«Вставайте, засони! Навязались на мою голову! Только бы дрыхнуть вам! А работать, кто будет?» - так каждое утро, глухой хриплый голос будил Ивана, вот уже целый год. Он открыл глаза, яркий свет лампочки, как пронзительный луч солнца, обжег их.
«Где я?! Как очутился здесь?!» - каждый день этот вопрос стоял перед ним. Потихоньку, очнувшись ото сна, он сел на край кровати, огляделся. В небольшой комнате общежития, а вернее – притона для инвалидов, помещалось три железных кровати, облезлая тумбочка и кривая табуретка; шкафа для одежды не было, а вместо него пять вбитых в стену гвоздей держали на себе все вещи проживающих: телогрейки, куртки, поношенное военное обмундирование. Для сапог и ботинок места не нашлось бы, да, оно было и не нужно – жильцы все были безногие инвалиды!
Этот притон занимал подвальное помещение какого-то общежития; пройти в него можно только со двора; не знающему человеку трудно сориентироваться во всех нагромождениях пристроек, через которые надо протиснуться, чтобы оказаться в нижних помещениях. Только они, жители этого подземелья, в любую темень легко пролезали к себе домой; минуя помойку, сарай, ныряли по ступенькам под лестницу, протискивались в узкий коридор, и оказывались в своей комнате, с грязными стенами. Всего в подвале было устроено пять небольших помещений, в самом чистом и удобном жила хозяйка – старуха цыганка. В других - ее работники калеки, которые находились почти на положении рабов. В комнатах проживало человек десять или около того; жители этих трущоб с соседями не общались из-за своего физического состояния. Рано утром их увозили на работу, а вечером, после восьми, привозили, кормили, давали водки и отправляли спать. Все санитарные нужды справлялись около кровати в ведро с водой.
Помогали старой хозяйке приходящие молодые цыганки; они и работали с инвалидами в метро, и на улицах. Работа для калек была тяжелая: на инвалидной коляске или коляске-ползунке надо пробираться сквозь толпы пассажиров в вагонах и жалостливым голосом клянчить: «Подайте Христа ради калеке безногому!..» А на улице, в любую погоду, сидеть в каком-нибудь переходе и трясти пустой банкой, вызывая жалость у прохожих. За рабочую смену надо собрать инвалиду не менее пяти тысяч, а то вместо сытного ужина с водкой, получит кусок хлеба с водой.
Муж хозяйки - молдавский цыган, каждое утро развозил своих работников к разным станциям метро. Иван слышал от своих соседей по комнате, что он приехал в Питер из Кишинева; сначала промышлял какой-то торговлей на рынке, а потом в девяностые годы приобрел несколько точек по продаже пирожков, а заодно занялся работой с калеками, которых собирал по вокзалам. Искал, в основном, безногих (с ними было легче работать); оторванные от окружающей жизни, они безропотно выполняли все указания своего «патрона», прося у него только ночлег и еду. Если заболевали, то их лечили доморощенными средствами: водкой, йодом, горчичниками, а если инвалид умирал, то хозяин отвозил тело в какой-нибудь укромный угол и там оставлял на попечение городских властей.
Каждая пирожковая приносила цыгану по пять тысяч рублей в день, а калека, только один, мог принести от трех до десяти тысяч за тот же срок. Так что этот бизнес был довольно выгодным, правда, приходилось оплачивать услуги и «крыши», куда входили и откровенные бандиты, и государственные чиновники. Но жизнь – есть жизнь! Приходилось старику крутиться и зарабатывать свои «кровные», на которые он в России и в Молдавии построил несколько домов. Все, видимо, надеялся к глубокой старости хорошо устроиться у своего теплого угла.
Иван, так же слышал, что было у цыгана два сына и одна дочь; один из сыновей даже учился в Москве на юриста, другие дети работали с родителями.
Хозяйка, покричав, ушла в другое помещение, а Иван, сидя на краю кровати, с какой-то тоской рассматривал облезлые стены, где в полутьме углов старая краска напоминала силуэты парашютов; потом его взгляд остановился на двух спящих соседях. На крики старухи они не обращали особого внимания, после сытного ужина и выпитой водки им хорошо спалось; цыганке приходилось возвращаться, стаскивать с них одеяла и тормошить… только тогда, они садились на край кровати и осоловевшими глазами рассматривали ближайшие предметы.
Ивану, поначалу, непривычно было видеть их тела под одеялом: смотришь на голову и грудь – вроде бы обычные тела, а дальше… страшно становиться, как будто человека перерубили топором и лишние куски выкинули – одеяло лежало на пустом матрасе. Конечно, если смотреть и на его спящую фигуру - картина такая же; привыкнуть к этому тяжело, даже не возможно. С ними в комнате он жил около трех месяцев, до этого на этих кроватях спали другие калеки – тоже безногие: один старый все время кашлял, а как-то ночью захрипел, задергался и распрощался с жизнью. Другой молодой, редко разговаривал, а все больше молчал; после работы всегда лежал на кровати, отвернувшись, но стоило ему выпить водки, сразу начинал плакать, впадать в истерику и повторять одну и ту же фразу: «Мама, милая мама, прости меня грешного урода!»
Однажды хозяин увез его на работу, а назад он не вернулся! Иван спросил цыганку о нем, та ответила: «Забрали родственники!» Этот сосед никогда о родных не упоминал! Иван не стал допытываться, а просто забыл о разговоре и соседе. Потом появились эти двое!
После сытного завтрака все работники-инвалиды тепло оделись и ждали прихода своего начальника – старого цыгана, который к этому времени всегда был в подвале и назначал каждому его объект работы. Иван слышал через деревянную перегородку, как старуха хозяйка встревожено говорила своим приятельницам молодым цыганкам: «Звоню ему около часа, и никто не берет трубку. Не знаю, что думать! Уж не случилось ли что с ним! Может, попал в аварию! Но он всегда такой осторожный, на дороге всем уступает. Да, и милиция его вся знает!» Потом она еще много чего говорила хорошего о своем муже. Пришедшие цыганки только ей поддакивали; разговор их затянулся и стал переходить на другие темы. Иван и его два соседа долго их слушали, а потом, снявши верхнюю одежду, занялись своими делами. Соседи Ивана стали играть в карты. Скоро с их стороны послышались веселые возгласы: выигравший бил проигравшему по носу игральными картами.
Иван завалился на кровать и отвернулся к стенке. На душе его лежала какая-то тяжесть, она давила и днем, и ночью. Он не мог ее сбросить и быть таким же беззаботным, как эти двое! Серо-черные краски окружали Ивана и никаких проблесков ни в настоящем, ни в будущем он не ожидал. Ему хотелось исправить свою жизнь, поставить ее на новые рельсы. Но куда ехать! Он не знал! Если бы он остался в деревне – его ждали бы четыре угла холодной избы и медленная смерть от тоски. А здесь – он тоже лишний! Эти двое соседей ни о чем не думают, ни тоскуют, а просто живут! По-своему наслаждаются каждым мгновением дня! Иван так жить не мог! Он хотел чистого, светлого, необычного, но не мог понять и объяснить значение желаемого. Иван повернулся в сторону играющих, и с неудовольствием на них посмотрел.
Ближайшего соседа звали – Серега, за ним спал Витюха; оба не унывали, быстро сдружились и вечером, после работы в пьяном угаре пели одну и ту же песню:
«… Шумел камыш, деревья гнулись, и ночка темная была.
Одна возлюбленная пара всю ночь гуляла до утра…»
Иван, до этого часто слышавший только начало песни, с большим интересом дослушивал историю влюбленных до конца, и не понимал, почему такая красивая песня стала гимном всех российских пьяниц.
При первом знакомстве с Серегой и Витюхой, он сначала услышал героическую историю их прошлой жизни, но когда вечером все спиртное было выпито, то они в слезливом состоянии поведали ему правду – их прошлое приняло довольно прозаический вид: оба стали калеками «по пьянке».
Серега раньше жил в деревне, недалеко от Новгорода, работал в колхозе механизатором, был женат, имел пацана - не своего, просто женился на разведенке. По его рассказам, он жил не плохо – «каждый день пьян и нос в табаке!» Вот эта пьянка его и погубила!
В один из праздников в декабре пил два дня подряд, а когда закончился самогон, собрался идти к своему родственнику в соседнюю деревню за спиртным. Деревня была недалеко – всего четыре километра; своего транспорта не было, решил доехать на автобусе, но провозился дома и опоздал. Душа «горела» и не терпелось еще заглотнуть стакана два горючего. Решил идти пешком; одет был довольно легко: короткая куртка, вязаная шапка, брюки и кирзовые сапоги. Жена посоветовала надеть толстый свитер, но он так торопился, что на ее слова только махнул рукой. На улице вместо декабрьского пушистого снега, его ждала слякотная дорога. На шоссе попытался остановить движущуюся машину, но шофер, толи был пьян, или не заметил его в вечернее время - сбил Серегу; тот провалялся в кювете часа два без памяти, потом, видимо от холода очнулся, с трудом выполз на дорогу. Там его, чуть живого, подобрала проезжающая машина; привезла к дому фельдшера, а оттуда отвезли в районную больницу.
