скакуна. По всему видно, тот как шел рысью, так и рухнул замертво, хватил слету грудью землицу, как бороной прошелся. Тут видать и ноги переломал, на языке, что вывалился из оскалившейся пасти кровавая слюна, а в остекленевших глазах застыл ужас. Коровы той ночью словно заговоренные мычали и в загонах бились, а наутро кислое молоко дали. Таппахов двое суток от сынишки не отходил, все духов умолял, чтоб вернули ему чадушку его, не сгубили душу невинную твари из нижнего мира. Только не услышали убитого горем отца духи, видать, своими делами были заняты. Тем временем ребенку хуже становилось, жар у мальчика поднялся. В бреду выкрикивает что-то не своим голосом, да к тому же не по-якутски. Только сколько его отварами не отпаивали, скончался несчастный на третий день. Позже родственники рассказывали, что перед самой смертью, он пить просил, словно жажда его одолевала, пил много и жадно, своих никого не узнавал, кричал, что тела своего не чует! Бабка Игнатова, тогда, тоже слегла, две недели промаялась, а как вышла после недуга на свет, так и ослепла. Вот так смерть шамана по улусу прошлась!
Выдержав паузу, старик лукаво улыбнулся и хлопнул себя по коленям: - «Ну что? Пора и за дело, давай сети заведём, тут у камыша тиховод, рыба стоит, так что, непременно возьмем. Ушицы на ужин наварим, а поутру дальше двинем, тут неподалёку охотничьи угодья. Здесь, с недавних пор козы пасутся, серых в этих местах давненько не бывало, вот они всякий страх и потеряли!»
Запрыгнув в лодку, Макар и Гаврила расставили вдоль берега сети, и вернулись к огню. У старого глаз наметан, сразу подметил, что сыну на месте не сидится, на лес оглядывается, да одну за другой папиросу потягивает. Прямо как в былые времена, когда брал на охоту Макар маленького Гаврюшу. Теплыми чувствами наполнилась душа старика, вот он, прежний Гаврилка, не большой начальник из города, а сын его, кровиночка от плоти.
– Ну не майся уж! – хитро ухмыльнулся Макар - Пройдись по оборке, может, рябчика возьмёшь, а повезет и козочку, только она нам сейчас ни к чему, зря мясо проквасим! Иди, иди, а то, как юла ёрзаешь, только учти, тебе ночь кострить! Ты меня в проводники брал, а не в сторожа!
–Да я недолго, отец! – подскочил Гаврила и надевая патронташ гордо закинул ружье за спину - вот увидишь, пустой не вернусь!
– Ясно дело! – расплылся в улыбке Макар - Ты сын-то чей? Макара-охотника, а Макар без добычи не возвращается! Только вглубь леса не ходи, с дороги собьёшься, ищи тебя потом!
Около часа блуждал Гаврила вдоль берега, прислушиваясь к каждому шороху, однако всё впустую – ни рябчика, ни другой птицы не встретил. Но как говорится, запретный плод сладок, словно манил кто-то Гаврилу в лесную чащу, нашёптывая на ухо: «Иди к холодному ручью! Иди к холодному ручью!».
-А что? – размышлял он, - отец в свои байки пусть верит, а я человек грамотный, неужели буду слушать эту ересь! Пойду к ручью, своими глазами гляну, что за «проклятые» места!» Подумать не успел, как перед ним возник огромный заяц, столбиком встал и уши торчком. Тут охотничий инстинкт сработал – одно мгновение и сражённый выстрелом заяц, перевернувшись в воздухе, рухнул в траву. «Однако, - подумал Гаврила, с умилением прикидывая косого на вес - добыча сама в руки пришла! А ружьё точно пристреляно, куда взял, туда и дробь легла». Следом за выстрелом из кустарника радостно виляя хвостом, вынырнула молодая лайка Снежинка, она крутилась у ног и преданно заглядывала в глаза охотнику. Гаврил потрепал собаку за ухо: - «Молодчина! Так это ты его на меня выгнала? Ну, раз так, получишь свою долю за ужином, заслужила!»
Лайка, навострила уши и словно соглашаясь, ответила звонким лаем. Гаврил, собрался было уже идти обратно, но его словно опять что-то поманило к проклятому месту. Он подвесил зайца на ремень и уверенным шагом направился к ручью.
Холодный источник, одно упоминание о котором приводило в ужас местных жителей, по суеверным убеждениям на протяжении десятилетий молчаливо хранил тайну проклятия. Брал ручей своё начало неподалёку, в каменистом распадке, огибая злополучный островок, где, по словам старожилов и обитал шаман.
Взмокший от пота, искусанный комарами и мошкарой, Гаврила очень скоро добрался до каменного пригорка с которого, играя серебреными струями, сбегала к подножию студеная, ключевая вода. Гаврила зачерпнул ее в ладони и поднес к губам, суставы пальцев так и заломило. Вкус у воды был особенный, раньше он не пробовал ничего подобного. Охотник решил пройти берегом и осмотреться. В такую духоту обязательно какая-нибудь дичь спустится утолить жажду, и тут не зевай! Перейдя ручей вброд, Гаврила присвистнул Снежинке: - «Ко мне! Ну, пошли!»
Лайка, виляя хвостом, бросилась к хозяину, но как только лапы её коснулись воды, замерла, шерсть на загривке встала дыбом, на добродушной мордашке появился дикий звериный оскал. Снежинка попятилась назад, испуганно поджала хвост и тихо заскулила. Мурашки пробежали по спине охотника. Наблюдая за собакой, он почувствовал, за спиной что-то живое и страшное. Резким движением вскинул ружьё, и, повернувшись, направил его в сторону леса. Блуждая взглядом по густым зарослям, он осмотрел каждый кустик, а когда не обнаружил чужого присутствия, облегченно перевел дыхание. «Тьфу ты! – сплюнув, крепко выругался Гаврила. - Чуть от страху в штаны не наложил, думал – медведь!» Сняв шапку, он вытер с лица пот, и присев на небольшой камень вынул из кармана пачку курева. Гаврила с трудом достал сигарету, руки тряслись, ему стоило не малых усилий зажечь спичку и прикурить. Однако то, что заставило дрожать от страха охотничью лайку, наводило на разные неприятные размышления. К тому же Снежинка, бесстрашная псина, она и бурого в берлоге поднимала и сохатого держала, просто так хвост поджимать не станет! Отец хвастал, мол, таких собак в селе раз-два, и обчёлся, за неё тысячу предлагали, а Игнат на корову готов был обменять! С охотничьей родословной лайка, друзья отцовы щенка с Нюрбы привезли, за хорошие деньги. Раздумывая, Гаврила медленно побрёл вдоль весело журчащего ручья, пытаясь отыскать следы, но всё тщетно.
Снежинка бежала далеко по другую сторону, никак не реагируя на указание идти рядом, словно ручей был наполнен кипятком. Обогнув пригорок, Гаврила наткнулся на тропу. Но к сожалению, определить, что за зверь ходит той дорожкой не смог, за столько лет позабыл охотничьи премудрости. След зигзагом петлял по берегу, не трудно было догадаться, что кто-то частенько наведывается к источнику.
- «Может Снежинка учует?» – подумал охотник и кликнул лайку. Перед ручьём она вновь остановилась, поджала хвост и виновато опустила морду.
- «Да что с тобой сегодня такое! Ты меня совсем доканать решила, что ли?! – прикрикнул на псину Гаврила, - «Раз такая трусиха, сидела бы рядом со своим дедом!»
С досадой, махнув рукой на собаку, Гаврила взвел курки и тихо ступая, поднялся по тропе в лес. Та привела его к большому ветвистому дереву с тремя стволами, где внезапно оборвалась. Это насторожило охотника, он обошел дерево, дотошно осмотрел его, но ничего что выдавало бы присутствие животного, не обнаружил. Мужчина уже собирался идти, как его внимание привлек длинный седой волос, что запутался на нижней ветке. Гаврила осмотрел его, явно не косолапый, тот бы клочки своей вонючей шерсти оставил, а этот, точно человеческий, грубый толстый, значит без сомнения якутский! С одной стороны Гавриле бы радоваться, значит, наведывается в эти заповедные места человек, но с другой, странное чувство вновь овладело им, и хотя он упорно гнал от себя дурные мысли, уже не мог перебороть где-то внутри зародившийся страх. Выйдя из леса, он с облегчением вздохнул и закинув ружьё за спину устало пошагал в сторону табора. «Странно, - пытался найти объяснение происходящему Гаврила - как только я подумал идти к ручью, так сразу раз – и заяц, да ещё какой! Будто сами духи тайги говорили – на тебе дичь, успокойся, не ходи на ручей, не гневи злых еров! А Снежинка! Чего такого она могла увидеть?? А может прав старик, может, есть в этих местах сила, не подвластная человеческому разуму?
- Эй, эй, ты что! – ударив себя несколько раз по голове, громко произнёс вслух Гаврила – «Совсем уже ополоумел, как дед старый стал во всём какие-то знаки искать! Зверь интересный, надо его подстрелить, тогда и видно будет, почему Снежинка боялась, может тигр приблудился или ещё хищник какой!» Так, рассуждая с самим собой, Гаврила добрёл до табора.
На закате, у костра, отец и сын дружно нахваливали добычу. В котелке варилась зайчатина, в садке сидело три щуки и пять ленков. Старый Макар, покормив огонь, благодарил Байаная и Утукана за их щедрость, и просил помочь в предстоящей охоте. Побаловав свежениной собак и плотно набив живот жирной юшкой, старый охотник раскинул жеребячью шкуру, и, кряхтя, завалился у огня: - За костром посматривай, ножи заточи да смотри аккуратней!
После этих слов старик закрыл глаза, и подложив по-детски ладони под голову, сразу же заснул. В ногах у Макара тут же устроились две преданные лайки – Снежинка и любимец отца - старина Крестик. Гаврила сидел у огня молча, слушал, как потрескивают сучья и где-то рядом журчит и торопится к реке разговорчивый ручей.
Выбравшись из-за темных туч, показалась луна. Большая, белая, словно якутская лепешка, она настолько ярко залила своим светом окрестности, что даже на другом берегу реки, можно было отчетливо различить предметы.
– «Это хорошо, - рассуждал Гаврила – если и завтра такая луна будет, точно не промахнусь. Зверь-то видно не маленький, может пестун ходит? В городе с зависти помрут, когда в зале шкуру постелю! Ладно, отцов наказ нужно выполнить». Вытащив из ножен якутский нож с крепкой рукоятью из капа, Гаврила стал аккуратно затачивать лезвие.
Неожиданно, чем-то встревоженные собаки сорвались с места, и оскалившись напряглись. Гаврила взял ружьё и повернулся в сторону леса. В темноте он отчётливо разглядел приближающийся к костру силуэт.
– Кто это? – вглядываясь в нечто, окликнул Гаврила.
– Я это – послышалось в ответ.
– Кто «я»? Что хотел? – облегчённо вздохнув, переспросил Гаврила и отложил ружьё в сторону. К огню подошел высокий человек облаченный в черный плащ с капюшоном и протянул к костру ладони – Да вот на охоту решил сходить, да уж силы не те, что прежде, глаз плывет когда зверя бью, да и ноги не слушаются, отходил я видать свое! Здесь неподалёку распадок есть, там сосняк молодой, в низине огромный зелёный камень лежит, из-под него ключ бьёт, что тот распадок питает. Чуть пониже – чаша из известняка, а рядышком солонец. Бычок сохатый туда приходит жажду утолить, да соли полизать, чем не природная благодать? Там я его и хотел взять! Да, уж говорил, со зрением плохо, промаха дал! Но не беда, лось от своего не отступится, уж больно сочный тот распадок! А сейчас мил человек, не поможешь ли мне к реке спуститься?
– Да отчего же не помочь? – пожал плечами Гаврила и подумал: - «Повезло тебе старый с бычком!»
– И вам повезёт! – будто прочитав его мысли, заверил Гаврилу охотник – моего бычка бери! Только, от того что задумал, отступись!
Гаврилу слова незнакомца удивили, он окинул его взглядом, и только сейчас обратил внимание на странную одежду, такую уже даже в самых дальних улусах не шьют и не носят. Лицо ночного гостя, было скрыто капюшоном, и как Гаврила не пытался, так и не смог его разглядеть. Охотник тем временем протянул руку: – Отведи к реке, а то совсем глаза не видят!
Гаврила взял незнакомца за руку и ощутил на ладони, что-то неприятное:
– В чём это у тебя руки, липнут как-то странно?
– Я же говорю, - не торопясь, пояснил охотник, - вижу плохо, за деревья держался, смола это сынок!
Гаврила огляделся и вдруг сделал для себя неожиданное открытие, вокруг все как-то необыкновенным образом изменилось, и хотя казалось, оставалось все по-прежнему, выглядело не совсем обычно. Луна нежным светом разлилась по аласу и преобразила окрестности. Она играла отраженьем в реке и покачиваясь на ее легких волнах, яркими бликами переливалась в темных водах. На берегу охотник присел на корточки и откинул капюшон. Гаврила стоял за его спиной и при свете луны разглядел длинные седые волосы незнакомца. Зачерпнув в ладони воду, старик нагнулся умыть лицо. Но тут голова, медленно сползла с его плеч, и плюхнулась в реку. Изрыгая громкую брань на истекающее кровью тело, что билось в судорогах в зарослях осоки, голова, покачиваясь на волнах, поплыла по течению. Гаврила видел, как блестели в ночи глаза и хотя в это невозможно поверить, слышал как тихо шептали бледные губы – «Отступись от своего! Отступись!» Он онемел от ужаса. Не в силах произнести ни слова он попятился назад и запнувшись завалился на спину, с ужасом наблюдая, как обезглавленное тело, бьётся в предсмертной агонии.
Очнулся Гаврила в холодном поту. Присел, и настороженно оглядевшись вокруг, облегчённо вздохнул:– Фу! Наслушаешься басней – всякая чушь снится!
Утёр рукавом вспотевшее лицо, и подкинув в огонь две внушительные лесины, прилег рядом с отцом.
– Вставай, пора уже! – разбудил строгий голос Макара - Наливай чайку, попьём и двинемся. Гаврила едва открыл заспанные глаза, и виновато, словно ребёнок, взглянул на отца: – Я это. Уже под утро уснул!
– Знаю! – отмахнулся отец, - Аккуратным надо быть, нож – это не игрушка!
– Ты это к чему? – не понимая, о чём идёт речь, спросил Гаврила.
Отец, натягивая сапоги, недовольно взглянул на сына: – А к тому, что нож точил – о лезвие порезался. Вон, вся рука в крови. Иди смой, а заодно и рану золой обработай.
Гаврила взглянул на свои руки. Действительно, вся левая была испачкана запёкшейся кровью. «Ну вот, - размышлял он - стал засыпать, руку поранил, поэтому и снилась всякая ерунда!» Быстро вскочив на ноги, он трусцой побежал к реке. Скинув на берегу одежду, голышом бросился в прохладную воду. Гаврила нырял, плавал, словно опять очутился в том далёком прошлом, которое унесла эта река со своими водами далеко-далеко от этих мест, забрав с собой его детство, в котором он был когда-то так счастлив. Отец стоял на берегу и весело смеялся, наблюдая, как показывается из-под воды белый зад сына, тоже вспоминая времена, когда была жива жена, и они вдвоём с блаженством наблюдали, как растёт их любимое чадо.
Вдоволь накупавшись, Гаврила шатаясь вышел из воды и уселся на выброшенное течением дерево. Внимательно осмотрев руки, он с удивлением обнаружил, что на них не было ни одной царапины. - Чертовщина какая-то! – сплюнул он и отправился одеваться.
Уже несколько часов они безрезультатно бродили по тайге. И в награду за терпение, им вскоре улыбнулась удача. Где-то в глубине леса звонким лаем занялась Снежинка. Поспешили на зов охотницы. Лайка, весело виляя хвостом, кружила у поваленного дерева. Макар присел, потрепал собаку за загривок и радостно сообщил сыну: - Есть! Бычок шёл. Хороший! Вот и боком здесь потерся и помет ещё тёплый, теперь точно его возьмем. Слушай меня, ты иди по следу, никуда не сворачивай, а я обогну лощину и как раз ему дорогу перегорожу, собак с собой возьму, тебе они ни к чему! Да, картечь заряжай, иначе его не свалишь! – В глазах старого охотника заиграл азартный огонек, в сопровождении своих четвероногих помощников он мелкими шажками засеменил в сторону лощины.
Гаврила вставил в стволы два патрона с картечью и двинулся по следу. Совсем скоро, впереди послышался треск сучьев. Вот ещё, и ещё.
- Ладно - решил Гаврила - обойду, заберусь на горку, там он будет как на ладони, и ветер в мою сторону. Поднявшись как можно тише, Гаврила притаился в молодом сосняке за вывороченным пнём. Высматривая добычу среди яркой зелени, он затаил дыхание и аккуратно взвел курки большим пальцем. Ждать пришлось не долго. Бычок спустился в распадок и стал с наслаждением пить воду. Гаврила, взял цель на мушку и медленно нажал на спуск. В нос резко ударил едкий запах пороха, а по низине пронеслось гулкое эхо. Громко испустив последний вздох, огромный лось грузно повалился на землю.
Охотник выбрался из укрытия и резво побежал к добыче. Первый и единственный выстрел, оказался роковым для животного. Оставалось разделать тушу и перетащить мясо, а это дело не из лёгких. Гаврила прислонил ружье к дереву, скинул патронташ с понягой и окунул голову в огромную чашу из известняка, до краёв наполненную ключевой водой. Обмывшись, он присел на траву. Уж очень знакомой показалось ему эта местность, такое ощущение, что бывал здесь когда-то. Может, в детстве с отцом? Да нет, тогда все угодья знал в округе, а это ну никак не мог вспомнить. Поджидая отца, Гаврила с гордостью представлял его удивлённое лицо, когда тот увидит поверженного великана. Вот и убедится старик, что – сын его, не разучился держать ружьё и ходить по тайге след в след за зверем. Ветерок донёс до слуха лай собак. И тут взгляд Гаврилы упал на огромный зелёный камень, из-под которого бил ключ. Холодок пробежал по спине охотника: и камень с ключом, и чаша из известняка и молодой соснячок, всё это ему описывал во сне ночной охотник; будто знал наперед, что сохатый сюда наведается. Значит, это был не сон, а что-то вроде видения, а кровь? Кровь на руке, это как объяснить? Чтобы не омрачить радость удачной охоты, он решил рассказать отцу про все, что с ним происходило, дома.
Сохатого разделали на удивление быстро. Перетаскивали мясо до самого вечера и слой за слоем укладывали в лодку. Когда погрузили последние куски, Макар, щурясь на багровый закат устало вздохнул: – Надо ехать, жарко ночью будет, мясо пропадёт. Тут по течению совсем рядом. Ты давай греби, а я – по берегу пойду.
– Э! Нет! – возразил Гаврила отцу. – Ты давай сам греби, ты и легче. Я-то на городских деликатесах жирок отпустил, а ты смотри, живчик! А я не спеша, пойду берегом, может ещё кого подстрелю!
– Нельзя! – возмутился Макар – Духи дали добычу, значит, уважают охотника. Дичь в лесу для того и живёт, чтоб человек кормился. Жадного они накажут, нельзя зверя бить, если столько не съешь!
Только слова отца Гаврилу не тронули, он их мимо ушей пропустил. Сейчас его больше всего другое тревожило – ночная охота на неведомого зверя, а не глупые наказы о дарах тайги и щедрости духов.
