Я обреченно брел по глухой дорожке в неизвестном направлении. Жутко хотелось есть, голод пересиливал все другие чувства. Как же получилось, что меня выселили из квартиры? Ну, пил с мужиками, ну, опьянел. А потом… ничего не помню. Кто были эти мужики? Где я их подцепил, как заразную болезнь?
Через месяц, в начале апреля, приехали новые хозяева. И пока я возмущался, выкинули мои скромные пожитки.
Бумаги у мерзавцев были в порядке, на всех красовалась моя подпись.
Неделю я кантовался у тетки, но и у нее пил, не переставая. А поскольку уже с полгода не работал, тетка выгнала меня из дома.
Когда-то у меня была семья – жена Людмила, сын Ярик. И я был трезвенником. Тогда даже и не подозревал, что генетика возьмет верх. Дед почил в бозе на почве винопития, отец, дядька. Пропади они пропадом. Сами сгинули, а мне свой порок передали. А тут корпоротивы на новой службе начались. Один, другой. Дружки появились, бабы. Веселье. Людмила терпела, терпела, да вопрос ребром поставила: или я, или они. Я выбрал их.
Так прошел год.
Жена, забрав сына, уехала к теще, великодушно оставив мне однушку. Выписалась из нее. А я ее пропил.
Пошел дождь. Я набросил на голову капюшон и втянул в плечи шею. А затем пожалел, что не ношу ремня. Кругом стояли вековые дубы, и на них можно бы было удавиться.
Что меня занесло в эту глушь? Или кто. Зинка, все Зинка. Это она пригласила в свою избушку, когда увидела меня на рынке возле помойки. Привезла, отмыла, за стол посадила, самогонкой напоила. И сама выпила. Там пошло-поехало. А однажды я проснулся от того, что кто-то меня душит. Стал хватать ртом воздух, глаза вытаращил. Но никого не увидел. Страшно стало. Кажется, на время потерял сознание, а затем подхватился и во двор побежал. Ноги сами собой в лес понесли, будто выгонял меня от Зинки кто-то. Ноги понесли…. Как-то быстро они меня понесли!
Кажется, дождь прекратился. Я остановился и огляделся по сторонам. Лес расступился, являя моему взору небольшую аккуратную деревеньку, щедро утыканную цветущими яблонями и вишнями. Представив содержимое веток, я сглотнул слюну. В крайней избе из трубы шел дым. Там вероятно готовили обед. Или ужин.
И тогда я рванулся на этот неповторимый запах уюта и тепла. Почти полетел.
Калитка отворилась, будто меня ждали. На подоконнике сидел черный кот и внимательно за мной наблюдал. Я помахал ему рукой, он поднял глаза к моим ладоням и сморщил крупный нос.
« Если не пустят, лягу на крыльце, - нелепая мысль забилась о стенки черепушки, - и никого из дома не выпущу».
Дверь скрипнула, на порог вышла пожилая женщина в черном, до бровей, платке. Она взглянула в мое лицо и всплеснула руками.
- Заходи, - только и сказала хозяйка.
Я с радостью повиновался.
Единственная горенка была чисто убрана, на большой русской печи пучками сушились травы. Аромат трав и свежеиспеченного хлеба остро напомнил мне детство, проведенное у бабушки Лукерьи в далекой сибирской деревушке. Там я был по-настоящему счастлив. Только там.
- Разувайся, бедолага, - строго посмотрела на мои заляпанные грязью ноги женщина. – Оголодал совсем. Мой руки, кормить буду.
Уговаривать меня не пришлось. Я скинул сапоги и побежал к рукомойнику.
- Вот чистое полотенце, - подала мне рушник хозяюшка.
Я потянул носом запах щей и невольно облизнулся.
«Еще бы самогоночкой угостила», - размечтался я.
- Спиртного в доме нет, - прочитала мои мысли женщина. – Кстати, меня зовут Лукерья. Ивановна
-Лукерья Ивановна? – вздрогнул я и вспомнил бабушку. Ее звали так же.
- Она и есть, - усмехнулась хозяйка дома. – А тебя, гляжу, Николай.
Я поежился. Она знала и это.
- Не серчай, - показала в улыбке белые зубы Ивановна. – Все я про тебя знаю, голубок. Живи у меня сколь хочешь, только выпивки не жди. Нету ее, выпивки этой. И не будет никогда.
- А работа у вас тут есть? – мысленно прощаясь с единственной оставшейся радостью, озадачился я.
- Найдется, - хмыкнула Лукерья. – Были бы плечи. А теперь ешь.
Щи были как в далеком детстве, они приятно обжигали рот и наполняли его райским блаженством. Так мне казалось. Я с жадностью разорвал зубами большой кусок мяса, торопливо проглотил его и, когда стал насыщаться, вспомнил о коте.