Как он выжил – непонятно было даже опытным врачам; все предполагали, что Серега скоро «уйдет в иной мир», но его организм оказался очень крепким и, потеряв две ноги, почку и часть легкого, он через четыре месяца прибыл в свою деревню. Там его никто не ждал! Жена давно ушла жить к колхозному бухгалтеру и не собиралась возвращаться к калеке. Близким родственникам он был тоже не нужен; промучившись пару месяцев в пустом доме, решил ехать к брату в Питер. С братом был всегда в хороших отношениях. Написал письмо со своей просьбой, тот ему ответил - согласием, что «мол, приезжай, место для тебя всегда найдется, встречу на вокзале».
Скоро Серега был в Питере на вокзале, где его никто не встретил; просидел на скамейке два дня и собирался уже возвращаться домой в деревню, но с ним познакомился какой-то старый цыган, выслушав его печальную историю, предложил Сереге поработать на него несколько месяцев. Пообещал, что поможет со временем его устроить в Дом инвалидов. Сереге эти предложения показались заманчивыми и довольно привлекательными. Терять ему было нечего, и он согласился!
Попав в этот подвал, он сначала расстроился, ожидал увидеть лучшее, но пожив там дней десять и поработав в метро «героем войны», привык к новому образу жизни. Да, и что он мог найти лучшее! В деревне – пустая изба, полуголодная жизнь, а здесь, какое-то разнообразие: каждый день в метро; как в калейдоскопе, картины меняются ежесекундно и заставляют его жить какой-то новой неизведанной жизнью.
Кормежка у цыгана – хорошая, вечером наливают «законные сто пятьдесят», а если еще учесть не пьющего соседа, так получается – все двести пятьдесят! Правда, первое время было не очень приятно шнырять под ногами у прохожих на коляске-ползунке с задранной вверх головой, но человек может привыкнуть ко всему. Цыган сначала одел его в обычную одежду, серую телогрейку и штаны, но вскоре заменил ее военной формой, солдата-десантника, а на грудь куртки навесил какие-то нелепые значки.
Серега, в свое время, служил два года в Армии - стройбате, но таких значков никогда не видел, когда он спросил, что они значат, то цыган ответил просто: «Для солидности!»
Жизнь Витюхи мало чем отличалась от Серегиной: так же учился в сельской школе; был разгильдяем и лодырем – два раза оставался на второй год. Наконец, когда закончил восьмой класс, стал устраивать свою жизнь сам: поступил в профтехучилище, которое окончил через два года, получив удостоверение «механизатора широкого профиля», мог работать и шофером, и трактористом, и комбайнером, его научили ремонтировать всю эту технику. Так что руки у него стали просто «золотыми»; сам он тоже был видным парнем, высокого роста, крепкого сложения и довольно симпатичный на лицо, но и с недостатками – любил выпить и поскандалить. Хорошие девчонки и умные ребята его сторонились, зато всякая шушера из пьяниц и лоботрясов - хвостом ходила за ним. Родная мать признавалась соседям, что в запои он уходил с четырнадцати лет.
Витюха жил с матерью в хорошем, просторном доме, который еще построил дед. Мать думала, что сын с годами остепенится, женится, появятся у нее внуки, но на Витюху женский пол внимания не обращал, а если и приводил он на ночь какую-нибудь «выдру», то запах от ее посещения не мог выветриться из дома в течение недели.
Армия тоже из него благоразумного мужика не сделала: отслужив два года в танковых частях водителем-механиком, он вернулся домой в пьяном виде и разодранном мундире, фиолетовые синяки на лице были его армейским украшением. Три месяца без отдыха он пил «горькую», пока, как он рассказывал: «Стали являться черти – да, такие здоровые, рыжие, с рогами. Как закрою глаза, а эта нечисть уже бежит прямо на меня, а в лапах держит огромные вилы!» Одним словом – спился Витюха! Лечился в районной больнице, вроде бы стало полегче. Его предупредили, чтобы, не злоупотреблял спиртным и пил в меру; ну, а мера у мужика всегда была одна – стоит на ногах, значит еще трезвый. Напугавшись страшных видений, Витюха стал пить немного поменьше, то есть сам добирался до своей избы. Даже собирался жениться на одной «разведенке» из соседней деревни, но та тоже любила веселые пьяные компании и молодых мужичков… Застукав свою любовь в непотребном виде и получив от нее серию тумаков, за то, что суется в чужую жизнь – он отказался от семейной идиллии. А калекой Витюха стал и по случайности, и по пьянке! Все вместе сошлось воедино! В общем, не повезло мужику!
Праздновать Новый год Витюха начал еще за десять дней до радостной даты. Каждый вечер в разных компаниях отмечал этот счастливый момент, пил за «счастье в новом году». Сколько исчезло самогона в его глотке – знает только «небесная канцелярия». За два дня до праздника, ни денег, ни выпивки у него не оказалось. Даже, бутылку водки, что мать припрятала для праздничного стола, нашел и оприходовал. Спасла от новогодних неприятностей соседка: ей срочно надо было привезти с дальней делянки чурки, напиленные еще осенью. Собиралась три месяца: то размытая дорога, то постоянные хвори, то не было времени собраться, а тут решилась, не оставлять же недоделанную работу на Новый год! Пришла к Витюхе и предложила два литра самогона-первача!
Ну, какой деревенский мужик устоит от такого заманчивого предложения!
Почему предложила эту работу Витюхе, а не своей многочисленной родне! Да, все из-за трактора! Витюха считался в деревне мастером с «золотыми руками»; если приезжие инженеры не могли восстановить какую-нибудь технику, то срочно звали нашего мастера; тот час-два повозится у машины, и та заработает!
Из списанных в колхозе деталей и механизмов, Витюха собрал чудо-трактор, который вобрал в себя все искусство русских и немецких мастеров. Корпус частично взят с немецкой танкетки времен второй мировой войны; двигатель – от советского трактора тридцать четвертого года; гусеничный механизм – от легкого советского танка. Эти гусеницы он лично вытащил из дальнего болота. Никакой колесный современный трактор не мог пробраться к дальним делянкам, а Витюхина машина легко проходила любое бездорожье. Только этим трактором он мог спокойно обеспечивать себя спиртным в любое время года. Как и у всех талантливых людей, у него не было свободного времени и средств, до конца собрать свою машину - трактор не имел кабины. Мастер все собирался ее поставить, и она почти готовая лежала у гаража. Да, все проклятые пьянки, забирали массу времени: сначала надо выпить, потом проспаться, дальше опохмелиться, а потом… все сначала! Такова жизнь деревенского мужика! Так и приходилось Витюхе, как на лошади, сидеть на приставке к двигателю и управлять своим вездеходом, а ветер, дождь, холод портили ему приятное времяпровождение; не спасала и музыка, которая доносилась из-под сидения.
Выпив стакан самогона, он к часу дня уже тащил большую телегу трактором по лесной дороге. Мать предлагала ему взять в помощники сына соседки, такого же выпивоху, на что Витюха сразу ответил отказом – неужели он будет делиться самогоном с кем-то со стороны!
Работа для него была обычная: подъехать, развернуться, накидать чурки в телегу и вернуться. Но он забыл, что на дворе зима и дрова находятся под снегом; вместо часа работы, Витюха управился только к пяти вечера. На улице было не холодно, около нуля, но серый вечер потихоньку переходил в черноту ночи. Закинув последнюю чурку, Витюха оседлал свой трактор и потянул тяжелую телегу. Дорога была терпимая, но его смущал один отрезок пути – поворот у оврага, где был довольно узкий проход: с широкой, тяжелой телегой ехать было довольно рискованно – можно сорваться вниз. Вот на этой проклятой кромке оврага ждала его большая неприятность, которая и привела к трагедии: трактор на гусеничном ходу свободно переполз опасный участок, а вот телега на колесах сорвалась вниз, перевернулась, своей тяжестью опрокинула трактор.
Витюху сбросило с сидения и придавило рассыпавшимися дровами, а сверху накрыло бортом телеги. Сначала он сделал попытку раскидать чурки, и ему кое-что удалось, но скоро телега снова поползла вниз в овраг и полностью накрыла его. В таком тяжелом положении мужик пробыл часов пять.
Когда приехали приятели, забеспокоившиеся его долгим отсутствием, а вернее, ими руководила не забота о ближнем, а то, что без Витюхи и дров, им не получить желаемой выпивки.
Бедолагу вытащили из снежного плена. Тот не подавал признаков жизни! Отвезли сначала к деревенскому фельдшеру, а тот срочно отправил их в районную больницу. Часов в двенадцать ночи он оказался на операционном столе; молодой врач привел Витюху в чувство, «нашпиговал» всякими уколами и сказал матери, что если сын доживет до утра – это будет чудо, и позвонил в городскую больницу. Только к часу следующего дня Витюха попал в руки опытных врачей. Те, чтобы спасти больного от неминуемой смерти, ампутировали ноги и руку, вырезали еще то… о чем страшно мужику говорить и отправили на лечение.
