Очень тяжелое время выдалось для семьи Зинаиды. Сначала от старых ран, ещё фронтовых, умер муж – война, если не расстреливает в упор, то многих догоняет в мирное время и бьёт уже без промаха. А через год после смерти мужа заболела и сама Зинаида. Боли цепко и жгуче впивались невидимыми когтями в ее исхудавшее тело. Последние месяцы она всё больше лежала, но из последних сил руководила домом, хотя дела по хозяйству легли на плечи сына Марьяна. Он теперь был единственным мужчиной в семье и очень гордился доверием матери.
Марьян охотно косил траву для коровы, солил в кадках огурцы, рубил капусту. Без дела никогда не сидел. Мать слышала, как он то пилил дрова, то стучал молотком – что-то чинил. Сыну пришлось до времени повзрослеть, учился он хорошо и помогал с уроками сестрёнке Анечке. Не было дня, чтобы мать не похвалила детей. Марьяна кормильцем называла. В свои 13 лет худенький шустрый подросток превратился в настоящего хозяина. Любуясь сыном, мать замечала, как он всё больше становится похож на своего отца. Такой же синеглазый и чернобровый, с непослушными темно русыми вихрами, ловкий и целеустремленный – дела на полпути не бросит, всё доводит до конца. Даже походка у мальчика стала уверенней, тверже, и взгляд посерьезнел, как у мужа. Мать радовалась за него и про себя думала: «Не страшно умирать, сын толковым вырос, сестрёнку в обиду не даст».
Днём Зинаида всеми силами боролась со страшным недугом, чтобы никто не видел её страданий. А по ночам, сжимая искусанную мокрую подушку, безмолвно плакала от мук и жалости к детишкам. Она угасала тихо, как и жила. Хоть и остались позади суровые годы войны, но дело своё сделали – серые тени жестокого времени до сих пор преследовали её и в страшных снах, и наяву. Вскоре всё вокруг стало оживать, подниматься из разрухи; отогрелись в любви, потянулись к солнцу зелёными росточками дети, звонкими колокольчиками зазвенели их голоса - жить бы только да радоваться. Но вдруг не стало любимого мужа. А теперь и дни Зинаиды таяли быстро и неумолимо, как купленная за гроши свеча.
Но даже в тяжёлом состоянии Зинаида продолжала дарить детям любовь и тепло, понимая, как они в этом нуждаются, как за неё боятся, как им страшно остаться не только без отца, но и без матери. Марьян и Анюта делились с ней сокровенными тайнами, рассказывали о делах и неурядицах в школе. Мать всегда помогала найти выход, иногда журила. Горе их еще больше сблизило. Она рассказывала им о своих юных годах, учила житейской мудрости, а когда говорить становилось уже невмоготу, ребята читали ей книжки. Девятилетняя Анюта старалась произносить с выражением, чтобы хоть чуть-чуть отвлечь маму от боли и грустных мыслей. Детская чуткость и трогательная забота немного отвлекали Зинаиду от физических страданий и давали силы держаться, чтобы не быть непосильной обузой. Иногда она еле слышно начинала напевать любимую песню мужа «Ой, мороз, мороз…», сын подхватывал, и тогда в доме тихо звучал трогательный дуэт.
Порой к Зинаиде забегал старший брат Степан и всегда заверял сестру, что детей в беде не оставит, в люди выведет, пошлёт в город учиться.
Наступила весна. Звонкоголосая и задорная, она с лихвой дарила солнечное тепло, вызволяя сельчан из зимнего плена, зазывая выйти из дому погулять. Земля отогрелась, вздохнула глубоко и подобрела – все вокруг, наливаясь свежими соками, оживало, обновлялось, расцветало и покрывалось юной листвой. Любо и сладко на сердце от гомона птиц и запахов возродившейся природы. И душа, охваченная дивным благоуханием, готова была воспарить и ликовать от восторга слияния с очнувшейся природой.
В один такой погожий день, когда в распахнутое окошко вместе с пением жаворонков вливался волнами ласковый ветерок, а кошка на подоконнике лениво нежилась в теплых лучах, Зинаида вдруг почувствовала прилив сил, боли приутихли. Она встала и, дивясь себе самой, вновь хлопотала по дому: прибрала в избе, приготовила сытный обед, чем очень обрадовала вернувшихся из школы ребятишек.
Дочка то и дело подбегала к маме, обнимала и ласкалась, как маленький котёнок. Марьян по-взрослому заботливо предлагал матери полежать, отдохнуть. Она с улыбкой отмахивалась. А сердцу было отрадно ощущать трогательное внимание сына. Исхудавшая фигурка в длинной юбке неслышно двигалась по избе. В этот день у Зинаиды словно открылось второе дыхание.
Под вечер напекла детям любимых пирожков с капустой. Казалось, жизнь возвращается в своё русло. По дому разносился вкусный аромат пирогов и цветочного чая. За веселыми разговорами у самовара долго ужинали, мечтали о скором лете и каникулах. Зинаида отважилась даже пойти с Анютой в натопленную сыном баньку, искупала дочку и вымылась сама.
