LVII
Воображение рисовало князю различные картины, одна жутче другой. То ему виделся Распутин, бьющийся в агонии на полу, с идущей изо рта пеной. То, тот же Распутин, бросающийся на него самого, и хватающий его за горло. Вообще, Юсупова преследовала паранойя. Ему уже не первый день мерещился Григорий, душащий его. Что-то происходило в голове Феликса, но он был не в состоянии понять и осознать, что именно. Ему казалось, что все дело в Распутине, что это он дьявол во плоти, и Юсупов не мог допустить даже мысли, что одержим дьяволом мог быть он сам, а вовсе не Григорий. Князь столько времени уже верил в самые различные слухи, распускаемые как об Императрице, так и о том, кто был последней надеждой для царской семьи, он настолько поддался внушению, что верил в любые сплетни, в любой самый нелепый бред, в такой, в какой ни один нормальный здравомыслящий человек просто никогда бы не поверил. И вот сейчас, когда он предложил Распутину отравленные пирожные, рассудок Юсупова окончательно помутился, и он уже не отличал реальность от воображения. Время от времени им овладевал какой-то туман, и он, то ли терял сознание, то ли проваливался в сон. А, быть может, с ним происходило раздвоение личности. Страх и ненависть поочередно вспыхивали в его сердце, и он уже не знал, какое чувство сильнее.
Внезапно Феликс словно бы очнулся.
Распутин по-прежнему сидел перед ним, только голова его была низко опущена. Казалось, он дремал. Юсупов смотрел на него, и пытался понять, что же с ним происходит. Начал ли это действовать яд, или же старца просто сморил сон.
- Дай мне пить, - внезапно произнес Григорий, и князь едва не подпрыгнул от звука его голоса. – Уж больно жажда сильная.
Феликс налил. Время шло, и нервы Юсупова были совершенно на взводе. Это была самая страшная пытка в его жизни. Он не знал, что делать. Распутин то пил, то погружался в дремоту. Улучив один из таких моментов, князь выскользнул из-за стола, и поднялся наверх, где его ожидали остальные заговорщики. Кое-кто был вооружен револьверами. Увидев дикий, полубезумный взгляд Феликса, они спросили:
- Ну что?
Юсупов затряс головой.
- Яд не подействовал!
- Как не подействовал?
Больше всего словам Феликса удивился Лазоверт. Кому, как не врачу знать, какую лошадиную дозу яда он собственноручно всыпал в еду. То, что сказал князь, было невероятно. Этого не могло быть. Яд уже давно должен был подействовать.
Заговорщики переглядывались. Видя безумный взгляд, и перекошенное лицо Феликса, они решили, что князь от ужаса сошел с ума, и поэтому не верили тому, что он говорил.
Юсупов внезапным порывистым движением схватил Лазоверта за руку.
- Я должен, должен это сделать сам.
- Что должен сделать? – не понял тот, широко распахнутыми глазами глядя на князя.
- Я должен застрелить его. Из револьвера. Сам.
Такая настойчивость изумила доктора и, одновременно, вызвала тревогу за душевное здоровье Феликса. Одновременно он испытал облегчение. Если Юсупов сам убьет Распутина, то это снимет с них вину, очистит их совесть. В частности его, Лазоверта. Ведь это именно он подсыпал яд в пирожные и бокалы. То, что яд не подействовал, снимало с него ответственность за убийство.
И все же заговорщики не соглашались. Они боялись, что князь не сможет совершить задуманное убийство. Хладнокровно нажать на курок револьвера, это все же значительно труднее сделать, чем подсыпать яд в еду. К тому же, на лице Юсупова были явные следы безумия, что свидетельствовало о том, что тот находится в невменяемом состоянии. Если Распутин поймет, что на него готовится покушение, то все может повернуться совсем иначе.
Но отступать теперь уже было поздно. Или сейчас, или никогда.
Феликс вынул из кармана револьвер, проверил барабан, и снова спрятал оружие. Когда он спустился обратно вниз, Григорий сидел все в том же положении, что и раньше. Голова по-прежнему была низко опущена и, судя по ровному дыханию, Распутин снова дремал.
