ВОВ - Дом. Юное дарование. ИВАН. - 10

Нина Арту
 Фото 1945г. Иван в кругу оставшихся членов семьи. Андрей, Пётр, Василий погибли в годы Великой Отечественной войны. Я сижу на колене у дяди Вани.

               
1. Возвращение. Посиделки. 2. Юное дарование. Иван.


Лето 1942 года.

     Проводив папу на фронт, мы решили вернуться к маминым родителям в Кемерово, по просьбе отца. Из шахтёрского посёлка Кизил-Кия Киргизии поездом доехали до Ташкента.
     Привокзальная площадь стонала от раненых. Мама, как медработник, попросила офицера дать ей перевязочный материал, тёплой воды и марганца. Несколько дней она отмачивала засохшие бинты, промывала и перевязывала раны.

     Офицер помог нам уехать, посадив с солдатами, отправляющимися на фронт.  Из Новосибирска ехали в кузове попутной грузовой машины. Братишка семи лет быстро уснул на вещах, а меня мама держала на руках. Губами касалась лба, проверяя температуру. Была уже ночь, прохлада капельками росы оседала, увлажняя одежды. Мама укрывала меня байковым одеялом, а я его скидывала.
 
     В Кемерово вернулись с ранними песнями птиц.
Температура с 38 поднялась к 40 – 41 градусу. Ночью мыли и грели меня в корыте  с горячей водой и горчицей. От горячей воды по телу бегал мороз. Мама плакала и просила не умирать. Бабушка сквозь слёзы читала молитвы.

     Я теряла сознание, бредила, звала кошку, которая прыгала на комнатном цветке фикусе. Никто цветок не трогал, кошка лежала на печке, но так ребёнку казалось. Остаток ночи проспала. Утро порадовало яркими солнечными лучами. Кризис прошёл, но дал осложнения и затянул выздоровление.


     Дедушка Гриша носил  меня, любимую внучку (первую внучку!) на руках и красивым тенором пел песни. Мне было пять лет, считала себя большой девочкой и тяжёленькой, но дедуля, щекоча усами, говорил, что я лёгонькая, как перышко от голубки. Бабушка Лиза порадовала новой вязаной кофточкой - связала для меня за несколько вечеров.


     Дядя Федя, пятнадцатилетний мальчишка, сделал для куклы кроватку, ножки выточил на станке. От счастья мои глаза сияли и раздувались щёчки. Куклы у меня ещё не было. Сшили малышек с бабушкой, скатали ручки из тряпочек, нарядили, нарисовали глазки, носики, ротики - прелестницы мои! - до сих пор их помню.

     Федя рисовал мне котов, всяких животных, а на стене в зале написал корабль в море, который встречала девушка.


     В семье бабушки и дедушки было девять детей - три девочки и шестеро мальчиков, один мальчик умер в три года от скарлатины. Остальные парни подрастали, успешно учились, увлекались спортом, играли на музыкальных инструментах, пели, сочиняли стихи, писали дневники,…
На фронт офицерами ушли старшие: Андрей, Пётр и Иван, следом должны были призвать Василия.


     Дядя Вася, восемнадцатилетний парень, играл на нескольких музыкальных инструментах. Он разрешил мне дёргать струны на гитаре и сам, развлекая племяшку, играл на мандолине, кларнете, пел песни и загадывал загадки. Среди любви и внимания я быстро шла на поправку.


     Вася дружил с очень красивой девушкой, эвакуированной из Ленинграда. Она ходила в шляпке, и у неё всегда были накрашены губки, чем очень удивляла меня, так-как в нашей семье не принято было краситься и пудриться.


     Я засматривалась на Васю, на его гипнотически привлекательную внешность. Просто глядела и не могла насмотреться на тёмно-русые кудри, чёрные брови, ярко-голубые глаза – всё лицо жило мимикой мышц губ, озорным взглядом с подмигиванием и движением бровей.
 

     Он размахивал длинными руками, смеялся, рассказывая что-то интересное. Его спутница тоже хохотала, шла в туфельках на высоких каблуках, придерживая и ловя тонкими бледными руками газовый шарфик, развивающийся на ветру.