- Кис, кис, - склоняясь к полу, позвал я и положил на некрашеное, чисто выскобленное дерево кусочек свинины.
- Кого зовешь? – появляясь в горнице, удивилась Ивановна.
- Как кого? – растерялся я. – Вашего черного котяру.
- Нет у меня кошек, - осуждающе покачала головой женщина.
Сказать, что мне стало нехорошо – это ничего не сказать. Я вскочил и подбежал к окну, на котором совсем недавно видел огромного мурзика. Его на подоконнике не было. Не было и волосков, которые оставляют после себя животные.
- Не прыгай, ешь, - окликнула меня Лукерья.
Отобедав, я пошел в баньку. Так распорядилась хозяйка. А когда подходил к ней, снова увидел кота. Он сидел подле банной двери и щурился.
«Простой уличный замарашка», - решил я и попытался оттолкнуть черномазого ногой. Мой ботинок провалился в пустоту.
Теперь все встало на свои места. После перенесенного стресса и продолжительного запоя у меня появилась навязчивая галлюцинация.
В парной было жарко настолько, что я тут же захотел пить. В предбаннике стояла крынка с водой, а возле нее восседал недавний пушистый знакомец.
Я растянул губы в улыбке и попытался его погладить. Кот зашипел, поднял лапу с длинными кривыми когтями и исчез, оставив после себя грязные отпечатки лап. Это было уже не смешно. Наскоро помывшись, я пулей вылетел из бани.
Лукерья встретила меня вопрошающим взглядом.
- Что так быстро? – медленно проговорила она.
Создалось такое впечатление, что женщина знает о моей галлюцинации.
- Жарко, - соврал я.
- Садись пить чай с вареньем из ежевики, - пододвинула она ко мне вазочку с фиолетовым лакомством. – Любишь чай из трав?
Чай из трав я не любил, я любил водку. После баньки она – самое то. Но водки не было. Я без энтузиазма поднес к губам бокал с нарисованным райским цветочком, отхлебнул содержимое и закашлялся. Сознание затуманилось, из угла, где стояла русская печка, выплыл черный котяра, похожий на старого кривляющегося черта. Он что-то сказал мне, но я уже был не в силах слушать и понимать. Проваливаясь в темноту, я успел подумать, что меня бессовестно отравили.
Очнулся, когда наступило утро. За печкой похрапывала хозяйка, мне же была предоставлена высокая постель с периной и огромными подушками. Позевав, я вытер нечаянные слезы и, приподнявшись, уставился в окошко. Солнце только встало и тоже вовсю зевало на горизонте. Разве только слез, как я, не лило.
Где-то закукарекал петух, его боевой клич подхватили товарищи.
Что-то тревожило меня, но я не мог про это что-то вспомнить. Потянувшись, я встал и вышел во двор. Высокая мощная яблоня цвела возле калитки, в палисаднике розовые тюльпаны кивали друг другу продолговатыми головками, будто вели неторопливую беседу.
«Какое сейчас время года»? – озадачился я. А потом обнаружил, что ничего не помню, кроме детства в деревушке бабушки Лукерьи. Тогда меня звали Николенькой. Глаза защипало, захотелось поплакать, прижавшись всем телом к яблоньке. К яблоньке? А ведь у бабули тоже стояла во дворе яблоня, только она была еще совсем маленькая.
- Когда вырастешь, тогда и яблочками побалуешься, - смеялась бабуля.
Улыбнувшись воспоминаниям, я огляделся по сторонам.
Старая некрашеная скамейка приткнулась возле покосившегося забора, вязанка дров валялась на ярко-зеленой росистой траве. Пахло покоем и тихой радостью.
Внезапно острое желание жить заставило меня вздрогнуть. Начать свое существование с начала. Почему с начала? Наверное, я был плохим человеком, а потому судьба привела меня в детство, чтобы дать понять, что все еще можно изменить.
- Ну и как? – неожиданно появилась на крыльце Лукерья. Ее глаза лучились радостью, а мне захотелось приткнуться к ее груди и застыть в немом обожании.
- Одевайся, умывайся, Николенька, пойдем пить чай, - погладила она меня по голове. Как маленького. И я послушно пошел к рукомойнику. Через полчаса мы сидели за столом и с аппетитом поедали баранки, прихлебывая из блюдечек темно-коричневый настой листьев и трав.
- Вкусно? – подливая мне благостную жидкость, спрашивала бабушка и сама же отвечала.- Конечно же вкусно.
А потом, взяв корзинки, мы пошли в лес. Яблоня помахала нам белыми пушистыми ветками, тюльпаны быстро-быстро закачали головками. Охваченный счастьем, я оглянулся на избушку, уютно примостившуюся на опушке. На окне сидел черный кот и внимательно наблюдал за мной.
- Галлюцинация, - убеждая самого себя, тихо проговорил я. Лукерья на мой шепот не обратила внимания.
