2.
- Не пойму, почему вы настолько встревожены, мой король. Разве Зигфрид всё ещё не наш союзник?
- Союзник, конечно, - с досадой ответил Гунтер. - Не делай только вид, что ты рад его приезду.
- Я предпочёл бы никогда в жизни больше его не видеть, - прорычал Хаген. - Но ваше беспокойство столь велико, что я опасаюсь, нет ли особых причин не желать его визита. Есть что-то, чего я не знаю?
- Нет, ничего… кроме того, что уже было, - Гунтер старался не смотреть на Хагена. - У меня дурное предчувствие. Я никогда не пригласил бы его по своей воле. Я уступил Брюнхильде!
- Так это желание королевы? - повысил голос Хаген.
Гунтер вздохнул.
- Ты был прав, когда говорил, что Брюнхильда не годится мне в жёны. Это всё она. Она настаивала, я долго возражал, но сдался. Она снова стала очень странно себя вести.
- Интересно, - глухо произнёс Хаген.
- Ей мерещится что-то подозрительное в том, что Зигфрид не является к нашему двору, - пожаловался Гунтер. - Мы и сами к нему не являемся, но это она находит правильным, говорит, велика ему будет честь, а с его стороны не приезжать к нам неучтиво. Говорит, что он слишком зазнаётся… Я пытался объяснить ей, что он совсем не обязан оказывать нам почести, поскольку сам является королём сильнейшей державы, но она только усмехается. Вбила себе в голову, что не такой он великий король, каким себя мнит, и вообще, страшно сказать, самозванец…
Хаген приподнял брови.
- Я бы не удивился.
- Да какая разница, Хаген? Он всё равно сильнейший из людей. Но она... вот ведь защитница порядков нашлась. Говорит, пусть приедет, засвидетельствует своё почтение и тем самым покажет, что он настоящий король, а не дикарь из леса…. Что я мог с ней поделать? - безнадёжно развёл руками Гунтер. - Она обвиняла меня в том, что я робею перед ничтожным рыбьим глазом… Это Зигфрид-то для неё рыбий глаз!
Хаген подавлял улыбку.
- Нашу королеву, как я посмотрю, не собьёшь с толку драконьей кожей.
- Вот и плохо, - мрачно уронил Гунтер. - Не надо было жениться на умнице… То, что я не желал приглашать Зигфрида, показалось ей ещё более подозрительным. Пришлось-таки отправить к нему гонцов.
- И он согласился.
- Мне передали, что он сразу же загорелся. Решил, что на нас напали, захотел немедленно отправиться на спасение и тут же велел принести ему меч и доспехи. Когда же его заверили, что спасать нас не надо, он поутих и сказал, что сезон для визита неудобный. Тогда Кримхильда робко попросила у него слова и сказала, что очень тоскует по родине. Зигфрид заявил, что подумает, и на следующий день согласился, отправив назад моих послов с целым мешком золота.
- Забавно, - мрачно произнёс Хаген.
- Я уже сто раз пожалел о своём приглашении, но назад ничего не вернёшь… Кем бы ни считала его Брюнхильда, он самый могущественный из королей.
- Даже более могущественный, чем ромейский император? - сказал Хаген с издёвкой.
- Не насмехался бы ты над величайшим из героев.
- Мне интересно, на чём держится его могущество. За эти годы я что-то ничего не слышал о его великих победах. После той саксонской войны…
- Ради Бога, Хаген, не вспоминай об этом позорище.
- Вот как воспринимается теперь тот великий-превеликий подвиг? Даже воспевателей на него не нашлось. Все прочие, видимо, такие же?
- Твой ядовитый тон неуместен. За последнее время он с лёгкостью покорил несколько земель. Фризы, саксы, юты, даже северные люди, известные своей воинственностью, склонились перед ним!
- Я не совсем в неведении, государь, но не пойму, откуда такие успехи. Вы слышали о его великих битвах и воинских подвигах?