Князь остановился возле стола, не зная, как ему быть, сразу выстрелить или же предпринять что-либо еще. Пока он размышлял, Григорий поднял голову, и устремил на Юсупова мутный взгляд. Тот сразу же понял, что Распутин изрядно опьянел.
- Хотите мадеры, Григорий Ефимович? – спросил Феликс.
Распутин с трудом кивнул непослушной головой.
Князь налил мадеры, и преподнес выпивку своей жертве. Распутин забрал бокал, и залпом его осушил. Мадера произвела на него странное действие. Вместо того чтобы опьянеть еще больше, он наоборот, оживился, и стал что-то говорить. Но Юсупов уже нащупывал в кармане револьвер. Вся ненависть, которая была в нем, сосредоточилась на одном человеке. Феликс снова стал одержим.
«Куда же выстрелить, в висок или в сердце?» - подумал он, вытягивая из кармана оружие.
В следующее мгновение князь ощутил, будто бы в него вошла какая-то неведомая сила или энергия. Не раздумывая, он выхватил револьвер, и выстрелил в грудь Распутину. Тот издал приглушенный крик и, взмахнув руками, упал навзничь.
Наверху послышался топот. Сообщники Юсупова услышали выстрел, и теперь спешили вниз. Кто-то из них второпях задел за электрический выключатель, и свет в подвальном помещении погас.
Феликс испытал дикий ужас. Он остался в темноте, один на один с Распутиным, который виделся ему кошмарным чудовищем. А что если сейчас он вскочит, и в темноте набросится на него. Князь представил, как зубы Григория впиваются ему в горло.
Он попятился назад, споткнулся о стул, но удержался на ногах. Рукой нащупал столик, за которым они сидели. Держась за него, Юсупов обошел вокруг, и стал так, чтобы столик был между ним и Распутиным. Он чувствовал, как сердце лихорадочно бьется в его груди, норовя выпрыгнуть наружу. Едкий запах пороха от револьвера распространился вокруг, вызывая резь в носу, и непреодолимое желание чихнуть.
Свет зажгли снова, и Феликс с облегчением увидел, что Распутин неподвижно лежит на полу.
- Готов? – с лихорадочно блестящими глазами спросил появившийся на ступеньках лестницы Пуришкевич.
- Должно быть, - неуверенно произнес князь, сжимая в ладони рукоятку револьвера, и не отводя дула от тела Григория.
Лазоверт осторожно склонился над телом, чтобы рассмотреть рану. Пуля попала в область сердца.
- Готов, - уверенно произнес он. – При такой ране не выживают.
И тут началось всеобщее ликование. Все почувствовали возбуждение. Злорадство настолько сильно охватило их, что они мгновенно утратили человеческий облик, и упивались удовлетворением своей жажды убийства. Невероятный прилив адреналина в их сердца заставлял убийц радоваться тому, что они сделали свое грязное дело. Особенно торжествовал Феликс Юсупов. Он испытывал облегчение еще и потому, что этим убийством надеялся заставить замолчать тот внутренний голос, который не давал ему покоя все последнее время. Он принес Распутина в жертву этому голосу. Он удовлетворил его.
Так полагал Юсупов.
- Теперь надо избавиться от трупа, - сказал Сухотин, презрительно пнув ногой тело Григория.
- А вдруг за ним кто-нибудь следил? - вдруг высказал предположение Великий князь Дмитрий Павлович. – Вдруг кто-нибудь видел, как он приехал сюда. Тогда подозрение сразу же падет на нас.
Такая опасность действительно существовала. Слова Великого князя заставили заговорщиков призадуматься.
- Знаете что, - вдруг придумал Сухотин. – Надо инсценировать его отъезд отсюда.
- Как? – спросил Юсупов.
- Очень просто. Надо кому-нибудь надеть на себя шубу и шапку этого дьявола, и уехать из дома. Тогда слежка, если она существует, решит, что он отсюда уехал, и подозрение от нас отпадет.
- Отличная мысль, - одобрили остальные. – Так и нужно сделать.
Поскольку Сухотин предложил переодевание, то одежду Распутина заставили надеть его самого. Тот не стал возражать, и уже через несколько минут выходил из дома в сопровождении Великого князя Дмитрия Павловича и Лазоверта. Стояла глухая ночь, но поручиться за то, что за домом не следят, было нельзя.
