Красноармейская книжка

 
Юлия Петровна, молоденькая классная восьмого "а", сдвинула брови, чтобы  казаться строже:
- К  Дню Победы   младшие школьники смастерили красные звездочки. Нужно закрепить их на домах героев войны.  Поднимите, пожалуйста,  руки, у кого в семьях  воевали с фашистами.  Один...  Два... Три...  А ты,  Родионов?  У тебя же прадед вернулся с орденами.
Пашка медленно поднял руку.

                ***

- Курсант  Родионов! К начальнику училища! - зычно крикнул дежурный.
- Есть. - Матвей торопливо пошагал   на второй этаж.

Собрание начал замполит:
- Приказом   Верховного Главнокомандования   от 17 ноября 1941 года предписано "разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии сорок-шестьдесят  километров  в глубину от переднего края и на двадцать – тридцать  километров вправо и влево от дорог. В этих целях  использовать авиацию, артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы."

Начальник училища добавил главное:
- Нашему училищу поручена подготовка лыжных батальонов и их отправка на фронт. Все  вы  включены в состав первой  группы.  Вопросы  есть?
Вопросов ни у кого не было.
               

   ...Пашкино село - бывшая  центральная усадьба самого богатого в районе колхоза  со  средней школой,  универмагом,    автостанцией. И   домом культуры,  который    называется  теперь  "Социально -культурный центр", потому что    туда   переехали    медпункт с  аптекой и почта.   Их  сперва  хотели вовсе закрыть из-за убытия населения в целях оптимизации.
- Оптимазация - тьфу-ты, и не выговоришь  - ворчит  бабка, - теперь  за любой нуждой в район станем кататься.

Народу в город уезжает все больше насовсем. Пашкина сестра тоже  второй год в   медицинском училище, уж не вернется.  И он,   закончит   девятый,   сразу  в  колледж - так теперь  пэтэуху называют -  на  токаря, а потом  - на завод.
Учиться Пашка не любит.  И книжки не читает. А зачем?    Одна скука от них.
Мамка  удивляется:
- И в кого ты такой?  Отец институт закончил. Я -  техникум.

Вдоль дороги мрачно темнеет еще одна достопримечательность -  "дворцовые развалины" - останки многоквартирного дома,  где   была  квартира   Пашкиных родителей.
- Квартиру  дали, - ворчит    часто мамка, - а  землю для огородов нарезали на другом конце села.   И газ   провести    только пообещали.  Когда от колхоза "рожки да ножки" остались, а цены на уголь и электричество   раз в пять подскочили,  мы за головы  и схватились. В самые морозы   уголь кончился,  трубы  полопались.   Побежали   из    каменных  хором кто куда.  Сперва думали  вернуться.    По очереди сторожили.  Да, разве углядишь, если не жить?  Всё разворовали, растащили.   Даже крыши   разобрали. А как говорила  твоему отцу после свадьбы:
- Давай попросим  землю под строительство дома. Молодым специалистам   не откажут.
Но  он же - баран  упрямый:
- Зачем, Катерина?   Будем  со всеми удобствами жить.
- Вот и живем. В избе столетней.   А теперь уж что? 
И приободрится с надеждой:
- Скоро и ты, Пашенька,  уедешь. Будешь в городе  человеком  жить.

                ***

...Кроме  усиления  огневой подготовки   и рукопашного боя,  в программу  группы   ввели  изучение   немецкого.  Смешная гражданская старушка  Изольда  Григорьевна   называла курсантов мальчиками и смущалась, когда приходилось обучать их  немецким матюгам. 
А через неделю после начала занятий прислали  лыжного инструктора, увидев  которого, вернее, которую строй  стеснительно  негромко   ахнул.    Потому что  мгновенно  обалдел    от упругих   девичьих округлостей,  обтянутых   строгим  спортивным костюмом. От     невысокой,  крепенькой, словно налитой молодостью и радостью фигурки и ярких фиалковых глаз.
В серьезном  качестве преподавателя красавица  явно   не воспринималась, и    кросс многие начали с рис`овки.  Но  до финиша дошли единицы.
Младший  сержант Фаина  Королёва,  мастер спорта по лыжным гонкам,  не сбавляя темпа,   оглядывалась и весело покрикивала:
- Ходу -  ходу, товарищи курсанты. Тяжело в учении,  легко в бою.