К ночи Макар добрался до наслега, привязал лодку и отправился прямиком в дом к Никону. У того трое старших сыновей уже взрослые, да и сам здоровьем не обижен, в раз мясо стаскают. Постучал. Из дома оладьями пахнет, признак домашнего уюта и семейного достатка. Так раньше, и у Макара в избе было, когда была жива его любимая. Не то, что сейчас, дом обветшал, табаком да сыростью пропитался. Никон сам двери отворил. Увидел на пороге старика, обрадовался: – А, дедушка Макар! Входи, как раз на ужин заглянул!
– Я за помощью к тебе, а вот после можно и к столу. Там, в лодке мясо, боюсь, собаки растащат. Мне-то с Гаврилой много не надо, а себе половину возьмешь, в ледник сложишь. Надолго твоему семейству хватит!
Свеженину всем гуртом вмиг перенесли. Плотно поужинав в гостях, засобирался старый домой, да в дверях столкнулся с братом Никона, Игнатом.
– Дед Макар, тебя бабушка просит подойти. Со вчерашнего дня худо ей стало, что-то бормочет непонятное, а сейчас вроде очнулась, позвала меня и говорит - ступай, мол, к Никону, и Макару передай, что надо сказать мне ему что-то важное.
Надо, так надо. Пошли к Игнату. Вошли. В доме запах тяжелый, спёртый. Потолки низкие. В углу комнаты, укрытая стареньким пледом лежала старушка. У кровати закопченная лампа, бросает тусклый свет на осунувшееся, почти безжизненное лицо бабки Авдотьи. Совсем сдала старая, последний раз здоровее выглядела - рассуждал Макар – тогда огонек жизни в глазах еще теплился, а сейчас глянь - подёрнутые пеленой зрачки, да редкие седые волосы. Макар прошёл в комнату и присел на край кровати:
– Чего звала то, бабка Авдотья?
Старуха жестом дала понять, чтобы он наклонился к ней, а когда почувствовала рядом дыхание, с трудом произнесла – Вот и мой час близок. Сто вёсен я встречала и провожала. Сыновей схоронила, всё несу эту ношу на своих плечах. Только теперь хочу тебе тайну открыть, почему ты охотник удачливый, почему духи тебя оберегают. Ты ведь и не ведал, что обряд по шаману твой отец проводил. Таково желание духа было. Только я тебя вот зачем звала – останови сына своего! Не дай ему… - Тут старуха зашлась сухим кашлем, застонала, словно что-то мешало ей говорить. В комнату вбежали родственники, склонились над больной. Макар вышел на улицу. Желтая луна выплыла из-за тучи. Сильное беспокойство вызвала недосказанная фраза Авдотьи. Что же она хотела сказать?
Едва скрылась из виду лодка, Гаврила засобирался. Уж и думать более ни о чём не мог, кроме как о том, как шкуру звериную в доме расстелет. Добрался до места, неподалёку от тропы наспех соорудил скрадок, устроился поудобнее и стал дожидаться, когда зверь сам в руки придёт. Сколько времени прошло, про то не ведал, а только как выглянула луна, и осветила всё своим колдовским светом, услышал Гаврила странный звук, похожий на свист. Стал приглядываться. Глядь, бежит кто-то из лесу. Как ни напрягал зрение, так и не разглядел. А между тем, зверь к ручью спустился. Видимо, захотелось воды из холодного ручья напиться. Отхлебнул и опять к лесу. Гаврила, дождался, когда тот на ровное место переберется и плавно нажал на крючок. Зверя подбросило. Закрутился он на месте, хвостом в агонии забил. Тут и достал его второй выстрел. Не испытал Гаврила удовлетворения от такой охоты, надеялся, что пестун выйдет, а тут добыча не больше лисицы. Не спеша, он направился к трофею. Каково же было его удивление, когда его взору предстал расколотый на две половины истлевший человеческий череп, с длинными седыми волосами. Гаврила не верил своим глазам! Он был в полной растерянности. Выронив из рук ружьё, он медленно сел на землю и обхватив голову руками, громко и протяжно завыл. Где-то совсем рядом прогремел выстрел и послышался звонкий лай Снежинки. Макар выбежал из темных кустов, едва переводя дыхание, молча посмотрел на сына, затем на его добычу и потупив полный безысходности и отчаяния взгляд, беспомощно опустился рядом – Прости сынок, опоздал я, пень старый!
Вскоре эта поездка забылась. Город, суета, работа, отвлекли Гаврилу, и жизнь потекла своим чередом. Спустя полгода жена его стала на головные боли жаловаться. Сделали снимок – рак мозга. Недуг несчастную, за два месяца «съел», растаяла на глазах сердечная, как свеча. Схоронили её. Сын из Армии приезжал. Никита мать любил, потому сильно по ней убивался. Старого Макара хвороба свалила, потому и приехать, с родственницей простится не смог.
Осунулся Гаврила, нелюдим стал. А тут как нож в самое сердце – похоронка на Никиту. Надо ж такому случиться, осколком парню голову на учениях размозжило. Хоронили в бедолагу в закрытом гробу. Макар, говорят, как узнал о смерти любимого внучка, задыхаться стал, тут его приступ и хватил.
Сказывали, будто после смерти отца, стал Гаврила в село наведываться. Часами на могиле родителей просиживал, словно просил чего. А за несколько дней до смерти, ходил он на холодный ручей. Что он там делал, одному ему теперь известно. Только пришёл он ночью, бледный, бормотал что-то невнятное про заклятие, потом вдруг будто увидел чего, испугался, в дом заскочил и закрылся. Только туман поутру сошел – собаки вой на всё село подняли, учуяли видать, как смертью из дома потянуло. Там его и нашли, царствие ему небесное! Схоронили Гаврилу рядом с родителями. Вот ведь судьба, как мечтал старый Макар, чтобы сын его рядом был, так оно и вышло.
– Что, неужели такое могло быть на самом деле? – с недоверием спросил Семён. Бондаренко пожал плечами:– Я сам не видел, а охотники баек не любят, значит, могло быть такое, пусть не в их селе, так в другом! Такие вещи на пустом месте не рождаются. Вот, к примеру, у каждого в жизни было что-то такое, от чего кровь в жилах стынет! Про шаманов много говорить не стану, расскажу пару случаев, свидетелем которых сам был. Тут уж хочешь – не хочешь, а себе врать не станешь!
– А вот это интересно! – уже более уверенно сказал Семён. – Это я послушаю с удовольствием!
– Ну, что ж! – продолжил Бондаренко. – Слушай. Приехал я в Бердигестях после окончания техникума. В сельсовете мне не могли предложить ничего лучшего кроме старенького дома, он мол, всё равно пустует. Я и рад, а что? Одному мне - целый дом! Пусть не Бог весть какой, зато – свой. Въехал, пыль да паутину вымел, полы и стены оттёр, побелил - не дом, а игрушка, живи не тужи. Всё бы ничего, да только стали странные вещи творится. Прихожу я с работы – посуда на столе стоит, хотя я точно помню, что в сервант её убирал. Поначалу на дружков грешил. Я им ключи оставлял, на случай если свои посею. Однажды ночью проснулся и слышу, на кухне посуда брякает. Что за ерунда, думаю? Кто это посреди ночи у меня хозяйничает? Ну, иду туда, а как глянул – волосы на голове зашевелились. Молодая якутка, в длинном белом платье, стоит и вроде как тарелки моет. Я и не помню, как на улицу вылетел. Стоял покуда не закоченел, ясное дело - осень была, холодно. Как в себя пришел, вернулся в дом, везде свет повключал, так и уснул. Дальше - больше. Частенько я стал наблюдать эту хозяюшку. Только от этого дрожи в коленях не убавилось, а как про всё это рассказать? Да хрен его знает, свои засмеют, местные чего доброго подумают, мол, издевается. Так что прибывал я в полном замешательстве. А дальше пошло и поехало. Как-то поздним вечером, пришёл я уставший как чёрт, так в одежде и завалился, уснул как говорится, мертвым сном. Видится мне, будто огонь в печи загорелся. Я подняться хочу, а не могу, умом понимаю, что трубу открыть надо. Тут – раз, свет в доме погас, от пламени в комнате всё видать. Кто-то идёт ко мне, унты чьи-то вижу. Всё ближе и ближе. Чувствую, душат меня. Главное ощущаю, чьи-то пальцы на шее, костлявые холодные, обвились плотно, как тиски. Самое страшное, что не могу понять я, сон это или нет. Пытаюсь кричать – нет ни голоса, ни сил. А меж тем, чувствую, что сознание теряю. Вот тут то, я все молитвы вспомнил, которым моя бабушка меня в детстве научила. Вроде как чуть отпустило. Я словно дикий из дома пулей вылетел, в чем был: носках, брюках, да свитере. В голове туман, ни соображаю ничего. Тут меня вырвало! Не помню, как я добрался до ближайшего дома, постучал в двери и отключился.
Очнулся в постели. Впервые за последнее время я хорошо выспался. Вот только голова гудела, а в остальном – нормально. Хозяева, к которым я завалился, местные. Люди гостеприимные, добрые. Тут они мне глаза и открыли, рассказали про моё жильё. Поначалу сосед думал, что я угорел. Он, оказывается, после того как я у их дверей трупом рухнул ко мне сбегал и угар учуял. Я поведал им всё как есть! Про все чудеса, и про унты, и про то, что душил меня кто-то ночью. Переглянулись они. Смотрю, что-то не так. Им вроде бы это не в новинку. Подсел ко мне глава семьи и говорит: « Наши местные этот дом стороной обходят. До тебя семья жила, молодая пара. Вроде бы ничего, да только извела Саргылана молодую хозяйку. Осунулась девка, начала хворать, побледнела. Тут старые якуты и сказали, что если они из дома не съедут, то к покосу молодую в аккурат схоронят. Переехали они. Вскоре девушка поправилась. «А кто это Сыргылана?» - спрашиваю. Любопытно уж больно. Сосед головой покачал и продолжил: - «Лет десять тому назад, может больше, жила в этом доме старуха, якутка Маркова. Имени ее уже и не припомню. Приехала она с внучкой Саргыланой, то ли с Дикимди, то ли с Магарасс, точно сейчас не скажу. По посёлку слухи поползли, что старуха, с нечистой силой знается. Народ в деревнях суеверный, потому и стали их сторониться. Ну а девка та что ж, дело молодое, уж красотой ее бог не обидел. Так вот она с русским лесорубом любовь закрутила. И хоть народ языками и чесал всякое, а у них всё серьезно было, уж я то знаю. Девушка к нам частенько захаживала, супруге на бабку жаловалась, мол, грозилась та, что Валеру лесоруба, со свету сживёт. Он уже и посватался и так и сяк, а всё бесполезно, упёрлась старая ведьма. Тогда то и решили они уехать, тайком от старухи. Та, знамо дело учуяла – слегла, будто болезнь её свалила. А Саргылана, девушка сердечная была, всё у её кровати сидела, выхаживала. Хворь то была у старухи или нет, только крепко она к себе болезнью своей, девку привязала. Приходил к ней суженый – посидят на лавочке и разойдутся. Как-то ночью, ветер поднялся, начал гром греметь. Я такой погоды, сколько живу не помню. Потом и ливень хлестанул. Среди ночи раздался стук в двери. Я смотрю – Саргылана, зарёванная вся. К столу ее проводил, жена чаю сделала, а та всё не унимается. Ну, вроде отдышалась, трясется вся как листок, а сама сквозь слезы рассказывает: «К вечеру плохо стало бабушке, колотить ее начало, будто лихорадить. Я ей пить поднесла, а она с постели поднялась, распустила волосы, попросила, чтобы я расчесала, а у самой глаза так и горят. Тут молния сверкнула за окном, прямо в наш огород пришлась, старая вздрогнула, забеспокоилась, то оглядывается, то принюхивается. Потом как будто увидела кого, и давай причитать, что рано мол, он, за ней явился. Кричать стала, что душно в избе, зачем, мол, так натопили, а печь уже несколько дней не топлена. Растворила я окна. Ветер в комнату ворвался, давай всё вверх поднимать, да безобразничать. Я створки закрыла и к бабушке, а она уже на последнем издыхании. Перед смертью просила её в унтах в гроб положить, чтобы, на том свете не холодно было».
Схоронили старую, поминки сладили, все по-людски. Там вроде и у молодых все на лад пошло, сговорились свадьбу сыграть, только решили сорок дней повременить. Жених в лес уехал, денег подзаработать. Зарплата у лесорубов всегда хорошая была, если не лениться, можно было богачом стать! Саргылана себе свадебный наряд сшила. Со дня на день ожидала любимого домой, а пока его не было, все платье примеряла, да перед зеркалом крутилась! Оно что, дело молодое, всяк человек своему счастью радуется! А тут, надо ж такому случиться, ночами уже прохладно стало, ну, деваха печь истопила, да видать поспешила, трубу рано закрыла. Угорела бедняга. Правда народ поговаривал, что это старуха внучку за собой утащила. Видать тоскливо стало грешной душе в одиночестве. Пёс их под утро так завыл, что мурашки по телу забегали, тут поневоле мысли всякие в голову полезли. Моя - к Саргылане, да уж поздно – лежит она на кровати, ручки сложила и будто спит сладким сном в своём свадебном платье. В том наряде жених ее и схоронил. Вскоре после похорон, уехал он из этих мест, более его никто и не видел.
По-соседству дед Федот жил, года два как помер. Он-то мне и сказал, мол, не кончится все этим, старуха внучку перед смертью прокляла, душу невинную на муки вечные обрекла. Так что, быть Саргылане вечной невестой. Так и вышло, пустует дом, всё тихо, никаких духов там нет, а только печь протопили – на тебе, кто-то в доме хозяйничает. Многие жаловались. Мужиков не трогала, а девчонка там поселилась, так сбежала на другой день. Мы-то думали, что тебя это не коснется, ты же нуучча, русский значит. Смотрим, живёшь вроде, ну значит всё хорошо, а оно, видишь, как обернулось, к тебе сама старуха заявилась. Я заулыбался. Причём, думаю тут бабка-покойница? Нет, отвечаю, вы же сами говорите, что я рано трубу закрыл, вот с угару, мне это и привиделось. Хозяин головой качает: «Да я и сам думал, что так, пока на шею твою не глянул!». «А что на шее?» - спрашиваю. Он мне зеркало подносит. Я как глянул, аж мороз по коже! На шее - синяки, словно душил кто! А хозяин и говорит: - На похоронах Саргылана в гробу в шелковом шарфике лежала, скрыли тогда, что у нее то же самое, что и у тебя было!».
Вот тут, друг мой Семён, я и понял, что с нечистой силой тягаться не стоит.
– Ну ладно! – глянув мельком на часы, устало зевнул Бондаренко. – Давай укладываться. Дела завтра, а вернее уже сегодня! Надо бы сил набраться.
ТАЙНА ПРОКЛЯТИЯ АЛААСА
Часть VI
Этой ночью Семён наконец-то выспался. Как ни странно, голова после самогона не болела, а тело после непродолжительного сна, словно зарядилось энергией. Все, кроме старого долгана, дружно похрапывали. Стараясь не потревожить обитателей зимовья, Семён поднялся, набросил телогрейку и вышел во двор. Похолодало. Первые заморозки как последний поцелуй осени. Пожухлую траву присыпало инеем, а маленькое болотце прихватило тонкой корочкой льда.
Пытаясь отыскать долгана, Семён окинул взглядом округу, но так и не увидел его сухощавую фигуру среди пожелтевшей лиственницы. Тут его внимание привлекла огромная стая ворон парящих над лесом. Птиц было такое количество, что казалось они нависли безмолвной черной тучей.
«Поднимать наада всех! Тургенник, ошен быстра!» - ошарашил Семена голос за спиной. От неожиданности он вздрогнул и инстинктивно подскочил на месте. Обернувшись, на крыше он увидел старого долгана. Тот пристально вглядывался в даль, указывая рукой на воронье - «Усто встал? Давай, идти быстра наада, долга зверя сдать не закочет!»
Семён, не совсем понимая что происходит, вбежал в зимовьё и оглушил своим криком мирно дремлющих спутников: - «Подъём! Бегом».
Cборы заняли несколько минут, на лошадей накинули седла и затянули подпруги. По тому, как азартно заблестели глаза охотников, было видно, что все это им явно по душе. Семёну, как человеку городскому, предложили остаться: натопить печь и натаскать воды.
В предвкушении охоты, виляя хвостом, суетилась лайка Бондаренко – Мирка, а вот его - любимец Пират, гордо задрав голову, молча наблюдал со стороны. «Ну, что? Пошли!» - ещё раз попытался сделать шаг навстречу псу Бондаренко, но тот гордо отвернул морду, всем видом показывая
– «Посмотрим, какие вы охотники! А попробуйте без меня!».
- «Да пошёл ты!» - в сердцах махнул рукой Геннадий, выругался, и хлопнув лошадь по крупу, пустил её галопом вслед за долганом и Володей. Мирка покрутилась рядом с Пиратом, осуждающе окатила его звонким лаем и, не чуя лап, бросилась за хозяином.
Совсем скоро над тайгой пронеслось эхо выстрелов. Пират вскочил и вращая ушами, как локаторами насторожился. Семен наблюдал за псом и не мог не заметить, как тот забеспокоился. Спустя час, навьюченные мясом лошади, в сопровождении удачливых охотников, были уже у зимовья. Не скрывая улыбки, Бондаренко махнул Семёну: – Вот удача, так удача! Сохатый! Огромный! Матёрый, бычара! Жаль только, деликатесы оставили - голову и кишки! Ты не поверишь, долган сказал - воронам пообещал! Чушь какая-то, хотя их там тучи собрались. Что характерно, молча сидели пока мы тушу разделывали, будто и впрямь знали, что доля для них заранее отмерена!
– Да-да! Точно! Голова и кишки! Как я сразу не догадался! – вспомнив, вчерашний ритуал долгана, подхватил Семён.
– О чём не догадался? – удивленно переспросил Гена. – А, в общем, всё равно, давайте мясо приготовим и поедим от души!
Стащив мешок, Геннадий развязал его, извлёк увесистую кость и подсел к Пирату. Пес, пренебрежительно взглянув в глаза хозяину, брезгливо отвернул морду. Бондаренко обнял собаку за толстую шею, и легонько укусил за ухо: - «Да ладно, давай мириться, ну прости, прости! Я был не прав. Да, вёл себя нехорошо, обидел тебя, но и ты меня пойми – у меня ведь тоже дела! На вот эту кость, специально для тебя припас! Ну, что? Мир? Ну, давай лапу!» Пират, будто дословно понял Бондаренко, застенчиво протянул лапу и несколько раз лизнул хозяина в нос. Лицо охотника засияло от счастья. Он еще раз крепко обнял пса, а тот, радостно завилял пушистым хвостом.
Совсем скоро, мясной аромат заполнил зимовье. Все с аппетитом набросились на куски хорошо проваренного мяса, запивая горячим бульоном. Набив полное брюхо, и не подавая никаких признаков жизни, рыжий котяра растянулся у печи. Именно в такой свободной, располагающей обстановке Семён и решил открыть попутчикам свои соображения по поводу некоторых изменений в маршруте. Он развернул карту и начал не спеша:– «Друзья, я внимательно изучил маршрут и сделал некоторые пометки. Но, глядите, если мы пойдём по намеченному пути, то потеряем время, да и переход не из приятных. Низина и тэдэ и тэпэ. А есть и короткий путь. Вот, здесь одни аласы, и коней изводить не будем и время выиграем! Ну, как?» Володя, внимательно изучив карту, пожал плечами: – Мне то, конечно, всё равно. Я без предрассудков. Но вот проводники не пойдут. Как раз здесь путь проходит через проклятый алас. Якуты это место стороной обходят, да и охотники стараются держаться от греха подальше!
