Несколько часов из жизни верующего человека

             

      Трифон Сергеевич до сих пор не может понять, сон это был, или явь. Однажды, тихим июльским вечером, он шел по городу, размышляя о замысловатости человеческого бытия и о его непостижимости для человеческого разума. Вдруг, неожиданно для себя, он ощутил что размышления начинают приобретать форму спора, а невидимый оппонент – материализовываться. Впрочем, эмоции, которыми невидимый собеседник подкреплял свои аргументы, не перехлестывали через край: диалог проходил вполне пристойно и благородно…


                Несколько часов из жизни верующего человека



    Было жарко... Навстречу шла девушка: молодая, красивая и… почти раздетая. Края ее юбки граничили с рубежом, которым оканчивается родовой путь каждого человека, а короткая и открытая майка-топик едва прикрывала чадокормящие органы. Неудивительно, что тема разговора сменилась сама собой.
 
– Вот, это да! – восхищенно выдохнул невидимый попутчик. – Не девушка – мечта!

– Распутница, - возразил Трифон Сергеевич. – В Евангелии про таких сказано, что лучше бы им не родиться на свет, а повесить камень на шею и утопиться.

– Это еще почему? – запротестовал оппонент, и Трифон Сергеевич вполне ощутимо почувствовал бурный клокот его плоти.

– Да потому, что она своим вульгарным видом соблазняет людей и понуждает их следовать зову низменных страстей, затмевающих разум. А ведь смысл человеческой жизни заключается именно в победе духа над телом, но не наоборот. В этом спасение...

– Меня невозможно победить, – безапелляционно заявил, вдруг, окончательно приобретший осязаемые формы невидимка. – Ведь, я твоя плоть. Как можно бороться против самого себя?!

– Не знаю, как вам, а мне подобные встречи явно не на пользу, – неожиданно вмешался в разговор кто-то третий. Его тоненький голосок напоминал переливы звонкого колокольчика.
 
– Ты кто?! – недоуменно молвил Трифон Сергеевич.
 
Новый знакомый простодушно засмеялся своим хрустальным колокольчиковым смехом.
 
– Догадайся! Например, Тертуллиан называл меня христианкой...

– Ты - моя душа? - несмело предположил Трифон Сергеевич.

– Угадал! – бесхитростно открылась собеседница. – Можно мне  поучаствовать в ваших измышлениях?

– Конечно! – дружно воскликнули Трифон Сергеевич с плотью. – Ведь только вместе мы и составляем единое целое, которое имеет право называться человеком.

Втроем, они вошли в магазин.

– Скажите, у вас есть соленые помидоры? - спросил Трифон Сергеевич прямо-таки изуродованную пирсингом молоденькую продавщицу.

Хозяйка прилавка, бесстрастно пережевывая жевательную резинку, выдержала унизительную для покупателя паузу и только после этого оборонила.
 
– Чаво?

– Я говорю, помидоры соленые есть? – уже не так смело и громко, как в первый раз, повторил Трифон Сергеевич.

– Скоко? – сонно отозвалось торговое чадо, едва переплюнув сложно произносимое для нее слово через губу.

– Ну, взвесьте граммов семьсот, - попросил Трифон Сергеевич, впервые ощутив себя в роли просящего подаяние.

  Обдав покупателя тяжелым и невероятно презрительным взглядом, работница торговли степенно удалилась в подсобку и, спустя некоторое время, лихо бросила на весы кулек с помидорами. Надо сказать, что бросок оказался неудачным. Это Трифон Сергеевич ощутил по прохладе овощного рассола, стекающего по лицу.

– Хамка! – мгновенно отреагировала плоть. – Дайте жалобную книгу!

– Чаво? – как-то уж совсем по-мужски подбоченилось дитя перестройки. – А, может тебе еще и Бетховена дать почитать?

  По достоинству оценившие богатый интеллектуальный потенциал коллеги, товарки по торговому цеху дружно загоготали, а стоящие в очереди покупатели предпочли не вмешиваться в конфликт. Они с интересом наблюдали за развитием событий...

– Держи себя в руках! – участливо посоветовала душа, словно почувствовав, что ее обладатель находится на грани срыва. – Не позволяй страсти разгораться в тебе.

– Нельзя оставлять хамство без наказания, – возмутилась в свою очередь плоть. – Пусть получит по заслугам!

С трудом сдерживая в себе гнев, Трифон Сергеевич, наконец, принял решение.
 
– Сдачу, – как можно спокойней потребовал он.
 
– Чаво? – изменилось в лице пирсинговое чудо. Продавщица даже
перестала жевать, а на ее лице застыло чувство неподражаемого разочарования в покупателе, как в объекте, недостойном настоящего скандала.

Пока работница прилавка пребывала в легком нокдауне, инициативу решила перехватить плоть.
 
– Ничаво! – вдруг ляпнула она, видимо не выдержав эмоционального накала. – Бетховена будешь читать сама. Дома, по вечерам. А я прочитаю жалобную книгу и оставлю в ней свой автограф! Сейчас...

– А жалобной книги нет! А жалобной книги нет! – словно двое из сумы, появились уже было разошедшиеся торговые подруги. – А она - у хозяина!

– Скандалист! – вдруг неожиданно подключилась к инциденту и доселе терпеливо молчавшая очередь. – Девушке жизнь испортить хочешь?!

Ситуация приняла неожиданный оборот.

– Доигрались? – пожурила душа. – Я же предупреждала, что не стоит связываться…

  Понуро склонив головы под осуждающими взглядами покупателей, они вышли из магазина. Смеркалось.

– Присядем? – предложила плоть, увидев пустую скамейку.
 
– Пожалуй, – согласился Трифон Сергеевич.