     Через несколько дней мы попрощались с Васей – он ушёл на фронт. Как тяжело было выпускать из объятий сына матери и отцу, мальчика, начавшему только  радоваться жизни и любви.
Вскоре получили похоронку, а следом письмо на открытке «Жди меня и я вернусь», где Вася сообщал, что воюет на Ленинградском фронте. Письмо запоздало.


     Не было криков и истерик. Бабушка, держа похоронку, закрыла глаза и стала падать, дедушка придержал и унёс как ребёнка на кровать. В доме стояла тишина – все разбрелись по углам. Я взяла Федину кроватку со спящими куколками, легла головкой на них и уснула на полу. Слышала, как меня раздели и уложили в постель, но не проснулась. Всю ночь разговаривала с Васей, примеряла шляпку и туфельки ленинградки. Вася любовался мной и смеялся.


     Погибли на фронте дяди: Андрей, Пётр, Вася. Безвести пропал  мой отец – Артемий. В госпитале лежал Ваня.


     В нашем доме частенько были посиделки. В каждую семью приносил почтальон похоронки. Собирались соседи и знакомые, чтобы поделиться горем, вместе наплакаться, попеть псалмы, очистить хоть на миг сердечные и душевные боли слезами. Концами головных платков вытирали глаза, носы; уходя, обнимались и благодарили.
 

     В пении псалмов участвовала вся семья: я с братом и мамой, Федя, его сестры - Мария и Валя и, конечно, дедушка Гриша и бабушка Лиза.
 

     Некоторые гости задерживались. Бабуленька поила смородиновым чаем, вели беседу о потерянных хлебных карточках, молили Бога, чтобы скорее закончилась война, чтоб Он помог пережить это тяжелое время.


     В 1944 году, осенью, пьяный шофёр убил моего любимого деда Гришу, налетев на семью, которая везла выкопанный картофель с поля.
В середине оглоблей тележки был дедушка, бабушка и мама - по бокам. Мамины сестры сзади толкали. Всех раскидала машина. У бабушки был перелом бедра и руки. У сестрёнок и мамы - множество разрывов ткани и ушибов.

 
     Мимо разбросанных умирающих людей, крови и стонов следом промчалась ещё одна грузовая машина. Вот этот шофёр, промчавшийся следом, через 20 лет просил прощения и назвал фамилию того, кто совершил наезд. Бабушка и мама, прочитав письмо, поговорили, вспомнили те страшные минуты. «Бог простит!»- сказала бабушка и вышла из дома в огород.

     В апреле 1945 года ждали из госпиталя дядю Ваню.


               

                ЮНОЕ  ДАРОВАНИЕ

     С детства Ваня удивлял родителей, учителей, но больше всего учеников школы. Ещё бы не позавидовать! За один год мальчик окончил четыре класса – всю начальную школу!


     Учителя, каждые два – три месяца приглашали его маму к директору, чтобы сообщить ей решение педагогического совета о переводе Ивана Коваленко в следующий класс. Елизавета Михайловна (моя бабушка)сначала пугалась приглашений, но затем успокаивалась и тихо произносила: «Благодарствую, вам виднее!" – кланялась и выходила из кабинета.


     Ваня слыл умницей и красавцем. Все Коваленко были с кудрявыми русыми волосами и голубыми глазами – в своих родителей.
 

     В старших классах Иван вытянулся, плечи расширились. Увлекался спортом, поэтому ходил прямо, гордо неся ангельскую голову. В стенгазетах школы были его рисунки и стихи.
Девчонки любили его за мягкий характер.


     Ваня никогда не бранился, не кричал в злобе. Сколько в нём было спокойствия и обаяния! Рядом с ним хотелось быть лучше. Своим поведением он влиял не только на класс, в котором учился, но и учителей. Общаясь между собой, преподаватели отмечали, что в этом классе они с особой теплотой, воодушевлением ведут уроки. Иван, по их словам, был даром небесным, гениальным ребёнком, для которого хотелось рассказывать интереснее, улыбаться, стать красивее и добрее.