Через четыре месяца Витюхиной матери привезли в дом долгожданный подарок, что осталось от некогда здорового мужика. Неунывающий сынок сказал матери: «Врачи мне оставили главное – то чем можно есть и пить!»
Он быстро привык к своему новому образу жизни: спал, ел, выпивал, лежал на печи, смотрел телевизор и в окно. Беспокоиться ему было не о чем: Государство назначило пенсию инвалиду; мать находилась рядом и выполняла все прихоти сына; друзья тоже не забывали и навещали. Можно сказать, что Витюха нашел свой домашний рай, и все благодаря мамочке, которая давно поняла простую семейную истину: «Сын – это ее крест до конца жизни и тащить его надо пока есть силы!» Сил оказалось у нее маловато: она всегда жаловалась на боли в сердце, пила всякие настойки трав, лекарства - иногда помогало!
Однажды простудилась и решила подлечиться в баньке, которая славилась своим устройством по всей деревне: Витюха, в свое время, сделал из нее нечто среднее между русской, финской и шведской банями: в одном помещении устроил и парильню, и ванну, и шведскую бочку. Его мать в ванне сделала настой из трав, легла в горячую воду, да и уснула там вечным сном – сердце не выдержало! Ее двоюродная сестра с дочкой пришли тоже помыться и увидели трагическую картину смерти.
Так Витюха остался один! Летом он сам себя еще мог обслужить, а вот зимой – беда! Если бы не помощь сердобольных соседей, то вряд ли он смог бы перезимовать! Спасение пришло в лице пожилой цыганки. Как она его нашла? Он не знает, видимо, кто-то из деревенских рассказал о нем. Она ему прямо предложила, что за его дом и хозяйство устроит Витюху в городе на работу и предоставит жилье; тот, не задумываясь, дал согласие! Что за работа – его не интересовало! Главное – влиться в окружающую жизнь!
Через пару недель Витюху привезли в Питер, устроили с жильем и работой! Новая обстановка его не смущала; ползать между проходящими людьми и просить милостыню - тоже не пугало! Страшнее было сдохнуть, как крыса в холодном деревенском доме, всеми забытым и отвергнутым!
В лице Сереги, своего соседа по комнате, он нашел и приятеля, и собутыльника с которым можно поговорить по душам и выпить водки.
Иван про свою жизнь не любил рассказывать; он был мужиком замкнутым, не пил, не курил, а все о чем-то думал – переживал о своей неудавшейся жизни; вечерами всегда лежал, отвернувшись к стене.
При знакомстве с Серегой и Витюхой (те тоже стали расспрашивать о его прошлой жизни) Иван сказал, что стал инвалидом в Армии, при выполнении боевого задания. Они засмеялись: «Еще один герой появился, наверно, по пьяни потерял ноги!» Тогда Иван достал из кармана куртки целлофановый пакет, аккуратно вытащил матерчатый мешок, раскрыл его и достал Медаль «За боевые заслуги» и удостоверение к ней. Серега и Витюха долго изучали документ, с интересом рассматривали золотистую награду и… поверили словам Ивана.
Жизнь Ивана до Армии, мало чем отличалась от их – тоже закончил восемь классов сельской школы, особых успехов в учебе не было; в аттестате – тройки и четверки перемешались в одну незаметную кучку средних отметок. Школьными занятиями он мало интересовался, больше всего ему нравилось петь в школьном хоре, обладая чистым, приятным голосом, он выделялся из общей среды; все в один голос говорили о нем, как о будущем артисте. Еще ему нравились уроки физкультуры, и он занимался беговым спортом; два года подряд становился Чемпионом района по бегу на длинные дистанции. Мать уговорила сына поступить в культурно-просветительное училище, но, увы, не повезло – Иван завалил экзамены; пришлось сдать документы в ремесленное училище на отделение механизатора широкого профиля.
«Жаль, что ты не стал артистом, но это тоже хорошая специальность! Всегда пригодится в жизни!» - так говорила мать.
Два года учебы пролетели незаметно, а скоро и Военкомат, своей повесткой, напомнил о гражданском долге – «Защите Отечества».
Со знакомыми ребятами приехал в это учреждение, ему предложили пройти сначала медицинскую комиссию, после которой вызвали на собеседование, где определили в каких родах войск, ему придется служить.
Небольшого роста, лысоватый капитан, ознакомившись с его документами, спросил: «Какой род войск ему нравится?»
Иван, не задумываясь, ответил: «Авиация!»
Тот достал из папки кипу разноцветных бумаг, долго просматривал их, потом ответил призывнику: «У меня нет таких предложений. Есть направления в Воздушно-Десантные части; тоже форма, как у летчиков с голубыми петлицами. Будете и летать, и прыгать с парашютом. Все девчонки в деревне будут вашими!» Дальше он добавил: «У вас хорошие характеристики, можно было бы послать на учебу в сержантскую школу, но там требуется среднее образование! Так что готовьтесь служить два года в ВДВ рядовым!»
Иван вышел из кабинета и довольный, и немного расстроенный; довольный – потому что будет служить в «Воздушных частях», а расстроенный – из-за образования: поленился ездить три раза в неделю в Райцентр в вечернюю школу. Из всех его знакомых, только один окончил среднюю школу, а остальные по вечерам бегали на танцы, занимались спортом или просто проводили свободное время, стараясь ухватить от молодости как можно больше удовольствия.
«Да, если бы я был умнее и имел среднее образование, то закончил бы и «сержантскую» школу, а может и военное училище и стал бы командиром!» - так себе говорил Иван, после посещения Военкомата. «А с другой стороны посмотреть: два года пролетят, вернешься домой и забудешь, кем ты был в Армии. Только детям будешь показывать свои фотографии в военной форме; да, врать про свое героическое прошлое!»
Почему-то вспомнился отец, нелепо погибший в автокатастрофе: поехал в соседнюю деревню по делам, а на шоссе в него врезалась Легковушка.
Кто виноват? – не ясно!
Оба водителя принимали спиртное перед поездкой. А кто в деревне не выпивает! Иван вспомнил, как его двенадцатилетнего подростка напоили брагой старшие ребята; «пил – вроде бы легко лилось…», а потом рвота так выворачивала все кишки, что после этого случая, он больше стопки не пил.
А отец выпивал почти каждый день; мужиком он был крепким и на окружающих его увлечение спиртным, особенно не сказывалось. Иван вспоминал, как в праздники, а они в деревне были довольно часто, отец доставал из комода альбом с армейскими фотографиями и все слушали долгие рассказы о каждом отдельном лице на картинке. Альбом был большим с бархатным покрытием и золотым тиснением; на голубом фоне, над надписью «Дембельский», был изображен авиационный знак – крылышки!
Отец в Армии три года летал воздушным стрелком на большом самолете; рассказывал много интересных историй про свою службу. Правда, иногда перевирал некоторые эпизоды из жизни фотографических моментов, но какой героический мужик будет говорить одно и то же; конечно, надо разукрасить прошлые события! Из его рассказов выходило, что он несколько раз спасал самолет и экипаж от неминуемой смерти и был представлен к медали, которая где-то затерялась в штабных архивах. Родные ему прощали некоторые преувеличения в армейских историях, а перед чужими – он больше помалкивал, чем говорил. Да и посмеиваться было грешно над ним, у него были веские аргументы для каждого насмешника – на некоторых фотографиях отец в летной форме стоял перед своим большим самолетом.
Через три дня Иван с личными вещами приехал в Военкомат; их команду, состоящую из пятнадцати юношей, должны были отправить куда-то под Новгород в авиационный учебный центр. Компания собралась веселая, раздавались звонкие голоса, шутки, пение. Три пары уединились по разным углам двора. Молча, стояли в обнимку, изредка целуясь, и смотрели только друг на друга; для них весь мир исчез – только глаза, губы, голос друга, вмещали в себя все нужное для жизни пространство.
У Ивана тоже была девушка, с которой дружил со школьной скамьи, но позвать ее на проводы в Армию, не хватило решимости – вдруг начнет плакать, а он не терпел женских слез. Да и знакомые потом будут смеяться! Иван даже собирался перед призывом жениться на ней, но мать отговорила, рассказав о жизни нескольких знакомых «солдаток», не дождавшихся своих мужей и «прогуливающих» свою молодость на стороне. Он тоже знал таких молодых женщин! Мужья приходили из Армии и сразу разводились с ними!
В компании отъезжающих встретил знакомого; тот ехал под Новгород, только в сержантскую школу. Этот приятель сумел получить до призыва среднее образование и Военкомат предлагал ему учебу в военном училище на офицера, но у него была мечта стать врачом-стоматологом. Почему не хирургом, не терапевтом? – парень не говорил. Знакомые раскрыли его тайну – стоматологи много зарабатывают!
Скоро подъехал автобус, офицер и сержант построили разношерстную команду призывников; приказали раскрыть сумки и чемоданы: проверили содержимое, все спиртное отобрали и вернули родственникам. Всех посадили в автобус и с этого момента, началась их военная жизнь.
