С недавних пор, к Ивану Кузьмичу, по ночам стал захаживать Голем. Стоило лишь Кузьмичу расслабить в кровати свой костно-мышечный каркас, и соскользнуть в эфирные просторы сновидений - к нему тут же являлся этот глиняный истукан. Стоял себе на самом краешке сна, и глядел в неведомые дали, печальными терракотовыми глазами.
Вёл он себя при этом вполне прилично – не рычал, ногами не топал. Правда, нет-нет, да и источал из себя в сонные ароматы тяжёлый дух кирпичного завода. Вроде, как бы дышал… А подышав, сокрушённо мотал головой и… удалялся.
Явления эти, Ивана Кузьмича не пугали, и он не вздрагивал во сне, что тот дембель, которому примстилось, что его вновь забривают в новобранцы. Не пугали, а где-то даже и вызывали некий интерес: «А какого чёрта, он ко мне ходит? Что я ему, чародей какой, или хуже того, очумелый рационализатор?»
Однако, интерес этот, вскоре у Кузьмича иссяк, а безутешный страдалец всё продолжал ходить, отравляя атмосферы безмятежных снов гарью обожжённой глины, и, как бы, прося от почивающего, какого-то непонятного участия. А может просто искал жалости или человеческого сочувствия.
Определив, что уж чего-чего, а сочувствия этого у него навалом, хоть самосвалами отгружай, Иван Кузьмич решил не жадничать, и как-то посодействовать керамическому терпимцу, тем более что, тот мог своим присутствием невольно нанести ему, Кузьмичу серьёзный бронхиальный урон или какую другую лёгочную немочь.
Когда первая партия сочувствия была доставлена адресату, Иван Кузьмич и увидел бескрайнюю скорбь непрошеного гостя. А увидев, растрогался до того, что принялся самолично утирать тому коричневые слёзы и глиняные сопли. Голем страдал! Страдал и всей душой рвался в человеки, желая творить, тонко чувствовать и задаваться вопросом: «Быть, или не быть…» Желал, но не мог, по причине своей однородной цельности.
Услышав, столь необычную причину бед хлюпающего великана, Кузьмич несколько растерялся и попросил у того вразумительных пояснений. А получив их, поначалу насупился, и даже слегка осерчал. Но повертев в голове доводы своего собеседника, был вынужден признать его некую правоту.
Голем же утверждал, что тот же человек – не что иное, как бочка воды с двадцатью пятью процентами примеси. И что вот эта самая примесь и делает из человека – человека! Потому как вода – она и есть вода! Плевать она хотела и на высокие материи, и на переживания. Потому как она сама по себе – и материя, и переживание! А он – стопроцентный кремнезёмный гражданин, примеси этой лишён, а потому чёрств, груб и несчастен!
После этой беседы, Иван Кузьмич стал несколько по иному смотреть на окружающий мир, оценивая любое творение на предмет его целостности. А когда находит в заинтересовавшем его предмете или явлении вкрапления какой примеси, чувственной ли, или физической, то анализирует её количественное содержание. И если это содержание доходит до четверти от целого, то он относит изучаемую субстанцию к разряду «Жизненная и потенциально чувствующая».
Классификация эта крайне увлекает Кузьмича, бодрит и будоражит в нём интерес к жизни…
А дымнодышащий Голем, в его сны больше не является, удовлетворившись тремя ящиками сочувствия. Правда, как-то раз, наведалась к нему цельноснежная девушка Снегурочка, махала издали призрачными ледяными руками, но ей Кузьмич сразу же выписал бессрочный сочувствующий абонемент и показал, откуда брать столь необходимые ей флюиды.
Так что и она его больше не тревожит с неосуществимыми мечтами о примеси…