Лес поразил своей чистотой и аккуратностью. Никаких завалов полусгнивших деревьев и сухостоя не наблюдалось. Можно было спокойно переставлять ноги, не боясь наткнуться на препятствие.
Где-то наверху заливался соловей, я остановился и зачарованно стал внимать великому вокалисту. Куда до него нашей разрекламированной попсовой тусовке, которая считает себя певцами и певицами.
- Собирай, - распорядилась Лукерья, дернув меня за руку. Я посмотрел вниз и увидел рассыпанные красные рубины.
- Земляника? – поразился я. – Весной, когда только цветет яблоня? Этого не может быть!
- Все может быть, - рассмеялась моя спутница.
Я опустился на колени и стал жадно поедать вкуснейшие на свете ягоды. Горстями. А они все пребывали и пребывали. Игриво показывались из-под листочков и манили к себе.
- Николенька, - обернулась ко мне Лукерья. – Набирай быстрее, надо еще по грибы сходить.
- Какие грибы в мае? – не понял я.
- Подосиновики, я их больше других люблю, - откликнулась бабушка.
«Подосиновики? – хмыкнул я и невольно осел на обрызганную рубинами траву. – Моя бабуля тоже любила подосиновики».
На обед Лукерья сварила грибной суп, заправила его сметаной. А я подумал о том, что за время пребывания в гостях еще ни разу не видел ни одного человека. И ни одной коровы.
- А ты хочешь их видеть? – спросил меня внутренний голос.
И тут я все вспомнил. Жену, ребенка, дружков-приятелей, черных риелторов. Стало тошно.
- То то и оно, - подытожил кто-то неизвестный во мне. – Сиди уж и грейся в лучах любви.
А потом я взял инструменты и пошел чинить забор. Когда починил, нарубил дров. Так и прошел день. Вечером мы ели гречневую кашу с молоком. А затем пили настой из листьев земляники, заедая его собранными утром ягодами.
Мысли о самогонке не было и тяги к ней тоже.
- Хочу спать, - сладко зевая, проговорил я.
Во сне ко мне пришел черный кот. Он улегся возле моих ног и замурлыкал.
И снова петухи разбудили меня, чтобы я начал новый день счастливым. Я вышел во двор, присел на скамейку и вдохнул большой глоток наичистейшего воздуха. А потом решил расспросить наконец Лукерью о деревне. Надо же, в конце концов, найти работу. Не сидеть же на шее у пожилой женщины!
Перед завтраком я отважился задать ей наболевшие вопросы.
- Немного тут людей, - отвела она глаза и закашлялась. – Не у меня, внучок, спрашивай.
- А у кого? – удивился я.
- Придет время, сами расскажут, - вздохнула пожилая женщина.
Я посмотрел вверх. На небе не было ни единого облачка. Не то, что в той жизни, где постоянно лили дожди.
- Можно прогуляюсь? – спросил я у бабушки.
- Нужно, - быстро ответила она. – А я пока на стол соберу.
Я встал, схватил лукошко и зашагал в направлении леса.
На опушке сидел черный кот, он поджидал меня. Почему-то я знал, что кот сейчас заговорит. И он заговорил.
- Так и быть, оставайся, - ухмыляясь, изрек котяра, - адские подвалы обойдутся без тебя. Слишком уж ты любишь жизнь. И бабушку Лукерью. Ты понял, что это твоя бабушка?
Я понял, я почувствовал, что это она. Только сейчас понял и почувствовал. На глаза навернулись слезы.
- В рай таких как ты не пропускают, - продолжал вещать кот. – Но здесь ты будешь счастлив. Придет время, к тебе вернутся жена и сын. В этой зоне время течет быстро.
- В какой зоне? – вздрогнул я.
- В чистилище, - гипнотизируя жертву, важно проговорил котяра. – К каждому, кто сюда является, приставляют отдельного духа, решающего судьбу новопреставленной души. Перед тобой и есть такой дух.
- Я умер? – только тут дошло до меня. – Неужели я умер?
- Взгляни, - оборотень поднял лапу. Черное пятно, появившееся в пространстве, начало разрастаться в разные стороны, затем оно прояснилось. На фоне появившейся картинки в гробу лежало тело. Над ним ревела Зинка. Это тело было моим.
- Вы меня задушили? – содрогнулся я.
- А ты бы хотел и дальше мучиться? – удивился дух. – От себя не уйдешь. Зинаида устанет терпеть и бросит тебя, так что закончил бы ты свое существование на земле весьма плачевно. Тогда перспектива попасть в детство была бы для тебя нереальной – ты переполнил бы грехами меру терпения Высших сил.
- Николенька! – услышал я за спиной голос бабули и рванулся на его зов. А когда обернулся, черного кота на месте не было. Больше я его не видел.