На вокзале сержант не отпускал от себя никого, перед посадкой в вагон, еще раз просмотрел все вещи отъезжающих, и только после таких процедур успокоился, распределил места для отдыха.
Поезд довез их до Новгорода, на вокзале уже ждал армейский автобус, который довез призывников до воинской части. Высадили всю команду, недалеко от штаба части; построили, минут через десять к ним вышел молодой майор: четким, командным голосом поздравил с началом военной службы. А потом колесо новой жизни завертелось, закружилось!
Иван первые свои дни в части, не помнил совсем, день и ночь смешались в какой-то беготне по классам, спортзалам, стрельбищам и все бегом, под громкий крик сержантов. Правда, за тридцать минут до сна, назначают «личное» время, которого хватает только на замену грязного воротничка для гимнастерки и написания короткого письма родным. Жизнь солдатская, впервые месяцы, очень трудная и напряженная: одни «тревоги» чего стоят!
Отвезут на машинах в сторону полигона и заставляют рыть окопы, отражать нападения противников, брать высоты. И все бегом, бегом!
В день Иван пробегал более десяти километров, а часто начальство устраивало марш-броски по пятнадцать; да, не в спортивной форме, а с полной выкладкой (автомат, сапоги, каска, шинель, патроны).
Особенно не нравились ему «химические» учения; по приказу командиров надо было брать песчаную высотку в сосновом лесу. Где-то, наверху стреляет пулемет; эти звуки он слышит глухо (на нем химический костюм и противогаз). Пот заливает лицо и все тело, не хватает свежего воздуха, движения становятся замедленными! Иногда, впереди бегущие солдаты падают! Или это солнечный удар, или стрельба ведется боевыми патронами. Иван прячется за стволы деревьев и пробирается к ненавистному пулемету. Скоро выстрелы замолкают: впереди идущие «накрыли» огневую точку.
После окончания учений, солдат отправляют мыться на речку: их одежда бывает пропитана потом до такой степени, что при выжимании тот льется как речная вода. Да! Чтобы стать хорошим солдатом приходилось много трудиться!
Вспоминал Иван тренировки на стрельбище. Сначала боялся стрелять из автомата: нажмешь на курок, сильный грохот пугает, оружие дергается в руках! Какое там «поражение цели»! Автомат в руках и тот с трудом держишь! Проходит некоторое время, и очереди из автомата легко поражают видимого противника.
Метание боевых гранат тоже приносило свои неприятности! В первый раз, когда у него в руке лежала эта штука, он весь покрылся потом, в его голове главенствовала только одна мысль: «Сейчас рванет и разнесет тело на части!» - привык и к этому состоянию. Легко метал гранаты из окопа, и из машины: уверенно, без дрожи в руках, отправлял ее в сторону противника. Ко всему он приспособился на службе, но очень не любил ходить в наряды: рота спит, а ты стоишь около тумбочки или охраняешь какой-нибудь склад. В это время на такие вещи насмотришься, что если бы рассказали – никогда бы, не поверил! Ивану пришлось самому увидеть часового, который стоял, как обычный солдат на службе: глаза открыты, автомат в руках, а человек спал!
Сержант к нему подошел почти вплотную, командует: «Сдать пост!», а тот смотрит куда-то вдаль и молчит! Солдат спит крепким сном и, наверное, видит своих родных, потому что на его лице блуждает непонятная улыбка! Сержант гаркнул, тот вздрогнул, и быстро сообразив, где находится, и что случилось, честно признался: «Виноват! Уснул!» В Армии недосыпание, обычное явление!
Еще Ивану трудно давалась физическая подготовка, туда входило столько упражнений, что тот, кто ее выдумал и сам, половину не смог бы выполнить!
Занятие на перекладине: отжаться на вытянутых руках – десять раз, поднять ноги к голове – шесть раз; выполнить из «виса выход наверх» - шесть раз!
А, брусья! Сколько раз он «летал» с них; спасибо, сержанту, вовремя ловил; зато синяков было не сосчитать по всему телу!
Прыжки через «козла» тоже приносили одни неприятности. Командир поднимал этот снаряд на полтора метра, вот и перепрыгни!
А, кольца с канатом и вспоминать не хочется! Одним словом намучился! Но со временем, кое-что стало получаться! Выполнял упражнения не хуже других!
Много неприятностей еще испытал на «полосе препятствий», где надо было ползти, прыгать, нырять в небольшие отверстия, лезть на стену и по канату, быстро бегать, метко стрелять, метать нож.
Упражнения по единоборству тоже были не очень приятными. Хорошо, если тебе достанется слабый противник, а то бывают соперники и в два раза тяжелее!
Иван вспоминал, как в первый месяц службы ему доставалось от сильных ребят; в единоборстве никто никого не жалел, «бились на смерть»; пока соперник стоит, он твой лютый враг, которого надо уничтожить! Позже, когда он кое-чему научился, Иван и сам мог уложить многих. Все приходит не сразу, требуется время!
В учебной части солдат готовили для службы в ВДВ (воздушно-десантные войска), а это значит, что он должен уметь прыгать с парашютом. Сначала инструктора учили молодых солдат теории (тактико-технические данные, как вести себя в самолете, в воздухе, при приземлении). На тренировочных площадках солдаты крутились на специальных турниках, прыгали на батуте, скользили по натянутым тросам, и еще многому их учили, чтобы выжить в любой обстановке! Потом начались прыжки с парашютной вышки; если в городском парке на аттракционах, похожее сооружение было метров пятнадцать, то у них в два раза выше! Пока поднимешься на верхнюю площадку, то минут пять отдыхаешь и все стараешься как можно крепче держаться за поручни, и отойти подальше от места сброса. Когда подходит очередь, сержант закрепит на твоем теле парашютные лямки, стукнет по плечу два раза или крикнет: «Пошел!»
Ты прыгаешь в пустоту, над тобой уже раскрытый парашют и тебе остается только планировать в низ. При приземлении надо, как можно плотней прижимать ноги друг к другу; в противном случае их можно просто сломать! Первые три прыжка было страшновато. Земля с бешеной скоростью летела прямо на него. Потом, привык и считал эти прыжки с вышки, детской забавой.
В их роте списали шесть человек из-за боязни высоты. Он сам был свидетелем, как один знакомый солдат на верхней площадке вцепился в поручни, трясся от страха и ничего не соображал – два здоровых сержанта не могли заставить его совершить этот «детский» прыжок. Таких солдат отсылали в другие воинские части.
Через два месяца тяжелых тренировок им надо было выполнить десять прыжков с самолета. Первые два прыжка он запомнил на всю свою жизнь; они снились ему во сне. То, что он испытал трудно описать, все это надо прочувствовать на себе – «животный» страх перемешался с восхищением от полета и самоутверждением.
В шесть утра всю роту подняли по тревоге, выдали оружие и построили на плацу. Скоро подъехали несколько крытых грузовых машин, которые отвезли солдат на аэродром; там два больших военно-транспортных самолета прогревали двигатели. Грохот стоял неимоверный, не слышно речь рядом стоящего человека. Через некоторое время гул двигателей ослаб, всех солдат распределили по взлетам и самолетам.
Иван попал в первый взлет первого самолета. Когда их подвели к самолету, его поразила величина и мощь этой «махины», глыба из серого металла завораживала и пугала.
«Интересно, как мы попадем во внутрь?» – подумал он. Хотел спросить сержанта, но не успел, задняя плоскость фюзеляжа стала медленно опускаться, скоро все увидели внутреннее строение самолета, напоминающее большой гараж с круглыми маленькими окнами, по бокам располагались приставные скамейки для солдат.
Солдат построили в два ряда и стали заводить во «чрево гиганта»; Иван оказался почти у самой кабины самолета, ему хорошо были видны только две фигуры летчиков; они переговаривались друг с другом. Руки одного из них быстро включали кнопки, клавиши и передвигали большие и малые рычаги.
«Вот это техника! Неужели все операции по включению, можно запомнить!» - мелькнуло в его голове. На тракторе и машине было четыре прибора и штук пять рычагов, а здесь – около сотни всяких светящихся приспособлений. От дальнейших раздумий о сложности авиационной техники, Ивана отвлек подошедший прапорщик, который быстро, по-деловому закрепил к его парашюту вытяжной трос, при прыжке это приспособление должно помочь раскрыться куполу без всяких усилий со стороны парашютиста. Во втором ряду другой прапорщик сделал туже операцию с парашютами других солдат. Через некоторое время, они еще раз проверили крепления и доложили командиру о выполненной работе; тот подошел к кабине и что-то сказал одному из летчиков, тот кивнул, видимо, это означало: «Все понял!»
Прапорщики, одетые как солдаты в комбинезоны с парашютами, заняли места в задней части самолета около открытого люка. Минут через десять люк стал медленно прикрываться большой металлической плоскостью. Двигатели натужено взревели и Иван почувствовал телом, как сиденье мелко задрожало, и скоро весь корпус машины стал слабо вибрировать – самолет начинал взлет. Окошка рядом не было, о том, что творилось за бортом, Иван мог только догадываться. Какие-то непонятные чувства, смесь страха и приближающейся неизвестности, закрались в его душу.