- Нет. Ему покоряются без боя, потому что боятся его.
- Я ещё понимаю, почему отец ваш Гибих покорился без боя гуннам, - медлительно сказал Хаген. - Там было чего бояться. Гунны - многочисленны, умеют воевать и крайне жестоки. Но чтобы без боя подчиниться слабому королевству, чьи воины лучше поют хором, чем сражаются…
- Разве здесь нечего бояться? - тоскливо сказал Гунтер. - Все знают, что Зигфрид сильнее всех, неуязвим и убил дракона. Кто ж с ним драться-то полезет?
- Нетвёрдое же основание у его державы.
- Ты ещё про золото не забудь. Неисчерпаемый клад, Хаген… С таким запасом он может смотреть на всех свысока, так что Боже нас упаси как-нибудь ему не угодить.
- Разве мы - его подданные?
- Слава Богу, нет. Потому лучше не ссориться с ним. Хорошо всё-таки, что мы с ним породнились, - Гунтер невесело улыбнулся. - Скоро он приедет, мы готовимся к встрече…
- Мой король, прежде я должен представить вам дары, которые передал нам Дитрих.
- Потом как-нибудь. Сейчас это не главное. Встретим сперва Зигфрида.
- Не слишком ли много из-за него суеты?
- Дорогой гость, как-никак. Очень дорогой.., - Гунтер вдруг понизил голос. - Признайся, Хаген, ты был когда-нибудь в Ксантене?
- Всего один раз, мимоходом. Но то было ещё при Зигмунде.
- Ты там ничего… странного не заметил?
- Нет. Позвольте спросить, в чём дело?
- Маркграф Эккеварт, когда уехал с Зигфридом, не поддерживал с нами никакой связи. Теперь же передал вместе с моими гонцами письмо, написанное стихами.
Хаген ошалел.
- Стихами?
- Именно что. Ты мог бы себе представить, что этот старый рубака стихами говорить начнёт?
- Нет, - удивлённо сказал Хаген. - А что за стихи?
- Да невнятица какая-то. Что Зигфрид, как солнце, им путь озарил..., - Гунтер озадаченно смотрел на Хагена, у которого вытянулось лицо. - Что у них там творится?
- Не знаю, что и думать, - протянул Хаген.
- И я не знаю, - устало произнёс Гунтер. - Впору пойти помолиться лишний раз. Ох, ну и дела, Господи!
Хаген, оставив короля, быстро нашёл Фолькера и увёл в свои покои.
- Знаю, знаю, что стряслось, - кисло сказал шпильман. - Над нами снова восходит солнце.
- Ты знаешь Ксантен лучше нас всех, - произнёс Хаген. - Я считал себя сведущим в тамошних странностях, но, похоже, ошибался… Что за народ там живёт?
- Люди как люди, - пожал плечами Фолькер. - Разве что очень падкие на реликвии. То чьи-нибудь мощи, то копьё судьбы… Про последнее что-то забыли, кстати. Мелочь, должно быть, по сравнению с живыми чудотворными мощами на троне, - шпильман развязно хохотнул.
- Которые теперь едут к нам, - мрачно сказал Хаген. - Но скажи, что там может быть такого, что заставило бы обычного человека говорить нелепыми выспренними стихами?
Фолькер прыснул.
- Нет, такого не помню. При Зигмунде ничего подобного не было. Шпильманские хвалебные песнопения - но это как и везде…
- А вот маркграф Эккеварт из Ксантена уже письма стихами шлёт.
- Этак скоро и над Вормсом будет благодать почивать…, - помрачнел Фолькер. - Давай напьёмся в дымину, Хаген, а? В честь второго пришествия Зигфрида?
- Оставь свою выпивку, - бросил Хаген. - Нам теперь вдвойне не до того. У меня одна надежда, что за семь лет он мог повзрослеть и поумнеть.
- Ну ты даёшь, - захохотал Фолькер. - Зачем сильнейшему ещё и ум?