     Молниеносные решения задач подростком зачастую ставили в тупик учителя математики.

     Стихи и доброжелательные эпиграммы сыпались из мальчишки по любому поводу. Он умел не обижать, вокруг смеялись, и сами пытались острить. Ко всему этому, Ванёк пел завидно, танцевал чечётку, играл на гитаре, мандолине, флейте.


     Взрослые говорили: «Так много дано одному человеку…, - вздыхали, делали паузу молчания и продолжали, – наверно, с него много и спросится. Господи, сохрани этого мальчика».


                ИВАН

     После блестящего окончания средней школы в 15 лет, Иван поступает в артиллерийское училище. И в 1941 году уходит на фронт в звании младшего лейтенанта. С ним на фронт уезжает его подруга Оленька Марушева, которая погибает в первом бою. Иван тяжело переживает и посвящает ей много стихов. Как заговорённого, Ивана в боях облетают осколки и пули.

     Его поэзия появляется в военной газете «Красная Звезда»

     Иван успешно воюет, получая награды и звания. 
 
     "Награждение медалью ЗА ОТВАГУ -
Коваленко Ивана Григорьевича - старшего лейтенанта -
командира миномётной роты 1321 стрелкового полка -
за доблесть и мужество."

     "Награждение орденом КРАСНОГО ЗНАМЕНИ -
по 9-му гвардейскому стрелковому корпусу.
Капитан Коваленко Иван Григорьевич, зам. командира
по строевой части 2 стрелкового батальона,
415 стрелковой дивизии, 61 Армии, Брянского фронта
г. рожд. 1920 г. беспарт. русский
С 1941 года участвует - Западный и Брянский фронта.

Имеет ранение 1943 г. (24.07.1943 г.)
В Красной Армии с 1941 года.

     Наградной лист 341

Тов. Коваленко, как заместитель командира батальона
во время наступления батальона на г. Волхов, находясь
при 5 стрелковой роте искусно маневрируя ворвался
в Волхов и своим личным примером мужества и героизма
увлёк за собой бойцов и командиров.
Под его личным руководством было очищено 3 квартала.

22 июля 1943 г. под его непосредственным руководством
были отбиты две контратаки противника, который в этих
боях понёс большие потери в живой силе и технике.

24 июля 1943 г. при отражении контратаки противника
тов. Коваленко был ранен, но с поля боя не ушёл и
продолжал находиться до полного отражения контратаки.

Тов. Коваленко ранен и эвакуирован.
достоин Правительственной награды ордена КРАСНОГО ЗНАМЕНИ

Командир 1321 стрелкового полка
подполковник Косицин
3 августа 1943 г."


     Неделю шли бои по освобождению города Волхова. "За мной!" - кричал капитан, увлекая за собой бойцов и командиров. Отбиты множества атак, очищен город. Раненый Иван продолжал гнать захватчиков, освобождая квартал за кварталом, пока не потерял сознания.

     Кровь смешалась в ране с грязью, по которой ползали мухи, оставляя яйца для подлого размножения. Со стороны спины осколком мины был вырван огромный кусок мышцы от нижнего ребра с частью худобы на тазовой кости.
Очнулся Иван в повозке, услышал маты, крики солдат, еле переносивших боли, почувствовал свою, разрывающую всё тело, и потерял сознание. Глубокой ночью тяжело раненых доставили в центральный госпиталь.


     Семнадцатые сутки офицер находился на грани жизни. Врачи мыли, чистили, срезая мёртвые края раны, стягивали, где тянулось, наращивали, пришивая здоровую кожу, беря ленту с ягодиц. Молодой организм медленно восстанавливался - проводил свою отчаянную битву. В бреду Иван куда-то бежал, крича команды, вёл бой.
 

     И, однажды, веки задёргались, и через узкие щели сверкнула небесная лазурь. У постели сидела большеглазая врач с чёрными крыльями бровей. Иван смотрел, не отводя взгляда. Врач улыбнулась, а у красавца офицера сердце и грудь наполнились весенним пробуждением. И тут же шёпотом он начал читать стихи.
- Ну, товарищ капитан, с возвращением, - жить будете! Она проверила пульс и, уходя, пожелала скорого выздоровления.