«Вот сейчас поднимемся, и эта махина развалится, и прощай тогда моя молодая жизнь!» - так подумал Иван, закрыл глаза и в его памяти стали возникать яркие видения-картины из прошлого времени.
Почему-то вспомнилось, как он, пятилетний малыш, залез на высокую ель; с высоты увидел свой дом, очень удивился его маленьким размерам; около него стрекотала небольшая птичка, наверное, беспокоилась о своем гнезде; посмотрел вниз, и ему стало страшно, закружилась голова; он судорожно вцепился в смолистый корявый ствол, и заорал с такой силой, что соседский мальчишка, привлеченный громким криком, поспешил к нему на помощь. Были еще какие-то отрывочные видения, но оглушительный вой сирены рядом с ним, прервал все воспоминания. Большой оранжевый фонарь мигал, слепя и пугая пассажиров. В этом визге сирены Ивану послышались слова: «Все, ребята, отжили свое, отгулялись! Конец всему! Пора прыгать!»
Большой задний люк стал медленно открываться. Два прапорщика встали у его краев и знаком велели всем солдатам подняться. Когда люк полностью открылся, голубая, бездонная, холодная дыра заглянула во внутрь самолета. Ледяной воздушный шквал сначала прижал всех к стенкам, а потом потянул в неизвестный провал. Из кабины летчиков дали сигнал к прыжкам. Проверяющие у края, закрепленные к стенам фюзеляжа, проверяя вытяжные тросы первых прыгающих парашютистов, стали легко подталкивать их к выходу. Иван видел, как один за другим исчезали за бортом солдаты; его очередь к прыжку неумолимо двигалась к краю этой голубой пропасти. В его душе страх смешался с каким-то восторгом: «Вот это мгновение, между жизнью и смертью, надо проскочить, и тогда, может быть, Господь подарит ему возможность снова оказаться среди родных, и передать им то, что он чувствовал перед неизвестностью!» Голубая дыра неумолимо приближалась, вот пришла и его очередь! Под каким-то гипнозом Иван побежал вперед к открытому люку. Порыв холодного воздуха подхватил его полубессознательное тело, и оно, вращаясь, устремилось куда-то… Краем глаза, Иван увидел удаляющуюся тушу самолета с черной дырой сзади. В какое-то мгновение теплая волна воздуха от работающих двигателей самолета коснулась его лица; сразу вспомнилось детство, ласковые руки матери, завязывающие шарф на его шее и он отчетливо услышал ее слова: «Ванечка, милый, возвращайся скорей на улице так холодно!»
Вдруг – рывок, хлопанье материи, сознание вернулось. Иван посмотрел наверх: огромный белый купол слабо трепетал под напором воздуха. Он натянул сначала передние, потом задние лямки. «Все в порядке» - мысленно сказал себе Иван. Снизу под ним, как шапки белых грибов, плавно плыли в сторону парашюты его товарищей; сверху, слева, были видны под куполами, прыгающие после него солдаты. Воздушные потоки слабо раскачивали его тело, сырая прозрачная дымка то окутывала, то таяла перед ним. Земля, серо-зеленым пятном, была где-то далеко внизу. Страх исчез и его заменил детский восторг, похожий на тот, что испытывают дети, взлетающие на качелях вверх, и падающие вниз. Ивану захотелось кричать от восторга, но тут он заметил приближение земли: предметы на ней увеличивались и скоро стали хорошо различимы купола деревьев, кусты, трава! Он крепко прижал ноги одну к другой, натянул передние лямки на себя и резко их отпустил. Иван сделал все, как учили, но это слабо помогло, удар о землю был довольно ощутимым, он кувырнулся через голову, автомат больно ударил в плечо. Через мгновение, он стоял на коленях и тянул за стропы слабо колыхающийся купол; собрал его в большой белый комок, встал, проверил свое оружие и побежал к месту сбора.
Второй прыжок мало чем отличался от первого: тот же страх, восторг парения, жесткое приземление, только слов матери в небе он больше не слышал! Постепенно Иван привык к еженедельным прыжкам, к высоте, к грохоту сирены и мигающему оранжевому «глазу». Он становился профессиональным военным, готовым в любое время и в любом месте защитить свою Страну!
Заканчивался третий месяц пребывания в учебной части, скоро должна быть Присяга, а потом служба в воинских частях. До солдат доходили слухи, что на Кавказе «не спокойно», и их могут отправить туда. Он так и написал матери, которая три раза в месяц присылала весточки из дома, где подробно описывала новости деревенской жизни. Его девушка первый месяц присылала по два письма в неделю, но скоро вести от нее стали приходить реже, а потом, к концу второго месяца, пришло последнее, прощальное известие - она его забыла! Позже мать сообщила причину ее внезапного молчания: поступила в техникум в соседнем городке и быстро вышла замуж за своего сокурсника. Иван был крепким мужиком, неделю попереживал и успокоился. Хотя, иногда, ему вспоминались ее жаркие объятия и поцелуи, биение девичьего сердца, слова признания в любви, но все это ушло незаметно в прошлое.
В солдатском клубе три раза в месяц по субботам устраивали танцы, приходило много девчонок из соседнего текстильного комбината. Иван сначала искал среди них похожую на свою «любовь», но у всех видел множество недостатков, поэтому не хотел знакомиться.
Однажды один из сержантов привел в клуб высокую, красивую подружку, Ивану она очень понравилась, и он, собрался было ее пригласить на танец, как случайно увидел на руке девушки обручальное кольцо! Да, с женщинами ему не везло!
Иван хорошо запомнил день принятия Присяги. Солдат построили на плацу, начальство поздравило их с окончанием учебы, потом они по одному подходили к знамени части и читали по большому листу текст Присяги, под звуки военного оркестра строевым шагом прошли мимо трибун. В столовой их ждал праздничный обед: вместо надоевших макарон их угощали гречневой кашей и даже положили в тарелку по одной толстой, с безумно вкусным запахом, сосиске. Такое разве забудет желудок солдата! А жирный борщ, винегрет и белая пышная булочка к компоту. Этот фантастический обед у него остался в памяти на всю жизнь.
Через два дня, взвод в котором он служил, был построен на плацу, где им сообщили о новом месте службы – Кавказ! А если конкретнее – Закавказский военный округ, район Нальчика. Посадили на военно-транспортный самолет и через пять часов они были в новой воинской части. Там пробыли только неделю и их перебросили в район Грозного. В этой части обстановка была нервозная, неспокойная, почти каждую неделю какой-нибудь взвод или роту поднимали по тревоге, утром или ночью, сажали в машины и куда-то увозили. Назад никто не возвращался; говорили, что их после операции отправляли в другие гарнизоны. Письма в эту воинскую часть приходили с задержками, и большая их часть уходила назад со штампом «Адресат выбыл».
Около месяца взвод Ивана занимался обычной жизнью: бегал, стрелял, изучал подрывное дело, ходил в наряды.
В один из дней, когда он с друзьями был на дежурстве, по охране воинской части, их сменили вновь прибывшим взводом солдат, а их посадили на автомобили и привезли на аэродром. Там расположили в местной казарме, дали на отдых пять часов. Солдатам сказали, что утром они вылетают для выполнения важного задания. «Куда? Зачем?» - эти вопросы никто не задавал, не было смысла ждать правдивого ответа. Все действия начальства закрыты военной тайной! Командир взвода, молодой лейтенант и сам ничего не знал.
В четыре часа утра, отдохнувшие, накормленные с полным боевым снаряжением, солдаты стояли у трех небольших самолетов. Командир взвода, взволнованным голосом, сообщил каждой группе следующий приказ: «Внезапно с воздуха атаковать базу бандитов в горах. Основные силы наших частей не могут через узкое ущелье пройти к селению, где засели враги и несут большие потери. Попробовали перебросить солдат на вертолетах, но бандиты ракетами сожгли их. Командование предложило на легкомоторных самолетах, рано утром, сбросить парашютистов на селение. А чтобы враг самолеты не сжег в воздухе ракетами, летчикам приказано подняться на высоту две тысячи метров, при подлете к ущелью выключить двигатели и на планировании подойти к базе. На высоте пятьсот метров выбросить десант – взвод солдат. При приземлении – первая группа выполняет «зачистку» в ближайших домах, отвлекает основные силы врага, две группы атакуют бандитов с тыла в ущелье. При этой неразберихе, наши солдаты перед ущельем, опрокидывают заслон и прорываются к селению, уничтожают противника».
Иван был в первой группе, внимательно слушал командира и думал: «Вроде все четко и правильно расписали штабисты, но как выбить из каменного дома врага. Тяжело пробить такие стены! Если удастся нормально приземлиться – укроюсь в каменной ограде и буду «огнем поливать» окна, а бегать по дворам – это верная смерть! Может, повезет! Удержусь до прорыва основных наших сил!»
