Наумиха стояла, опершись на узкий подоконник кухонного окна, и считала ворон. На тополе, что растёт на противоположной стороне улицы, их — черным-черно. Чего-то там копошатся, с ветки на ветку перелетают. Мешают сосредоточиться. Наумиха , водила указательным пальцем по стеклу, боясь пропустить хоть одну ворону, но… бесполезно. Никак не получается у Наумихи, наконец-то, закончить подсчёт. Занервничала женщина, с ноги на ногу переступает, глаза трёт кулачком, так уж устали они от напряжения. Вдруг взлетели вороны разом и, покружив тучей над тополем, улетели. Чуть не задохнулась Наумиха от такого коварства! В какой раз вот так они неожиданно срываются и улетают! И вот теперь только услышала тонкий, противный писк чайника на плите. Почти выкипел чайник, надорвался пищать своей хозяйке, пока та увлечённо ворон считала!
— Батюшки! Из-за этих птиц чуть чайник не сожгла, — запричитала она, хватая раскалённую рукоятку чайника полотенчиком. — Совсем ума лишилась из-за них! И чего им на месте не сидится? Каркают, шумят, орут уже какой день, как ненормальные!
Налила снова воды из-под крана, поставила на огонь. Подошла к окну. А сегодня утро особенное. Первоянварское. Позднее. Да и день — самый короткий в году: люди не спешат просыпаться. К обеду только на дорожке под окнами первые прохожие появились.
— Загостевались, — произнесла женщина, поправляя волосы и снова устраиваясь поудобнее, положив руки на узкий подоконник, — по домам расходятся. О! А Иван-то уже с пол-литрой мчится. Вчерашнего не хватило! — захихикала беззлобно наблюдательница. — Смотри-ка, даже «собачники» в тапках стоят у подъезда, пока собачки делают свои дела непривычно быстро! Вот умницы! Не то что эти вороны! И чего они унеслись? Уж какой день пересчитать эту стаю не могу! Что за сборища устраивают, о чём так спорят?
Внизу, под окном, голуби воркуют. Воробышки между ними мохнатыми мячиками подпрыгивают, торопливо глотая незаметные крохи. Наумиха каждое утро сыплет пшено за окно. Но голуби каждый день здесь — одинаково скучны, предсказуемы, неинтересны, а вот вороны! Они не такие… Загадка в них.
Наумиха вздохнула коротко, развернулась от окна, пошатнулась от темноты в пространстве кухни, потому что глаза к свету за окном привыкли, всплеснула руками. Чайник снова выкипал, выплюнув надоевший свисток на пол.
Наумиха, она же Мария Ивановна, налила кипятку в кружку, бросила в него пакетик с чаем, села за стол. И заплакала. Не навзрыд, не в голос, а одними глазами. Крупные слёзы катились по круглым щекам, капая в свежезаваренный чай, а она дула в чайную жидкость, поднеся её близко к губам. Не сделав ни глотка, поставила кружку на стол, встала, прошла в комнату. Включила тусклый свет. Подошла к стене, на которой развешены фотографии детей, внуков, погладила каждую ладошкой, взяла в руки фото мужа:
— Хоть ты приезжай поскорее, дружок, раз дети наши не едут так долго. Дела у них, работа, совсем некогда к родителям на пару деньков заглянуть. Да и далеко, не налетаешься — дорого. Всё так дорого!
Впервые Мария Ивановна встречала Новый год одна. Муж перед праздником умчался к сестре, заболевшей серьёзно, когда вернётся — неизвестно.Включила телевизор, села в кресло. Посидела, посмотрела — ничего не понравилось. Нет тех песен и фильмов, что были раньше. Позвонить тоже некому: подружек почти не осталось. Да и о чём разговаривать-то — о погоде? О детях сказать нечего: стыдно признаться, что не едут долго, звонят редко, заняты уж очень. К подружке одной-единственной приехали дети на пару дней, сюрприз устроили родителям. Даже не хочется им звонить, слышать их довольные возгласы, да восхищения. Наумиха вернулась на кухню, вылила в раковину остывший в кружке чай, снова поставила чайник на огонь.Подошла к окну. Лёгкий снежок нехотя кружит в свете окна и тает в темноте. В доме напротив почти нет огней. И только кое-где в тёмных окнах мелькают разноцветные новогодние гирлянды на невидимых елках. Засвистел чайник. Пронзительно, вздёргивая каждый нерв. Мария Ивановна выключила газ. Сняла чайник. Налила в кружку кипяток. Села за стол. И застыла. С кружкой в руке. Сколько просидела — неизвестно. Наверху загремела музыка, задвигали стульями, начали бегать дети, топая изо всех сил.
— Гости. Пришли гости к соседям. Радости-то сколько! Вот и мои бы так же… если бы приехали.
И тут Наумиху прорвало. Она заплакала. Сначала тихо, потом навзрыд, потом ещё громче, почти воя. Но музыка наверху у соседей так гремела, что никто и не слышал её отчаянного плача. Вымотав себя, женщина умылась, достала сердечные капли, накапала в кружку с остывшим кипятком, выпила залпом. И, не раздеваясь, легла спать поверх покрывала, укрывшись шерстяным пледом.
Соседи наверху задвигали стульями, ритмично затопали под музыку. Захлопали двери, по подъезду забегали дети. Родителям было уже не до них. Мария Ивановна сквозь сон забеспокоилась:"Вот что за родители, не смотрят за детьми, потом плачут."
И словно провалилась куда-то. Действовали успокоительные капли. Да и поздно уже было, далеко за полночь. Всю ночь снились дети, муж. Мария никак не могла понять, откуда они: как наяву, разговаривают, по голове гладят, в щеку целуют. Внуки посмеиваются, берут её за руки, тянут куда-то…
Проснулась измученная Наумиха поздно. Села на кровати. Что-то было не так. Не так, как всю прожитую в тоске неделю. Не было холода, которое бывает в одиночестве. Воздух был другим. Он был гуще, но чище и ароматнее. Он был живым, тёплым. Он не настораживал и беспокоил. Он плотно окутывал другой аурой. Он состоял из других частиц. Она чувствовала, что он изменился, но не могла понять — в чём и почему. Мария прошла на кухню. Поставила чайник, подошла к окну. Вороны с громким гвалтом уже кружили над тополем. Они улетали.
— Так и не сосчитаю их никогда, — взгрустнула Наумиха. Открыла окно. Привычно бросила вниз горсть пшена. Со всех сторон посыпались вниз воробьи. Затем, захлопав крыльями, не спеша слетелись голуби. На сердце было тоскливо и одиноко. Она горько вздохнула, из открытых глаз лились тёплые слезы, они текли по щекам, и стекали к ушам, по шее, вниз.Повернулась, чтобы выключить возмущенный закипевший чайник, да так и застыла от изумления.
Муж, дети, внуки - вся семья Наумихи, улыбаясь, молча наблюдали за ней. Они стояли на пороге кухни с огромным тортом в коробке с большим бантом, с шампанским и букетом из еловых веток. Наумиха долго смотрела на близких, не веря своим глазам. Потом рухнула на стул и заревела во всю мощь. Она избавляла своё сердце от горького одиночества, которое так давило её все это время…