– Опять? Чёрт знает что! - с иронией произнёс Семён. – Ну а это, что за история?
– Вот тут я пас! Про алас, я честно говоря, ничего толком не знаю. Слышал, что проклятый и всё, - как будто оправдываясь, пробурчал Владимир.
– Нет, всё хватит! Это уже чересчур. Куда не плюнь – кругом колдовство. Сегодня же этой дорогой и двинем! – уверенно заявил Семён.
– «Нет. Я и дедушка пойдём по старому маршруту. Алас – это плохо.… Очень плохо. До него вас Бондаренко доведёт» – сообщил Тёмка решение деда, и немного поразмыслив добавил – Идти утром надо, на ночь никак нельзя!
– Чепуха! Мясом запаслись, тушёнка есть. Ну что, Вова, в путь! Или ты тоже…? Поднявшись из-за стола Семен свернул карту и вопросительно глянул на Володю. Тот, немного смутившись, махнул рукой: - Да мне разницы нет, лишь бы это место засветло проскочить!
Пожелав Семёну и Володе удачи, Бондаренко повернул коня: – Ну, все, дальше сами. Отсюда, напрямки до аласа рукой подать!
Ехали молча. А между тем, тропа всё петляла, то в одну сторону, то в другую, будто нарочно мотая их по лесу. Как-то странно повеяло холодом, и стали быстро спускаться сумерки. Они серой тенью наваливались на землю и сгущаясь твердели остроконечными силуэтами вековых деревьев на горизонте. «Что за ерунда» - подумал Семен – По всем подсчетам еще часа два идти по светлу». Взглянув на небосвод, где уже мерцали редкие звезды, он посмотрел на часы – «Что за дела? Три часа! Я же точно помню что заводил!» мужчина для уверенности поднес их к уху и прислушался. Тишина. Не идут. Может, ударил где? Недовольно выругавшись, он снял часы и сунул в карман. А меж тем темнело. Всё труднее становилось держаться дороги, и Семён не без причины заволновался: – А может Генка не ту тропу показал? Смотри, на небе уже звезды зажглись, а мы ещё лес не прошли! Может, назад повернём?
– Назад? – удивился Володя. – Да мы уж как час, если не больше по тропе шлепаем. Представь, обратно в такую темень! Да и дорогу эту я, честно говоря не знаю, ни разу по ней не ходил. Через полчаса, совсем стемнеет. А насчёт Бондаренко – это зря, он эти места как свои пять пальцев знает, может мы куда-то не туда зашли?
– Что делать? – озабоченно спросил Семён.
Володя, вглядываясь в едва различимые очертания тропинки, повернулся к попутчику: – Главное, с пути не сбиться, а то блуждать будем, ни день и ни два, и то, если повезет! В таких случаях таборится надо, а утром – в путь!
Володя хотел сказать что-то ещё, но конь под ним вдруг встал на дыбы и громко заржав подался назад. Лошадь Семёна, выпуская из ноздрей пар, испуганно забила копытом и попятилась боком. Сердце его заколотилось так сильно, что казалось, вот-вот выпрыгнет. Инстинктивно он вскинул ружьё, взвёл оба курка и направил ствол в выросшую перед ним стену из валежника.
– Что за чертовщина? – с трудом успокоив скакуна, грубо выругался Владимир – Не говорил же он про валежник?
– Придержи коня! – протягивая удила, попросил Семён – Прикрой, если что. Может, косолапый?
– Исключено! – покачал головой Володя. – медведь бы сразу кинулся!
– Ладно, я пошел! – прошептал Семён и стал пробираться через валежник. Из зарослей потянуло влагой, казалось что где-то совсем рядом озеро или болото. Семён прислушался, тихо, ничего кроме фырканья лошадей. Раздвигая перед собой густые сосновые лапы, и аккуратно переступая через поваленные стволы деревьев, Семен совсем неожиданно наткнулся на ветхое строение. Он осторожно обошёл его. Достал из кармана фонарик и, отворив старую дверь, шагнул внутрь.
Это было якутское жилище, словно рыбацкими сетями, затянутое плотным слоем паутины. Стол, две скамьи, на полках аккуратно составлена посуда, посреди - камелёк. У стены прочные, срубленные на совесть топчаны.
– Ну что там? – послышался взволнованный голос Владимира.
– Приехали! Тут заночуем!
– Слава Богу! – облегченно вздохнул Володя.
Не прошло и часа, как на огне забурлил чайник, и весело побрякивая крышкой, пыхнул горячим паром из прокопчённого носика. Довольные удачей, путники неторопливо потягивали крепкий чай, прикусывая свежей карамелью.
– Слушай – подметил Володя - а ведь это не охотничий домик. Сюда видать давненько никто не заглядывал. Вона, как пылью все обросло.
- Да и продукты никто не оставлял - добавил Семён.
– «Выходит, что так! – широко зевнул Володя и свернувшись на полатях, накрылся пледом – Только нам то, что до того! Давай ложиться!»
Тут и Семена сморило, он вдруг почувствовал невероятную слабость. Тело его, согретое и обмякшее, повалилось на топчан, веки отяжелели, будто налились свинцом, и как ни старался он сопротивляться, усталость взяла верх.
Удивительный сон приснился ему в эту ночь - жилище, в котором они остановились, чисто и прибрано. Молодая, стройная девушка в якутском наряде весело напевая хозяйничает у стола. Семен загляделся на её лицо с правильными, тонкими чертами и выразительными глазами. Вдруг, размытая тень, проскользнула от двери и укрылась за камельком. Пламя ярко вспыхнуло и в одно мгновение все вокруг изменилось, приобрело обветшалый, мрачный вид. Белые одежды девушки превратились в серые лохмотья. Нежное лицо покрылось глубокими кровоточащими язвами, черные тугие косы, рассыпались в жидкие, седые космы, горящие огнем глаза, впали и подернулись пеленой. В следующую секунду всё заходило ходуном. Серая тень, издавая звуки похожие на смех, торжествующе расправила крылья и рассыпавшись словно пепел, пылью закружила по комнате, загудела будто ветер в трубе и распахнув дверь, с бешеной силой вырвалась наружу.
Семён проснулся, сквозь сон ему показалось, что он слышал, как громко хлопнула дверь. Когда его взгляд упал на камелек, ему стало не по себе, на давно прогоревших углях, танцевало яркое пламя. Он огляделся, длинные тени, приобретая очертания то людей, то животных скользили по стенам. Шалыгина бросило в жар. Жуткими образами, всплывали в его сознании мысли о шаманах. С ужасом, вглядывался он в темный проем, дверь была нараспашку, хотя он помнил, что запирал ее на засов. Лошади на привязи, беспокойно заржали, заметались, с треском подминая сухостой. Семен взял ружьё, переломил его, и вставив патроны, вышел на улицу. Кромешная тьма поглотила лес, предоставив всю власть его ночным обитателям, молча наблюдавшими из темноты за каждым шагом непрошеного гостя. Семён включил фонарик, осветив лошадей, тщетно пытающихся высвободиться из узды.
– Тихо, тихо! - попытался он их успокоить, но те шарахнулись в сторону. Семён решил осмотреть окрестности: - «А ну как волки? Хоть пугану». Вдруг, где-то совсем рядом, будто под чьей-то тяжелой ступней громко треснул сук, вот еще, и еще, казалось, кто-то огромный крадется в его сторону.
– Кто?! – громко окликнул Семён, и не дожидаясь ответа, дал залп в темноту. Ночной лес проглотил эхо от выстрела, лошади вздрогнули и притихли. «Попал!», - подумал он, и освещая дорогу направился в черную пустоту. Неожиданно он наткнулся на древнее якутское захоронение. О таком он слышал не раз, но видеть воочию до сегодняшней ночи не приходилось. Вот к толстой ветви привязана украшенная бисером богатая чёрная коса, рядом на столике, что-то из домашней утвари. Точно – могила! Неумело перекрестившись, Семен перевел луч в сторону, пытаясь отыскать поблизости убитого медведя, или, в крайнем случае, волка, но напрасно. Он собирался было уйти, но непреодолимое любопытство, заставило еще раз осмотреть могилу. Как и подобает, на смертном ложе лежали останки человека. Судя по роскошным украшениям, это была женщина знатного происхождения. Семен вновь перекрестился и направился к жилью, но сделав несколько шагов, обмер, перед ним внезапно возникла девушка. Она пристально смотрела на него и нежно манила рукой. Где-то в глубине мрачного леса ночная птица громко хлопнув крыльями, грузно поднялась в воздух. Семён выронил фонарик, и бросился к хибаре. Ветки хлестали его по лицу, одежда за что-то цеплялась, но он уже ничего не чувствовал и не замечал, ноги сами его несли. Лишь захлопнув дверь и задвинув засов, он опустился на пол и перевёл дыхание. Володя, мирно спал богатырским сном, все происходящее его не потревожило. В камельке едва заметно тлели угли. Семён подбросил охапку дров и присел на скамейку. Вскоре огонь разгорелся, на стенах заиграли яркие блики. На душе отлегло, ещё раз убедившись, что дверь заперта, он добрёл до топчана и тут же отключился. Однако сон его, больше походил на агонию тяжелого больного, он то проваливался в пустоту, то приходил в себя, упуская тонкую грань между реальностью и другим миром. Очнувшись от едкого запаха табака, он не соображал, что происходит. У камелька он увидел человека протягивающего к огню руки. «Да что же это, чушь какая то!» - отгоняя от себя тяжелые мысли, подумал Семён, на всякий случай даже двинул локтем соседа. «Ага, на месте. А этот как сюда попал?» Семен с опаской направился к незнакомцу. При тусклом свете, он разглядел длинные чёрные косы, старый плащ с вышитыми узорами. Может, это сон? Нет! Семён отчетливо видел, как незваный гость глубоко вдыхает дым из трубки и переворачивая горящие угли голыми руками, время от времени повторяет: - «О, чи! О, чи!»
Судя по хриплому голосу, ночной гость – был человек не молодой. Наверное проезжал мимо, учуял дымок, вот и решил заглянуть! Всё было бы замечательно и легко объяснимо, не взгляни Семён на дверь. Она была закрыта большим деревянным засовом. В недоумении он стал отыскивать лазейку, через которую путник мог бы проникнуть в дом, умоляя провидение, чтобы таковая нашлась. Но невозможно было проникнуть внутрь, минуя дверь.
А меж тем, старик, ощутив присутствие за спиной, не оборачиваясь, что-то протянул Семёну. Это был якутский нож. Шалыгин, инстинктивно принял его: – Вы, конечно, извините отец, но сами то - кто будете? Мне конечно, огня не жалко, только без стука, без спроса никто в гости не приходит!
Старик глухо, отрывисто рассмеялся и повернулся к Семёну. В полумраке практически невозможно было разглядеть черты его лица. Но Семён почувствовал холодный, пронизывающий взгляд, от которого по всему телу побежали мурашки. Словно под действием гипноза Семен остолбенел, не в силах пошевелится. Старик, медленно провел холодными, шершавыми пальцами по его лицу – «Зачем хозяину в гости ходить?» Отвратно повеяло болотной жижей. Задувая пламя, через камелек ворвался холодный ветер. На мгновение все погрузилось во мрак, а когда ослабевшие лепестки огня вновь осветили стены, старик словно растворился. Семён растерянно хлопал ресницами, пытаясь отыскать ночного гостя, но в жилье не было ни одной живой души, кроме Владимира издающего дикий храп.
– Хватит дрыхнуть! – разбудил Семёна звонкий голос попутчика. – Пора дальше идти. Кстати, с добрым утром! Как спалось? Я, если честно, и не припомню, когда так спал. Напрочь вырубился!
– Это я заметил. Ночью палил с ружья, ты и ухом не повёл! – с издевкой подметил Семён, скидывая ноги с полатей.
– А чего палил-то?
– А чёрт его знает, лошади взбесились! Думал волки!
– Ну и чё, подстрелил кого?
– Да где там? Темень - глаз выколи. Зато на могилу набрёл. Если честно, чуть в штаны не наложил, как дунул оттуда, аж фонарик выронил. Здесь где-то недалеко, надо бы поискать.
– Если недалеко, найдём! Фонарик не иголка! А вот насчёт могилы сомневаюсь. Насколько мне известно, никаких захоронений в этих местах нет, здесь и не жил никто. Хотя леший его знает! Ладно, давай позавтракаем и пойдём.
Семён уселся за стол напротив Владимира и с аппетитом налёг на большую банку свиной тушёнки.
– А что у тебя с лицом? Ты что, в золе копался? – внимательно разглядывая Семёна, поинтересовался Владимир.
– В смысле? – недоумевая, переспросил тот.
Владимир хитро улыбнулся: – Да у тебя на лице боевая раскраска аппачей, ты что, специально золой измазался? Чтоб волков распугать? Видно же, что пальцами морду утирал!
Семён слегка растерялся. Сон то был или действительность? «Нет, не может быть - рассуждал он - Я человек учёный не могу себе позволить верить в эту ересь. Этого просто быть не могло! Да, спать хотелось, да, залез случайно в золу, а ночью во сне по лицу размазал! Ну вот, и объяснение нашлось. И всё бы пришло к единому знаменателю, не возьмись Семён за ремень. Нож! Там был нож! Так и есть! Значит, всё было? Но как это случилось со мной? «Ладно», - размышлял он, - Пока ничего говорить не буду, а то, либо засмеют, либо наговорят глупостей.
Утро выдалось на редкость туманное. Семен обошел вокруг жилища, но никакого захоронения не обнаружил. Потерянный фонарик лежал во мху неподалёку. Семен больше не хотел искать подтверждений своим ночным видениям, он жаждал скорее покинуть это аномальное место, поэтому не стал дожидаться, когда рассеется туман. Исчезнувшую тропинку отыскали без труда, и очень скоро вышли к аласу. К их удивлению, воздух там был зеркально прозрачен. Дальше ехали не спеша, наслаждаясь сладостной утренней прохладой и любуясь живописной местностью.
Миновав алас, Семён спешился и достал карту. Пока он небрежно что-то чёркал, Владимир развёл костёр и подвесил над ним чайник. Примерно часа через два, на покрытом ярко желтой лиственницей склоне, показались четыре всадника. Володя достал из рюкзака бинокль и поднёс к глазам.
– Наши? – поинтересовался Семён. Владимир, не отрываясь от бинокля, кивнул головой: – Да! Тёмка, Долган, Бондаренко и местный охотник Тугунанов Алгыс, странно, где это они встретились?
– Хорошо, что полный чайник накипятили! – довольно добавил Семён и, развернув пачку со слоном на этикетке, бросил большую горсть заварки в кипящую воду.
– А мы, я вижу, вовремя! – весело крикнул Бондаренко и окинул взглядом поляну – Я смотрю, вы уже и табор свернули? Молодцы! Как спалось?
– Да мы сюда всего пару часов назад приехали! – стараясь казаться спокойным, пояснил Володя. – Мы до сумерек шли по тропинке, что ты показал, пока на валежник не наткнулись.
– Точно! – подхватил Семен. – Если бы не якутское жильё, ночевали бы у костра чёрт знает где!
– Там, кстати, - с гордостью добавил Володя, - даже могила рядом! Наверное, шаманки, Семён лично видел!
Всадники, переглянулись. Спешившись, они присели на поваленную ветром сосну, и молча разлили чай по кружкам. Отхлебнув кипятка, Бондаренко повернулся в сторону аласа: – Да нет там никакого валежника, а тем более жилья, а уж могилы и подавно! Не жили в этих местах шаманки! Я эти аласы вдоль и поперёк исходил, нет здесь ни зимовья, ни старых хотонов. Может это шутка какая-то?
– Хороша шутка! – возмутился Семён, и вытянув нож из за голенища сапога, протянул Геннадию. – А вот на это, что скажешь?
Геннадий повертел его в руках и передал Алгысу. Тот, со знанием дела осмотрел лезвие и показал старому долгану.
Старик закивал головой:– Бу быгак Хатыс!
– О чём это он? – поинтересовался Семён у Володи.
Тот устало отмахнулся: – Говорит, это нож какой-то рыбы!
Алгыс возвращая находку пояснил: – Это нож Хатыса. Сам он прошлой весной в тайге пропал. Всё исколесили! Как в воду канул.
– Опять, наверное, без шаманов не обошлось? – с ухмылкой произнёс Семён, надеясь услышать, что того бедолагу задрали дикие звери, но ошибся.
Алгыс не оценил шутку Семена:– Хатыс - нехороший человек был. Жадный. Тайга жадных не любит. Духи наказывают. Это – плохая история.
– А у нас тут вот какие дела! – пытаясь сменить тему разговора, вмешался Бондаренко – У Алгыса папиросы есть, а у меня крупы куча, вот, решили махнуть! Кстати, Семен можно взглянуть на вашу карту?
Семён разложил планшет перед Геннадием. Тот, ткнул веточкой в место, отмеченное крестиками: – Тут у вас важные дела? По пути можно остановиться в зимовье Алгыса, а то, когда ещё увидимся?
– Но, только с условием! – смягчился Семён. – Кто-нибудь расскажет мне все таки эту историю про проклятый алас!
За работой день пролетел незаметно. Сложив треногу, Семён спустился к зимовью и буквально столкнулся с Владимиром. Увидев Шалыгина, тот тепло улыбнулся: – Ну что ж, братишка, спасибо за компанию, приятно было с тобой познакомиться! Вот ждал тебя, чтобы проститься.
– Ну, удачи. Знаешь, я тебе у Давида свои координаты оставлю. Бог даст, свидимся! – с грустью произнёс Семён. Крепко обнявшись, они распрощались, и уже через пару минут крепкая фигура Володи скрылась за деревьями.
Как стемнело, вся компания собралась послушать историю про проклятый алас. Слегка притушив свет керосиновой лампы, Алгыс медленно начал рассказ: – История эта странная и запутанная. По сей день хранит столько тайн и чёрных дыр, что вызывает страх и трепет даже у самых бывалых охотников. Не многие видели то, что некоторые, и представить не могут, а те, кто видел, предпочитают держать язык за зубами. Свой мир - мир духов и тайн, шаманы строго оберегают, и тех, кто в него вторгается, беспощадно наказывают. И хотя веками наш народ чтил и придерживался старых заветов, нет-нет, да и находились люди жадные, тщеславные, нарушающие древние обычаи.
В большой семье Эргиль был седьмым ребёнком, к тому же, далеко не любимцем. Старшие постоянно издевались над ним, украдкой таскали за волосы, дразнили подкидышем, тыкали в лицо и насмехались, мол, не похож он на них. При любом удобном случае не упускали возможности обидеть худенького паренька. Единственным спасением от несносных братьев был отец. Он любил сына, брал с собой в тайгу и обучал охотничьим премудростям, отчего другие дети только больше злились на младшенького. Когда Эргилю исполнилось четырнадцать, отец, всегда бодрый и здоровый, внезапно слёг, а через пару дней скончался. Двое старших братьев женились и уехали. И теперь, вся тяжелая работа легла на его плечи. Припасы закончились, а охотится, становилось все труднее и труднее. В тайге хозяйничали «серые», далеко ушла от наслегов напуганная дичь. Люди просили духов о помощи, умоляя оградить свои семьи от смерти, что черным мором блуждала по домам, выкашивая детей и немощных. Не всё ладилось и в доме у Эргиля, если бы не корова, совсем бы пришлось туго. Захворали и слегли две младшие сестрёнки. Девочки угасали на глазах. Рано утром закинув за плечи старое ружьё, Эргиль отправился в тайгу. К счастью, снег в лесу еще не растаял и при удачной охоте, мясо можно было привезти на санях.