     Два раза в день, во время врачебного обхода, Иван ждал... Чудодейственно влияла на офицера улыбка молодой женщины. Лидия Александровна понимала истосковавшиеся чувства бойцов по женской ласке, любви. Но кроме улыбки она ничего не могла дать взамен на колокольные звоны вернувшейся жизни в искромсанное тело. Она радовалась очередной победе над невидимым врагом. Общими усилиями врачей и медсестёр отвоёвывали ребят у небытия…
 

     Раненые выздоравливали, тепло прощались. С нарочито твёрдой походкой, смехом, бодрым голосом благодарили медперсонал за столь терпеливое отношение к ним, отдавали честь и уходили… туда, где земля взлетала в небо и звуки рвали барабанные перепонки. Медики желали им вернуться здоровыми в свои семьи.
Кровати не пустовали, привозили изуродованных тел больше, чем выписывалось. Не хватало коек, перевязочного материала, лекарств.


     Организм Ивана уже второй месяц боролся за полноценную жизнь. Однажды Лидия Александровна зашла в палату Ивана поздно ночью. Иван не спал, писал что-то. Увидев врача, стал читать стихи, посвящённые ей. Женщина поблагодарила, потрепала кудрявую голову, уложила на подушку. Засмотрелась в озёрные глаза, на русые кудри, лежащие на застиранных наволочках. Отпустила в себе напряжение, наклонилась и поцеловала Ивана в лоб. А он, тонкими длинными пальцами сжал её руку, притянул к губам. Лидия Александровна прошептала на ухо:

- Ваня, ты скоро уйдёшь на фронт. Храни тебя, Бог, и возвращайся с Победой, буду ждать тебя. Отдыхай,- коснулась своими губами его мягких губ. Ещё раз взглянула на бледное худое лицо и ушла, шепнув, - спи!


     Пару дней назад в госпиталь приезжала бригада артистов. С ними в палату, где находилось четырнадцать человек, вошёл полковник. Он поздоровался с героями и попросил немного внимания.


     Раненые, кто мог, сели на постели. Иван встал и словами приветствовал важных и очаровательных гостей. Извинился за внешний нескромный вид – белые  кальсоны с рубахами далеко не первой свежести.


     Полковник  рассказал о подвиге, который совершили капитан Коваленко Иван Григорьевич вместе с группой бойцов.
Зачитал из газеты «Красная Звезда» заметку журналиста: «...Солдаты отмечали  личный пример мужества и героизма капитана И.Г.Коваленко, который не прятался за спины солдат, а, использовав военную тактику, знания, опыт прошлых лет войны, добивался побед...."
Зачитал текст награждения капитана Коваленко Ивана Григорьевича орденом Александра Невского.

     Полковник достал орден АЛЕКСАНДРА НЕВСКОГО, которым награждались только офицеры за особо выдающиеся военные действия, храбрость и мужество. Подошёл к воину, смутившемуся и покрасневшему, словно девушка на смотринах, и вручил ценную награду офицеру вместе с книжечкой - удостоверением. Поздравил Ивана Коваленко со столь высокой наградой, пожал руку.

     Затем вручил медали «ЗА ОТВАГУ» бойцам и пожелал всем выздоровления.
     Дальше шёл концерт. 

     Иван мечтал о мирной жизни, в которой рядом с ним была бы Лида. В мечтах гулял вобнимку по парку, приходил с ней домой. У них будут дети, и он многому их научит: играть на гитаре, петь будут все, как пел он в своём "далёком" прошлом до войны. Станут вместе писать стихи, займутся спортом: бегать на лыжах, плавать в бурной реке. Он поставит турники, и мальчишки на нём будут крутить «Солнце».

 
     А пока вновь война: "Пол Европы прошагали, пол Земли..." День Победы приближали, как могли... 
Новый 1945 год. Фашисты, в предсмертной схватке устроили новогодний подарок русским - салют артобстрелом. Всю ночь гремела канонада, в эту ночь погибает друг. Иван посвящает ему Новогоднюю поэму о войне, а по весне сам получает ранение и травмируется старая рана. Госпиталь и отпуск домой. Мечтал заехать к Лиде, но не получилось


     Судьба распорядилась по – своему. Возвращение в родительский дом и последующие события изменили былые мысли.