Дети с умилением глядели на красивое лицо мамы и появившийся легкий румянец. А она неторопливо заплела косу и уложила её вокруг головы короной. Как всегда, перед сном тепло и нежно поцеловав ребятишек, пожелала им спокойной ночи. Уставшая, но довольная собой – столько дел сумела переделать, она впервые за долгие мучительные месяцы заснула сразу. А счастливые Марьян и Анюта радостно шептались, что их мама наконец-то выздоровела.
Наутро с первыми лучами солнца пробудилась природа. В первозданную тишину вместе с весёлым пением птиц ворвались громкие крики петухов, а чуть позже мычанье коров. Зашевелились селяне, принимаясь за привычные дела, послышались их заспанные голоса. Воздух кристально чист и свеж, дышится свободно, легко.
И только Зинаида подвела в это звенящее жизнью утро – она уже не проснулась. Обворованная долгими суровыми годами войны, когда не то что любви и ласки – куска хлеба не было в доме, Зинаида всё выстрадала и сохранила свою душу нежной, чистой и не очерствевшей. Много таких выжило в жестокое время. Колхозы и города они восстанавливали наравне с мужчинами - лишь бы не было войны. Да, женщина всё выдюжит, крылья от любви к Богу, земле и детям вырастают у них и силушку дают неимоверную. Женщина спотыкается, гнётся к земле, но не ломается до последнего вздоха.
Смерть Зинаиды стала страшным ударом для детей, оборвав все связи с добрым прошлым. Без матери стало пусто и холодно. Фотографии и вещи – все родное и близкое – в один миг оказались в другом, светлом и радостном мире детства, где рядом всегда была мама. Для Марьяна белый свет померк в одночасье. Казалось, чёрная птица, раскинув огромные крылья, закрыла от него небосвод и само солнце . А вместо дружелюбных соседей он видел то ли образы мрачных людей, то ли их тени. Даже красное платьице, сшитое мамой Анюте, его глаза воспринимали чёрным. Горе украло разноцветье, яркую радость жизни. Боль, притупившая восприятие реальных светлых красок, угнетала и пугала подростка.
Марьяну было очень плохо, но заплакать на людях не мог. Он словно каменел, что-то подступало к горлу, комом застревало и не проглатывалось. Бедному сироте по-детски казалось, что все его осуждают, считая бесчувственным чурбаном, который даже слезинки не проронит у гроба матери. Марьян сильно переживал и корил себя за то, что он такой черствый, и виновато убегал за угол дома, прятался там ото всех и только здесь, наедине со своей бедой, мог расслабиться и дать волю чувствам. С криком и горькими слезами он запирался в сарае, чтобы никто его не видел и не слышал:
– Мамочка, зачем ты нас покинула!!!
После таких приступов отчаяния он постепенно успокаивался и возвращался в дом с пустым остановившимся взглядом. И только внутри что-то чуждое, инородное жгло и теснило грудь. А ночью ему было еще более тяжело и невыносимо одиноко. Вспоминалось время, когда были живы родители, и слёзы прорывались наружу, не давая заснуть. И в такие минуты ему было нестерпимо жаль сестрёнку и себя. Страшное осознание, что они уже никогда не услышат любимый мамин голос, и их никогда не обнимут её ласковые руки, выбивало почву из-под ног. Горе снова лишало всего самого дорогого и родного, что ещё совсем недавно теплилось и давало надежду на будущее.
Хоронили Зинаиду всей деревней. Марьян стоял отрешенно и ничего не понимал, не слышал разговоров взрослых, которые обнимали их с сестрой, называя сиротами. Сестричка всё время всхлипывала, её гладила по голове и прижимала к себе жена дяди. А к Марьяну подошла старенькая соседка и со слезами обняла. Лицо мальчика оставалось безучастным. Марьян никак не реагировал. Тогда бабушка стала тормошить его за плечи, вывела во двор и снова трясла худенькое тело, а потом вдруг ударила по щеке:
- Ну, не молчи же ты, не молчи, покричи, легче станет. Ты ж как неживой, на тебе лица нет, ни кровиночки. Пойдем в сторонку вместе поплачем, может, полегчает.
Старушка завела подростка за дом, туда, где он, будучи один, давал волю слезам. Внезапно от объятий бабушки и её обидной пощечины что-то взорвалось внутри у Марьяна, и он разревелся в голос.
- Ну, вишь, теперь тебе легше станет, а то так и ума лишиться можно, ты плачь, плачь, миленький, вылей всё горюшко. Только не держи в себе! Слышишь? Не держи! А то плохо будет!
Марьян действительно, умывшись слезами, пришел в себя, окаменелость отпустила. И черная птица, затмившая белый свет, покинула его. Солнце вернулось, вмиг ослепило глаза, и всё вокруг вновь обрело свои реальные краски. Он в изумлении заметил, что жизнь продолжается, и будто впервые увидел зеленые листья деревьев, траву и рыжую Мурку, ластившуюся у его ног. Но щемящий скорбный привкус горя и тоски остался в душе.
Бедный подросток проникся огромной благодарностью к старушке, ей удалось вывести его из ступора. Слёзы теперь текли ручьями, а он, уткнувшись лицом в плечо бабули, всхлипывая, скулил, как маленький щенок, изредка произнося:
- Баб Мааань, Баб Мааань!
- Вот и хорошо, миленький, покричи, покричи, поможет.
Продолжение
http://www.proza.ru/2015/04/27/61