Одному ему известно, сколько километров он прошел по тайге, но только к вечеру вышел-таки на след сохатого, который привел его на марь. Окрестности мертвого болота гиблые, оступился, и утянула зеленая жижа, приняла топь в свои объятия, зато для дикого зверя нет места безопаснее, сухой листвяк для него как оберег, тихий треск – и ушел рогатый великан, как спички подламывая молодые деревца. Здесь юный охотник и настиг сохатого. Стоит красавец головой вертит, рога как корни могучего дерева, далеко слышно его тяжелое дыхание. С первого выстрела ранил его Эргиль, припал великан на колено, громко выпустил воздух и бросился прочь, по грудь проваливаясь в ледяное болотное месиво. Эргиль кинулся за ним, другого такого случая может и не представиться, судя по багровым пятнам крови, которые обильно окрасили путь зверя, животное было серьёзно ранено. Только к сумеркам нагнал его охотник. Сохатый ещё дышал, все норовил подняться из последних сил, тут его вторая пуля и достала.
От усталости, Эргиль валился с ног. В одежде, обледеневшей от болотной грязи, он хотел было развести огонь и отогреться, да спички отсырели. Совсем дела плохи – с досадой подумал охотник. Осмотрелся по сторонам, глядь, а неподалеку калыман стоит, в нем и спички отыскались и оленьи шкуры. Закоченевшими пальцами юноша развёл огонь в камельке, чуть отогрелся и вернулся к добыче. Не оставлять же сохатого в лесу, не приведи случай волки, или того хуже росомаха учует! Разделал тушу на скорую руку, перенес к калыману и прикрыл шкурой. Отрезал от брюшины самый жирный кусок и закинул в котелок. В ожидании горячей похлебки, он и не заметил, как задремал. Проснулся Эргиль от голода. Насвистывая старую песенку, что отец напевал на охоте про щедрости Байаная, он выловил горячую сохатину и положил перед собой. Юноша закрыл глаза и склонившись, с наслаждением втянул мясной аромат, от которого как от крепкой настойки задурманило голову.
- Что, и со мной не поделишься? – раздался позади него нежный девичий голосок. От неожиданности, парень вздрогнул, вскочил на ноги и схватившись за нож отпрянул назад. Задорный смех похожий на журчание весеннего ручейка донесся из темной половины калымана. Эргиль решительно шагнул вперед. Вдруг пламя невероятным образом вырвалось из камелька, ослепив юношу ярким свечением. Метнувшись ввысь, огонь, закружился словно змей, извиваясь, он ударил хвостом о верхнюю стяжку и тут же рассыпался на тысячи сияющих песчинок. Когда переливаясь в свете играющего пламени, пыль развеялась, взору Эргиля предстала юная девушка, она лукаво улыбнулась, поправила черные как смоль косы и протянула смущенному юноше пустую чашу: - Ну, смелый охотник, угостишь девушку?
Ослеплённый красотой таинственной незнакомки, Эргиль неловко улыбнулся, сердце часто забилось в груди, а щеки загорелись огнем. Отрезав добрую половину вареного мяса, охотник положил гостье.
- А ты щедрый! – тихо произнесла она, и подобрав полы длинного платья, грациозно опустилась на колени. Эргиль украдкой разглядывал девушку с которой предстояло разделить трапезу. Все говорило о том, что она была знатных кровей: и стать, и этот гордый взгляд, одежды из дорогой ткани расшиты серебром да золотом, только узоры уж больно диковинные, такого орнамента он прежде не встречал. Заметив, с каким любопытством, юный гость рассматривает её наряд, девушка вновь залилась звонким смехом: - Ты что, девиц не видел? Вроде уже боотур!
- Как это не видел? – возмутился Эргиль. – Конечно, видел! Только местных в улусах, но ты не якутка! Простые девушки не носят платья как у тебя, а лицо твое, не похоже на лица якутских красавиц!
Девушка, поправила бусы из драгоценного камня на лебединой шее и гордо расправила плечи - Угадал, я дочь тойона, богатого тунгуса, потому и не похожа на твоих подружек! Все это – развела руками красавица – мне подарил отец и калыман и земли! Что бы я ни просила, все для меня делал, ни в чем я отказа не знала! Я у него любимая дочь! А вот тебя кроме отца никто не любил, даже братья попрекали и корили, что ты на них не похож! А ты не задумывался, возможно, они были правы и ты действительно не их крови!
Тебе про это откуда известно? – растерянно произнес парень, опешив от неожиданных откровений девушки. Красавица обвила руками шею Эргиля, положила голову ему на плечо и тихо прошелестела прямо на ухо: - Знаю! Потому, как сюда тебя духи, да кровь родственная привела. Долго я вымаливала тебя для спасения своего! Отныне, покуда, не угадаешь и не произнесёшь ты моё имя, буду тенью твоей, не будет тебе покоя ни днем, ни ночью, червем буду точить тебя изнутри, пока не освободишь ты душу мою от заклятий.
- Как я имя твое узнаю? Я и тунгусов то не видел никогда! – с досадой произнёс парень. В ответ красавица ещё крепче прижалась к нему, и голос ее зазвенел как натянутая струна: - Узнаешь боотур, обязательно узнаешь. Когда время придёт! Вот тебе подсказка! Девушка освободила парня из своих мягких и нежных объятий, села напротив и показала большой золотой медальон: - Смотри внимательно, видишь – чистое золото, гляди как играет огнем, как слепит. А вот вторая подсказка – когда был молод мой отец, то выкрал якутку, она во время родов умерла, в честь той красавицы меня и назвали! Но ты и своё имя должен узнать, настоящее. То имя, которым тебя кровная мать нарекла!
- Как, что-то с мамой? – всполошился Эргиль и с волнением заглянул в глаза девушки.
- Не беспокойся, дома у тебя всё хорошо, я говорю о твоей родной матери, плоть от крови! Не удивляйся, еще многое тебе предстоит узнать! Большое будущее ожидает тебя, на многое, очень многое, ты скоро взглянешь по-иному и другой мир, полный тайн и загадок откроется тебе! Всё, чему суждено быть, сбудется в назначенный срок. Только помни, ты должен быть готов к этому! А сейчас – ешь и спи, тебе завтра силы пригодятся. За калыманом, на изгороди найдёшь сани – возьми, они твои. Свои, те, что сломал - брось. У входа мешок, там теплая одежда. Я отца просила оставить, для путников, а обноски, что на тебе – оставь! Ну, что смотришь? Бери, переодевайся теперь это твое! Да не смущайся! Что, стыдишься тело перед девицей обнажить?
- Еще чего! – скидывая пропитанную потом одежду, гордо произнес Эргиль – С чего бы мне тебя стыдится. Огромное спасибо за одежу и сани!
- Бери, не жалко, не просто так! – чуть слышно обмолвилась девушка, но слова эти не долетели до слуха молодого боотура.
- А когда я тебя увижу? Как сани верну? – запинаясь спросил Эргиль и покусывая от волнения губу, стыдливо отвел взгляд в сторону.
Девушка подсела к юноше, и ласково заглянув в его глаза, закрыла ладонью обветренные губы: - Не ищи меня, нет сюда обратной дороги! Придёт время, я сама тебя разыщу. А теперь – спи, я рядом лягу. Отдыхай, завтра тебе долгий путь предстоит. Пройдешь аласом, что за изгородью, далее, по солончаку спустишься, там лисью тропу увидишь, она тебя на знакомые места и выведет. А вздумаешь через марь путь срезать – пропадешь, нынче тепло было, сугробы просели, вода прибыла, дно подтаяло! Убаюканный сладким лепетом красавицы, он провалился в мир сладких снов.
Когда утренний лучик несмело скользнул по лицу, Эргиль очнулся. Выйдя из калымана, он прикрыл глаза. Ярко светило солнце, отражаясь от белого снега, что выпал ночью. Действительно тепло, через марь идти опасно. За калыманом, как и было обещано, отыскал большие сани, верёвки. Не торопясь, со знанием дела, охотник уложил мясо и туго притянул поклажу. Одно его беспокоило, почему добрая хозяйка не хочет попрощаться, неужели он случайно чем-то ее обидел? Позвать бы, да имени не знает. Ладно, решил сам в калыман наведаться, попрощаться.
Зашёл, окликнул. Тишина. Смотрит – темная половина материей завешана. Эргиль завесу откинул, да так и обмер! Усопшая девушка покоится на смертном ложе в тех самых одеяниях, в которых вчера пред ним предстала! На стене - бубен, и длинный кожаный кафтан, не трудно догадаться, кем при жизни была красавица. Время не пощадило тело, только кос да одежд не коснулось. А рядом на столе – чаша с его похлебкой. Перед глазами всё поплыло, ноги сами из калымана вынесли. Пришёл он в себя на солончаке. Отдышался и решил оглянуться. Странно, не видать калымана, а над аласом повис плотный туман. До дома он добрался как-то удивительно быстро, а к вечеру следующего дня Эргиль слёг. От жара бредит, пот градом льет, ни ест, ни пьет. Решили за помощью к шаману обратиться. Тот заявился под вечер, осмотрел Эргиля и говорит – «Один на один с духами обряд провести надо. Как замолкнет бубен, входите». Все вышли, ждут. Слышно, что шаман вроде как не один там, с кем-то разговаривает. Как долго длился обряд, неизвестно, но как только оборвался звук бубна, всё семейство ринулось в дом, подталкивая друг друга. Шаман лежал на полу в полном измождении. Его подхватили и помогли дойти до топчана. Шамана лихорадило, он смотрел остекленевшим взглядом в одну точку. В таком состоянии он прибывал несколько часов, потом постепенно стал приходить в себя. Мать налила ему мясной шурпы с большим куском мяса, и поставила рядом. Мужчина съел всё до дна, поблагодарил за угощение и подозвал женщину. Несчастная и без того была напугана, трясясь от страха и волнения, она присела рядом. Шаман устало вытер лицо рукавом: - «Я камлаю много лет, изгнал много злых духов! Всякое повидал, духи разные встречались, но такое – вижу впервые! Дух хитрый и ловкий, на разных языках говорит, перед камланием страха не ведает, будто сам наперед все знает. Я не мог его настичь, он, то - пропадал, то появлялся в виде птицы, это очень могущественный дух. Потревожив своим обрядом его покой, я только взбесил его! – шаман закатал рукав кафтана и показал на предплечье четыре глубоких пореза. Женщина причитая, подскочила на месте, но старик, не обращая внимания, продолжал: - Я бессилен, но знаю – есть в соседнем наслеге великая шаманка. Где обитает, можно узнать у местных жителей! Она эвенка, наших законов не признает, поэтому якуты её побаиваются. Только идти надо как можно скорее, пока дух душой не завладел! Срежь прядь волос с его головы, возьми горсть земли из жилища окропленной его кровью и поспеши.
На следующий день, мать Эргиля, отправилась к шаманке. Очень скоро, она добралась до соседнего наслега и стала про старую эвенку выспрашивать. Испуганно озираясь, люди говорили о ней шепотом, и ни нашлось ни одного смельчака который указал бы дорогу. Женщина почти отчаялась, но напоследок все же решила войти в ветхую избушку на краю улуса. У камелька сидел старец, не оборачиваясь, он указал гостье на лавочку: - Садись, коли зашла. Так значит это ты та женщина, что к старухе собралась?
- Я добрый огоньор! – ответила она, едва сдерживая слезы.
- Старуха предупреждала, что ты придешь, велела, что бы я дорогу тебе показал! Много лет ходит к ней народ, и не было случая, чтоб она отказывала, не исцеляла! Но плохие люди принесли другую веру. Слыхивал, в дальних наслегах, шаманов стригут и убивают, а потому и не решаются селяне чужакам дорогу показывать, чтоб не накликать на себя проклятие! Женщина облегченно вздохнула - Так вы значит были у нее? Но как возможно, что она ждет именно меня?
- А это мы сейчас и проверим? – все так же, не оборачиваясь, ответил старик, и перечислил все, что было одето на женщине.
- Нет, так не бывает, это вам уже люди рассказали. Я тут полдня блуждаю. Значит все это обман, и вы не видели шаманку?
- Конечно, нет! – усмехнулся огоньор и повернулся к гостье лицом, на котором глубокими бороздами, пролегла страшная отметина, оставленная стальными когтями медведя - Где бы я ее увидел? Слепой я. Она ко мне во снах является, то сообщает о чем-то, то просит. Вот и вчера за тебя хлопотала, а если думаешь, что мне про тебя селяне сказали, то ответь на вопрос, откуда я знаю, что ты шаманке в дар серебряное украшение несешь?
Женщина промолчала в ответ. Тяжело опираясь на резной костыль, старик кивнул гостье на дверь – Пойдем, а то к сумеркам не поспеем, путь не близкий!
Взобравшись на коней, они двинулись к лесу. Проехав несколько километров по лиственной просеке, старик придержал коня: - Все, дальше одна пойдешь, раз тебя шаманка ждет, значит и духи будут к тебе благосклонны, а мне туда нельзя, не хворый я, потому и духов тревожить понапрасну не стану. А ты иди по этой тропе, она выведет к аласу, минуешь его, наткнёшься на большой камень в виде наконечника стрелы, острый конец укажет на гору, с нее увидишь в низине ручей, вдоль него и иди, никуда не сворачивай, чтоб тебе не привиделось. Когда ручей на два разделиться, иди вправо там ты и найдешь, то, что тебе нужно! Ну что ж! Прощай! Делай всё, о чем бы старая тебя не попросила!
На протяжении всего пути, конь шел спокойно, будто знал дорогу.
Однако у развилки, где делился ручей, он заупрямился, беспокойно забил копытом и потряхивая густой гривой попятился назад. Ни уговоры, ни плеть не заставили его тронуться. Наездница привстала на стремени и вглядываясь в распадок выбитый ручьем, пыталась обнаружить вдали хоть какие - то признаки стойбища. Однако все напрасно, даль была чиста. Скоро начали сгущаться сумерки, и словно посмеиваясь над незадачливой наездницей, где то в лесной глуши, зашлась хохотом дикая птица. Времени не оставалось, еще немного и стемнеет, а ночевать в лесу у холодного ручья не входило в ее планы. Женщина спешилась с упрямого скакуна и, накрутив вожжи на ветку, побрела вдоль ручья. Однако ретивый упрямец не собирался проводить ночь в одиночестве. Он с силой рванулся и обломив ветвь, направился за хозяйкой. Так и брел следом, понуро повесив голову. А между тем, ночь уже раскинула над тайгой свои темные крылья, окутывая деревья и обитателей глухой чащи колдовскими чарами. Тьма черной рекою растеклась по лесу, и доверху заполнив собой пространство, густо затмила небосвод. Такая темень, хоть глаз выколи! Куда идти, что делать? В отчаянии женщина присела на корточки и прислушиваясь к мертвой тишине, с надеждой обратила взор к небесам. И тут, разверзлась небесная чернь, яркая луна спасительным кругом пролила свой волшебный свет на землю. Ручей ожил, заиграл и купая в холодных водах серебряные блики, указал дорогу усталой путнице.
Женщина облегченно вздохнула и поблагодарив духов за снисходительность продолжила путь. Скоро она наткнулась на несколько искусно вырубленных коновязей, неподалеку от которых лежали черепа животных. Жеребец встал как вкопанный. Ручей впадал в небольшое озеро, на берегу которого, женщина разглядела лодку и что - то похожее на шалаш. На возвышенности она наконец-то увидела калыман, из свода которого струился легкий сизый дымок. Несмотря на страх, что овладел ею и мелкую дрожь в коленях, она поднялась по тропе, и, остановилась перед покосившимся жилищем.
- Входи, раз пришла, чего ждешь! – послышался хриплый голос старухи. Женщина с опаской вошла внутрь. В нос ударил едкий запах вяленой рыбы с душком и крепкого табака. У гостьи невольно закружилась голова. Старая шаманка это сразу приметила и раскрыв беззубый рот зашлась истерическим хохотом. Пока она потешалась над гостьей, та приглядывалась к хозяйке. Седые волосы длинными прядями свисали с головы, скрывая всё лицо. Худая, маленького роста, с тоненькими, как прутики руками и покатыми плечами, она совсем не походила на ту всесильную шаманку, которую так боялись во всей округе! И все же, не смотря на преклонный возраст, было в ней что-то необыкновенное, даже пугающее. К примеру, речь - внятная и уверенная, взгляд тяжелый и властный, вселяющий в собеседника невольный трепет, под гнетом ее мимолетного взора, даже огромный боотур чувствовал бы себя меньше и слабее, чем был на самом деле.
Вдоволь навеселившись, шаманка подбросила в огонь дров и предложила путнице присесть. Полатей в калымане не было, полы были застланы шкурами, на столике рядом, тускло коптила лучина, слабо освещая стену, на которой висел кафтан и большой бубен. Будто не замечая своей гостьи, шаманка поставила на огонь котел и стала бросать в воду травы, сопровождая заклинаниями на эвенкийском. Закончив ритуал, она достала из-под стола огромных жареных карасей на чугунной сковороде и поставила перед гостьей - Ешь. Ты голодна, а должна быть готова, прежде чем начнем. Духи немощных тел не терпят, а злые, могут и воспользоваться!
Не имея ни малейшего желания перечить хозяйке, женщина приняла угощение.
- А за коня своего не беспокойся! Дальше этих коновязей зверь не ходит, - помешивая снадобье в котле длинной деревянной ложкой, успокоила шаманка. Не смотря на то, что женщина действительно была голодна, она смогла осилить только двух карасей, настолько они были сочные, жирные и набиты икрой. Эвенка с одобрением покачала головой и, придвинув сковороду к себе, принялась с аппетитом уплетать оставшуюся рыбу.
Наблюдая, как виртуозно старуха обсасывает каждую косточку, мать Эргиля пыталась подыскать нужные слова, чтобы рассказать про сына и узнать, когда поедут к больному. Шаманка, закинув в огонь добрый кусок карася и плеснув из прокопчённой кружки зеленого отвара, что-то тихо пробормотала и щурясь, взглянула на женщину – Не нужно ничего рассказывать и голову понапрасну не ломай, знаю я про твое горе, и ехать никуда не надо, здесь всё и решим, ты же все что нужно взяла?