Ивану не повезло, как и всей первой группе. Горстка солдат, конечно, сделала свое основное дело: отвлекла бандитов на некоторое время, вызвала переполох, который довольно быстро успокоился. Бандиты, а их было раз в десять больше, стали методично уничтожать каждую нашу «огневую точку»; через двадцать минут в селении наступила тишина, только редкие выстрелы говорили о том, что раненных парашютистов расстреливали в упор. Но времени боя первой группы, хватило остальным бойцам внезапно напасть с тыла на укрепления в ущелье, опрокинуть врага и соединиться с основными нашими силами, вернуться к селению, окружить и уничтожить это «осиное гнездо».
Солдаты первой группы оказались «смертниками»! Так еще решили штабисты! Эти солдаты просто отвлекали бандитов от основной операции! Из двенадцати парашютистов только двое еще дышали: Ивана нашли в кустах с разодранными ногами, второго вытащили из кучи растерзанных тел с пятью пулями в груди и голове. Оба были без сознания. Первый раз Иван очнулся в вертолете, от страшной боли в ногах и сразу снова «ушел в темноту». Потом периодически приходил в себя и отключался, а сколько раз – не помнит!
Постоянное сознание к нему вернулось только в госпитале, он открыл глаза – белый потолок, белые простыни, молодая девушка, тоже во всем белом, сидела за столом и читала книгу. Иван пошевелил пальцами рук и слабо постучал по кровати. Медсестра заметила, что больной очнулся, и быстро подошла к нему.
«Пить!» - не то сказал, не то подумал Иван, но медсестра оказалась сообразительной, принесла кружку воды и алюминиевой ложкой стала поить больного. После третьего глотка он попросил кружку в свои руки, медсестра приподняла его голову, и Иван принялся жадно пить холодную воду. Его взгляд случайно упал на постель, и он удивился – там, где должны быть ноги, простынь свободно прикрывала только матрац.
«Отрезали!» - медленно входила в его сознание страшная догадка. «Как же я буду жить! Неужели из меня сделали «УРОДА - КАЛЕКУ! Лучше бы мне погибнуть в бою!» Медсестра поняла, о чем он думает, поправила подушку и с сожалением сказала: «Да, пришлось ампутировать. Хирург сказал, что там и сшивать было нечего, кости разорвало осколками. Ноги походили на студенистую массу. Со временем привыкните к своему положению, будете ездить на коляске или освоите протезы… Я видела ребят, которые довольно прилично ходят, правда, на небольшие расстояния».
Иван, напившись воды, закрыл глаза и медленно ушел толи в сон, толи в бессознательное состояние. Сколько пробыл в дремоте - не помнит. Проснулся оттого, что зачесалась правая нога.
«Сон! Мне приснился страшный сон, что у меня нет ног!» - радостно подумал он, но его ждала страшная действительность.
Был поздний вечер или ночь. Большая палата, где он находился, утопала в полумраке, около его кровати на табуретке сидела дремавшая женщина. Решив проверить правильность своих мыслей, он обратился к женскому силуэту: «Сестра…» Та подняла голову, и у него вырвалось само собой: «Мама! Ты, что здесь делаешь?»
Мать быстро к нему подошла и слабо выдохнула: «Ванечка! Миленький!» Слезы горячими каплями падали на его лицо и скатывались на подушку. Видимо мать еще хотела, что-то сказать, но нервные спазмы сдавили горло. Она опустилась на колени, обхватила дрожащими руками его плечи, прижалась головой к его щеке, и мелко вздрагивая, что-то шептала.
Иван, который с детства не переносил женские слезы, пытался успокоить ее ласковыми словами. А мужской, жесткий мозг работал четко: «Если мать приехала в госпиталь? Значит у меня большие неприятности…»
Он протянул левую руку к ногам – пустота! Ног не было!
«Хрен с ними! Проживу и без них!» - зло подумал он и крепко обнял слабое тело матери. Мать пробыла в госпитале две недели, и убедившись, что Иван привык к новому состоянию, уехала домой, пообещав через месяц вернуться за ним.
Госпиталь, как ему рассказали соседи по палате, находился в Ставрополе. Вся его палата была заполнена ранеными солдатами и офицерами. Особо тяжелые больные лежали в отдельных палатах. Там был полумрак и тишина, и только слышались слабые всхлипывания пришедших родственников. Из этих палат половина пациентов переходила в общую, где слышались смех и шутки, а половина в вечную тишину и безмолвие. Сначала в морг, а потом по железной дороге «специальным грузом» в цинковых гробах на свою Родину.
Ивану ампутировали обе ноги выше колен, а больше у него опасных ранений не было. Через десять дней из палаты «смертников» его перевезли в «общую». Солдаты, которые лежали рядом имели ранения пострашнее, чем у него. У некоторых кроме ампутированных рук или ног, не было и глаз, а некоторые были до такой степени изрезаны хирургами, что напоминали «почтовый конверт» - голова и туловище. Но все эти «обрубки» были молоды и хотели жить, поэтому соленые анекдоты и смешки так и витали в палате.
Иван, глядя на некоторых из них, часто думал, что ему еще повезло! Все же остался жить! Правда о женитьбе и детях можно было забыть. А найти интересное дело – вполне возможно!
В детстве он часто видел мать в белом халате. Она была зоотехником, но он считал ее врачом и тоже мечтал, что будет лечить людей. Позднее интересы изменились, он захотел стать артистом, но из этого тоже ничего не получилось. Сейчас, лежа на кровати, он видел себя счетоводом или пасечником, ухаживающим за пчелами. Другие специальности, увы, были недоступны!
Первое, что его спросили соседи по палате: «Где служил? Что с ним произошло?» Это были основные вопросы вновь прибывшим.
Он слушал других, рассказывал сам. Все эти истории были во многом похожи: одни подорвались на гранатах, другие в ближнем бою изуродованы врагами, третьи изрешечены автоматными очередями. Одним словом: «Война взяла свою дань живым товаром!»
Через два месяца Ивана выписали из госпиталя, помогли добраться до своей родной деревни. Государство его не обидело – назначило приличную пенсию и кое-какие льготы взамен потерянного здоровья.
Первое время их дом напоминал не то клуб, не то сельсовет. Все жители деревни считали своим долгом посетить героя и выказать ему свое уважение. Иван сидел на кровати в полувоенной одежде, на груди блестела новенькая медаль за боевые заслуги и два армейских значка. Каждому посетителю он подробно рассказывал о службе в Армии, участии в бою и тяжелом ранении. Всем рассказывал одно и то же: «Прыгнул с парашютом, приземлился на окраине аула, их обстреляли из ближайших домов, только устроился за камнем и дал несколько очередей, как сбоку кинули гранату, осколки посекли ноги, он тяжелораненый спрятался в кустах, потерял сознание, очнулся сначала в вертолете, потом окончательно пришел в себя только в госпитале. Там три месяца лечился. Из госпиталя привезли домой. Вот и вся история!»
Через неделю наступила спокойная жизнь, все любопытные жители уже побывали в доме героя.
Мать работала в колхозе зоотехником, рано уходила и поздно возвращалась.
Ивану одному было не скучно, читал книги, смотрел телевизор, слушал радио; около него крутились две кошки, черная Мурка и белая Сонька. Чтобы не ползать по полу, он сделал себе коляску на четырех маленьких колесиках и быстро передвигался на ней по дому. Пробовал таким образом кататься по улице, но не получилось, слишком неровная и грязная дорога. В госпитале ему дали коляску на больших колесах, но на ней можно было кататься только по асфальту. Шлепнувшись два раза и разбив плечо, он больше не решался на ней передвигаться. Сосед обещал сделать коляску на надувных шинах, но никак не мог найти четвертое колесо, и она почти готовая стояла в сенях. Поэтому Ивану приходилось подолгу лежать на печке и смотреть телевизор или сидеть у окна и рассматривать прохожих. Поначалу жить одному в доме было трудно, забраться на печку или устроиться у окна без тренировки и сноровки, задача практически не выполнимая. И если бы не помощь друзей и матери, то жизнь стала бы мукой.
Для влезания на печку ему сделали две доски с упором и на потолке закрепили веревку с узлами. Установив доски под углом, он при помощи веревки легко забирался и слезал с полутораметровой печки. У окошка, поставили две широкие скамейки. Он, при помощи рук, легко забирался сначала на одну, потом на следующую.
Незамужние девицы, с которыми он раньше учился в школе, появились у него однажды, а потом позабыли о его существовании. Зато вдовушки в годах и разведенные с детьми, почти каждую неделю появлялись у него в доме, не забывая угостить его пирогами или конфетами. Для них он был лакомый кусок, мужик тихий, не пьющий, с большими для деревни деньгами, много не требующий от жизни. Но на страже стояла его мать, она сама хотела выбрать жену своему сыну – герою. Сын-то был герой! Это верно. Но она забыла, что хорошую партию своему сыну, ей будет очень сложно составить, хоть и любимому, но безногому инвалиду.