В особняке Юсупова остались Пуришкевич, и сам хозяин. Пуришкевич возился где-то наверху, а Феликс остался наедине со столь ненавистным ему Распутиным. Мертвым тот, казалось, стал внушать ему еще больший страх. Одновременно, какая-то смутная тревога стала заполнять душу князя.
Он снова склонился над телом, и стал внимательно всматриваться в его лицо. Затем осторожно Юсупов прикоснулся к убитому, и почувствовал, что тот продолжает оставаться теплым.
Странное дело, казалось бы, он уже должен был начать коченеть, но ничего подобного заметно не было.
Словно поддавшись какому-то наитию, Феликс схватил Распутина за обе руки, и резко дернул.
Тело на мгновение поднялось, но тут же упало обратно. Князь снова стал наблюдать за лицом убитого, и внезапно увидел, что веко Григория начало дергаться.
Юсупов ощутил, как страх ледяным холодом пронзил его с головы до пят. В следующее мгновение он увидел, как мышцы на лице Распутина стали конвульсивно дергаться, и через несколько секунд тот открыл сперва один глаз, затем второй.
В который раз уже за эту ночь на Юсупова напал паралич. Он вновь застыл на месте, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой. Он хотел закричать, но не смог сделать и этого.
Внезапно Распутин сел, и устремил на князя свой взгляд. Протянув руку, он взял его за плечо.
- Феликс, - хриплым шепотом произнес Григорий.
У Юсупова при звуке этого голоса глаза начали вылезать из орбит.
- Феликс, Феликс, - повторил Распутин.
Уже не способный здраво рассуждать, князь решил, что убитый вернулся с того света, чтобы забрать его с собой и, тем самым, отомстить за свою смерть.
Силы внезапно вновь вернулись к Юсупову, и он испустил истошный крик. Чувствуя, что рука сжимает его плечо все сильнее и сильнее, он рванулся, и освободился от Распутина, оставив в его руке свой погон.
Григорий снова упал на пол.
Совсем потеряв голову от ужаса, пронзительно крича, Феликс стал быстро взбираться вверх по лестнице. Ноги подкашивались, он падал на ступеньках, но тут же вновь поднимался. Ему казалось, что он двигается словно во сне, не в силах убежать от преследующего его монстра.
- Он жив! Он жив! – кричал князь, безумными глазами ища Пуришкевича.
Обернувшись, он увидел Григория, который на четвереньках поднимался вслед за ним по ступенькам, словно преследуя своего убийцу.
Кошмарный сон продолжался. Юсупов, при виде ползущего вслед за ним Распутина, почувствовал, что волосы у него на голове шевелятся. Ему казалось, что из подвала поднимается какое-то чудовище, явившееся сюда из иного мира.
Спотыкаясь о собственные ноги, Феликс добрался до верхней площадки лестницы, и там остановился. Он слышал хриплые стоны раненного Распутина у себя за спиной. Обернувшись, он увидел, как тот пытается добраться до двери потайного хода. Уверенный в том, что дверь крепко заперта, а ключ от нее увезен его сообщниками, князь не беспокоился о том, что Распутин сможет сбежать.
Где же Пуришкевич? Куда он подевался?
Юсупов принялся шарить глазами по сторонам, ища своего сообщника, и услышал, как тот топает где-то за стеной но, судя по звуку, спешит к нему на помощь.
Когда он снова перевел взгляд на Распутина, то, к своему удивлению, увидел, как потайная дверь распахнулась, и тот исчез в проеме.
Князь снова испустил истерический крик, но теперь ему на помощь пришел Пуришкевич. Он пробежал мимо него, преследуя Григория, и скрылся вслед за ним за дверью. В первое мгновение Пуришкевич не смог ничего увидеть. Стояла глухая ночь. Затем, на фоне белого снега, он увидел темную фигуру, которая переваливаясь из стороны в сторону, быстро бежала вперед.
Пуришкевич вскинул руку с револьвером, и выстрелил вслед Распутину. Но фигура продолжала бежать, и он понял, что промахнулся. Пуришкевич бросился догонять свою жертву, и через несколько шагов снова выстрелил.
Оба выстрела громом прозвучали среди ночной тиши. Распутин продолжал бежать, и его преследователь понял, что через несколько мгновений тот уже будет у ворот.