Через пару недель  группа    уважительно восхищенно называла  своего  инструктора    Снежной Королевой. 
Матвей же  придумал ей имя  Фея. Феечка.
Курсант Родионов   влюбился.  С первого  взгляда.  И ничего не мог с собой поделать.  В её присутствии он,  крепкий здоровый парень,   чувствовал себя беспомощным ребенком.  Сердце бухало. Лицо   стыдливо багровело.  Тело  становилось тяжелым и непослушным... 


Хлюпая по жидкой грязи и ежась от промозглого апрельского  воздуха, Пашка  вспомнил  слова классной.
- Откуда она про прадеда знает? Бабка говорила только, что он пришел с войны весь израненный. И прожил недолго. На  вопрос: - Почему  могилы на кладбище нет? -   выдавила неохотно:
- Не здесь он умер.   А тебе рано  ещё  про взрослых-то всё знать. Подрасти сперва.
Фотокарточки прадеда в военной форме на День Победы  из комода, конечно,  вынимают.  Но был ли он героем?    Надо  не забыть  спросить -  теперь уж  подрос, наверное.
Вот деда  Петра  внук  помнит.   Уже  больной,  тот  ловко плел из ивовых прутьев большие и маленькие корзинки.  Пашке сплел игрушечную машинку на деревянных колесах.  Дверки у нее открывались,  а в кузов можно было много чего положить.

- Что сделаешь, - поминает  бабка деда, - не доживает деревенский   мужик   до пенсии. И  наш  сердце до срока износил.  Одни мы, бабы, словно лошади ломовые...
 
Маленькая, худенькая, она, и правда, всю жизнь, как железная. Работала дояркой.  Вырастила детей, потом  Пашку с сестрой.   Теперь   с мамкой на хозяйстве убивается.  Шутка ли сказать - две коровы,  каждый год  - пара телят.  Куры, гуси.  Поросенок. Всю  продукцию  возят на рынок.  Мамка деньги сестре на квартиру в городе копит.
- А потом тебе, сынок, - приговаривает довольная,  складывая  бумажки кучками. Крупные -  по   пятьсот и тысяче, перехватывает разноцветными резинками и  носит  в сбербанк, что недавно на центральной улице построили.

Пашка спешил  -  отец перед рейсом всегда   дает ему трудовое задание. В этот раз распорядился:
- Листья  с  чердака   собери,  спусти вниз и сложи   возле грядок.   Пожарник уж два раза предписание приносил. А я антигорючий  утеплитель привезу.  Вместе и постелим.

...На чердаке сумрачно и тепло. Таинственно шелестит дубовая листва.  Парнишка чихает от поднявшейся пыли, заполняя большие пластиковые мешки.  Вдруг посреди буро-коричневой сухой россыпи  он заметил  какую-то коробку. Поднял, рукавом обтер пыль.  Находка  оказалась    сумкой из грубой черной кожи.  Давно, видать, тут лежит.  А вдруг там клад?
Торопливо   щелкнул металлическим запором и  увидел  тоненькую,  размером с паспорт, темную книжечку.
- Вот тебе и клад, - вздохнул  разочарованно.

Шагнул к свету,  падающему из  чердачного окна,  и прочитал на обложке:
- КРАСНОАРМЕЙСКАЯ КНИЖКА.  Над  надписью —  пятиконечная   звездочка с серпом и молотом.
На первой   странице  записи   мелкие  -  не разобрать. Крупными буквами  только одна - "Родионов Матвей  Иванович.  1923 года рождения."  В   левом нижнем углу — фотография.
- Ничего себе!  Это же он - прадед...

                ***

Катерина любила  смотреть на речную воду.  Она разная.   Весной - быстрая и веселая. Осенью —  темная, дремотная.  Летом —  солнечная и прозрачная. В жару   разувалась и бродила  по ласковому  мелководью.  Иногда бросала в воду камушки. Только у неё не получалось столько блинчиков, как у Виктора. 
В девчонках    было завидно,  но    учиться   отказалась наотрез:
- Без тебя  обойдусь.
- Ох, и гордая  же ты,  Катюха,   - усмехался будущий муж.