В соседней деревне она познакомилась с девушкой, которая работала телятницей: невысокого роста, сутуловатая, с правильными чертами лица, но с кожей попорченной «оспой», а самый страшный ее физический недостаток, она хромала на левую ногу. В детстве девушка переболела какой-то страшной болезнью, сумела выздороветь, но одна нога стала «сохнуть». Спас ее простой сельский врач. Он посоветовал достать из ближайшего карьера голубую глину, нагревать ее и обмазывать больную ногу. Что мать и сделала! Через два месяца нога приобрела обычные формы, но размер остался меньше здоровой на пять сантиметров. Девушка ходила в специальной обуви и незнакомые люди ее физический недостаток не замечали. Конечно, все местные жители знали ее историю, поэтому создать семью ей было практически невозможно.
Мать Ивана несколько раз разговаривала с ней о своем сыне, показывала его армейские фотографии и одно фото, сделанное в госпитале на инвалидной коляске.
Девушка сначала отнекивалась, говорила, что ей рано выходить замуж. Но однажды, оказавшись в деревне Ивана, заглянула к ним в гости. Матери дома не была, а Иван, сидя на полу что-то мастерил. Девушка, увидев на полу изуродованную фигуру парня, испугалась, заплакала и тут же, не говоря не слова, убежала. Так неудачно закончилось это сватовство!
Мать пыталась несколько раз приглашать девушку к ним в дом, но все безрезультатно. Было еще два случая неудачного знакомства, которые показали матери трудность их положения.
Правда, в их деревне жила одна разбитная бабенка, лет за тридцать с двумя детьми от разных мужчин, никогда не была замужем. В последнее время жила с каким-то мужиком, устраивали между собой потасовки, часто появлялась с синяками. В молодые годы она считалась очень привлекательной, была солисткой школьного хора и даже ездила с концертами по области. Это ее и погубило. Возомнила себя второй Любовью Орловой. Дважды пыталась поступить в театральное училище, но не везло. Опустошенной и раздавленной она вернулась в свою деревню с ребенком, сначала жила на алименты, потом устроилась в библиотеку, но за пропажу дорогих книг ее уволили. Потом работала уборщицей то в магазине, то в конторе, то в клубе. Каждый год находила нового мужчину. Годам к тридцати, постаревшая и уставшая, она еще раз хотела выйти замуж за приезжего, родила ребенка. Но тот вскоре уехал в город на заработки, прислал две посылки, немного денег и пропал, оказалось сел за воровство! Она его быстро забыла, стала снова свободной!
Вот эта «деревенская красавица» решила устроить свою жизнь с Иваном. Бабьего напора у нее было очень много, и Иван почти сдался, но мать своим волевым решением изгнала эту претендентку на роль жены сына. Та видя, что у нее ничего не получается, нашла себе ухажера в дальней деревне и переехала туда.
Иван остался жить за «толстой броней» материнской любви. Все вроде бы складывалось хорошо. Спокойная жизнь в родительском доме, занятия любимыми делами: чтением книг, столярным делом, летом выращиванием цветов. Но все изменилось в один момент. Вся его жизнь была сломана трагическим случаем. Мать погибла в автомобильной катастрофе! Она работала зоотехником, и ей приходилось отвозить на мясокомбинат набравших вес бычков. Все было как обычно, постоянный шофер Санька, парень здоровый, непьющий. Но в жизнь Ивана и матери вторгся случай, который раздает то пряники, а то и неприятности. Да еще какие!
Они выехали рано утром, до мясокомбината было километров двести по шоссе. К двенадцати часам приехали к этому предприятию, у ворот было всего пять машин, очередь на сдачу «живого товара», как теперь стали называть бычков, прошла за два часа. Санька подъехал к платформе, на которую выгоняли бычков и скорее выехал с территории мясокомбината. Он не мог видеть как этих живых существ, погонят сначала в отстойник, потом поодиночке затащат в дальние цеха и через час их шкуры и рога окажутся в одном месте, а мясо после разделки повезут по магазинам.
В два часа после оформления всех документов Санька и мать Ивана были на обратном пути, уже подъезжали к своей деревне. Санька то ли заснул за рулем, то ли отвлекся, но не заметил ехавший навстречу груженый самосвал. Шофер этой автомашины ехал по всем автодорожным правилам, поэтому и не рассчитывал увидеть пред собой препятствие. Произошла страшная авария, самосвал врезался прямо в кабину. На деревенском кладбище прибавилось две могилы.
Да, Иван не ожидал такого от своей судьбы: сначала жизнь изуродовала его, а потом забрала последнюю опору – мать!
Первый месяц за ним ухаживала двоюродная сестра матери, она жила в той же деревне. Она была одинокой и на пенсии, ей не составляло труда принести из магазина ему продукты. Но беда не приходит одна! Тетя полезла за чем-то на чердак, оступилась и сломала позвоночник. Такая крепкая и сильная женщина в одно мгновение превратилась в инвалида.
Ивану иногда помогали соседи, но в основном ему приходилось самому заботиться о себе.
Однажды к нему зашел председатель колхоза и предложил устроить его в Дом ветеранов. Они собрали все нужные документы и отвезли в районный центр. Там дали полное согласие, но попросили подождать пару месяцев, пока найдут свободное место. Через три месяца почтальон принес «письмо-вызов» в одно из таких заведений, которые находились под Петербургом.
Иван продал свой дом и с сопровождающим из колхоза поехал искать счастья в новой жизни. Через пару дней добрались до места; недалеко от Финского залива в сосновом лесу стояло три старых барака. Из трубы одного из них шел сизый дымок, пахло наваристыми щами.
«Ну, мужик, тебе повезло! Будешь жить в таком раю! Чистый воздух, залив! Я бы тоже хотел такой жизни!» - так говорил сопровождающий, хлопая по плечу Ивана. Тот только улыбался и кивал головой в знак согласия. Но какое-то странное, тревожное чувство зародилось внутри его. Бараки вроде бы жилые, а народа не видно, ворота распахнуты, у двух домов двери открыты, какие-то вещи разбросаны по территории.
Их направили в дом, где дымила труба, долго стучали, наконец, дверь открыла немолодая полная женщина, что-то дожевывая, она недовольно спросила: «Что им нужно?» Сопровождающий стал сбивчиво рассказывать о причине их приезда, полез во внутренний карман пиджака за документами. Та, не дослушав, крикнула в темноту коридора: «Ирина Васильевна! Здесь еще к вам пришли! Проходите!»
Приезжие протиснулись в поем двери, сначала сопровождающий потом Иван на коляске. Через длинный, плохо освещенный коридор пробрались в уютную комнату, видимо канцелярию. Там за столом сидела копия той женщины, что встретила их у входа. Мельком взглянув в их сторону, она указала рукой на диван и попросила документы. Надев на мясистый нос очки, подробно изучала каждую бумажку, смотрела на свет печать, потом отложив документы в сторону, несколько разочаровано сказала: «Да, вы направлены в наш Дом ветеранов, документы все в порядке, но вы понимаете, в какое время мы живем?! Этот Дом ветеранов ликвидирован, всех жильцов разбросали по соседним учреждениям, землю и дома купило какое-то частное лицо, через неделю сюда придут строители, будут строить загородную виллу. Что с вами делать? Не знаю! Вы уже второй такой приезжаете! Первого мы временно устроили у местных жителей и вас так же пристроим. Надеюсь, деньги у вас есть! На первое время. Думаю, за два-три дня все прояснится». На бумаге четким подчерком написала адрес временного жилья.
Через час сопровождающий стучал в дверь небольшого чистенького домика, открыли сразу, как будто только ждали их появления. Хозяйка дома, маленькая юркая старушка была с двумя внуками, они, видимо приехали на отдых к бабушке. Женщина пригласила их в небольшую кухню, накормила вермишелевым супом и напоила чаем с дешевым печеньем, а заодно расспросила все о их жизни, рассказала про свою.
Двадцать шесть лет она проработала в Доме ветеранов, почти с самого его открытия. Там ей приходилось быть и уборщицей, и кастеляншей, и сестрой-сиделкой. Сколько радости и горя видели ее глаза за это время. Вот, наконец, дожила до закрытия этой «Богадельни». Какой-то «толстосум» купил эту землю, а всех «убогих» пораскидали по другим Домам. А сколько начальства она пережила! И плохих, и хороших. При хороших хозяевах - у больных и белье чистое, и кормили наваристым супом с мясом. А были и такие директора: приезжает в Дом ветеранов на рейсовом автобусе, худенький, скромненький, а через три-четыре года ждет его у ворот новенький Мерседес, в который он влезает с трудом из-за своей полноты. Всего понасмотрелась эта пожилая женщина.
Иван спросил ее и об этих двух женщинах, что встретили его в Доме ветеранов.
- А про них я ничего не могу сказать; ни хорошего, ни плохого. Они появились год назад и с их приходом все стали поговаривать о скором закрытии заведения. Мне думается, что они и причастны к этому! Может кто-то их и подослал!? Точно не знаю! А наговаривать на людей не хочется.