Гостей ждали со дня на день; они должны были прибыть по Рейну, и стража глаз с реки не спускала. В замке царила нездоровая суета, Гунтеру кусок в горло не лез, пока наконец ему не сообщили, что вдали виднеются паруса.
Зигфрид пригнал в Вормс целую флотилию кораблей, разряженных, словно свадебная процессия. Флаги и ленты трепетали на ветру, огромные венки цветов закрывали щиты на бортах. На парусах красовались свернувшиеся, будто поверженные, драконы со скрюченными когтями и высунутыми длинными языками.
К Рейну спустился весь двор. Пришла и толпа горожан, особенно много женщин; воинам пришлось сделать оцепление, так как взволнованные горожанки ломились подойти поближе, и над ними так и носился гул, в котором явственно различалось «зиг-зиг-зиг».
С первого, самого большого и роскошного, корабля спустился мостик, и Зигфрид с Кримхильдой сошли на берег. Толпа с шумом подалась вперёд, её еле удалось сдержать. Гунтер и Брюнхильда двинулись навстречу гостям.
Зигфрид почти не изменился - только отпустил бороду, и теперь его лицо, по-прежнему широкое и гладкое, находилось будто в золотом окладе. Он так же лучезарно улыбался, не в меру светлые глаза способны были вогнать в дрожь, широкая грудь выступала колесом. Одет он был, как и в прошлый раз, во всё белое с золотым шитьём и, казалось, так и сиял на всё вокруг.
Кримхильду прошедшие семь лет переменили гораздо больше. Она слегка располнела, что её скорее красило, но прежняя хрупкость ушла. На её одеждах было нашито и навешано столько золота, что она выглядела закованной в него. Черты лица остались правильными и аккуратными, но утратили мягкость: мускулы были напряжены, губы поджаты, а взгляд посветлевших глаз казался оцепеневшим. Гунтер даже слегка опешил, увидев свою сестру такой, но приветствовал гостей как положено.
- Очень рад снова видеть вас в Вормсе.
- А я-то как рад! - бодро выпалил Зигфрид. Голос у него остался таким же мальчишеским, как и семь лет назад. - Будь здоров, любезный шурин! - он так схватил Гунтера за руку, что у того чуть глаза на лоб не полезли.
Кримхильда и Брюнхильда обменялись вежливостями и обнялись, будто лучшие подруги. Гунтеру бросилось в глаза, насколько поблекла красота его жены с момента первой подобной встречи. Теперь Брюнхильда выглядела хрупкой, плечи стали острыми, даже лицо похудело, глаза запали. Она казалась тенью прежней ослепительной красавицы.
Подошли братья Гунтера, королева-мать, придворные; все учтиво приветствовали друг друга. Тем временем с кораблей сошли люди Зигфрида с наполненными золотом щитами и стали рассыпать его в толпу.
Началась давка. Стражу смяли, горожане лезли друг другу через головы, стараясь поймать побольше золота; поднялся страшный крик. Воины, удержавшиеся на ногах, пытались навести порядок; в итоге все смешались в одну кучу. Придворные дамы жались друг к другу. Зигфрид стоял на месте и сиял улыбкой.
- Не оказалась бы ваша щедрость преждевременной, дорогой Зигфрид, - сказал Гунтер, с тревогой глядя на возникшую сумятицу и слыша истошные вопли.
- Ничего страшного, у меня есть ещё, - беспечно ответил Зигфрид.
Оттеснить толпу удалось с трудом; нескольких горожанок, с визгом протягивавших руки в сторону Зигфрида, пришлось бесцеремонно утаскивать. Когда проход был расчищен и с него убрали всех потоптанных, можно было ехать в город. Господ усадили на коней; Зигфрид и Кримхильда ехали первыми, Гунтер и Брюнхильда - вслед за ними. На улицах города ксантенцы снова принялись рассыпать золото, что несколько раз задержало процессию. Впереди и позади всего шествия располагалась целая орава шпильманов - их тоже привёз с собой Зигфрид; они вовсю дудели, кувыркались и что-то возглашали, но в общем шуме ничего, кроме «Зигфрид», «слава», «солнце» и «весна», нельзя было разобрать.