- В-в-всё! – оторопев от удивления, ответила та и нащупав в кармане платья сверток, протянула шаманке. Из камелька вырвался непослушный язычок пламени, на секунду озарив калыман ярким светом, и тут женщина разглядела глубокие язвы на худых руках. Она чуть не вскрикнула, но старуха опять опередила её - Что, страшно? Знаю, страшно! А ведь когда то я первой красавицей была. У моего отца много оленей было, драгоценного камня. Он был один из самых богатых эвенов. Как то сказал, что выдаст меня замуж только за того, кто богаче его будет. Может все так и вышло бы, только дух в меня вселился, что тело будто червь «точит». Даже всесильные шаманы тунгусы не могли его изгнать. Уж и родные со мной простились, а тут вдруг появился дряхлый старик, маленький как гриб, сучковатый весь. Взял он с меня клятву, что исцелит меня только с одним условием. Когда придет время отправиться ему в другой мир, заберёт он душу мою чистую и непорочную! Пять дней пока длилось камлание, шаман глаз не сомкнул, а на шестой исчез, отвергнув богатые дары! Проснулись утром, а его и след простыл. На десятый
день я поднялась. От прежней красоты и следа не осталось, источили язвы мое тело. Какое уж тут замужество, кто возьмет уродину? Жила я, как птица ночная, от людей хоронилась, облика своего безобразного стыдилась. Изменилась моя жизнь. Украдкой я кляла отца, что нашел он шамана. Зачем мне такое исцеление? Мука, а не жизнь, решила, уж лучше пусть проглотят меня черные воды Алдан реки, чем в уродстве век коротать! И задумала я тогда жизнь свою оборвать. Ночью, во сне приходит ко мне старик и говорит, отступись, не делай того, что задумала, не гневи духов! Не принадлежит тебе боле душа твоя, забыла, какой клятвой связана? Не примут тебя в мир мертвых! Сон, он и есть сон, всему верить, свихнуться можно! Пришла на скалу, у подножия которой бурлили непокорные воды могучей реки и простившись с миром, бросилась вниз! Только выбросили меня кипучие волны на берег, не приняла меня река. Сбылось пророчество старого шамана, разгневала я духов! Проходившие мимо охотники увидели, как я кинулась с обрыва, отыскали меня на берегу, да как язвы разглядели, так и ахнули! Поползли по округе слухи, злые языки хуже змей ядовитых жалят, их яд страшнее гадюки, а раны от них годами кровоточат! Решила я судьбе покориться, уж пусть будет так, как мне на роду начертано. Спустя полгода, когда выпал первый снег и пушистым ковром устлал землю, умер великий шаман. Дух в обличии дикого зверя принес весть о его кончине. Пока жив был отец, людишки побаивались, украдкой шептались о моем уродстве, а как покинул родитель этот мир, так мне житья не стало. Все свои беды на меня повесили, сетовали, на мор, неурожай, утверждали, что злой дух в моем обличии порчу на улус наводит. На сходе решили изгнать меня. Вижу я ночью сон, приходит ко мне старик шаман и говорит – слушай меня, великая сила в тебе заточена, как в сосуде она томится, ждет своего часа! Разбуди ее, выпусти наружу и жизнь твоя изменится, по другому руслу полноводной рекой потечет! Как займется зорька, уходи из дома, иди до реки, потом все берегом, покуда, не наткнёшься на речушку, по ней опять вверх, а там, тебя дорога выведет! И поспешай, время твое на исходе, недоброе селяне задумали! На сей раз я на сон свой целиком положилась и словам старика доверилась! Все как он говорил, так и вышло. Отыскала я его жилище, а как взяла в руки бубен, так меня словно молнией прошило! Два дня я в агонии пролежала, а потом старик стал ко мне во сне являться и шаманским камланиям обучать! А в одну из ночей исчез. Поняла я, настало мое время! Через духов я смогла во время камлания свой прежний облик принимать, но дозволено мне это было только в калымане, потому и не ходила я в чужие жилища, дабы видом своим ужасным людей не пугать! Чтобы жизнь свою заново начать, ушла из тех мест. Так меня в эти края и занесло. Всё отдавала людям, детей на ноги поднимала, их похотливые болезни лечила, пустых женщин, что приплод не могли принести. А скольким зрение вернула.… Всего не перечислишь. Только всё в один миг и закончилось. Встретили меня на том берегу озера два молодых охотника. - Нечисть! – кричат, сожжём твоё гнездо, всем в улусе поведаем, кто их детей лечит. Тот, что постарше, вроде молчит. Вижу в глазах его, то - ли страх, то ли жалость, а молодой не на шутку разошелся, за ружьё схватился. Тут я уже не выдержала, смотрю ему в глаза и говорю – Теперь слушайте! Скажите кому, что видели, прокляну! А ты, охотник, в село на брюхе приползёшь, и до самого смертного часа своего ни детей, ни семьи не имея, служить мне одной будешь!
Дикий страх обуял их, кинулись они в село!
- Ну а дальше то что? Неужели разнесли слухи? – прервав небольшую паузу, с интересом спросила женщина.
Шаманка ухмыльнулась, - Всё по-моему вышло. На солончаке они на пестуна напоролись. Один то убежал, а молодого, зверюга здорово помял – достоинство вырвал, и лицо обезобразил. Повезло, что сыт был косолапый, так, для удовольствия позабавился. Приполз охотник на брюхе, прощения просил и … много ещё чего, только проклятие шаманское обратного хода не имеет, потому и страшно! За каждое проклятие перед великим духом ответ держать придется! Второй, побоялся обо всем говорить, а когда молодой живым вернулся, и вовсе замолчал, на охоту перестал ходить, а вскоре дурной дух в него вселился, и бедняга умом тронулся. А Тимофей - меченый свою ношу по сей день тянет! Только легче мне от этого не стало. Люди есть люди, они хорошее быстро забывают - шаманка тяжело вздохнула и умолкла.
Наконец снадобье закипело, и калыман наполнился приятным ароматом. Эвенка сняла чан голыми руками и стараясь ни капли не расплескать, поставила перед собой. Достала две резные чашечки и наполнив их из черного глиняного кувшина, поднесла гостье – На вот, выпей! Вкус мерзкий, зато силы сбережёт и духов не подпустит, а то они, так и норовят в человеческое тело запрыгнуть!
Аккуратно взяв посудину, женщина маленькими глотками стала отпивать горько – сладкую настойку. Тем временем шаманка сняла со стены кафтан, бубен, и скрылась в тёмном углу калымана.
С последним глотком зелья, женщину одолела сильная слабость. Разум затуманился, тело налилось тяжестью, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. В одночасье мир словно изменился! Предметы окрасились в яркие, доселе невидимые краски, возникали и исчезали причудливые облики. До слуха донесся гул бубна, он нарастал и становится все громче, громче и вскоре поглотил калыман. Мелодичное пение слилось с тягучими звуками, то красивое, ласкающее слух, то грубое похожее на звериное рычание. Огонь неожиданно ярко вспыхнул, и перед гостьей предстала белолицая девушка с большими чёрными глазами. Ударяя в бубен, она извивалась как змея, изображая сначала грациозную птицу, затем хищного зверя. В одно мгновение ее длинные косы расплелись, и роскошные волосы взметнулись вверх. В тёмных углах послышался шепот невероятного множества голосов. Шаманка произнесла заклинание и бросила в огонь локон волос Эргиля. Все заходило ходуном. Прозорливый ветер пронесся внутри, метнулся в камелек и закрутив столб огня, рванулся вверх. Всё неожиданно стихло, из полумрака появилась статная девица в дорогом наряде с медальоном на груди. Гордо расправив плечи, она встала в тени и грубо выругавшись, надменно взглянула на шаманку - Ты что это Тобо, лицо своё истинное прячешь? Неужели стыдишься? – залилась громким смехом незнакомка. Шаманка в ответ тоже рассмеялась. Это смутило спесивую гостью - Ты что скалишься?
- У меня-то есть лицо – покачала головой шаманка - А у кого-то его вообще нет! Ты на себя глянь! Может, и моему лику позавидуешь! – и ткнула пальцем на корыто с водой, в котором отражался истлевший череп.
Девушка взвыла - Ладно, говори что надо? Зачем меня беспокоишь, почему дух меня оставил! Да не тяни, душно мне у тебя, плохо!
- Оставь парня в покое, отцепись от него! – потребовала от нее шаманка.
Та в ответ злобно блеснула очами - Да ты что! Я его, столько ждала, зов крови. Даже такая великая шаманка как ты, ничего не сможет с этим сделать!
- Какой крови? О чём ты? – не понимая, спросила Тобо. Но девушка не слушала, она хищным взглядом рыскала по калыману.
- Что ты ищешь? – настойчиво спросила шаманка.
- Ты что забыла Тобо, кто я? Я этот обряд знаю, наверняка здесь его мать, но я не отдам его, он мой. Он чистой крови тунгус, как и я! Не веришь? Давай бросай свою землю и увидишь, глаза мои не ослепнут, потому что ослепить меня может только взгляд кровной матери, а она уже давно отправилась в иной мир, но призывать её душу тебе никто не позволит!
- Посмотрим! – выкрикнула шаманка и бросила в девушку горсть земли.
Та звонко расхохоталась в ответ - Ха-ха! Ну что, убедилась?
Эвенка застыла в растерянности. Как так получилось? Неужели чутьё подвело её? Что, что она сделала неправильно? С чем поторопилась? Или может так угодно духам? Но всё же надо выяснить, чего хочет от Эргиля эта высокомерная тунгуска.
- Зачем он тебе, ведь он скоро умрёт. Он слаб и уже не приходит в себя!
- Он не умрёт! У него другое предназначение, ты знаешь какое! Тебе ведь не надо объяснять в присутствии этой женщины, я исполняю волю духов!
- Что ж! – пожала плечами шаманка – Если это воля духов.… Только, тебе ли не знать, что пока человек слаб, а в доме мясо и водка, дух – озорник запросто вселится в него, и тогда… сама знаешь! – схитрила напоследок шаманка.
Слова мудрой старухи заставили красавицу задуматься - Ты права Тобо. Я всё сделаю сегодня, он назовет мое имя, и уже завтра моя душа будет свободна – после этих слов она словно растворилась, а в калымане воцарилась гробовая тишина.
Эргиль всё так же неподвижно лежал, он уже не узнавал родных и ничего не слышал. Оставалось надеяться только на чудо и целительную силу старой шаманки – эвенки. Сёстры по очереди дежурили у постели больного, вытирали пот, смачивали сухие губы влажной тряпочкой. Сердце сжималось при виде брата, жизнь которого угасала с каждым часом.
Солнце скатилось за горизонт, а матери всё не было. Дети высыпали на улицу и долго стояли на дороге. Они молча вглядывались в бездонную глубину ночи, в надежде, что вот-вот покажутся два силуэта. В воздухе уже витало свежее дыхание весны, даже лес будто ожил, сбросив тяжелые снежные шапки, расправил могучие плечи.
- Всё, домой, спать пора! – приказала старшая сестра. Младшие безропотно подчинились. Развели в камельке огонь. На стол поставили лучину и с хихиканьем, наперегонки, отталкивая, и перекатываясь друг через друга, бросились на пол, занимать тёплое местечко посередине. Мало приятного спать с краю, то пихнут, то одеяло стянут. К тому же, на сон грядущий, насмешливые сестрички любили рассказывать страшилки про злых духов. Вот и приходилось бедолаге, что с краю, дрожать и прислушиваться к каждому шороху, пока не одолеет сон. Старшая из сестер Туйара, втиснувшись посередине, поведала историю, про одинокого молодого шамана, который влюбился в местную красавицу, но злые и завистливые люди выследили его, выкололи глаза и убили! С тех самых времен нет его душе покоя, ходит он ночами по домам в поисках своей возлюбленной, только слеп он, потому не может найти свою девушку, и забирает других.
На сей раз «почётное место» у выхода, досталось младшенькой - Айте. Когда сестры уже нежно посапывали, ей было не до сна. Натянув покрывало, она с ужасом всматривалась в темноту. В томительном ожидании призрака ее веки отяжелели. Ещё немного и она провалилась бы в сон, как вдруг ярко вспыхнула погасшая лучина. В камельке занялись угли, а по полу леденящей волной прокатился холод. У маленькой девчонки перехватило дыхание, дрожащими ручонками она вцепилась в шкуры. Лепесток пламени на столе пригнулся, будто его пытались задуть, но не выдержав натиска, сорвался с лучины и синим дымком растаял в полумраке. Тяжело выдохнув, погас огонь, и все вокруг поглотила тьма. И тут, освещая жилище слабым лунным свечением, появился силуэт человека. Он проплыл по комнате и склонился над обессилевшим от тяжкого недуга юношей. Эргиль, к удивлению сестренки сел, открыл глаза и протянув руки вперед, заговорил на чужом языке.
Тихий голос, сладкий и знакомый прошелестел у самого уха Эргиля - Поднимайся боотур!
Он приоткрыл глаза и увидел перед собой девушку из калымана.
- Так ты мёртвая!? – с горечью произнес он - Почему, ты же молодая?
Девушка потупила взгляд - Теперь это не имеет значения! Я действительно была любимой дочерью тойона и избранной духами! Да, я была шаманкой, но злые деяния затуманили мой разум и в наказание, духи наслали на меня смертельный недуг и страшное проклятие! Боясь пересудов, отец устроил мне смертное ложе подальше от наших краев, там, в одиночестве я и мучилась в ожидании тебя. Сейчас все позади, я здесь, с тобой, ты меня слышишь, значит я не умерла! Для тебя я всегда буду живой и скоро, перед тобой откроется обратная сторона тьмы.
Эргиль присел, и нежно обнял её за плечи - Возьми меня с собой, я же чувствую, что уже готов идти, тогда мы всегда будем вместе, ты и я!
Девушка нежно прильнула к юношеской груди и ласково провела тонкими пальцами по щеке - Нет, это невозможно. Твое время еще не пришло, я уйду одна, но знай, что ты мой, и будешь моим до самого конца, пока не найдет покоя душа твоя и не остудит ветер жар твоего тела.
- А ты всё знаешь о будущем?
- Да Эргиль, я знаю всё! Но говорить об этом нельзя, это под запретом даже для духа. На земле, я буду твоим хранителем! Птицей черною!
- А как я тебя узнаю?
- Чудак! Зачем тебе это? А вообще знаешь, однажды мы с отцом пошли на охоту! Мы, тунгусы, лучшие воины и охотники! Совсем неожиданно на меня выскочил огромный медведь! От неожиданности, я так перепугалась, что у меня появилась седая прядь волос, вот здесь, на левой стороне! По ней и узнаешь.
- Слушай, я про твоё имя… Я видел сон. Молодую семью. Жена родила девочку и спрашивала у мужа, как назовём, на что он ответил: - «Выйди из урасы, что бросится тебе в глаза, так её и назовём». Она вышла, а кругом весна, снег блестит, ручьи, только имя не назвала, ты сон перебила!
- Ну ты и сам его скоро угадаешь, ты же умненький!
На груди девушки, Эргиль разглядел чеканку на золотом украшении – орёл, несущий в когтях что-то круглое.
- Я… - хотел что-то сказать парень, но девушка словно растаяла в его объятиях.
Едва забрезжил рассвет, Тобо развела в камельке огонь и набила табаком трубку. Заметив, что гостья не спит, старуха подсела рядом - Почему ты не сказала мне, что это не кровный сын, зачем солгала?
- Я не думала, что это имеет значение, и не знаю, кто его родная мать! Много лет назад муж нашел мальчика в тайге, рядом с телом истекающей кровью девушки. Защищая своего ребенка, она вступила в неравную схватку со зверем. Муж говорил, она была хорошей охотницей, чтобы убить медведя жердиной нужно много смелости и большое умение, не каждый боотур способен на такое! Медведь поплатился за свое коварство, но перед гибелью смертельно ранил девушку, она умерла на руках у мужа. Мы воспитывали его как родного….
- Теперь это не важно, - глубоко затянувшись, с грустью отозвалась старуха.
Женщина упала перед Тобо на колени и схватила за руку - Помогите, я знаю, что это ни кому не под силу, кроме вас!
Шаманка грубо отпихнула гостью - А ну брось! О том, что видела – забудь! Иди себе домой, я тебе отваров дам для больного. Завтра перед восходом солнца вынесите его на улицу, пусть подышит, а послезавтра поднимется ваш боотур, отступятся от него болезни. Ну, ешь и ступай! Времени у меня осталось мало, пора на покой готовиться. Был мне знак – как сойдет снег, покинет душа моё тело. Всё одно, на могиле и то проклятие. Хотела я женою быть, детей растить, а жизнь свою в одиночестве посреди леса закончу! Ни чем зверя дикого не лучше!
Домой, мать Эргиля вернулась к вечеру. Ещё издали приметили её истомившиеся в ожидании дочери, и наперегонки, бросились навстречу. Завели в дом, напоили, накормили, и давай приставать с расспросами. Мать отмахивалась, устала мол, отосплюсь с дороги тогда и расскажу.
Утром следующего дня, исполнили все, как велела старая Тобо. Вынесли Эргиля и уложили на топчан. Болезнь отняла все силы, он лежал неподвижно, и казалось не дышит. Младшую сестренку оставили приглядывать за братом, она время от времени прислоняла к его груди ухо, прислушиваясь к тихому биению сердца. Неожиданно Эргиль стал задыхаться, грудь его вздымалась, он хрипел и судорожно хватал воздух ртом. Сестра, в страхе стала умолять духов не забирать брата. И тут огромный орёл, опустился с небес в изголовье Эргиля. Когда нижняя кромка солнечного диска поднялась над тайгой, орел издал протяжный свист и взмахнув огромными крыльями, грузно взмыл в высь. Юноша приподнялся и открыл глаза. Первое, что он увидел, было ослепительно белое солнце и орел. На лице Эргиля заиграла улыбка – Орёл, несущий солнце! Да, именно такую чеканку он видел на амулете молодой шаманки, она же дала подсказку, когда похвастала дорогим украшением! И та девушка, про которую рассказывала шаманка, конечно же, первое, что она увидела, было солнце. Да, солнце! Как же я сразу не догадался, она назвала дочку Кюнней – солнце! Значит и шаманку зовут Кюнней!
Только произнес Эргиль имя, как холодный ветер закружил вокруг, растрепал густые волосы юноши, сорвал покрывало и взметнулся к облакам. Эргиль ощутил присутствие Кюнней. Он хотел удержать ее, но понимал – так предначертано судьбой и никто не в силах что-либо изменить. Покоряясь воле небес, юноша закрыл глаза и почувствовал ее нежное прикосновение. Сладостный, пьянящий поцелуй, что коснулся его губ и шепот подобный шелесту листвы – Прощай боотур!
- Кюнней! Любимая – тихо произнёс он слабеющим голосом и рухнул без сил. Обернувшись белым стерхом, она взмахнула ослепительным оперением и поднявшись над лесом растаяла в облаках. Старый кузнец, что неподалеку чинил телегу, стал невольным свидетелем сего явления, а будучи человеком глубоко верующим, принял это за знак свыше. Он решил вечером непременно наведаться к соседям.
Двери отворила мать Эргиля, мужчина почтительно склонил голову – Доброго здоровья хозяюшка, вижу, сын на поправку пошёл? Значит, счастье и покой в ваш дом вернулись!
- Спасибо! Отступила болезнь от мальчика, сестёр узнает, правда совсем слаб.
- По обычаю, надо бы духам хвалу воздать! Оленя или жеребка зарезать, кровью больного попоить, да огню поднести!
- Откуда у нас такая роскошь, концы с концами едва сводим, одну корову кормилицу и ту впроголодь держим!
- Об этом не думай. Дам я молодого, резвого жеребёнка. Вернуть не торопитесь, нам будет плохо – поможете, ну а нет, как жизнь покажет.
- Благодарю добрый человек! Если понадобится, девочки вам по хозяйству помогут.
Следующим утром забили жеребёнка, собрали кровь. Одну чашу поднесли Эргилю, он жадно осушил ее, и щеки зарделись багрянцем. Пока женщины суетились у очага, вторую, кузнец тайком вынес во двор. Восхваляя духов за их благосклонность он оглянулся по сторонам и убедившись, что вокруг никого, поставил посудину на топчан, а сам притаился поодаль. Огромный орел словно свалился с небес, вдоволь насытившись угощением, он хватил крыльями воздух и взмыл в небо. Кузнец, был более чем доволен, что духи приняли дары.