     Зашёл Иван тихонько в приоткрытую дверь дома. В воздух взлетел и повис высокой нотой оглушительный визг пятнадцатилетней сестрёнки с последующим прыжком на шею. Болью залило тело от бывшей раны. Сморщился, перетерпел, но Валя почувствовала отклик вздрогнувшего брата и быстро сняла руки с шеи. Иван обнял маму, сухонькую женщину, - глаза в глаза - четыре небесные капли и море волнующей нежности в груди к бесконечно родному человеку. Наклонился, сложившись почти вдвое, развернулся и поднял на свою высоту эту милую радость, давшую ему жизнь. Кружил на руках и пел: «…верь, настанет пора и… вернётся на землю Любовь!»


     Бабушка шептала: "Ваня, Ванюша, Ванечка, жаль, что папы нет в эту минуту счастья."  Ваню обнимали, глядели на него и не могли насмотреться - вернулся живым с войны - руки, ноги целы, ну а, выболевшая шрамами страшная рана-яма, не видна под гимнастёркой…


     На стол Иван выложил консервы и бумажный кулёчек с сахаром. В этот момент вошла на порог дома я, первоклассница, пришла после праздничного утренника в школе в честь Первого Мая.


     Передо мной стоял высоченный улыбающийся военный, с орденом на кителе. Поднял и, обняв, стал носить меня на руках по большой комнате, читая стихи. Их было много, - обо всём. Его волнение передалось мне, обхватила шею, положила голову на его плечо, слушала, слушала и чуть не уснула.


     Дядя Ваня посадил меня на табуретку(стулья венские у нас появились позднее).
Баба принесла вазочку с вареньем, стала накрывать на стол. Ароматный борщ радовал запахом. В годы войны продукты получали более – менее нормально.
Голод холодил души и животы позднее, где-то с 1947 по 50 годы.
Мы пошли мыть руки – к этому нас приучила моя мама, которая была строга по этой части. Она же работала в медсанчасти.


     Когда вернулись, баба спросила: «Кто съел варенье?» Мы не ели с братом. Дядя Ваня промычал тихонько. Бабушка улыбнулась. «Ох, Ванюша, таким же сластёной и остался», - унесла пустую вазочку.


     Нас всех объединил Иван: ходили в магазины и по улице толпой, словно, прилепленные к нему, а, может, он к нам, не желая один оставаться.
Меня поражали его длинные ноги и крупные шаги – он был единственным среди прохожих с такой высокой фигурой. Дядя Ваня, то вышагивал впереди, то останавливался и ждал – никак не мог приноровиться к нашим мелким шажкам. Он рассматривал дома, прохожих, иногда вскидывал голову в небо, наслаждаясь тишиной, необычным для военного уха, спокойной мирной жизнью без гула моторов самолётов и взрывов.


     Знакомые и незнакомые спрашивали его, когда закончится война и, глядя на такого красивого с целыми руками и ногами - плакали, наверно, вспоминали не дождавшихся своих мужей и сыновей.

- Скоро, скоро, может завтра-послезавтра…- отвечал Иван Григорьевич.


     Вернувшись в дом, показывал фотокарточки друзей и врача. Мама моя сразу вопрос ему: «Кто это?» «Врач Лидия Александровна, она вытянула меня с того света…»  «Ну, у неё таких как ты ещё сотни, а может и тысячи будут… Я тебя познакомлю с врачом… Мы вместе работаем. Вот, девчина, так девчина!»


     5 мая были смотрины. Мама еле уговорила прийти в гости старшую медсестру Марию, которую называли на военном заводе врачом. Мария была небольшого роста, круглолицая, курносая, с выразительными формами и необычной для нас причёской.
 

     «Сто чертей» - так отозвался о новой моде Иван. Этих причёсок он насмотрелся в Европе: спереди надо лбом прядь волос поднималась вверх и закреплялась на темени. По бокам волосы свисали, закрывая уши. Пришедшая новая мода начинала завоёвывать модниц и в Сибири.