Высокая,  статная,  с легкой походкой и черными жгучими глазами,   певунья и плясунья, она и замуж идти за него долго  не соглашалась.  Но дав слово, из армии  ждала. Да, и после замужества,   уже почти двадцать лет,  ни одного мужика    к себе не примерила. Если  Виктор    шутливо  ревновал: - А  чегой - то  Галькин муж возле тебя так и вьется?- отвечала всегда серьезно: - Однолюбка я, видно,  Вить. Ты не сомневайся.
Только последние годы  почти не поется, тем более, не пляшется.   Развеялись их  ранешние  радости.  И благополучие прахом пошло.  Она — торговка базарная. Заглядывает в глаза капризным городским покупательницам, предлагая товар.  Терпит, слушая их напраслину:
- А творожок,  кажется,  не очень свежий.  И  молочко -то не разбавленное ли?
Ответить бы как следует!  Да,   сцепишь  зубы и молчишь.
Мужа    местный "олигарх"   водителем лесовоза  взял. Ездит в дальние рейсы,  по неделе, а то и больше дома не бывает.
 
За   горькими думами   не заметила,  как свернула в улицу. В Михаиловом доме топилась баня.  Пахучий дымок щекотал  ноздри.
 В голову вдруг ударило:
- Зачем это Зинке баня, если мужик-то с моим в рейсе?

Позвонила в дверь. Подруга открыла,  но в дом,  невиданное дело, не  приглашает.
Зачастила:
- Привет, Кать, Ты чего? А  Михаила нет. Да, и как быть?  Знаешь ведь, что завтра приедут.
В этот самый момент  Михаил  со двора  и спрашивает:
- Зин, с кем ты  там болтаешь? Не забыла  в бане дров подложить?
- Это он из командировки тебе кричит? - ещё нашла сил для шутки.
Зинка   пристыла сперва.  Потом дверь  захлопнула и заорала:
- Сами  разбирайтесь. Я в чужие  семейные дела лезть не хочу.
Катерина шагнула прочь:
- Значит, не зря люди шепчутся. Завел  Виктор другую.

 Ноги сами привели к речке.   К  старой ветле,  где он  хриплым от волнения голосом спросил когда-то:
- Пойдешь за меня замуж?
И она,   скрывая  жгучую радость,  с вызовом  бросила:
- Кто же сразу-то отвечает? Подумаю я.               

...Мамка  сидела на койке  и  качалась из стороны в сторону,  спрятав лицо в ладони.   
- Ты чего, мам?   - растерялся   Пашка, - пойдем ужинать.
 Она подняла голову и  неожиданно   зло закричала:
 -  Кобель проклятый — твой папаша,  вот чего.   Всю душу  вымотал. И когда  образумится?
-Полно, милая,  полно.  Зачем  при мальчонке-то? -   попыталась     урезонить её прибежавшая на шум бабка.
- Мальчонка!  Как же!     Вон какой жердина   вымахал!  Поди,  знает, что  отец по бабам таскается да всё село смешит.  Может,  наконец  вступится за мать!
- Да,  кто  смеется-то?  И зачем отца с сыном стравливать? Так  до беды недолго!
- Беда  уж пришла.  Мишка-то дома с женой. А наш, видно,  к сучке своей ночевать отправился.  Завтра как ни в чем не бывало,  явится. Из рейса, мол,  только что   приехал.
Снова закричала в запале:
- Я ему,  кобелю,  устрою встречу. А узнаю,  кто она,  убью тварь такую. Потом на себя  руки наложу...