С этого дня здоровье Эргиля пошло на поправку, он крепчал и набирался сил. Только одно беспокоило юношу – посторонние голоса, что слышались ему по ночам. Они звали его, и зов этот становился все сильнее и настойчивее. Эргиль старался не придавать этому особого значения, полагая, что это последствия тяжелой болезни. Но с каждым днем он всё яснее осознавал, что с ним, происходят необратимые перемены. Временами у него возникало чувство, что он видит и слышит очень далеко. Как то даже решил убедиться, не плод ли это его возбужденного недугом воображения? Закрыл глаза, и отчетливо увидел, как молодой лось неподалеку пьёт воду у седого ручья. Пошёл, и точно, вот след, совсем свежий только-только сохатый утолял жажду прохладной водицей. Вскоре он смог слышать голоса даже в соседних улусах. Едва он смыкал веки, как пред ним представали видения, вот радуются жители в соседнем наслеге, бежит по молодому сосняку дикий зверь, провожают умершего. А где-то, неприкаянная душа, не осознавая, что уже оставила некогда трепещущее огнем жизни тело, блуждает неосязаемым призраком рядом с любимыми людьми, зовёт их, но они не слышат и не видят ее. Жутко и страшно становилось Эргилю. Иногда, он словно погружался в глубокий сон, и тогда, тело его становилось лёгким, а руки, словно крылья, и он парил над лесами, над жилищами и видел всё, что происходит. Едва он опускался на землю, как его окружали души умерших и просили предупредить своих родственников о бедах, или уберечь от опрометчивого поступка. После очередной такой встречи, он решился подойти к соседу. Завидев, юношу, кузнец отложил дела и добродушно предложил присесть.
- Здоровья тебе, добрый человек! – с почтением произнес Эргиль - Ты всё работаешь, куёшь, о семье заботишься, но и духов не забываешь! Нынче они к тебе благосклонны и рады делам твоим, не волнуйся понапрасну, через две ночи табуны твои с аласов вернутся с большим приплодом.
Кузнец, выронил из рук молот, и опустился на колени перед юношей - Спасибо! Я знал, я верил, что духи неспроста давали знаки. Ты - избранный. Мы кузнецы посвящены во многие тайны, знания свои свято храним и передаем от отца к сыну.
- Знаю! Переживаешь, что мастерство передать некому! – с сочувствием произнес Эргиль. Кузнец обреченно уронил голову на грудь - Твоя правда, на закате молодые годы, а жена зачать не может. Шаман приходил, после обряда сказал, что это проклятие её матери, не будет у жены детей, а у меня наследников!
Эргиль закрыл глаза и коснулся рукой головы мужчины – Языки злые подобно лаю глухой собаки, солгали тебе кузнец, не было никакого проклятия.
- Как не было? – побагровел кузнец – ты парень, чего не знаешь, не говори!
- Я говорю, что вижу. Мать не проклинала дочь, солгал шаман, зачем не знаю, но солгал! Ты лучше меня послушай. Как вернется твой табун, на вторую луну у рыжей кобылы жеребёнок народится, белый как снег, ты послед сохрани, пусть жена похлёбку сварит и съест. Потом две луны с ней в доме проведи, и кто бы ни звал, какие бы заказы не приносил и сколько бы денег не предлагал, не берись! Исполнишь все, как велю, в положенный срок подарит жена тебе сына. Будет на старость подмога и делу твоему приемник! Знаю, жена твоя шить мастерица, а мне кафтан нужен, коли поможешь, в долгу не останусь?
На глазах кузнеца выступили слезы - Всё исполню как ты говоришь! И кафтан тебе сладим, ни у одного шамана такого нет и не будет!
- Благодарю тебя - тихо произнёс Эргиль – своим усердием и смирением ты сам заслужил благосклонность духов! И еще одно! Являлся мне дух одного огоньора и просил, чтобы ты не винил себя за то, что не поспел к его смертному часу. Прощения просит за шутку свою, говорит, видел, когда тебе было одиннадцать лет, как ты убил своего первого медведя! Оберегая тебя, он незаметно крался следом, и был свидетелем, как убегая, раненый зверь сорвался в глубокий распадок, а он тогда назвал тебя выдумщиком.
Закончив, Эргиль попрощался с соседом и направился к дому. Кузнец молча провожал взглядом юношу и вспоминая далекие годы своей юности поглаживал на поясе рукоять охотничьего ножа, того самого что подарил отец.
Минул год. Наступили смутные времена. Старые шаманы гонимые новой верой, стали покидать обжитые аласы. Уходили дальше, туда где и дышится легче и народ, не обремененный мирскими заботами верил в их чудодейственную силу. Долетели слухи, что покинула этот мир эвенка, следом за ней отправился и старый шаман. Паника и отчаяние поселились в сердцах селян, животный страх завладел ими. В это самое время и объявился в тех местах шаман Тусьпут. Поговаривали, что знался он с великими духами, потому и плата за обряд была высокая. Хотя и молод он был, а уважение среди якутов возымел. К нему со всех наслегов, да что с наслегов, со всех улусов народ потянулся за помощью да исцелением. Вести о его силе разлетелись мгновенно. Юноша жаждал встретить шамана и о многом расспросить, но он и предположить не мог, чем обернется для него эта встреча. Как-то ночью, Эргиль проснулся от удушья, вышел на улицу и услышал, тихий-тихий плачь. Прислушался, звук доносился откуда-то с окраины. Ноги будто сами понесли его, и, вскоре, он остановился у крайней избы. На лавочке сидел пожилой мужчина и всхлипывал, вытирая стекающие по щекам слёзы. Услышав шорох, он повернулся - Чего хотел? Иди себе!
- Я могу помочь! – полный решимости твердо заявил Эргиль, чем вызвал у мужчины приступ гнева.
- А ну, пошел отсюда, чего тебе надо, чего вам всем надо?! Ты самый удачливый и любимый духами охотник, так вот иди и охоться, а ко мне не суйся! Ещё раз увижу, не обижайся. Завтра придёт шаман и всё решит, а ты уходи не гневи меня и не испытывай мое терпение!
Расстроенный, Эргиль побрёл домой. Пытаясь заснуть, он так и пролежал до утра, не смыкая глаз. Наутро в маленьком наслеге поднялась суета. Селяне бежали к окраине поглазеть на молодого шамана. Шаман действительно был хорош собой. В дорогих, расшитых серебром да золотом одеждах, шапке с околышем из Витимского соболя и начищенных до блеска кожаных сапогах он гордо восседал в седле. Проезжая мимо толпы мужчина высокомерно поглядывал на местных зевак. Конь под ним ладный, белый как снег, ухоженный и откормленный, нечета местным конягам с подтянутым брюхом. Одна только сбруя на нем, чего стоит! Лицо шамана, слащавое как у девицы. Маленький приплющенный нос на круглом, словно пузырь лице, длинные раскосые глаза монгольского типа, и редкие чёрные усики над пухлыми губками. Пришёл и Эргиль в надежде найти родственную душу. Едва взглянув в глаза, он как открытую книгу прочел мысли новоявленного шамана - Двух кобылиц за лечение просить будет? Разве духи так ему велят? Вот бы мне глянуть, хоть одним глазком, как он камлать будет!
Уловив в толпе оценивающий взгляд сухощавого парня, Тусьпут нахмурил брови и небрежно указал плетью на Эргиля - Вечером со мной пойдешь на камлание, увидишь, что могут великие шаманы! - И пришпорив скакуна, направился к дому, где лежала больная. Чтобы услышать разговор конюха с шаманом Эргиль, проскользнул следом и затерялся в людском сборище, - Хозяйка умирает – скорбно произнес конюх - уже десять лун не встает. Как схоронили дочь, так она места себе не находила, все плакала, по дитя убивалась, а потом и вовсе слегла. Лежит словно мёртвая, ни отвары, ни снадобья не помогают, а ночью проснется, сидит косы заплетает да смотрит куда - то, а поутру проснется – косы расплетены! И так каждый день, уж нет сил моих, смотреть, как она мается! Всё что имею, отдам не раздумывая, только подними хворую на ноги, излечи от недуга! Восемь душ на мне, мал мала меньше, один не осилю!
Вечером у кровати больной собралось много народа. У выхода, в ожидании магического ритуала скромно разместился Эргиль. Тусьпут появился внезапно, он хрипел, прыгал, танцевал, сопровождая действие ударами в бубен. Эргиль заметил, как тот несколько раз что-то бросал в огонь, отчего пламя ярко вспыхивало и становилось изумрудного цвета. Это производило сильное впечатление на окружающих, заставляя трепетать перед могуществом шамана, всех, кроме него самого. Он ждал от Тусьпута чего-то большего, но пока всё выглядело, как хорошо разыгранный спектакль. Длился обряд достаточно долго. Наконец, усталый шаман опустился на колени у тлеющих углей.
- Всё! - победно воскликнул он, смахнув с носа капельки пота - Я изгнал злого духа, через пять лун женщина поднимется! Но если вы не будете чествовать и благоволить духам, то они могут вновь воспрянуть, и тогда никто не в силах будет ей помочь!
После обряда хозяин пригласил всех во двор, где в большом котле варилось мясо жеребёнка. По обычаю чтобы задобрить духов, нужно было петь, плясать и пить кумыс. Эргиль остался в калымане один. Его терзали сомнения: Что это за камлание, почему не было слышно голосов, не видно злого духа. Случайно его взгляд упал на бубен у огня. Юноша поднял его, огляделся по сторонам, и чуть слышно хлопнул ладошкой по натянутой коже. Глухой звук, мгновенно разлился по калыману. Он ещё и ещё раз ударил в бубен. С последним ударом земля уплыла из-под ног, перехватило дыхание и он сорвался в разверзшуюся бездну. Внезапно яркое свечение ослепило его. И вот он идет, перед ним больная, рядом сидит девочка и заплетает ей косы.
- Почему ты здесь Элле? Разве ты не должна уйти в верхний мир? – удивился Эргиль. Девочка повернулась, уставилась на него наивными глазками и смущённо улыбнулась - Нет, мама сильно плакала, когда я болела. Мне было очень больно, везде – везде, но мама всегда была рядом. А когда мне стало совсем плохо, и я не могла дышать, подул волшебный ветер. Он исцелил меня, теперь я могу дышать, ходить. Я живая. Я с мамой, только почему-то не вижу папы и сестер, мы с мамой совсем одни. А ещё, скоро мне будет десять лет. Папа обещал мне подарить самого белого жеребёнка. Я буду любить его, и он всегда будет со мной и мамой.
- Скотина! Паршивец! Ишь чего удумал, с нечистым решил породниться! – прорвался сквозь затуманенное сознание чей-то дикий ор. Жгучая боль вывела Эргиля из транса. Ему бы бросить все и бежать, может и обошла бы беда стороной, но силы оставили подростка, и едва он пытался подняться как удары настигали его снова и снова. Шаман не скупился, щедро одаривал беспомощного юношу плетеной кожей, что без труда разрывала молодецкую плоть. Стиснув зубы, Эргиль из последних сил рванулся к выходу. Столкнувшись с хозяином он крепко получил от него по лицу и не удержавшись завалился прямо к ногам разъярённого Тусьпута.
- Бей его! Он наводил порчу на твою жену! Зверёныш! Моим бубном зазывал злых духов! – хрипя и задыхаясь, выпалил разгневанный шаман.
- Он лжец! Он не изгнал духа! – пытался оправдаться Эргиль, перед селянами ворвавшимися следом за хозяином. Но отчаянный крик юноши утонул в гуле общего негодования. Шаман был вне себя от ярости, ненависть застлала его глаза и он, подливая масла в огонь, травил юношу озверевшей толпой, словно голодными псами дичь на охоте. И народ, набросился на Эргиля, тот едва успел закрыть голову руками, как удары посыпались со всех сторон. Вскоре боль притупилась, в голове зашумело, и он провалился в пустоту, где было тихо и спокойно.
Очнулся Эргиль на полатях. Всё тело пронзало острой болью, каждое движение доставляло невыносимые страдания.
- Еле вырвал тебя из когтей этих безумцев! – негромко произнёс кузнец, обтирая окровавленное лицо Эргиля - Они совсем голову потеряли! Ещё бы немного, и забили бы тебя до смерти!
- Спасибо вам, вы хороший человек. Послушайте меня, только если не верите мне, ничего не обещайте, - с трудом выговорил разбитыми губами Эргиль.
- Как вам не верить! – ответил кузнец - Ведь все что вы говорили, исполнилось! Моя жена уже наследника носит. Я знаю, что вы избранный!
- Тогда, - продолжал Эргиль - слушай меня внимательно. Тусьпут – не тот за кого себя выдает. Он не шаман, а лгун, который обманом наживает богатство на людском горе. Там, у конюха, он всех провел. Его камлание, лишь хорошая игра. Я видел, как маленькая дочь конюха сидит у постели жены. Она не знает, что умерла и ждет, когда на десятилетие отец подарит ей белого жеребёнка. Надо выманить её. Когда она выйдет смотреть на подарок, нужно закрыть двери и нарисовать на них знаки, чтобы она не смогла вернуться! Зарезать жеребёнка и дать крови огню. Упившись дарами, духи покажут ей путь в верхний мир, и она покинет родительский дом. Если этого не сделать, то скоро заблудшая душа девочки заплетёт матери все косы и заберёт с собой. За три дня до того как женщина отойдет в мир иной, белый жеребёнок сломает шею, по скоту пройдёт мор, а мать утянет с собой ещё двух ни в чем не повинных дочерей!
Кузнец замешкался, опасаясь сделать неверный шаг.
- Я верю вам Эргиль! Попробую поговорить со старым конюхом, хотя не думаю, что он выслушает меня, ведь шаман ясно сказал, что в тебе живёт злой дух и пока ты здесь беды и несчастья не оставят наши дома.
- Ты в это веришь? – тихо спросил Эргиль.
Кузнец отвёл взгляд - Я верю тому, что знаю, а люди верят шаманам. Подумай, что если конюх не поверит тебе, а то, что должно произойти произойдет! Если умрет его жена и пойдёт мор – ты виноват. Одолеет повальная болезнь – опять же обвинят тебя. И отныне – все будут искать причины своих несчастий в тебе! И тогда, в лучшем случае тебя изгонят, в худшем.… Прости, но ты сам ощутил на себе их гнев. В следующий раз они забьют тебя до смерти.
- И всё же поговори с конюхом, - ещё раз попросил Эргиль.
Кузнец махнул рукой - Ладно, только разве духи не упреждают тебя от беды?
Вернулся кузнец очень скоро, задумчивый и мрачный. Молча, прошёл к столу, большими глотками отхлебнул кумыса из глиняного кувшина и устроившись у огня, с досадой произнёс: - И слушать меня не захотел. Будто с цепи сорвался, кричал, что всё это проделки злого духа. Шаман мол, предупреждал, что черти в тебя вселились! Передай, говорит Эргилю, что если сбудутся слова его, сожгу гнездо их нечистое и уголька не оставлю!
Как стемнело, в дом кузнеца пришла мать Эргиля. Она подсела к сыну и утирая слёзы, оглядела истерзанное тело. Женщина склонилась над юношей и тихо прошептала - Сынок, пришло время покинуть отчий дом! Все думают, что ты чёрт, что в твоём теле сидит самый гнусный злой дух. Но прежде, хочу поведать тебе одну тайну, которую долго хранила, потому как отец любил тебя и не желал, чтоб ты узнал об этом.
Женщина не спеша, поведала историю его появления в семье. Эргиль молча слушал и плакал. Было обидно и больно, что придётся покинуть родные места, где он с отцом ходил на речку, бегал босиком с мальчишками, верхом гарцевал на молодых скакунах и заботился о сестрах. Мать нежно погладила сына по руке - За сестёр не беспокойся, за двух старших уже посватались, проживём!
- Старшую не отдавай, он плохой человек, - едва слышно вымолвил Эргиль, мать, сделав вид, что не расслышала, поднялась с полатей - К старшей, богатый сватается. У неё теперь много украшений будет и большой дом!
У выхода женщина повернулась к кузнецу – Как время придет, скажете. Я вещи в дорогу соберу.
- Хорошо, я думаю, скоро он поднимется на ноги, я помогу ему, - тихо произнес кузнец. Эргиль быстро шёл на поправку. Опухоли на лице спали, раны затянулись.
Однажды ночью перепуганный кузнец вбежал в избу: - Одевайся, времени нет. Совсем наши дела плохи! Три дня назад у конюха жеребёнок упал с обрыва и шею сломал, а этой ночью умерла его жена и слегла любимая дочь! Он собрал родову, решают, что с тобой делать! Всё Эргиль, более ни я, ни мать, твоей жизни не защитники! Беги, беги покуда можешь! Как соберёшься, выходи, а я пока тебе коня запрягу. С собой возьмешь кобылу навьюченную, не пропадёшь. Обоснуешься у чистых ручьев, от недобрых людишек подальше. Места там хорошие, трава сочная! Дорогу к ним не всякий среди болот отыщет, а ты с отцом туда ходил, знаешь, как мимо трясины пройти. Ну, давай!
У чистых ручьев Эргиль возвёл себе калыман. Из глины и камней собрал комелёк, срубил навес, поставил, загороди для коней. Всё благодаря стараниям кузнеца, который, снабдил Эргиля необходимым, позаботился обо всем. В уединении юношу перестали тревожить голоса, отступила боль. Он уже стал забывать, о своём желании быть шаманом, но визит кузнеца напомнил о его истинном предназначении.
Гость приехал вечером с известиями от родных. Он привёз в дар шаманский кафтан, кусок толстой кожи и разложив перед Эргилем, радостно улыбнулся - Всё как обещал. А это лично от меня! – и кузнец протянул Эргилю серебряные бусы. Не в силах оторвать взгляд от украшения он принял подарок. На большом медальоне было чеканное изображение орла, несущего в когтях солнце. Эргиль удивился - А про это ты как догадался?
- Когда вас вынесли на воздух и уложили на топчан, светило яркое солнце. К вам в изголовье опустился орел, вот я и подумал, что это добрый знак! - довольный тем, что угодил, гордо ответил тот и после паузы продолжил - Многие горячие головы жаждут отомстить тебе. Уж не раз собирались к ручью наведаться, но побаиваются. У конюха совсем дела плохи, вторую дочь схоронил, а Тусьпут этот просто повадился к нам. Народ мрёт, а он всё на тебя кивает!
Эргиль внимательно выслушал гостя и тихо произнес: - Моих не забывай, помоги, если будет надобность. Обо мне не беспокойся, дорогу сюда один ты найдёшь, плохих людей – духи заведут, закрутят, тропы запутают! Забери своего жеребца, я на север, к большим рекам подамся. Там, говорят, очень могучие шаманы осели. Наберусь у них мудрости. Спасибо тебе кузнец, теперь у меня и кафтан, и бубен есть. Не ищи меня. Как вернусь, сам тебя найду!
Полтора года не было известий об Эргиле, словно в воду канул. Тусьпут тем временем, заимел репутацию всесильного колдуна изгоняющего злых духов. Росло и крепло его хозяйство, прибывала казна, всё круглее становился живот. Уже не шел он по первому зову как прежде к страждущим, разборчив стал, перебирать начал, кому помочь, на кого рукой махнуть, если цена не устраивала. Больше времени проводил за трапезой, да на мягких шкурах с дорогой трубкой во рту.
Эргиль же времени зря не терял. Исходил север вдоль и поперек, побывал на чукотских землях, богатых рыбой и китовым мясом. Многим премудростям в своем ремесле научился. Настало время в родные места возвращаться.