     Встречи с Марией стали повторяться. У Ивана заканчивался отпуск, он должен был прибыть в Красноярск, к месту службы. Надо было ему и девушке срочно решать свою судьбу. Мама вмешивалась, торопила. А я чувствовала, что дядя Ваня в сердце держал ещё ту, что в госпитале покорила его. Он частенько смотрел на фотографию, вздыхал и с грустью вспоминал те времена, рассказывал мне про врача Лиду, друзей и войну. Но знала об этом только я.
 

     Мария мне не понравилась, она некрасиво смеялась и одевалась не так, как ленинградка. Не было в голосе теплоты, взгляд «вскользь» подметила даже бабуля. Здоровалась, не договаривая слова, и получалось: "здрас."


     Лопнула струна в душе Ивана под натиском приятных встреч с молоденьким врачом Марией.
 
     День Победы встретили обычно – были уже готовы, ждали только сообщения, как факта.


     Свадьба шумела в нашей большой комнате. Невеста напоминала сдобную булочку из муки высшего сорта. Иван – красного рака. Разгорячился, худые щёки дышали огнём, длинные руки обнимали Марию. Пятилетний военных лет отстой бронёй закрывал нежные чувства, забылись на время, скукожились в душах бойцов. В госпитале тоже сдерживались порывы, а тут рядом девушка, и сегодня она станет его женой.


     Через неделю после свадьбы молодые уехали к месту службы Ивана.
Фотография врача из госпиталя осталась у нас. Я глядела на красивую женщину и жалела, что не она стала женой дяди Вани.


     Похоже, что жизнь у Ивана не очень удачно сложилась.
Первая дочь Людочка в пять лет заболела менингитом. Мама её, как врач, была всё время рядом. Вылечила, но девочка осталась с детским смехом ангелочка. У неё плохо развивались правая ручка и нога. Позднее, она умирает.
     Но росла на радость родителям вторая дочь – и умница, и красавица!   


     Иван Григорьевич умер довольно рано от тромба, который разорвал сердце. Ему было всего сорок восемь лет. Дочь Ира училась ещё в шестом классе.


     Стихи его в семье никто не слышал и не читал. Мария Степановна, похоже, ждала от мужа чего-то другого. Вместо семейного счастья, любви, было сосуществование. Он для неё слыл неинтересным и неумелым - «мужланом» - это её выражение.
 

     Поэтому газеты и тетради со стихами в этой семье не сохранили.
Даже Орден Александра Невского жена не взяла с похорон, - он остался у сестры Ивана Григорьевича, у моей мамы. В данный момент находится у меня. Мои внучки много слышали рассказов о дорогом для меня, родном дяде Ване, о всей моей семье, о прошлом. Рассматривают орден, медали, затем бережно заворачивают и прячут в потаённое место.


     Хочется, чтобы орден был у Ирины с детьми. Но прежде должны появиться любовь, понимание, желание знать о жизни и военных подвигах их отца и деда.

 
     Вспоминаю дядю Ваню довольно часто. Удивительнейший человек! Он даже на фронте не матерился. Солдаты не понимали его ругательств, ну кто разберёт эти слова: «Ангидрид твою, перекись с марганцем» и тому подобное… Похоже на подражание генералу-графу Толстому из рассказов писателя В.Вересаева.
В нашей семье не принято было ругаться, обзываться, даже произносить безобидные слова: «чёрт», «дурак».

     Как-то бабушка предложила сыну отрубить курице голову. Ваня отговаривался, просил простить его, – после фронта не мог поднять руку на живое существо.