Пашка ужинал один. При прежних разборках отец  всегда убедительно отнекивался.  А теперь как же?  Неужели,  правда, у него другая тетка  на стороне?  Конечно,  многие   мужики  гуляют от жен.  Которые расходятся.  Только все равно  жалко,  если папка уйдет. Придется одному жить  среди баб... Да, и мамка вон ревёт.
Из-за  полуоткрытой двери  спальни доносился  бабушкин голос:
- Все они  Родионовы  баб любят.   А уж как бабы-то  к ним,  красавчикам,  льнут!   Я тоже со своим Петром намучилась.  Но терпела.  Свекровь же моя, Марья, через любовь к Матвею Ивановичу  страшное сотворила...
- Вы о чем,  мама?
После паузы бабка робко как-то и растерянно отозвалась:
-  Господи, прости! Да, это я сдуру незнамо чего  ляпнула.   Ты, Катенька, забудь.
И ловко перевела разговор:
 - Коли любишь  мужа, гульбу его терпи и виду не подавай.  Перебесится к старости.

Имя  прадеда  заставило  вспомнить про  красноармейскую книжку. Мелкими буквами там  было написано про многое.
Запись  сверху страницы - "Красноармейскую книжку иметь при себе. Не имеющих книжек - задерживать", - Пашка   сначала не понял. Потом представил, что было с теми,  кто мог её потерять. 
Первое воинское звание Матвея Родионова  -  лейтенант.   После    офицерского   училища    воевал  на  Западном фронте   командиром взвода отдельной лыжной бригады.
- Выходит, что же?  Он  на фронте  на лыжах ходил?

                ***

Они ежедневно   накручивали бесконечные лыжные километры  с полной боевой выкладкой.  Учились быстро сооружать  места для ночлега  в вырытых и выложенных сучьями снежных ямах. Готовясь к будущим рейдам, тренировались ночами. Когда сошел снег,  занятия продолжились на выстеленном   соломой   лыжедроме.
Глядя на недосягаемую Снежную Феечку,  Матвей   тосковал и мучился. О взаимности  и  не мечтал.  А  невеста Марья,  провожавшая его на фронт,  писала письма каждую неделю. Обещалась ждать.
В сентябре  сорок второго в училище  прибыл легендарный герой Гражданской войны, член  Государственного Комитета Обороны Клим Ворошилов.  Подготовкой лыжников  остался доволен и подписал приказ о выпуске.               
В этот же день младший сержант Королёва,  написавшая  кучу рапортов об отправке на фронт,  была включена в состав лыжного батальона  "в целях  усиления  маневренности   при выполнении  сложных боевых задач." 
               
                ***

Между  последней страницей и обложкой   красноармейской книжки обнаружилась обрезанная с краев  коллективная фотография, вся в морщинах  царапин и помятостей.  Сверху от руки написано: "сентябрь 1942г.   Лыжная группа". Матвей Родионов - в центре.   Красивый и  строгий.  С аккуратным пробором в темных волосах.  С  плотно сжатыми губами и  глубокой ямочкой на подбородке.
- Вот это мужик!  Не то, что я, - вздохнул правнук. Подойдя к зеркалу,  критически посмотрел на свою физиономию.

Рядом с прадедом, едва доходя ему до плеча, замерла     единственная среди мужчин девушка.  Тоже красивая. Веселые кудряшки  спадают на лоб. Смешливые глаза смотрят  прямо в объектив. Из-под воротничка гимнастерки белеет нежная девичья шея.

Утром  Пашку   разбудил отец.
- А это что? -  взглянул на стол.
Сын   рассказал о    находке.
- Интересные  дела.

Женщины вели себя  тихо, и после завтрака  все, как обычно,  получили    подарки.  Пашка  - диск с новой игрой - стрелялкой.  Бабка - набор разных чаёв в нарядной большой коробке. Мамка - алый прозрачный шарфик, вытканный   золотистыми ветками. Накинув его на плечи,  сразу стала  молодая. Особенно, когда улыбнулась.
Шарфик был,  видать, модный,  потому что Юлия Петровна пришла на урок  точно в таком же — только сиреневого цвета и с серебряными ветками.