Не близкий путь предстояло преодолеть. Застала его дорогой ночь, пришлось к добрым людям на ночлег попроситься. Устроился Эргиль у огня и задремал. Ночью, чувствует, будит его кто-то. Манит рукой, словно за собой зовет. Эргиль вышел, поднялся на холм за проводницей, что указывала в низину. Видит он – что-то знакомое. И правда, дом его! Какие-то люди суетятся, тяжелым колом двери подпёрли, сухостоем стены вокруг обложили. Эргиль ничего понять не может, то ли сон это, то ли явь. А люди, тем временем, факела подпалили, и хворост подожгли. Отошли, ужасным зрелищем любуются. Подобно хищному зверю, пламя обнажило огненный оскал. А, народ будто обезумел, словно не люди, а волки в предвкушении кровавого пиршества. Кричат дикими голосами, проклятия изрыгают. Распалился огонь, закружил смертельным хороводом, вздымая в ночное небо яркие языки всепоглощающего пламени. И тут Эргиля осенило, что в доме том его родных заперли. Со всех ног он бросился тушить пожарище, только сделать ничего не может, все как песок сквозь пальцы уходит, а мольбу его о помощи никто не слышит. Кинулся он в самое полымя и в то же мгновение очутился внутри. Вот и мать, сестрички родненькие. Слезы отчаяния в глазах матери, смотрит на кровиночек своих, что кормила и на ноги поднимала, ночей не досыпала да от бед и напастей оберегала. Знала она, что смерть на пороге стоит, и торжествуя, в дом стучится, в каждую щелочку руки свои костлявые тянет. Потому то, женщина, молча с чадами своими прощалась, последние минуты любуясь каждым их взглядом, жестом. А между тем, все настойчивее рвалось в дом пламя, потрескивая сухим деревом, перекатывалось по стенам и крыше. Вот, нашел –таки ненасытный стебелек лазейку! Хватанул воздуха и пополз по потолку, рассыпавшись сотнями огненных змей по бедной лачуге. От страха и безысходности девочки бросились к двери. Только куда им немощным отворить их, не для того селяне старались. Бьются маленькими ручонками, как мотыльки крылышками о стекло, помощи у люда обезумевшего просят. Только не слышат те их криков, ненависть и крепкий кумыс, все чувства в них накрепко усыпили, ничего кроме злобы черной и слепой ненависти не оставили. Полыхнуло огнем и жаром с двери, обожгло девочек раскаленным воздухом. С визгом бросились они к матери, обхватили ее маленькими ручонками, жмутся, лицо от жара в подол прячут. Торжествуя, ворвалось пламя, огненным вихрем понеслось по дому, сметая все на своем пути. Облизнуло язычищем сестру, как траву прошлогоднюю, пожирая на ней скудные одежды. Переметнулось на волосы, в один миг, проглотив девичью гордость. С дикими воплями ударилась она о пол, закружилась юлой, ручонками огонь с себя сбивает. Бросился к ней Эргиль, накинул свой кафтан, затушил пламя. Девочка впилась в него взглядом, и на покрытом ожогом лице рассеялась тень страха, умиротворенная улыбка застыла на губах: - «Эргиль милый братик, как мы ждали тебя, а тебя все не было и не было! Зачем ты оставил нас!»
Эргиль взвыл от отчаяния, на его глазах, в неистовых муках гибли сёстры, а мать, стиснув зубы, все крепче прижимала их к себе. Вот огонь плотной стеной поднялся до самого потолка, пламя поглотило легкое платье женщины, вздулась пузырями и лопнула кожа, закипела кровь в натянутых венах. Вот он и сам почувствовал, как загорелась на нём одежда, как разъедает дым глаза, тяжелеют веки, и притупляется боль. Утонули в толще огня крики и стенания его родных, отмучились их невинные души и отправились в иные миры.
- Э-э! Эй! Вставайте! – донеслось откуда-то издалека сквозь тягучую завесу сна. Эргиль с трудом приоткрыл глаза, мальчик отдернул руку и отскочив назад спрятался за спиной матери. Хозяева не спали, прижимаясь друг к другу, они с ужасом наблюдали за ночным постояльцем, от которого необъяснимым образом исходил густой едкий дым. Эргиль выскочил во двор, добежал до знакомой возвышенности, и рухнул на колени. Нестерпимо жгло грудь и спину, распахнув кафтан, он увидел большой ожог. Подняв руки к жёлтому кругу луны, он взревел словно смертельно раненный зверь. Громом прокатился крик по тайге, вспорхнула с ветки испуганная ночная птица, где-то у ручья насторожился молодой олень, прислушиваясь, как ветер уносит вдаль отзвуки эха. Эргиль прижался к земле мокрой щекой и зарыдал в голос - За чтоо о о? Мама, мамочка!
Но вскоре, земля впитала слёзы, глаза его высохли. Твердо и уверенно он встал на ноги, теперь он был уже не тем юношей с детской улыбкой, а могущественным шаманом. Эргиль злобно втянул носом воздух, и тихо произнёс: - Пришло время! Пора отдавать долги!
Вскоре подули холодные ветра. Растеряв яркие краски, поблекла тайга, припорошил землю первый снег, прикрыв аласы белым покрывалом. В полнолуние, на взгорье, у подножия которого рассыпался наслег, показался силуэт всадника. Он спустился в низину, немного придержал коня у пепелища на окраине, и серой тенью проскользнул меж спящих домов. Ни один пёс не известил хозяев о появлении чужака. Всадник доехал до дома конюха и спешился. В эту самую ночь у того должны были ожеребиться две резвые, молодые кобылы. В ожидании, конюх часто курил, забивая заморским табаком дорогую трубку из кости. Время от времени он прохаживался от стены к стене и с волнением поглядывал на породистых лошадей в загоне. Вдруг, скрипнула тяжелая дверь. Хозяин бросил взгляд на кованые засовы и взялся за топор: - закрыты, видать померещилось – решил он и подсел к огню. Но тут кобылы заволновались, забили копытами и заметались в загонах пытаясь освободиться. Мужчина насторожился. Что могло напугать лошадей? Ласка? Волки? Не-е-ет, от серых лесным духом за версту тянет, собаки давно бы лай на всю округу подняли! И тут его огненная кобыла надломила загороди, и в один прыжок оказалась в центре амбара. Размахивая гривой, она встала на дыбы, ее широкую грудь пронзила сломанная жердь, из раны сочилась темная кровь. Кобыла, хрипя припала на передние ноги и грузно завалилась на бок. Конюх был в полном замешательстве, доселе ему не приходилось видеть ничего подобного. Руки тряслись, он взмок от волнения. Склонившись над любимицей, он выдернул обломок и ладонью закрыл рану. Вот показался плод, ещё немного и всё.… Но что это? Жеребчик безжизненно уронил голову на землю, конюх метнулся к нему. Нет, не может быть! Мёртвый! Кобыла, истекая кровью, забилась в агонии. Конюх обнял её за шею и прижимая к себе умолял духов помочь несчастной, но духи остались глухи к его мольбам. Вот начала жеребиться вторая кобыла, но едва жеребенок вышел на свет, как лошадь всей тушей рухнула на него и откинув голову тяжело захрипела. Убитый горем мужчина, уткнулся лицом в колени и заплакал.
- По скотине слезы льёшь, а людей без жалости в горящей избе запер?
Конюх вздрогнул, и медленно обернулся. Его затуманенному взору предстал стройный мужчина в чёрном кафтане до пят. Переливаясь в тусклом свете волосы незнакомца, сползали по широким плечам, а могучую шею обвивали большие серебряные бусы.
- Ты же прекрасно знаешь, - продолжал непрошеный гость. – Что, скотина, птица неразумная, не дает приплода рядом с нечистой силой! – со зловещей ухмылкой на лице, произнес незнакомец и толкнул корыто с водой.
Конюх поднялся, вглядываясь в слабо освещенное лицо мужчины - Кто это? Неужто Эргиль? Я был уверен, что ты сгорел со своим чертовым семейством! Люди говорили, что слышали, как ты кричал в огне? Неужто лгали слабоумные? Но ничего, немного тебе осталось!
Полный лютой злобы конюх схватился за топор, он хотел броситься на Эргиля, но ноги его не слушались, они будто окаменели. Эргиль пристально глядел прямо в глаза обезумившему от ненависти врагу.
- Нет, не лгали тебе люди! Был я там, только духи мне жизнь даровали! Для семьи моей, что в огне сгорела, вода была бы спасением, а для тебя станет погибелью! Семью свою ты не прокормишь, коровы молока не дадут, на колени падут, зима будет лютая, зверь весь твой скот порежет, ни один твой конь не вернется с аласов. От каждого семейства, кто в руке факел держал, по дитю отдадите. Кто искать меня надумает, умрёт смертью страшной, ни кому пощады не будет! Забудьте ко мне дорогу, а вздумаете моего завета ослушаться, всех мором изведу. Сам запомни и другим передай. Пришло время вам долги отдавать.
После этих слов Эргиль словно растворился. Как только конюх смог двигаться, тотчас бросился к двери, гонимый желанием мести и дикой жаждой крови, но поскользнулся и грузно рухнул наземь. Топор вылетел из рук, перевернулся в воздухе и опустился точно в позвоночник. Конюх успел только вскрикнуть. Все его тело, могучее и полное сил, словно сковало льдом. Он кричал, звал на помощь, но его никто не слышал. Осознавая, что участь его решена, и предсказание ненавистного ему Эргиля сбылось, конюх смиренно уронил голову и зарыдал от отчаяния. Поутру селяне увидели на снегу следы подков, не один кузнец в здешней округе не ковал таких. Позже обнаружили и конюха. Парализованный мужчина поведал обо всём, что произошло и хотя он предостерег народ, чтобы не искали Эргиля, пять горячих голов всё же нашлось. Через несколько дней двое смельчаков вернулись с обмороженными руками и ногами. Из обрывков рассказов стало известно, что охотники шли по следу, который вывел их на болото. Едва добрались до середины, как топь разверзлась под ними. В один миг поглотила темная жижа двух преследователей, остальные едва успели ухватиться за коренья, сами спаслись, а вот провиант с ружьями не уберегли. Продрогшие и грязные они выползли на берег. Ночью их окружили волки, одного из смельчаков голодные хищники разорвали на глазах попутчиков. Пока стая упивалась горячей кровью бедняги, охотники бежали. При свете луны беглецы нашли лабаз, на нем и заночевали. Утром отправились дальше, да провалились в берлогу. В ужасе они бросились прочь. Унты мокрые, рукавицы потеряли, а тут как раз морозы ударили. Едва живые, чудом до дома добрались. Набравшись сил, озлобившиеся, они вновь засобирались, и лишь после смерти двух первенцев, что в каждом доме прибрала костлявая - присмирели, укротили свой норов, покорились воле духов. На коленях приползли к кузнецу с дарами и подношениями, чтоб просил милости у великого шамана!
А между тем, слухи об Эргиле расползлись до дальних окраин. И богатые, и бедные, что с открытым сердцем шли со своими бедами без труда находили дорогу к его калыману.
Как то приехал к нему посланец от богатого тойона. Передал, что заболела у того младшая дочь, просит он помочь несчастной, за труды обещает щедро отблагодарить. Не раздумывая, Эргиль собрался в путь и уже к обеду был на месте. Богатый тойон поведал, что с некоторых пор с младшей дочерью происходит что-то неладное. Временами, она словно зверушка: извивается, прыгает, хохочет невпопад, кидается на всех и норовит укусить. Потом падает без чувств и лежит, а очнется, не помнит нечего, хоть убей! Эргиль велел крепко привязать её к полатям, и облачившись в кафтан начал камлание. Как только прозвучал звук бубна, выгнулась девица, оскалилась, заскрипели от натуги крепкие путы! Эргиль бросил в огонь коренья, плеснул зеленого отвара и тьма в одно мгновение окутала калыман. Сквозь едкий дым, шаман разглядел на груди у девочки уродливого карлика. Сгорбленный, с длинными прядями слипшихся волос и тёмно-жёлтыми зубами, что безобразно торчали из его слюнявого рта, он словно клещ впился грязными когтями в грудь несчастной девочки.
- Что тебе надо? – пуская вязкую слюну, с усмешкой произнёс он - это моё тело. Я теперь среди живых в среднем мире!
- Как же ты сумел покинуть свой мир? Ты нарушил запрет, великие духи тобой недовольны!
Уродец в ответ громко рассмеялся - Тусьпут открыл мне дорогу, своим камланием! Не видит он духов, только чувствует и то не каждый по его зову является! А ты Эргиль, очень могущественный! Оставь меня в покое, а я тебе пользу принести сумею!
- Каждому духу свое место! – грубо отозвался шаман, и бросил в огонь знакомые карлику предметы. Тот упал на пол и задёргался в судорогах. Озарив калыман свечением, у кровати больной появилась стройная девушка с длинными русыми косами. Она, молча протянула уродцу руку - Пойдём, там для тебя свежая кровь и печень!
Карлик скривил лицо, нехотя взялся за руку и они исчезли.
Закончив обряд, Эргиль вышел на улицу. Сильная головная боль и усталость валили с ног. Через силу выпив кружку густой жеребячьей шурпы, он вернулся в дом и тут же рухнул без сил.
- Отведайте нашего кумыса, вся усталость пройдет! – донеслась сквозь полудрему учтивая девичья речь. Эргиль вздрогнул, голос показался ему знакомым, но он не мог вспомнить, где слышал его прежде. Потирая заспанные глаза, шаман взял чорон из рук девушки и сделал несколько глотков. Кумыс действительно был очень хорош! Прохладный, в меру выдержанный, он играл приятным холодком на языке и расходился теплом в желудке. Уже много лет он не пробовал такого, сразу видно, что хозяева настоящие умельцы.
- Спасибо вам за сестру, ей уже лучше!
Юноша посмотрел на девушку и чуть не поперхнулся. Перед ним сидела Кюнней. Та же улыбка, взгляд, осанка. Эргиль опешил, ком встал в горле, теперь он засомневался, не сон ли это? Заметив смущение гостя, девушка улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки.
- Я дочь тойона. Вообще то, живу в городе с дедушкой, но когда отец сообщил, что сестра занедужила, бросила все дела и сразу приехала. А зовут меня Кюнней, так меня дедушка назвал!
- Кюнней? - тихо повторил Эргиль, не отводя от красавицы взора. Что это? Веление духов или их игра, путались в голове мысли. Не может быть такого сходства. Возможно, именно об этом говорила молодая шаманка, когда обещала, что не оставит меня?
Девушка почтительно склонила голову и указала рукой на выход – Вас отец ожидает, без гостя к столу не велит садиться!
За трапезой тойон нахваливал Эргиля. Он в ярких красках обрисовывал обряд, утверждая, что якобы сам видел огромного духа в образе медведя с бычьими рогами, который трусливо бежал от заклятий шамана. Но Эргиль ничего не слышал и не видел, он глаз не сводил с дочери тойона. Кюнней украдкой разглядывала красивого мужественного юношу с правильными чертами лица, и тут их взгляды встретились, в их сердцах всполохнул огонь.
- А что ты на это скажешь? – ухватил обрывок последней фразы тойона Эргиль. Немного растерявшись, он обвёл взглядом именитых гостей и пожал плечами: - Я скажу одно, то, что говорил очень давно, уличив Тусьпута во лжи, он – мошенник! К тому же он опасен, другие шаманы, дали ему ключ – страшное заклятие чтобы открывать ворота в нижний мир и выпускать духов! Но самое ужасное, он не знает, как отправлять их обратно и закрывать ворота! Посчитайте сами, сколько за последний год умерло после его камланий, он ведь никого не излечил. Гоните его от домов своих, ибо накличете беду, а я после него в жилища ваши не войду!
Гости зароптали, однако к словам шамана прислушались. Впоследствии, Тусьпута к больным звать перестали, а иногда попросту запирали перед ним двери. Затаил он зло в своей черной душонке, и решил отомстить Эргилю! А пока вынашивал в голове коварный план, подался на север, за золотым песком, да знаниями черных шаманов, что жили в изгнании под гнетом страшных проклятий.
Эргиль тем временем зачастил в гости к тойону, а вскоре взял в жёны его дочь Кюнней. Говорили люди, что молодой шаман души не чаял в красавице. Так в любви и согласии прожили они холодную зиму, румяную весну, а за ней и жаркое лето. И вот уже золотом осыпало тайгу, полегла и пожухла трава на аласах, потянулись птицы в теплые края, чтобы переждав лютую зиму, вновь вернуться на родные озера. Пошли слухи, что объявился Тусьпут, только точно подтвердить это никто не мог, так, кто-то заметил в тайге человека очень на него похожего.
А тут случилось несчастье. Большой мор пошёл в дальних улусах. Пришли гонцы просить Эргиля о помощи. Кюнней в ту пору дитя ожидала, однако сама мужа уговорила, чтоб людям помог. Собрался он в дальнюю дорогу, попрощался с любовью своей, а к утру, отправился с послами, обещал скоро вернуться, велел жене беречь себя. Так они и расстались.
Черный всадник на тёмно-коричневой кобыле, выехал ранним морозным утром из леса и остановился на краю аласа. Украдкой оглядевшись по сторонам, он потянул на себя поводья, скинул с плеча ружьё и взвёл курки. Огромный орел напугав кобылу, со свистом спустился с небес, та грузно подалась назад. Всадник вскинул ружьё и выстрелил. Пуля легла ровно в цель. Гордая птица, цепляя потоки воздуха крылом, стремительно падала вниз, еще пару секунд и крепкое тело с силой ударилось о землю. На лице всадника появилась злорадная ухмылка. Кобыла, направляемая седоком, наступила копытом на грудь птицы. Издав протяжный свист, орёл расправил крылья и вытянув шею, закрыл глаза.
Человек направился к месту, откуда ветер доносил запах дыма. И чем ближе он подъезжал к стойбищу Эргиля, тем сильнее билось его сердце в предвкушении долгожданной мести.
Привязав коня в лесу, он стал осторожно пробираться к жилью. Услышав звонкое пение у ручья, человек довольно улыбнулся и проскользнул в калыман. Отыскав корзину с золой, которой хозяйка оттирала посуду, снял с ремня мешочек и высыпал туда его содержимое. Из кармана достал коробочку с битым в пыль стеклом и бросив следом, брезгливо перемешал. Заслышав шаги за дверью, человек спрятался за камельком. Девушка схватила корзину с золой, сложила в нее посуду и, весело напевая, выскочила во двор. Незваный гость торжествующе потер ладони. Не зря собирал он этот порошок, рискуя быть зараженным от плоти смертельно больных, для того, чтобы осуществить свой коварный замысел. Все это время он жил одной мыслью – отомстить Эргилю, уничтожить его! Ничего другого, не хотелось его гнусной, тщеславной душе, ибо все другие чувства затмила слепая ненависть. Удовлетворенный содеянным, он скинул перчатки, вскочил в седло и пришпорив коня понесся через алас.
Возвращался Эргиль усталый и исхудавший. Более месяца он не был дома. Вот уже вдали показались родные аласы. Он пристально вглядывался в небо, словно хотел кого-то отыскать. Но чем ближе он подъезжал к дому, тем сильнее в душе возрастало беспокойство.
- Кюнней! – громко позвал он любимую, ворвавшись в калыман. Его жена лежала, прикрыв лицо капюшоном.
- Эргиль, любимый, где ты так долго был? - едва слышно произнесла она затухающим голосом.
Шаман упал перед ней на колени, повторяя, что скучал, что не может жить без неё, но только он приблизился, как она резко оттолкнула его от себя.
- Прости, я не та, что прежде, силы с каждым днем покидают меня. Уже второй день не встаю, огня не развожу. Не хочу, чтобы ты меня такой видел. Пусть я останусь для тебя той, прежней красавицей Кюнней!
Она протянула ему изъеденную оспой руку. Эргиль схватил её, прижал к себе, из глаз его покатились слёзы - Я исцелю тебя, ты моя Кюнней, какой бы ты ни была, я всегда буду с тобой!
