Колесо обозрения

Евгений Боровицкий
   

                Инне Миловановой
 
В тот год выдалась сухая теплая осень. Я, молодой лейтенант,  Советской Армии, приехал в свой первый отпуск на Балтийское море в военный санаторий  города Светлогорска. До войны эти земли принадлежали немцам, а город до 1947 года назывался Раушен.

 Из приемного покоя в мой корпус меня сопровождала  женщина лет сорока. Она с интересом рассматривала меня и говорила, что где находиться. Корпуса санатория все были разные. В военные годы в них отдыхали немецкие летчики, а сейчас мы.

 Здание столовой располагалось прямо над морем. Вниз шел крутой спуск серпантином, а кто не хотел или не мог идти пешком – пользовались лифтом. Отсюда начинался пешеходный тротуар на сваях вдоль моря, который мы называли «променад».

 Здесь же были фонтанчики для питья и великолепная двухметровая бронзовая скульптура обнаженной девушки. Со времен Великой войны на ее теле имелись отметины, которые заделали, но при внимательном рассмотрении, можно было их обнаружить.

Когда я возвратился из отпуска, мой отец, ветеран войны, спросил меня:
-Бабу железную видел?
-Какую бабу? – не понял я.
-Ну, бронзовую скульптуру?
-Видел.
-Это мы по ней стреляли.

Отец служил после войны в тех краях и по пьянке, офицеры чуть порезвились. Когда я через несколько лет попал сюда второй раз, я уже внимательно рассмотрел следы от выстрелов пистолета на теле обнаженной фигуры. Можете сами догадаться, куда целились двадцатилетние офицеры.

Моя проводница завела меня в корпус, показала комнату на шесть человек. Я кинул чемодан на свободную койку. Женщина спросила меня, не хочу ли я погулять по городу? Я понял, что она положила на меня глаз, но в то время к женщинам под сорок я мог испытывать только сыновьи чувства. Хотя будь она чуть симпатичнее – кто знает, что тогда могло быть. Женщина ушла.

 Я стал распаковывать   чемодан. В дверь постучали. Я крикнул:
-Войдите.
Зашел мужчина лет сорока, крупный с намечающимся животиком.
-Здравствуйте. Меня зовут Миша, я ваш сосед.
-Здравствуйте. Виктор, – представился я.

Пока я раскладывал вещи, Михаил наблюдал за мной. Попутно сообщил, что он приехал с Дальнего Востока, что в санатории уже неделю – кормят хорошо. А потом без перехода предложил:
-Витя, ты не хочешь пойти помыться? Составить мне компанию.
-Нет спасибо. Не хочу.
-Ну ладно. Может в другой раз, – раскланялся Михаил и покинул комнату.
Я не придал этому визиту никакого значения, но когда, через неделю мои соседи по комнате сказали, что меня ищет какой-то Михаил – я задумался. И когда в очередной раз Михаил увидел меня и предложил сходить в душ – я понял, что у него ко мне нездоровый интерес.

Мы были одни в комнате. На его счастье нас разделял круглый стол. Я почувствовал, что у меня от ярости чуть дергается верхняя губа, наклонился над столом и жестко сказал:
-Миша, если ты со своей жопой не уйдешь из комнаты, я тебе набью рожу.
Угроза была реальной. Я был в сборной университета по боксу и мог посадить на задницу любого с обеих рук. Миша оказался понятливым. Больше я его не видел.

Жизнь в санатории шла своим чередом. С утра процедуры, а вечером танцы. Санаторий был переполнен ветеранами. Молодежи мало. Я загрустил. И когда увидел, наконец, симпатичную женщину  – без колебаний пригласил ее, хотя она была не одна, а с каким-то хмырем.

 Я обнял ее за плечи. Она была хрупкая и воздушная. Правильные черты лица, темные глаза.
-Как вас зовут? – спросил я.
-Инна.
-Очень приятно. Виктор. Давно Вы здесь?
-Уже неделю.
-С семьей?
-Нет, одна. Муж на переподготовке летчиков, а меня сюда отправил.
-Из всех зол выбрал меньшее, – засмеялся я, потом продолжил, – может, уйдем вместе?

Инна посмотрела мне в глаза, чуть помедлила и согласилась:
-Хорошо, но номерок гардероба не у меня.
-Нет проблем.

Танец закончился. Я оставил Инну на минуту, а сам подошел к хмырю. Тот безропотно отдал номерок. С этого вечера мы везде были вместе. Сближение на отдыхе происходит гораздо быстрее, чем в обычной жизни. День, два и ты о человеке, которого только что встретил, знаешь больше, чем близкий друг.