                ***

Самым страшным  на войне оказался первый в их жизни бой.
Возвращаясь  после  минирования фашистского аэродрома, группа случайно вышла на  пешую  немецкую  колонну.  В утренних сумерках фашисты  тихо и мирно  двигались  по шоссе.  Казалось,  уничтожить их, напав внезапно, очень   легко.  Однако  половина ребят погибли сразу.  Оставшимся удалось отступить в лес.
Нужно было уходить, пока не рассвело. Но  они не могли.   
Матвею,   офицеру,  тоже хотелось  броситься на снег, зажать уши,  закрыть глаза.  А может, не закрывать — просто лечь на спину,  смотреть в небо,  где высокие  сосны, переплетясь кронами,  кружатся в горько-зеленой  поминальной карусели.  И больше не вставать.
Из рассказов   бывалых лыжников батальона  он уже знал, что многие группы целиком не возвращаются с заданий. Просто исчезают. Без следа.
    Отборно матерясь и махая пистолетом, с места всех поднял  командир —  опытный и, как считали они, пожилой сорокалетний  капитан.    А ещё  рядом была   Снежная Королева.  Его Феечка. Все шесть часов она   то  упрямо бежала  впереди,  задавая нужную скорость, то становилась назад, наступая на лыжи отстающим. Наклонялась над ранеными, которых везли на связанных лыжных парах.  Меняла повязки, давала пить.
Безжалостно и нежно гнала  и гнала измученных мужчин - мальчиков по перемешанному с грязью первому снегу:
- Ну, давайте,  ребятки!  Давайте, пока не рассвело. Мы вернемся. Мы обязательно вернемся и отомстим.   А сейчас  нужно  дойти до своих.
Когда  добрались до базы, её почерневшее лицо мелькнуло перед Матвеем и исчезло. Он   бестолково  метался  возле землянок, пока не  заглянул     за самую дальнюю. Встал рядом. Закурил. Она по-щенячьи всхлипывала,  присев на стылую припорошенную землю.
Бросил папиросу.  Чтобы не разорвалась грудная клетка,  резко поднял  и прижал свою Фею к себе.   
Девушка    вдавилась в  надежную мужскую подмышку и зашептала   слова,  разобрав которые, он  долго  не мог осознать их реальность:
- Матюша,  миленький!    Пусть тебя не убьют!  Не оставляй меня.  Уж лучше я первая...
Так они и прилепились друг к другу.  Намертво.   

Разная бывает на войне любовь.  Их чистую и светлую те, кто  рядом, оберегали.     И когда Фаю хотели забрать в партизанский разведывательный отряд, нашлись заступники —  пару не разлучили.
               
                ***

Вечером папка усадил всех за стол и протянул бабке красноармейскую книжку прадеда:
- Давай, мать, посмотри и  рассказывай.  Пусть  Пашка  слушает. 
Бабка    дрожащими  руками,  ахая и охая,  листала книжку.  Потом, одев очки,   долго  читала  сведения о благодарностях и наградах,   названия фронтов и мест боевых действий.
Так же долго смотрела на снимок в конце книжки.
-  Я ведь мало чего знаю, сынок, - начала наконец, - Матвей Иванович  с  войны  вернулся - орденов и медалей — полная грудь.  Женился на тетке Марье. А в сорок седьмом -  как раз  Петр родился -    его  арестовали.  Он тогда уже в городе работал. Каким-то важным начальником на  заводе.   Сперва думали, что ему присудят  лагеря.  Смертную -то  казнь как раз    на время отменили. Но  его расстреляли,  потому  что на  изменников родины  отмена не действовала.
С тех пор тетка Марья,  словно мертвая  жила.   Платка черного  не снимала.   В церковь в соседнее село  ходила. Мало с кем зналась.  Потом  пришла справка о невинности Матвея Ивановича. Это я хорошо помню. 
Бабка потянулась за божницу:
- Вот эта.  Да, я тебе показывала.
Повернулась к внуку:
- А ты,  Пашенька,  почитай.
Он взял  серый листок с чернильной печатью. Стал читать  вслух, запинаясь от непривычных слов:
- "Дело по обвинению Родионова  Матвея Ивановича пересмотрено Пленумом Верховного суда Союза ССР 20 мая 1965 года.
Приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР от 15 марта 1948 года в отношении Родионова отменен, и дело производством прекращено.

Председатель Военной Коллегии
Верховного суда Союза СССР                А. Чипцов.

5 августа 1965 года."      

