Мы сидели на открытой веранде ночного кафе. Столик был уставлен бокалами и стеклянными «фляжками» со швепсом. По настоянию хозяина, нам полагалось испить из каждой, потому что, как гордо сообщил сам Христо, среди них не было двух одинаковых.
Черная южная ночь мохнатым зверем лежала над слабо освещенной верандой. Отовсюду лилась негромкая музыка. Было тихо и умиротворенно. Музыка не мешала.
От столика напротив, неуверенно ступая, двинулась - явно к нам! - пьяная немка.
Добравшись до нас, она протянула свой бокал и, нежно улыбаясь, спросила:
– Sie Russisch? Diese Frau ist Russin?
– Ja-ja! – сказал, вставая из-за стола Христо, и, мягко взяв ее за плечи, развернул лицом туда, откуда она вынырнула, и что-то сказал ей по-немецки.
Женщина подчинилась, и, прижавшись к Христо, пошла к себе, ни на секунду не забывая о цели своего путешествия. Она постоянно оглядывалась на нас и, все также светло улыбаясь, всё выше поднимала над головой свой бокал с вином, повторяя:
– Eine sch;ne russische Frau! Ich will trinken f;r eine sch;ne russische Frau!
– Ja-ja – кивал ей Христо, мягко уводя её к столику, где, видимо, сидели ее соотечественники.
Когда Христо вернулся, я спросила, чего хотела эта женщина.
– Она сказала, что русские женщины самые красивые, – хмуро ответил Христо, – А ты красивее всех них. И она хочет за это выпить.
Мы засмеялись.
Швепс был безалкогольным, и вскоре, продегустировав с десяток «фляжек», мы решили отправиться по домам.
– Нет, – сказал Христо. – В такую ночь спать – чистый грех.
Удивительная нереальная ночь лежала на почти невидимом, но явно присутствующим во всем море, на огромном курортном городе.
Она превращала людей в невидимок, совершенно неразличимых среди домов и зелени, и возможности их становились бесконечными.
– Чистый грех! – смеялась Бинка. – Христо, что ты говоришь? Ты совсем забыл русский.
И она снова засмеялась.
У нее были очень белые зубы и глаза, как звёзды. Самое странное, что в отличие от своего Христо, высокого и прокопченного на солнце, как наш любимый северный балык, Бинку солнце словно стороной обходило. Загар к ней совсем не приставал, и оттого казалось, что некий великий художник вылепил ее из белого алебастра. И только волосы и брови ее чуть-чуть тронул черной тушью.Бинка была красива, как богиня.Однажды кто-то из нас, не удержавшись, сказал об этом Христо. Он улыбнулся, взглянул на жену и тихо, явно любуясь ею, произнес:
– Я сам ее выбирал.
– Так вот, – сказал Христо. – Сейчас мы все поедем в городок, где я родился.
Было поздно. Было темно, хоть глаз выколи. Южные ночи всегда невероятно, по-особому черны.
Бинка засмеялась.
Мы погрузились в машину Христо. Мест всем не хватило, и одному из нас пришлось улечься за задние сидения.
Христо заботливо накрыл лежащего шерстяным узорчатым пледом, добавив:
– Я всегда вожу его с собой. В горах холодно, даже летом. А все ли мы знаем утром, где застанет нас ночь?
Дорога петляла то вверх, то спускалась вниз, но нам было все равно. Слишком уж хороша была эта ночь, и обрывать ее никому не хотелось.
Наконец, мы остановились в тени возле какой-то круглой освещенной площади небольшого городка.
– Приехали, – весело крикнул Христо. – Выбирайтесь!
Мы выкатились из его машинки. Было тихо и безлюдно.
– Пойдемте, я вам покажу море, которого вы больше нигде не увидите!
Признаться, к тому времени мы уже объехали все Черное море почти по периметру. Мы видели черные, обжигающие пески Колхиды и золотые пляжи Евпатории, валуны Сочи и те удивительные кусочки его побережья, на которых живут куриные боги, исполняющие все желания. Казалось, мы видели всё. Что могло удивить нас?
Мы прошли несколько шагов от площади, видимо, центральной в городке, и оказались в ночной бухте.
Покачивались пустые лодки на черной тихой воде, неподвижно стояли яхты без парусов, словно новогодние елки без хвои,- сухие и гордые. Слабый свет шел будто бы от самой воды.А воздух был вкуснее того швепса, которым угощал нас Христо.
– Здесь я родился, – тихо сказал Христо, глядя на море. – Здесь недалеко Греция…
Я это уже почувствовала. Я всегда безошибочно чувствовала места, обжитые когда-то греками – там всегда был особый воздух, там всегда легко дышалось.
– Пойдемте, немного потанцуем. Мы с Бинкой иногда сюда специально приезжаем, чтобы потанцевать.
– Да, – сказала Бинка, прижавшись улыбчивым светлым своим ликом к плечу мужа. – Это наш семейный секрет.
Мы прошли вперед. Море оставалось слева. Повернули в какую-то аллею – здесь везде что-нибудь да росло – пышно и щедро: такая земля.Внизу, под горушкой был небольшой слегка освещенный ресторан, больше похожий на придорожную таверну. В ней сидели какие-то мужчины и женщины, одетые просто, без изысков, почти по-домашнему. Они неторопливо потягивали что-то из своих кружек, разговаривали. Дымились сигареты.
Христо привел нас к небольшой танцевальной веранде с деревянными перилами и скамьями по кругу, слегка освещенной светом из таверны и одиноким фонарем, прятавшемся в кроне деревьев.
Играла тихая музыка.
– Мы сейчас, – сказал Христо.
И они с Бинкой ушли к таверне.
Мы прислонились к прохладным перилам.
И эта веранда, и таверна внизу, и сама эта южная ночь в чужой стране, и маленький незнакомый городок, в котором мы побудем с часик и навсегда исчезнем так же незаметно для живущих в нем, как и появились, – ощущение неповторимости этого заставляло на спешить, не двигаться, не торопиться.
Хотелось запомнить всё – и удивительное отдыхающее перед трудным днем море, и людей в таверне, которых было отчетливо видно, словно они находились в прозрачном аквариуме, и свет этой южной ночи неподалеку от Греции…
По деревянным ступенькам на танцплощадку поднялись несколько человек. Музыка зазвучала погромче.
Одна пара, отделившись от группы, стала танцевать удивительный танец.
Пара была стройна, красива. Музыка необычна.
Мы засмотрелись.
И вдруг мужчина остановился. А потом нелепо, внезапно и неуместно, он, только что нежно обнимавший в чудном, под огромными теплыми звёздами, танце свою прекрасную танцоршу, правой рукой, сжатой в кулак, наносит коротким взмахом от плеча, удар в лицо женщине.
Вы не наливали кипяток в холодную стеклянную банку? Донышко обрезает, как ниткой.
Танцоры ушли. Площадка опустела.
И остались только невероятно зеленые деревья с одиноким фонарем на набережной и черное светящееся море, над которым солнце всходит совсем не с той стороны, что в России.
Санкт-Петербург
Илл. Марио Луис Поло.