     Ежегодно, 9 мая выставляю портреты всех моих дядей, погибших в годы Великой Отечественной войны. Погибли все сыновья Коваленко Григория Лукича и Елизаветы Михайловны – пять человек. Рядом ставлю портреты дедушки Гриши и бабушки Лизы, моего отца Артемия и моей мамочки. Вот их имена:

Коваленко Пётр Григорьевич - 1914, года рождения – погиб в ВОВ.
Коваленко Андрей Григорьевич - 1918 года рождения -  погиб в ВОВ, в 1944г.
Коваленко Василий Григорьевич – 1923 года рождения – погиб в 18 лет под Ленинградом в ВОВ.
Коваленко Иван Григорьевич - 1920 г. – умер в 48 лет.
Коваленко Фёдор Григорьевич - 1927г. -  1970 г. - майор ракетных войск – погиб в мирное время.
Коваленко Григорий Лукич – 1885г. – 1943-44 убит(сбит)пьяным шофёром.
Коваленко Елизавета Михайловна – 1892 г. - 1986 г.
Коваленко - Петрова Александра Григорьевна - 1912 г. – 2003 г.
Коваленко Мария Григорьевна 1925 г. – 1988 г.
Коваленко Валентина Григорьевна 1930г. – 2011г.
Петров (Комиссаров) Артемий Иванович – 1908 г. – 1943 г. – отец мой – шахтёр, лётчик, был сбит под Харьковом.
Петров (Комиссаров) Степан Иванович – дядя - брат Артемия – погиб в годы ВОВ.
Петров (Комиссаров) Иван Григорьевич - 1884 г. - 1958 г. – дедушка со стороны отца.


     Братишка Петров Альберт Артемьевич работал в Чернобыле на четвёртом блоке, который созревшим грибом дождевика посылает споры - радиацию до сих пор. В настоящее время брат проживает в Кривом Роге с женой. Они вместе пережили чёрные дни Чернобыля.

     Мама(Шурочка – в рассказах) за год до смерти продала дом в 2002 году верующим - Евангельским Христианам Баптистам, можно сказать, почти подарила, но это её желание, её дом, в который она вложила с Иваном (братом) много труда.
Проживала со мной в Алтайском крае до 2003 года. Я приготовила комнату для неё. Каждое воскресенье возили её из села в город, в "Молитвенный Дом."

     В день землетрясения - 27 сентября 2003 года - понизилось давление у мамы почти до нуля. Остановилось сердце. Делали искусственное дыхание, но не вернулась, – ушла… на девяносто первом году жизни.

     На похороны приехали верующие и проповедник из Молитвенного Дома, пришли учителя и директор местной школы, чтобы поддержать и помочь мне. Приехал мой сын с семьёй.
     При погребении сильно плакала правнучка София пяти лет. Для неё бабуля была большой живой куклой, которой расчесывала волосы, завязывала банты, водила по комнатам квартиры за руку, пела, читала стихи, танцевала, слушала рассказы бабушки про Бога и подпевала ей в пении псалмов.

     Я поделилась с провожающими в последний путь воспоминаниями об этой замечательной женщине.

     Александра Григорьевна была мужественной, сильной женщиной. Работала медсестрой, и во время Великой Отечественной войны в горячем цехе завода, где готовился порох. Рабочий день длился по 14-18 часов, а затем ночью шла домой пять километров. Приходила и ложилась спать, прижимаясь прохладным телом к маленькой тёпленькой дочке.

     Шурочка, вместе со своей мамой растили не только своих детей, но и по несколько лет чужих, брошенных. Пекли пироги, и ведро вкусностей приносили в школу, где те дети учились. В этом доме не принято было просить и жаловаться на судьбу, никто из взрослых не хлопотал и не ожидал от государства какой-либо помощи ни на своих детей, ни на чужих.

     Как - то в нашем доме появился слепой, знавший две тысячи стихов. Он "топтался" по комнате и повторял шёпотом псалмы. Иногда этот сорокапятилетний высокий крепкий мужчина тоненьким голосом пел, хлопая веками, приоткрывая пустые глазницы. И на его белом полноватом лице сияла блаженная улыбка. Он жил в своём сказочном мире.


     Бабушка, а затем и мама говорили: "До конца дней своих человек должен обслуживать себя сам, пока ходят ноги и руки шевелятся, не обременяя близких". И они не были никому обузой. Их любили, и в последний год жизни они не были одинокими. Добрая светлая память о родных остаётся в потомках.

    
 
 

                Алтай, пос. Линёвский.   
                Апрель, 2015 г.