 В Инне была не красота, а какая то утонченность. Коренная Ленинградка. У ее предков еще в Санкт-Петербурге были выездные рысаки. Я влюбился. Влюбился без памяти. За пять лет супружеской жизни я впервые вырвался из семьи. Там далеко остались заботы, обязанности, долг.

 А здесь - соленый ветер, свинцовые волны, прогулки вдоль моря, шепот признания, пожатие руки, первый поцелуй. Чужая жена. Одно это сочетание слов бросает в жар.

Сколько это счастье длилось? День? Неделю? А может, ты с этим счастьем живешь до сих пор…

Мы целовались на берегу моря. Она оторвалась, посмотрела на меня и улыбнулась. Потом стала серьезной и сказала:
-А я бы увела тебя, если бы не муж.
-Как это увела? – не понял я. Инна ничего не ответила.

 После завтрака и процедур я ждал ее у павильона с минеральной водой. Инна появлялась, как всегда, неожиданно. Я целовал ее в щеку, и мы начинали свой обычный обход, сначала к озеру, потом к морю.

Взявшись за руки, мы могли часами бродить по осеннему городку. В этот раз мы забрели в старый парк. Подошли к большой клумбе. Рядом стояла скамейка. Мы сели и, не сговариваясь, перешли на шепот, а потом вообще замолчали. Клумба была ухожена  с поздними  цветами. На некоторых  лежали открытки.
-Что это? – спросила Инна.
-Не знаю.

Я встал со скамейки, нагнулся и взял одну из них. На открытке была надпись: «Милый наш мальчик, тебе бы исполнилось уже семь лет. Мы с папой помним и очень любим тебя…». Вторая открытка  оказалась подобно первой: «Родная моя Оленька! Мне тебя очень не хватает. Я думаю о тебе, доченька, каждый день…».

У меня мороз пошел по коже. Позже мы узнали, что два года назад на детский сад упал военный самолет. Погибло двадцать семь детей и три воспитателя. Памятника ставить  не разрешили. От садика осталась только клумба, куда приходят безутешные родители.

 Мы молча постояли и пошли вниз к морю.  Спуск  был крутой со ступенями и солнечными часами  в виде клумбы из цветов. Мы много раз ходили здесь, но только сегодня я заметил вдали колесо обозрения.

-Смотри колесо! Пойдем, посмотрим.
-Пойдем, – согласилась Инна.
Погода стояла прекрасная. Легкий ветер закручивал желтые листья на тротуаре. Конец октября, а так тепло! Парк аттракционов с колесом обозрения выглядел заброшенным – ни посетителей, ни работников. От ветра чуть поскрипывали качели, карусель хлопала тентом.

 Мы подошли к колесу. Оно возвышалось над морем и как – будто упиралось в небо.
-Вот бы прокатиться! – произнесла Инна.

Вдруг из будки появился мужичок:
-Хотите покататься?
-А можно? – спросил я.
-Залезайте.

Мы быстренько сели в четырехместную кабину. Мужичок включил рубильник, колесо со скрипом стало поворачиваться, и мы поплыли вверх.

 Мы поднимались все выше, все сильнее ощущался ветер. Инна вцепилась в мои руки. Глаза ее блестели от страха и удовольствия. Кабина была открытая, и ветер совсем растрепал ей волосы. Мы были одни наверху – над нами только небо, которое смыкалось на горизонте с морем.

 Я смотрел в глаза Инне и прокричал сквозь ветер:
-Я люблю тебя!
Инна не ответили, только крепче сжала мне руки.

Уезжали мы в один день. Я проводил Инну на вокзал. Посадил в вагон. Протянул ей свое письмо:
-Прочти, когда будешь ехать.
Она кивнула головой, говорить не могла – в глазах стояли слезы.

 Поезд тронулся. Я опустошенный стоял на перроне и долго смотрел на удаляющиеся огни последнего вагона. А Инна сидела в купе и читала письмо, которое начиналось строками Есенина: «До свиданья, друг мой, до свиданья… Сейчас ты читаешь эти строки, а поезд уносит тебя все дальше и дальше…».

Через неделю я получил от Инны первое письмо. В нем она писала, как страдает -  думает обо мне каждый час, каждую минуту. Очень хочет меня видеть. Я ответил. Писал о своей любви, о планах на будущее, о том, что мы будем вместе.

Через месяц пришло второе письмо. Инна сообщала, что муж обо всем узнал, что она ничего изменить не может и не надо хороший отдых превращать в затянувшийся роман.

Я читал письмо и ничего не понимал, потом буквы в глазах  начали расплываться, а в груди стало больно, боль была мучительная и сладкая…