Во дворе замка Зигфрид сам спрыгнул с коня, Кримхильду же ссадил Данкварт.
- Добро пожаловать домой, принцесса, - гаркнул он с улыбкой.
Кримхильда, всю дорогу ехавшая с неподвижным лицом, смотрела на Брюнхильду, которой помогал спешиться Хаген.
- Ты говоришь с королевой, - сухо сказала она.
- Прошу прощения, - пробормотал Данкварт и быстро увёл коней.
Гости и хозяева вошли в зал, и только здесь торжественность внезапно спАла. Кримхильда осмотрелась, лицо её дрогнуло.
- Мама, - произнесла она и бросилась в объятия Уты. Обе разрыдались.
- Ну вот, так я и знал, - добродушно заявил Зигфрид. - Ох уж эти женщины. Она меня, любезный шурин, просто утомила своей скукой по родным. Как будто ей чего-то не хватало, ей-богу!
- Сколько же я о тебе переживала, девочка моя, - говорила Ута, тиская Кримхильду. - А где же мой внук? Вы взяли его с собой?
- Рано ему ещё разъезжать, - отозвался Зигфрид.
Ута отпустила Кримхильду.
- Я так надеялась его увидеть. Он уже не младенец и мог бы…
- Обойдёмся без него, - властно бросил Зигфрид.
Ута побледнела и пристально посмотрела на поникшую Кримхильду.
- Главное, что мы сами здесь, - негромко сказала Кримхильда. - Дайте же мне обнять вас всех. Гизельхер! - она бросилась к младшему брату. - Неужели это ты? Мой милый малыш, я бы не узнала тебя! Ты же совсем мужчина! А какой красавец! По тебе все дамы сохнут, верно?
Гизельхер снисходительно улыбался.
- Полно, сестра, - мягко сказал он, целуя её в лоб.
- Вот за это я и не люблю всякие встречи и прощания, - засмеялся Зигфрид, обращаясь к Гунтеру. - Слишком много ахов и охов… А твоя королева куда запропастилась?
- Она здесь, - Гунтер указал взглядом на Брюнхильду, стоящую возле дальней стены с отстранённым взглядом, будто мрачное изваяние.
Почти рядом с ней находились Хаген и Данкварт.
- Ты помнишь, как мы сорили золотом в Изенштайне? - тихо спросил Хаген у брата.
- Ещё бы. Но тогда хотя бы не подавили никого.
- Вспомни ещё, зачем мы это делали, - замогильным голосом добавил Хаген, почёсывая бороду. - Не нравится мне это.
- Не к добру, - согласился Данкварт.
Вечером был устроен богатый пир. Шпильманы Зигфрида исполнили многократное «ура» в честь хозяина, затем почтили песней своего короля - «без тебя бы мы не знали, для чего существовали». Фолькер делал вид, что его нет, опасаясь, как бы и его не заставили что-то петь. Гунтер распорядился поставить Зигфриду целого фаршированного поросёнка, и тронутый ксантенец похвалил бургундов за то, что они такие же радушные - жаль только, что ему не пришлось ни от кого их спасать, он бы с удовольствием это сделал.
- Я же не могу быть спокоен, пока зло не исчезнет, - улыбался он.
- Должно быть, за те семь лет, что мы не виделись, у вас накопилось достаточно славных деяний, - заявил Хаген.
- О да! - Зигфрид воссиял и стал рассказывать про дракона.
Бургунды несколько удивились и, внимательно послушав сначала, взялись недовольно бубнить меж собой. История, которая поражала всех семь лет назад, теперь казалась какой-то перезревшей, но Зигфрид ничего не замечал и продолжал бодро и звонко повествовать о победе над чудовищем. Хаген, опершись на один локоть, смотрел на него, и чёрный глаз мрачно поблёскивал.