- Верно,  -    подтвердила бабка, убирая бумагу обратно. - Петра после этого в комсомол приняли, потом в армию взяли. Тетка же Марья жила как прежде. Нелюдимкой и молчальницей.  А вскоре  умерла.  Не дождалась сына со службы.

-  И всё? - спросил папка.  - Почему же люди ещё   другое  говорят?
Бабка сжала губы сердито - и ни слова.   Мамка глаза опустила.  Папка вздохнул.
Тогда и  Пашка не обмолвился про  странные  бабкины речи,  когда она в спальне успокаивала мамку.

                ***

Всю  зиму их  лыжный батальон   наводил на фашистов смертельный ужас.  Маскхалаты  с головы до ног,  маски с прорезями для рта и глаз  - "белые призраки" всегда появлялись неожиданно. 
При наступлении основных сил  заранее заходили с тыла,   перерезали гитлеровцам  пути отхода,  встречали  огнем,   оставаясь неуловимыми. Внезапными ночными  атаками   не давали фашистам  отсидеться  в занятых селениях,  выгоняли их    на мороз  - изматывали.   Громили гарнизоны и базы противника,  минировали дороги, устраивали засады. Проводили диверсии на железной дороге, пуская под откос поезда с войсками и военными грузами. Взрывали коммуникации и самолеты на фашистских аэродромах. Захватывали "языков."   Казнили предателей и полицаев.
Смерть дышала рядом.  Но Матвея и Фаину судьба хранила.   До самой весны.

В конце марта сорок второго  они   возвращались с задания с большой задержкой -  пришлось кружить по лесу,  чтобы оторваться от погони.
Протертые валенки не спасали  от распутицы.  Дыры затыкали тряпьем, травой, но вода проникала.  Жечь костры было нельзя.  Ни посушиться,  ни поесть приготовить.  Грызли  мёрзлый хлеб,  галеты,  консервы.  Вместо воды сосали  снег.  Спали  прямо на открытом ветру.  Засыпали моментально, услышав команду  - привал.  Не чувствовали, как сильно обмораживались во сне.
На исходе  третьей  недели  кончилось курево и почти все продукты. Как и силы.

В один из дней измученных и  голодных людей,  идущих по размякшему снегу,     заметил   фашистский самолет — разведчик.  Возле деревни Терехово  пришлось  принять бой.   
Как в грохоте выстрелов и автоматных очередей Матвей услышал легкий женский вскрик?
Фая свернулась калачиком. Под правым  боком на  снегу расползалось красное    пятно. Он наклонился над ней.  Хотел посмотреть рану.   И... закачался от гулкого толчка в спину.
Лыжники вынесли взводного.  А Снежной Королеве закрыли глаза. Похоронить не смогли. 
Когда через месяц батальон  расформировали,  в нем оставалось только сорок бойцов из пятисот  пятидесяти.

       В госпитале Матвей пролежал четыре месяца. К нему снова стали идти письма. От Марьи,  как и раньше — каждую неделю.  Отвечать он не хотел да  и не мог  -  не действовала правая рука.  Но  не мог и комиссоваться.  Он должен был воевать. Взял у соседа по койке  гармонь и стал  учиться играть, чтобы разрабатывать руку.  Помогло.
Пройдя комиссию, старший лейтенант Родионов  отбыл в артиллерийский полк.
Он больше  не боялся смерти. Он жил, чтобы убивать  врага.   Ещё трижды был ранен легко, дважды -  серьезно. 
На Курской дуге  противотанковая батарея Родионова     уничтожила     двенадцать "тигров".  От частоты выстрелов на раскалившихся орудийных стволах горела краска. Для экономии снарядов он приказывал стрелять, когда  танки приближались  на пятьсот метров   к орудиям. После боя целой осталась только одна пушка.
Его награждали, повышали в званиях.  Но это не было главным.  Главное было — мстить.
За равнодушие к любой опасности его прозвали Бешеным. Никто не понимал, что так ему было легче.

Победу он встретил  в Берлине.  И поехал сперва не домой, а в  смоленскую  деревеньку Терехово. На её месте торчали обгоревшие трубы. Следов  Фаи  не нашлось.
На той или очень похожей  на ту, где она осталась, поляне  Матвей   поставил березовый крест,  на котором вырезал:  "Королёва   Фаина.  1923 — 1942."