Иван посидел в этом чистеньком домике, все ему нравилось здесь: и юркая старушка, и большая русская печка, которая напоминала детство. Когда-то у них в доме тоже была такая, и он любил в холодную погоду греться на ней – подложит бараний тулуп деда под себя и наслаждается живительным теплом. Потом печка от старости развалилась, а печника найти не могли, так и исчезло это чудо из их дома.
Сопровождающий Ивана несколько раз ходил в канцелярию «Дома», там его кормили обещаниями, что вот-вот решится вопрос о его подопечном, надо еще немного подождать. В последний раз его посещения в канцелярии вообще никого не оказалось; все двери были открыты, по дому мелькали какие-то нерусские люди, вытаскивали мебель. Во всем чувствовалось, что дом доживает последние свои дни.
Расстроенный, увиденным, он сказал Ивану: «Если хочешь, можешь ждать. Деньги у тебя есть. Хозяйка тебя не выгонит, ее такой жилец утраивает, а мне пора домой. Подумай! Может, вернемся назад!»
А Ивану и думать нечего! Куда возвращаться!? Свой дом продал, калека никому не нужен, да и документы его куда-то послали. Надо подождать! Они знают его адрес, может все обернется к лучшему!?
Его сопровождающий уехал, а Иван еще целый месяц чего-то ждал; деньги потихоньку таяли, приходилось платить и за питание, и за жилье.
Хозяйка по его просьбе ходила звонить по разным номерам телефонов, но там всегда однозначно давали понять, что нужной ей организации не существует!
Иван оказался в безвыходном положении!
Хозяйка, как могла, поддерживала его, вселяя уверенность и надежду на будущее. Как-то вечером она привела в дом не молодую цыганку. Отрекомендовала ее как свою старую знакомую; та посидела, поговорила с Иваном и пообещала ему помочь; мол, у нее в Питере есть знакомые, у которых можно устроиться и с работой, и с жильем; они помогут восстановить утраченные документы и пристроить в Дом ветеранов.
Через неделю к дому, где жил Иван подъехал легковой автомобиль, из него вышли двое – пожилой цыган и его знакомая. Цыган был немногословен: задал два-три вопроса, терпеливо выслушал сбивчивый рассказ Ивана. Немного подумав, сказал, что райскую жизнь не обещает, но сносно может устроить. Рассказал, что в будущем ждет его в новой жизни и если он согласен: «Прошу в машину и поехали…»
Так Иван оказался в притоне для калек.
Распорядок дня - военно-рабский: сон, еда, работа, и… снова – сон, еда, работа! Выходных дней почти не было. Если плохо себя чувствуешь, дадут передохнуть.
Сначала была маленькая надежда, что цыган поможет с оформлением документов и устроит в «Дом ветеранов». Несколько раз он пытался поговорить с ним на эту тему, но у того были свои отговорки: нет времени, послал запрос – жду ответа. А последнее, что услышал от него Иван: «Да кому ты нужен! Работай у меня, пока не сдохнешь!»
Всякие надежды ушли, Иваном овладела беспросветная тоска: состояние, при котором чего-то хочется большого, ясного, а достать или хотя бы приблизить к себе не можешь!
По ночам, иногда снилась мать в каком-то ярком свете, она протягивала к нему руки, молча, улыбалась своей доброй, мягкой улыбкой и, как будто, манила к себе.
В это утро, когда хозяин где то задерживался, Иван долго лежал с закрытыми глазами, все хотел уснуть, но сон не приходил. Сначала его отвлекали крики соседей играющих в карты, потом мутные воспоминания о прошедшей жизни. Он долго не мог лежать на левом боку – болело сердце, повернувшись на правую сторону, увидел, что соседи, наигравшись, спят беззаботным, спокойным сном. Иван долго, с каким-то раздражением смотрел на их изуродованные фигуры, а потом у него мелькнула мысль: «А ведь я начинаю им завидовать! Вот как надо жить! Получать удовольствие от еды, сна и общения! А меня все куда-то тянет! Внутри что-то гложет! Представил себя на их месте, и внутри что-то оборвалось, какая-то невыносимая боль разлилась по всему телу. - Нет! Так существовать я не могу!» - сказал он себе. Лег на спину и стал рассматривать паутину трещин на потолке. «Точно моя жизнь – все изломано и исковеркано!» - мелькнуло в голове.
В коридоре послышался стук двери, и свежий воздух проник в комнату. Тут же громкий голос цыгана разбудил всех уснувших. Тонкие, дощатые перегородки свободно пропускали все интонации его недовольных слов. Обращаясь к жене и ее помощнице, цыган с обидой сообщал: «Представляете, что мне устроили соседи по дому! Из-за того, что в машине сработала система сигнализации, автомобиль ухитрились перевернуть, аккумулятор закоротило, два колеса проткнули шилом!»
- Ведь твоя машина стоит у окна! Неужели ты не слышал звуков сирены? – удивленно спросила жена.
- Да, в этот раз, неизвестная сволочь, припарковалась на моем месте, и мне пришлось ставить машину во дворе. Все знают мою машину, а прийти и сообщить - не захотели! Хотел тебе позвонить, так телефон вырубился, оказалось, оплата закончилась. В этот день на меня свалились все неприятности! Давайте готовьте моих калек! Сейчас только чайку выпью и развезу всех по местам!
Жена стучала посудой и бормотала: «Не повезет, так не повезет!»
Через двадцать минут пять человек втиснулись в его автомобиль и тряслись по неровной дороге к ближайшей станции метро. Сначала хозяин сам высадил и провел через турникет Витюху; внизу их встретила одна из цыганок. На следующей станции подошла очередь Сереги, который работал самостоятельно; ему цыган помог только спуститься вниз. Ивана с молодой цыганкой высадили около дальней станции метро. Ему хозяин тоже помог пройти через турникет, что-то сказал его сопровождающей и тут же пошел к машине, припаркованной не на месте; видимо, опасался полиции.
Цыганка помогла Ивану встать на движущуюся ленту эскалатора, он ловко по-обезьяньи перепрыгнул с одной ступени на другую и удобно устроился; коляску - ползунок перенесла сопровождающая. Пассажиров было много, спереди и сзади его обступили мужские и женские ноги. Он одернул впереди стоящую штанину, недовольный молодой голос спросил: «Что надо?» Иван объяснил знаками и словами, что внизу на выходе, пусть отойдет в сторону, а то ему не проскочить зубчатые ступени.
«Ладно!» - донеслось сверху.
Лестница мерно гудела. Иван по привычке посмотрел на часы. «Где-то около пяти минут будем спускаться» - подсказала ему память. Он вспомнил полеты на самолетах, там тоже смотрел на часы и знал, что тренировочные прыжки начнутся через десять минут, так оно всегда и было. Ошибка в его расчетах равнялась небольшому движению секундной стрелки «плюс или минус» пятнадцать секунд. В метро механизм спуска работал четко.
Настроение, как было утром паршивое, так и не улучшилось. Тоска и хандра давно овладели его сознанием и телом. Спускался вниз вместе с толпой людей, а чувствовал себя одиноким, задавленным, зашитым в плотный, черный мешок человеком, которого должны выкинуть из жизни, как в море бросают умерших за борт. За эти три-пять минут спуска много мыслей бродит в голове и ходьбы одна радостная! Так, нет – все только о безвыходности его существования: «Зачем живу?! Зачем мучаю себя?! Никакой дороги в будущее! Каждый день одно и то же: спуск - подъем, ноги, дребезжащая банка с деньгами, недовольные голоса сверху. Как это все надоело!» Ивану хотелось покоя, тишины, уйти подальше от этой суетной и беспокойной жизни. Но само понятие «смерть» его пугало! Что там за чертой без сознания? Ведь уходишь, раз и навсегда, никогда не вернешься в этот живой мир! Его держала на плаву только тонкая нить надежды, но тонкая эта паутинка таяла с каждым днем.
Колеса механизмов лестницы шумели отчетливее, брюки впереди отодвинулись в сторону. Иван, увидел конец пути, ловко, по-обезьяньи, оттолкнулся руками и оказался на твердой мраморной поверхности. Цыганка поставила около него коляску-ползунок, он быстро на нее взобрался, оттолкнулся и поехал к поезду. На перроне народу полно, как горошин в стручке. Иван, руками раздвигая чужие ноги, придвинулся к краю. Он так всегда делал – иначе в вагон не попадешь! Поезда долго не было, народ напирал со всех сторон, но около его коляски было всегда пространство, окружающие понимали слабость инвалида и оберегали его. Наконец в черной трубе загудело, застучало, сильный порыв воздуха вырвался изнутри; Ивану показалось, что он в самолете и ожидает только приказа к прыжку. Оранжевый свет фонаря приближался все ближе и чей-то голос произнес: «Пора! Пошел!»
В каком-то гипнотическом сне, сжавшись в тугую пружину, он швырнул свое изуродованное тело вперед, под первый вагон. Секунду Иван парил в воздухе, испытывая блаженное состояние полета. Удара не почувствовал! Его разодранное тело было где-то внизу, под колесами, а душа, чистая и прозрачная, вырванная из своей грязной оболочки, вознеслась далеко в глубину небесного пространства!