Внезапно, к ним подошла развеселая компания подростков.

– Как дела, отец? – развязно оскалился в недоброй улыбке один из них.

Трифон Сергеевич не ответил. Душа его в этот момент была, как никогда, спокойна. И даже плоть, словно чувствуя свою вину за произошедшее в магазине, насупленно промолчала. Шпаненок приобнял Трифона Сергеевича.

– Что, батя, и закурить не найдется?

  Компания прыщавых молодцов весело захихикала. Они интуитивно, словно стая голодных волчат, почуяли потенциальную жертву. Трифон Сергеевич молча стряхнул чужую руку с плеча и встал. Заводила с компанией с неподдельным интересом посмотрели на него.

– Никак, драться собрался, дядя?

 Трифон Сергеевич почувствовал, как плоть заиграла мускулами, а душа тревожно предупредила.
 
– Не связывайся. Ведь ты старше, мудрее, постарайся с достоинством уйти!
 
 Почувствовав ее правоту, он уже было повернулся и хотел удалиться, как его остановил насмешливый голос задиры.
 
– Струсил, папаша?

– Да нет, – спокойно ответил Трифон Сергеевич. – Это вы трусы. Один на один, небось слабо, вот вы гурьбой и куражитесь...
 
– Кому слабо? – взбеленился заводила. – Мне?!!

 Подскочив к рядом стоящему ларьку, он о чем-то переговорил с, видимо знакомым ларечником, и вернулся. Но, уже с ножом... Под восторженные возгласы товарищей парень многозначительно начал срезать бинт с перевязанной руки, который видимо мешал предстоящей драке… И тут, неожиданно для всех, к остановке подъехала милицейская машина. Заводила нервно кинул нож в открытое окошко ларька и принял безучастный вид. Из машины вышли милиционер и два омоновца.
 
– Что тут у вас происходит?
 
– Вот этот чумной мужик на меня драться кинулся, – вдруг плаксиво заканючил шпаненок. – Пойдем, говорит, один на один...
 
– Врет он все! – возмутилась душа. – Они сами спровоцировали конфликт.

 Трифон Сергеевич подробно описал конфликт и попросил милиционера привлечь подростков к ответственности за хулиганство.

– Не имею права, – сочувственно отчеканил представитель законопорядка. – Вот, если бы они вас ножичком порезали, или хотя бы избили…

– Извините, не успели, – смущенно пробормотал Трифон Сергеевич и предложил.
 
– Ну, тогда хоть заберите их в отделение, до утра. Разве вы не видите, что подростки явно ищут приключений?!

– Идите лучше домой, – участливо предложил милиционер. – А мы, для выяснения их личности, и постановки на учет, в отделение отвезем.

Радуясь торжеству справедливости, душа констатировала.
 
– Все-таки, хорошая у нас милиция. Боевая. А, вот, законы - никудышные.

 Перейдя на следующую остановку, они остановились в ожидании попутной маршрутки. Вдруг, на противоположной стороне площади, Трифон Сергеевич заметил знакомую ватагу. В свете фонарей было отчетливо видно заводилу с увесистой дубиной в руке. Опьяненная своей безнаказанностью, стая жаждала крови…

   Неожиданно, все вокруг преобразилось... На небе ярко засияла полная луна, площадь наполнилась народом, а на трибуне появились три трона. На которых, с жезлами правосудия и верховной власти, восседали три особы, в пышных царственных одеждах. На лбу одной было написано - Бесстыдство, у другой – Хамство, а у третьей – Лицемерие.
 
– Итак, выносим приговор, – объявило Лицемерие. – Я думаю, ни у кого не вызывает сомнения факт, что этот человек, – оно указало пальцем на Трифона Сергеевича, – душевнобольной, и у него, впрочем как и у всех христиан, ярко выраженное  расщепление психики.  Потому что, адепты Христа буквально сотканы из раздирающих их на части противоречий. И я это говорю вам, как психолог! Более того, вместо того, чтобы жить в свое удовольствие, он постоянно конфликтует со всеми, в поисках никому не нужной правды. А кому она нужна, эта святость?!
 
– Воистину, так! – согласилось Бесстыдство. – Такой же, как все, а все туда же, корчит из себя праведника. Одно слово – ханжа…

– Полностью с вами солидарно! – подытожило приговор Хамство. – Странный он какой-то: не матерится, не буянит, не врет. Даже поскандалить и то толком не может. Не наш он человек, ой, не свойский. Точно - больной...

  Поднявшись, троица торжественно зачитала осуждающий Трифона Сергеевича приговор. Заполонившая площадь толпа радостно возликовала и кинулась осыпать лепестками роз новоявленных пророков. Люди были безмерно рады тому, что с них сбросили нравственные узы и разрешили грешить. Что они не ханжи, не безумцы и не возмущающие общественное спокойствие правдолюбцы. И не было, в тот момент, на всем белом свете никого счастливее их…

  Неожиданно, Трифон Сергеевич ощутил, как по его лицу сочатся капли воды. И это был не дождь. Потому что, морось, падавшая с неба, имела странный солоноватый привкус. Он поднял голову и увидел многочисленную стаю белых птиц, озаряемых лунным светом.
 
– Это души собравшихся здесь людей, – пояснила душа. – Они плачут и скорбят по всем отрекшимся от Бога...

   И не было ничего удивительного в том, что стон белоснежной стаи, парящей над площадью, народ не слышал. Ибо, человеческая плоть огрубела и, отгородившись от души толстым слоем человеческих пристрастий и пороков, стала неспособной чувствовать спасительную симфонию неосязаемой христианки. Надев маску свободного человека, люди желали только одного – хлеба и развлечений…