  Вернувшись домой, сказал Марье:
-  Пустой я. И  холодный.  Прости.
- Ничего, Матвей. Моей любви на обоих хватит. - вздохнула она.
И они зажили вместе.

Через год, поздним осенним вечером  женщина в серой телогрейке и с вещмешком на плече окликнула  его возле дома:
- Ты, Матвей Родионов?
Он кивнул.
- Я от Фаи.
Матвей  отпрянул.
- Она  знала,  что  не поверишь.  Велела сказать, что от Феечки. 
- Жива?!  Где она?
- В фильтрационном лагере под Воркутой. Мы обе попали туда после Германии. Я в плену была. Она   на немецкой ферме  батрачила.
Он хотел было снова спросить, но женщина  резко перебила:
- Не спрашивай ничего. Скажу, что велено.  В лесу её подобрал деревенский  фельдшер Евдоким Лопухов.  Выходил и  вывез к родственникам в Ярцевск. Осенью она родила  сына и зарегистрировала в городской управе.   Когда её угнали в Германию, сын остался у  дочери Лопухова.  Ты должен найти сына. Фая  боится, что сама не сможет.
Снова повторила:
- Твой сын  Родионов Иван Матвеевич родился 5 сентября 1942 года.     Ксения   Евдокимовна  Лопухова живет  в  Ярцевске.   Улица  Ленина,  дом 90. 

Убедившись, что Матвей всё запомнил правильно,  посыльная растаяла в сером сумраке.

Он  повторял и повторял услышанное. Из-за  навязчивого страха что-нибудь перепутать   ночью записал на клочке бумаги:
Иван. 5 сентября.  Ярцевск.   Ленина — 90.   Лопухова  Ксения   Евдокимовна.
Через два дня  записка исчезла  из  нагрудного  кармана кителя.  Хотя,  может, он сам  её обронил, потому что вынимал и снова читал при любой удобной минуте?

   ...После   месяца допросов  о его шпионской  связи с немецкими диверсантами,  оставленными в нашем тылу  фашистами,  ему показали пропавшую записку. И он вдруг вспомнил, как перед пропажей Марья  бережно расправляла китель на вешалке  в шкафу.
Больше  ни следователи, ни  судьи не услышали от арестованного ни слова.
Майор Родионов   понимал,  что погубил Фаю,  сына Ивана  и  их  спасителей. Знал, что ничего нельзя поправить. Поэтому  хотел смерти  и  приговор выслушал с облегчением. От  последнего  свидания с Марьей  отказался.

...Но ничего этого Пашка и его родители никогда не узнают. Потому что времена  были страшные. А о страшных временах никто не знает всей правды.  Даже те, кто в них живут.
И мудрая бабка унесет с собой в могилу   Марьину тайну.  Никому не расскажет, как  умирающая, покаявшись перед молоденькой снохой, словно перед батюшкой, вдруг приподнялась на кровати и   заметалась,  забилась в бреду, впившись взглядом  в стену:
-  Пришел,  Матвеюшка?  Спасибо.  Я поняла. Поняла, что ты догадался.  Не смогла отпустить тебя.  Любила очень. И сейчас люблю...
Заплакала жалобно. Вытянула вверх худые руки:
-   Ты не уходи, милый... Постой маленько... Пока помру...

               
...Перед  Девятым Мая  Пашка аккуратно прикрепил над крыльцом  красную звездочку.

В День Великого Праздника Победы и Памяти  они с отцом шагали в школьной колонне к обелиску в центре села,   и правнук  гордо поднимал над головой  большую фотографию прадеда  в военной форме  с орденами и медалями во всю грудь.
Юлия Петровна шла чуть впереди. Пашке казалось, что она оглядывается и  смотрит именно на них.  Модный шарфик сиреневого цвета  с серебряными ветками  нежно обнимал её шею и радостно  бился на майском ветру.

Вскоре школьная колонна смешалась с огромной толпой, запрудившей сельскую площадь. Люди были одеты празднично. Лица их лучились светлой  и торжественной печалью.