- Ваша история удивительна, - прервал вдруг Хаген Зигфрида, - но более всего меня удивляет одна вещь….
Зигфрид, улыбаясь во всю ширь, обернулся к нему. Бургунды стихли от неожиданности.
- Всем известно, - произнёс медленно Хаген, - что самая почётная смерть для воина - это гибель в бою. Не всем так везёт, но все желают окончить свой путь геройски. Вы же, король Зигфрид, искупались в драконьей крови, чтобы стать неуязвимым. Но тем самым вы лишили себя возможности найти достойную смерть. Зачем?
Воцарилась гробовая тишина. Зигфрид добродушно моргал, рассеянно улыбаясь.
- Зачем? Ну… я об этом не думал. Зато я стал неуязвим!
- Неужели вы, герой, победитель дракона, предпочитаете ничтожную смерть от болезни?
На ясном лице Зигфрида отразилась попытка задуматься, больше похожая на недоумение.
- Да не думал я о смерти совсем. Я её не боюсь!
- Смерти в бою вам теперь действительно нечего бояться. Но разве умереть от чумы или лихорадки для вас предпочтительнее?
Зигфрид рассмеялся.
- До чего ты мрачный человек. Мне такое и в голову не приходило!
- Так вы собираетесь жить вечно? - спросил Хаген жёстко.
В глазах Кримхильды, сидящей рядом с Зигфридом, промелькнул страх. Зигфрид перестал улыбаться.
- Нашёл ты о чём говорить. Кто стремится быть первым, тот о смерти не думает. Было бы чего бояться!
- Зачем тогда было купаться в драконьей крови, если бояться нечего?
- Как раз затем, чтобы явить бесстрашие! - у Зигфрида стало портиться настроение. - Кто бы из вас на такое решился? Неуязвимость стала мне наградой за такую смелость, чтобы никогда не научиться страху и идти к новым победам. А ты мне тут про смерть. Только аппетит всем отбиваешь!
- Думаю, Хаген, тема в самом деле не лучшая для пира, - заметил Гунтер.
Зигфрид просветлел и взялся рассказывать, как варил из убитого дракона суп, потому что после совершённого подвига ему страшно хотелось есть. Хаген перевёл взгляд на Брюнхильду, которая смотрела на Зигфрида с трудно скрываемой злобой и презрением, помрачнел пуще прежнего и погрузился в себя.
Ночью Гунтера одолела бессонница. Устав ворочаться с боку на бок, он поднялся и в сопровождении двух слуг стал бродить по замку. Кругом была тишина, и это успокаивало.
Вдруг послышались звуки скрипки и чей-то голос. Гунтер подумал, что опять Фолькер и Хаген выпивают и разгоняют сон песнями, и решил прислушаться. Если скрипка вряд ли могла принадлежать кому другому, кроме Фолькера, то голос был не его, да и Хагену его можно было приписать лишь при согласии, что он может звучать настолько на себя не похожим. Гунтер подошёл поближе, так что стали различимы слова.
Хоть я ещё живу - раб духа моего
И мудрости моей стал господином.
А знаешь ли раба, который господину
Наследовал? Земля дрожит под ним,
Когда он воцаряется…
Гунтеру стало не по себе. Он поспешил вернуться в свои покои и поскорее заснуть, чтобы не дать подняться буре мыслей, и так слишком тревоживших его последнее время.
__________________________________
"Без тебя бы мы не знали, для чего существовали" - из хора подданных Додона ("Верные твои холопы") в опере Н. А. Римского-Корсакова "Золотой петушок" (автор либретто - В. Бельский).
"Хоть я ещё живу - раб духа моего..." - из поэмы Залмана Шнеура "Голус".
Продолжение: http://www.proza.ru/2015/06/28/1892