И снова осень. Я с Глебом, - школа, уроки, бассейн, художественная школа. Стараемся везде успеть. В ноябре Андрей уезжает в Москву на курсы повышения квалификации. Я затеваю в их квартире ремонт. Марина с Глебом на это время переселяются к Галине, сватье.
Вот вспоминаю, и не представляю: ведь хватило сил и покрасить, и помыть, и поштукатурить! И выклянчить у строителей (по соседству строили дом) четыре ведра цементного раствора, и притащить этот раствор в квартиру! За Зошкой и Муськой присматривает Лариса. Я изредка бываю дома. Марина по вечерам забегает с продуктами, готовит мне поесть, делает уколы, - разболелся желудок. Но я мало обращаю на это внимания, - хочется успеть к приезду Андрея. И, как поется в песне, - «слепила, из того, что было», очень уютную квартирку…
Вскоре возвращается Андрей, полон надежд и планов на будущее. Но очень скоро надежды и планы рушатся. Становится ясно, что дальнейшего карьерного роста в родном кардиоцентре ему не видать. Даже старшим ординатором ему здесь не быть. А он уже ведет курсы с врачами первой категории... Мельком услыхала в их разговоре с Мариной, как один из коллег Андрея (нормальный мужик! – говорил о нем Андрей) сказал, примерно: «Ну, жиды!... Все уже ухватили и тут!»
Оба с работы приходят зелеными от усталости: Андрей после дежурств в реанимации и операций, Марина после многочасового приема больных, - она детский невропатолог, - к ней везут детей со всего края.
Зарплату им почти не платят, мне пенсию постоянно задерживают… Часто слышу, как Марина говорит Андрею с надрывом в голосе:
- Увези меня отсюда! Я уже больше так не могу!
Я ее понимала. Мы-то хоть жили в постоянной надежде (и даже уверенности!), что будущее лучше настоящего, была какая-то стабильность существования. Знали: после школы – институт, после института обязательное место работы со стабильной, хоть и нищенской, зарплатой. И многих это устраивало... Квартира, дача, машина были главными критериями материального благополучия. И профессия врача была одной из самых престижных. И вдруг все рухнуло. Оказалось, что твои знания мало кому нужны (и не важны), о них вспоминают в самых экстренных случаях, - и опытный врач вынужден заглядывать в руки новоявленному «нуворишу-бизнесмену», умело и ловко сколотившему состояние на торговле «колой» и сигаретами, - потому, что лекарств нет, медтехника допотопная и, вдобавок ко всему, сам врач нуждается материально! И такое существование, в перспективе, не устраивало детей. Попытки получить разрешение на проживание и работу в Канаде или Австралии не увенчались успехом... На все нужны были большие деньги и главное: новые хорошие мозги могли только увеличить конкуренцию для мозгов местных... Требовались только рабочие руки, причем, - чернорабочие...
…Весна. Начало мая. Первые по-настоящему теплые дни. Мы с Глебом идем в сад, у нас открытие дачного сезона.Одеты мы уже почти по-летнему: в футболках, легких спортивных брюках, на ногах кроссовки. У меня голова повязана светлой косынкой,- я ее надвигаю козырьком низко на лоб, Глеб в синей фуражке-бейсболке. В одной руке у меня увесистая сумка и петля Зошкиного поводка, другой сжимаю теплую ладошку внука. Он легким длинноногим комариком вышагивает рядом. Этим летом ему уже исполнится девять лет. Он то и дело отпускает мою руку и забегает вперед. В это время Зошка натягивает поводок и с силой тащит меня за ним. Я отстегиваю карабин поводка и пес, почуяв свободу, несется следом за внуком. На какое-то время они исчезают в кустах, затем с шумом из зарослей выскакивает Зошка, за ним выбирается Глеб, снова берет меня за руку и некоторое время мы идем рядом. Зошка бежит впереди, что-то вынюхивает в траве, поднимается на передние лапы и метит путь, - оставляет «привет» своим сородичам. Мы с Глебом беседуем:
- Ба! А когда я был маленький, мы ходили с тобой в сад?
- Конечно, ходили.
- А как я ходил? Сам?
- Ну, сначала в коляске, потом сам.
Мы идем тропинкой по посадке, по так называемой лесополосе. Старые клены по обеим сторонам тропинки низко развалили над ней свои ветви, густо усыпанные золотисто-коричневыми мохнатыми соцветиями. Листьев еще нет и тропинка пронизана яркой сеткой солнечных лучей. Становится жарко.
Подходим к концу посадки, к гаражам, и тропинка выводит нас, - так и хочется сказать: на клеверное поле,- но сейчас уже поля нет, сейчас здесь тоже садовые участки и строительство идет полным ходом. Раньше все это пространство, между поселком и гаражами, было усеяно клевером и он цвел сиреневыми шариками с весны и до самой осени. Я рассказываю Глебу, как мы подходили к краю посадки, к полю, откуда уже была видна белая сверкающая крыша нашего домика, покрытая оцинкованным железом, и громко кричали:
- Наконец, при-ишли!
И Глебка старался меня перекричать, но «р» еще не выговаривал, и у него получалось: пи-ишли!
Глеб смеется и раскатисто произносит: р-р-р!
Мы идем мимо озерка, на берегу которого уже наш сад и, отбросив проволочную петлю, открываем калитку. По кирпичным ступеням поднимаемся к дому. Покрытый бетоном дворик - терраса опоясывает его с двух сторон, со стороны входа и со стороны сада. Дворик огорожен парапетом из кирпича высотой чуть больше полуметра. К нему примыкает устланная досками небольшая площадка, где стоят на столбиках, вкопанных в землю, стол и две скамьи. За парапетом, перед входом в дом, нависнув над двориком, растут густые кусты сирени, белой и обычной.