Но то ли не было сил у шамана, то ли болезнь зашла слишком далеко, его жена и не родившийся ребёнок умерли на четвёртый день. Шаман позвал кузнеца с сыном, чтобы они помогли похоронить супругу. Недалеко от калымана поставили красивую, рубленую усыпальницу. Положили в нее Кюнней, облаченную в белое платье с дорогими украшениями. Неподалёку, схоронили орла, чтобы оберегал душу несчастной.
Жил шаман в холодном жилище, огня не разводил, исхудал, чёрные волосы сединой заволокло. Днями и ночами у могилы просиживал, разговаривал с любимой, звал её. А однажды решил совершить обряд, душу её вызвать. Вот всё как полагается, приготовил, только в бубен ударил, глядь, а перед ним шаманка – Кюнней, смотрит на него и головой качает - Что же ты надумал? Не вернешь ты её, и захочет ли она к тебе возвратиться, чтоб лицо свое уродливое показать? Слишком она любила тебя, но она другая, смертная! Не время печали предаваться! Лучше выгреби золу, да огляди окрестности, может тогда всё и поймёшь. Проводи душу ее загубленную, отпусти ты несчастную не цепляйся за то, что тебе уже не принадлежит!
Погоревал шаман, но вскоре оправился, в память о любимой устроил большое камлание. Поднялась в ту ночь сильная вьюга. Поговаривали, будто слышали звук бубна и видели, как над тайгой поднялось яркое зарево. Проклял шаман места эти, ни зверю, ни птице, ни человеку не найти дороги к дому его и могиле жены. Ляжет проклятие на того, кто нарушит запрет! Сжёг он на камлании все скирды на аласе, принёс на жертвенник всю скотину и навсегда убрался из этих мест. Никто более его не видел. Слышали, правда, что объявился, где-то в дальних улусах сильный шаман, от любой хвори исцелял, тяжелобольных на ноги поднимал. С тех пор, эти места проклятые все стороной и обходят. Правда, есть в этой истории один момент, что произошел за несколько дней до последнего камлания.
Ни одной ночи Тусьпут не спал спокойно с той самой поры, как принёс в дом невинной Кюнней смертельной золы. Кошмары преследовали его! Ночами мерещились чудовища, а перед глазами в обличии дикого зверя возникал Эргиль. Мокрый от пота просыпался он посреди ночи, обмывал прохладной водой своё жирное тело, и трусливо прислушивался к каждому шороху за окном.
В одну из мучительных ночей, сильный удар разбудил Тусьпута. Он, громко вскрикнул от боли, схватился за лицо и вскочил с кровати. Огромный ворон взмахнул крыльями и пролетев через комнату растворился в тёмном углу.
- Ах ты, птица поганая! – громко выругался Тусьпут, и дрожащими руками схватился за ружьё. Вглядываясь в темноту, он пытался отыскать ее и поймать на мушку. Неожиданно ярко вспыхнули сразу несколько лучин. За столом, развалившись в роскошном резном стуле Тусьпута, сидел Эргиль, за ним на спинке в виде резных конских голов, сверкая изумрудным глазом, черный ворон. Улыбнувшись, Эргиль указал хозяину на скамью - Присаживайся, раз ты меня не позвал, я сам к тебе заглянул! Решил я покинуть эти места, вот, проститься зашёл, угостить тебя напоследок!
Тусьпут взмок от страха, едва удерживая ружье трясущимися руками, он все же направил ствол в сторону ночного гостя. Наблюдая за немощным, оплывшим жиром Тусьпутом, Эргиль тихо рассмеялся.
- В кого же ты стрелять собираешься? В духа? Меня же здесь нет!
Хозяин выронил ружьё и покоряясь воле властного гостя, опустился за стол.
- Ешь! – придвинув Тусьпуту большую чашу с мясом, вежливо предложил Эргиль. Дрожащими руками, нерешительно взяв самый жирный кусок, Тусьпут впился в него зубами. Мясо оказалось сочным и мягким.
- Запей! – протянул Эргиль хозяину чорон с кумысом. На сей раз Тусьпут не скромничал, он выхватил из рук гостя чашу и стал жадно поглощать её содержимое. Так и не заметил обжора, как уплёл все угощение.
- А это попробуй, - предложил Эргиль, подавая небольшую плошку. Переведя дух, Тусьпут запустил в нее руку, облизнул и прикрыв от удовольствия глаза, тихо замычал - М…м… медвежий жир, свежий… Понятно, значит, и мясо было медвежье. Да, такого не у каждого охотника можно отведать!
- Что ж! Пора мне, спасибо за гостеприимство! – поднявшись из-за стола, громко известил Эргиль. Подойдя к огню, голыми руками перевернул горящие головёшки и приблизившись к Тусьпуту, провёл рукой по его лицу.
- Прощай, Тусьпут! Червь уже сидит в тебе, ему нужно только слегка подрасти, чтобы он мог стать таким же гадким и жирным, чтобы выесть твое злобное нутро!
- О чём это ты? – растеряно произнёс хозяин, вытирая сальными руками жир с толстых губ, но почувствовав странный привкус на языке, поспешил сплюнуть. Толстяк опустился на колени, его вырвало, он посмотрел на пол и ужаснулся при виде длинных червей, что словно змеи расползались в разные стороны. Он почувствовал, как зашевелились волосы на его голове, судорожно затряслись руки, а изо рта вырвался дикий крик похожий на рык медведя. Тусьпут нащупал ружье и направил ствол в спину гостю.
- Неужели ты сможешь выстрелить? Да, не ты ли забыл в лесу? – обернувшись, грозно взглянул Эргиль и швырнул к ногам хозяина выцветшие перчатки – Взгляни на свои руки, они в крови тех, кого ты загубил!
Испуганный мужчина невольно глянул на свои ладони и отбросил ружьё. Из его нежных рук разрывая кожу, выползали черви. Он в отчаянии вытягивал их из своего бренного тела, но они возникали вновь и вновь, причиняя дикую боль, которая буквально разрывала его на части.
Тусьпут очнулся от своего крика. Взмокший и дрожащий, он выскочил на улицу, где уже веселились первые лучи солнца. Глубоко втянув широкими ноздрями свежий утренний воздух, он как дитя радовался, что это всего лишь ещё одна кошмарная ночь, очередной плод его безумных сновидений. Растерев соленое липкое тело молодым снежком, он вошёл в дом. Прошёл к зеркалу, и глянув в него, попятился назад. Лицо было испачкано сажей, а на щеке зиял глубокий шрам. Взревев от ярости, он бросился к столу. Так и есть, значит, это был не сон! Стало быть, являлся к нему кровный враг и за его столом, в его же доме хозяйничал! Вот и перчатки в коих в дом к Эргилю неизлечимую хворь подкинул. Задыхаясь, он с ужасом взглянул на ладони! Никаких ран, червей! Затуманил шаман его сознание колдовскими чарами, дрожать от страха его – Тусьпута великого заставил! В приступе гнева он схватил ружьё, выскочил во двор и дал залп. Взвыл любимый пес, повалился наземь и жалобно заскулил. Босыми ногами по снегу побежал Тусьпут к собаке. Пуля угодила верному псу прямо в шею. Опустившись на колени, он гладил собачью шкуру липкую от крови, а преданный друг, тихо поскуливал, из последних сил пытался лизнуть хозяину руку.
Когда скончался Тусьпут, точно никто не знал. Мясо медведя, которым накормил его Эргиль, было заражено червем. Так, в жутких муках и закончил свою жизнь злой и завистливый шаман Тусьпут.
- История очень интересная, - высказал своё мнение Семён. От начала до конца он слушал её, не отрывая от Алгыса изумленных глаз - но возникает, вопрос! А откуда родилась эта история?
Алгыс подкинул в печь дров и достал из-под майки амулет – все просто, я внук того самого кузнеца. Историю никто не выдумывал, никто не сочинял, мне дед ее рассказывал, когда я был мальчишкой. Многие знают её, правда, урывками, некоторые даже переделали, добавили ужасов, но я поведал вам ее такой, какой она была. Отец мой, на старости лет рассказывал селянам, как хоронили Кюнней и сколько драгоценностей с ней положили. Освободился из тюрьмы, один нехороший человек - Хатыс. Он и раньше не любил работать, сидел за воровство, то в чужой карман залезет, то в дом, в общем, на руку не чист. Когда я в тайге был, он моего старого споил, а тот по простоте душевной ему всё как на духу и выложил. Жадность его обуяла, грезил он этим золотом, а вскоре и дружком обзавёлся тоже до чужого добра охотником. Вот они засобирались, мол надо в тайгу, зверя взять. Долго их не было, ночью вернулся воришка один, без Хатыса, ободранный, худой, бледный, не говорит ничего, только головой вертит. Отлежался пару дней, думали, всё хорошо будет, а он, видишь, умом тронулся, всё сжимал что-то в кулаке и кричал. Милиция пришла, оказалось, что у него вся одежда в крови. Экспертизу провели – точно кровь Хатыса, только, сколько не допытывали дурака, так ничего и не добились. Второй охотник как в воду канул, а вы вот его нож нашли, да ещё в якутском жилище.
Семён, с трудом выдавил улыбку и махнул рукой - Да какой дом, так это мы, пошутили, чтоб вас слегка припугнуть! В лесу заночевали. Все вокруг облегчённо вздохнули. Бондаренко и Семён вышли на улицу покурить, да немного развеется перед сном. Глубоко затянувшись, Геннадий выпустил в усыпанное звёздами небо с десяток сизых колец и приветливо похлопал Семёна по плечу.
- А, знаешь, как ты всех перепугал, когда рассказал про калыман и про могилу! Правда я подозревал, что это Вован нагородил, он про шаманов много баек знает и рассказывает красиво, как Гоголь своих «Вурдалаков», аж мурашки по спине!
- Ты завтра то с нами? – не желая, продолжать неприятный для себя разговор перебил Геннадия Семён. Тот, бросив под ноги окурок, тщательно растоптал его сапогом - Да нет, у меня там «человечный» голодный, да и дел к зиме куча, надо будет ещё за продуктами слетать, так что, поутру тронусь к себе! Да судя по карте, и ваше путешествие подходит к концу. Ну ладно, давай чайку на ночь и спать, будет день и будет пища.
Немного поболтав перед сном, все дружно улеглись в маленьком натопленном зимовье и вскоре засопели. Не спалось только Семёну. Мысли одолевали его, не слишком ли много совпадений? Получается, что этот Эргиль и есть шаман, про которого рассказывал Володя? Или это опять вымыслы? Противоречивые догадки перепутались в его голове, перед глазами всё поплыло, веки сами собой закрылись и он провалился в глубокий сон. Во сне он был лёгкий словно пушинка. Вот ветер подхватил его, закружил, поднял и понёс над бескрайней тайгой, куда - то далеко-далеко. С каждым дуновением ветер становился всё слабее и слабее, и вот он опустился на землю. Какое - то мрачное место! Семёна не покидало чувство, что он уже здесь был, больно знакомо всё кругом. Алас за высокой изгородью, в тени могучих елей роскошная ураса. Вот Семён оказался внутри. По углам тускло тлели лампады, пахло свежей лиственной смолой. Странно, но он был спокоен и уверен, что никто не сможет в эту минуту, ни напугать его, ни удивить. Он чувствовал, что ему суждено пережить всё это. Вот посреди урасы появилась фигура старца в расшитом чёрном кафтане. Семён ощущал то же, что и старец, словно очутился в его теле. Он чувствовал холодное дыхание равнодушной смерти, она была совсем близко, и он прекрасно понимал, что час его настал, но не было чувства страха и сожаления.
- Иди же, иди, - послышался за спиной знакомый голос. Он обернулся. Позади него, в сияющем белом платье стояла Кюнней. Она, как и прежде была чиста и прекрасна. Проказник - ветерок заигрывал с её платьем, и оно чуть слышно шелестело. Девушка протянула руку, он нежно взял ее и послушно последовал за любимой. Они вышли из урасы и поднялись вверх по красивой резной лестнице. Он поглядел на свои руки, потрогал лицо и к удивлению заметил, что он по-прежнему молод. Кюнней, в ответ улыбнулась - Да, да, не удивляйся. Мы вернёмся туда, где были счастливы!
Она уложила его на рубленые полати, обняла, и нежно прижавшись щекой к его грубой щетине, легонько потянула воздух - Любимый! Скоро мы соединимся, и никто не сможет нас разлучить!
Он чувствовал, как слабеет его тело, становясь лёгким словно пух. Крепко сжимая руку Кюнней, он вдруг ясно осознал, что остается с ней, со своей единственной любимой - дочерью солнца.
Опять подул ветер и поднял Семёна вверх над кронами деревьев. На его глазах, красавец юноша превратился в бездыханного старца. Он гордо лежал в усыпальнице, устремив остекленевший взгляд в бездонную пустоту вселенной. Потом налетел ураган, всё заволокло черными, как сажа тучами и тьма поглотила его. Совсем рядом с Семеном блеснула ослепительно яркая молния и разразившись громом от которого едва не лопнули перепонки, ударила в землю. В одно мгновение внизу разыгрался пожар. Огромные языки пламени пожирали тайгу, безжалостно сметая все на своем пути, еще немного и они дотянутся до Семёна, а он пытается подняться все выше и выше, спасаясь от всепоглощающего огня.
Едва вскрикнув от жгучей боли, Семен проснулся и одернул ногу. Под утро в печь закинули листвяк, да дверцу плохо прикрыли вот и стрельнуло полено горящим угольком, а тот в аккурат на носок спящему и угодил. Он облегчённо вздохнул, потирая маленькую точку от ожога. В зимовье было уже пусто. Лучи солнца пробивались сквозь маленькое оконце, а за дверью слышались голоса и фырканье лошадей. Семён вышел на улицу и набрав полные легкие морозного воздуха, радостным взором окинул округу.
- Ну что! Счастливо оставаться! Хорошо с вами, но мне пора! Бог даст – свидимся, не забывай нас, если поохотиться или ещё чего, милости просим, всегда рады! - пришпорив свою серую кобылу, на скаку прокричал Бондаренко.
Алгыса уже не было, видимо ушел по зорьке, а вот проводники Семёна были в седле и терпеливо дожидались своего знакомого.
Долго ехали молча, словно перед каким - то важным разговором. Так вскоре и вышло. Поравнявшись с Семеном, старик стал ему о чём-то говорить.
- Дедушка говорит, что его дед рассказывал давнюю историю – переводил слова старика Темка – В один год шли тунгусы с оленями с летних стойбищ, год был тогда голодный, зверь в тайге гибнуть начал, волки сильно лютовали. Разъярённые, злые и голодные сбивались они в стаи и резали скот, не брезговали и другой случайной добычей. А в тот раз, видимо совсем оголодали, раз решились напасть на тунгусов. Знали серые, что тяжело одолеть человека, потому и напали ночью. Ясное дело, ночь она и есть ночь! Мужчины за ножи да ружья схватились, да куда там, голод зверя страха лишил. В это же время, теми местами охотники возвращались, постреляли зверя, только вот, оленеводов спасти не успели. Вошли они в тунгусский калыман, а там кровища снег плавит, парит от ее жара! Под грудой волков и людей нашли израненную, но еще живую девушку! Взяли охотники ее к себе, выходили. Глядят, а она с животом. Вот ведь чудо, думали, одну спасли, а оказалось двоих! Старые люди говорили – добрый знак. Едва пришла тунгуска в себя, поведали ей, какое несчастье род ее постигло, гнать от себя не стали, разрешили до лета пожить.
Как окрепла девушка, так за оружие взялась, от мужчин не отставала, в охоте равных ей не было. Ко всему старательная была, научилась на их языке общаться. Как то вечером, подходит она к старейшине и говорит, благодарна, мол, за спасение и согласно обычаю их рода – обязана наречь сына именем спасителя! Старик только усмехнулся. - Назови его «Добро», каждый охотник охотнику в тайге помощь и защита, потому и нет у «добра» и «помощи» имени!
- А что вы за народ такой? - спрашивает она его.
- Мы древний народ! - отвечает старик, - Издавна долганами зовемся!
Вскоре родила тунгуска мальчика, дали ей долгане коня, еды, и отправили с богом к своему роду племени. Только девица та упряма и настырна была, обычаи свои свято почитала, оттого сына именем народа спасителя назвала – Долганом. Уехала она и более её охотники не видели.
Старик замолчал, грустно опустив седую голову.
- Это он к чему? – не понимая, зачем старик поведал эту странную притчу, спросил Семен у Темки.
- А к тому! – на плохом русском неожиданно пояснил старый долган - Што ты много неправды говорить! Старая калиман видеть? Видеть! Вся в калимане вещь шаман себя прячет, не можно чужая вещь брать, ты плохо делал, чужой вещь брал. Духа сильно злиться будет, тайга покоя искать не будет. Плохой человек кровь наказать, ходить на алас не есть хорошо. Очень плохо человеку делать будет, ты старый шаман видел! Во сне имя его твоя называл, мать его, пока медведь не убить совсем, Долганом его звала. Никто имени его не произносил, проклятье будить, а ты узнавать. Ошень плохо это, ошень плохо!
Всадники спустились в низину и вскоре скрылись из виду, затерявшись в красочном море яркой жёлто-оранжевой тайги.
Послесловие
Восемь месяцев спустя после описанных выше событий, судьба вновь забросила Владимира в Бердигестях. Не раздумывая, он первым делом решил навестить старого знакомого Давида. Тот, приветливо встретил гостя, как водится на севере, угостил, а когда речь зашла за Семёна, помрачнел.
- Как, ты не знаешь? Перед отъездом он был у меня, адрес оставил свой Ленинградский и где в Якутске его отыскать. Весёлый был, смеялся, а сам все как то, ну как будто таил чего, недоговаривал! Я вижу не то с ним что-то, поговорили по душам, вот он мне и рассказал про то, что в тайге видел, и про свои странные сны, и про то, что ему старый долган наговорил. Так с тяжелым сердцем и уехал. Я был в декабре проездом в Якутске, заехал к нему в контору, узнать как он, уехал или здесь еще, а мне как обухом по голове! Уговорили его, значит мужики на подлёдку. Поехали, ноябрь на дворе, уже и лёд на Лене на заберегах крепкий. Все ведь ходили, а он, на тебе, заводить сети в лунку начал, на хоженом месте то, да так и ушёл под лёд! Говорят не крикнуть, не за лёд ухватиться не успел, так вот!
Оба замолчали. Посидели пару минут, разлили по стаканам водку и, не чокаясь, выпили.
Расстроенный известием, Володя вышел на улицу и присев на ступени крыльца, огляделся. Май уже хозяйничал в округе. Высыпали меж свежих проталин желтые подснежники, распустила мягкие иголочки лиственница и разлилась смолянистым благоуханием по улицам. Такой букет ароматов дурманил голову. Уже как то совсем по-летнему припекало солнышко и щебетали в вышине птицы. Вот уж если и есть где на свете божья благодать, то непременно здесь в этом небольшом якутском поселке. Владимир достал сигарету, прикурил и, выпустив клубок сизого дыма, задумался – а ведь именно здесь всё и началось! Отсюда они тронулись в дорогу, в то морозное утро, со своим проводником - старым долганом! И кто его знает? Может и знал он все наперед …
Конец
ноябрь 2006 – ноябрь 2007
г. Ленск
Хочу добавить, что к моему сожалению кто-то продает черновой проэкт моей рукописи, мне поверьте не жалко - книга должна доходить до читателя, но в том формате, в котором его хотел бы видеть автор!Спасибо что прочли тот вариант, который действительно доведен автором!!!