Из этих зарослей, словно корабельная мачта, выступает темный и гладкий ствол красной рябины. Ее крона высоко над крышей домика. Скоро она зацветет и тогда весь дворик будет усыпан мелкими белыми лепестками, словно снегом. Тогда же зацветут яблони и огромная, раскидистая груша, что бросает тень на добрую половину сада.
Зацветут вишни и сливы, смородина и черная рябина... А сейчас цветет только куст багульника, привезенный Виктором из Горно- Алтайска и посаженный здесь же, у парапета. Он долго приживался и вот уже который год густо цветет крупными лиловыми цветами, похожими на цветы магнолии. Уже проклюнулся мышиный гиацинт и даже выбросил первые крошечные темно-синие грозди.
Я открываю ключом замок в тяжелой, массивной двери, выполненной из сосны, затейливо, с резным узором, - делал плотник с завода Виктора, краснодеревщик. Резные ставни на окнах, оконные рамы и большая кровать с цветным узором на спинках, что стоит на втором этаже, тоже сделаны им.
Мы открываем ставни, распахиваем дверь. Из дома тянет холодом и сыростью. Здесь, на первом этаже, довольно большая комната и крошечная кухня, что разместилась под широким маршем деревянной лестницы, ведущей наверх, на второй этаж, то есть, в мезонин, под крышей.
Стены на первом этаже почти до середины высоты обшиты деревом, - узкими досками, покрытыми лаком. Выше, до самого потолка, выложены гипсовой плиткой с выпуклым узором. Плитку Виктор делал сам, и укладывал ее тоже сам. И сам обшивал деревом первый и весь второй этаж. На первом этаже, в простенке между окнами, большое зеркало, закрепленное в стене.
Здесь стоят небольшой стол, пара стульев, старый приемник-радиола «Беларусь». На кухне повидавший жизнь сервант с посудой и маленькая электрическая плитка.
Глебка торопится на второй этаж. Зошка пытается карабкаться следом, но лестница крутая, с высокими ступенями, и мне приходится его поддерживать сзади. Здесь, под крышей, гораздо теплее, солнце уже прогрело. Много света,- стена, что выходит в сад – сплошное окно, от пола и до потолка. Отсюда виден весь сад и озеро за ним. Стены, потолок (вернее, внутренняя сторона крыши) и балки, - все обшито узкими досками, одна к одной. Дерево на стенах и потолке не окрашено, лишь покрыто лаком. В нише, напротив окна- сделанная краснодеревщиком большая кровать. Здесь же круглый стол, пара стульев и телевизор. На всем тонкий слой пыли. Повсюду на полу следы мышиных кутежей, - шелуха от семечек подсолнуха, клочки серой ваты.
Я открываю настежь все окна и дверь. Выношу на улицу ведро с водой, она стоит тут с осени. Моем с Глебом руки в ведре. Вода холодная, разгоняем в ней маленькие острые льдинки.
Каждый свой приход в сад мы начинаем с чаепития.
Застилаю стол во дворе чистым полотенцем, достаю из сумки термос с чаем, чистые чашки и яблочный пирог. Он еще теплый, пекла утром, на румяной корочке пристыли крупинки сахара. С удовольствием уплетаем пирог, запивая сладким чаем...
Я смотрю на домик, на деревья, на цветники... Почти половина участка у меня засажена цветами. Через месяц, в июне, здесь начнется буйство красок: зацветет сирень, распустят свои розовые, белые и бордовые шапки пионы, засияют белоснежные, c золотой серединкой, нарциссы, ландыши, ромашки. Всех не перечислить. Флоксы, гладиолусы и лилии носила домой охапками, в ведрах. И очень люблю золотой шар, высокие кусты которого уже в августе, в конце лета, желтым облаком расцветают в конце сада, над озером… И моя любимая ромашка… Она цветет по всему саду, - среди кустов малины и смородины, между грядок клубники и огурцов. Я ее не выпалываю, не поднимается рука. Помню с детства, как у нас в огороде возле дома, меж окученных кустов картофеля, всегда цвели разного вида колокольчики, «собачки», «растрепанная красавица»…
Почему-то становится грустно,словно я уже сейчас знаю о скорой разлуке с садом, с домом, с этой землей...
...Как теперь далеко все это! В прошлой жизни.
И где же я сейчас? Как в сказке: в тридевятом царстве, тридесятом государстве…
Израиль… Кому первому из нас в голову пришла мысль - уехать сюда? Марине? Верно. Но я где-то в «подкорке» чувствую, что это моя судьба ведет не только меня, но и моих детей: сначала уехала я от родного дома почти за пять тысяч километров, на Алтай, в Сибирь, а теперь вообще - в другую страну, в другую жизнь...
...Тихая, щемяще-нежная музыка льется из приемника. Еле слышно урчит холодильник. За окном луна. Пять утра. Уже давно просыпаюсь в одно и то же время, словно срабатывает внутренний будильник.
Прошло уже больше десяти лет, а меня все так же, как в первый день, поражает и восхищает эта фантастическая картина: над землей, усыпанной мелким бисером желтых, синих, красных, зеленых огней, в чернильном небе без звезд, - огромный оранжевый диск луны. Поднимаясь все выше, он становится все меньше и ярче и, перебивая свет уличных фонарей, печатает на полу, на ковре, голубые полосы открытых жалюзи салонного окна.
В эти часы на душе светло и чисто: я люблю эту землю, люблю людей, живущих на ней, прощаю все обиды. Молюсь, как умею, за мир и покой для нас всех…