В 1982 году группа советских альпинистов покорила Эверест. Все средства массовой информации непрерывно рассказывали про советский альпинизм и советских альпинистов, восхищаясь их мужеством, самоотверженностью, готовностью прийти на помощь и настоящей дружбой. Поддавшись на эту пропаганду и наслушавшись песен Высоцкого, я тоже влилась в ряды советского альпинизма. Далось мне это не легко. Я никогда не отличалась ни отменным здоровьем, ни физической силой и ранее не занималась не только спортом, даже от физкультуры была очень часто освобождена. Но твердый характер и привычка быть всегда и во всем первой научили меня бегать, лазать и главное терпеть. Но для меня главное в альпинизме был не спорт, и даже не красоты, которых я увидела там так много, что до сих пор вспоминаю с восхищением. И это объездив почти весь мир! В горы я отправилась, подобно Иванушке-дурочку, в поисках замечательных людей. Наверное, в крови у русского человека желание ездить за тридевять земель, счастье свое искать, которое исходит прежде всего, от неумения решить свои насущные проблемы здесь и сейчас. Так и я считала, что там за морями, за лесами, за полями высоко в горах, я встречу наконец тех, кто соответствует тем идеалам, которые я себе напридумывала. Но жизнь шла своим чередом, я ездила в горы, совершала восхождения, выполняла разряды.
Летом 1988 я выполнила первый разряд по альпинизму. Этот факт согрел мое честолюбие и перевел меня из разряда "теток ходящих в горы" в разряд "спортсменов".
Для начала нужно рассказать пару слов о том, что представлял из себя советский альпинизм как спорт, а поточнее, что такое разряды в альпинизме. Все наверное знают, что альпинисты ходят в горы. Но не все знают, что на любую гору есть совершенно разные маршруты, каждый из которых имеет свою категорию сложности. От 1А - самой простой, до 6Б - самой сложной.
Для выполнения разряда по альпинизму нужно было выполнить определенное число восхождений определенной категории сложности. Ну, например, на второй разряд нужно сходить три 3А и две 3Б. Даже если вы сходите сто восхождений, но среди ни не найдется нужной категории сложности, то разряд вы все равно не получите. А для того чтобы выйти на следующую категорию сложности, нужно иметь не меньше двух восхождений предыдущей категории сложности. То есть, пока у вас нет двух 2А, на 2Б вас не выпустят. Ну а для женщин у альпинизма было еще одно условие – при восхождении на вершину третьей категории сложности в группе должно быть не более двух женщин. А как быть в том случае если в группе женщина инструктор, спросите меня вы? На это из Спорткомитета пришло специальное разъяснение, которое гласило «женщина инструктор, женщиной не является». Аналогично, требования были и на первый разряд, две 4А, две 4Б, 4А в двойке, 5А и 3А «руководство». Ну и несколько слов о том, что такое «руководство». В каждой группе должен быть руководитель. Он заполняет маршрутную документацию, готовит снаряжение, распределяет роли в группе и отчитывается за совершенное восхождение. Более того, чтобы вам засчитали «руководство», в группе, которой вы руководите, должно быть не менее 4 человек считая вас.
И теперь, когда вы все поняли, скажу, что те восхождения, которые идут спортсмену на разряд, называются горами в клеточку. Поскольку на момент начала событий тех далеких лет, я уже имела выполненных первый разряд, следующий разряд который мне предстояло выполнить - КМС - кандидат в мастера спорта. А на КМС, в очередную клеточку, мне было нужно зимнее восхождение 3Б категории сложности.
С точки зрения альпинизма, как вида спорта, дальнейшие мои походы в горы имели официальное название "спортивное совершенствование" или как называли его альпинисты между собой СС. Мне было уже 25 лет, я прекрасно оценивала свои возможности и понимала, что спортсменка из меня все равно не получится. Поэтому я решила, что мой удел, это быть инструктором, и водить людей на короткие скальные маршруты не выше 5А категории сложности. Но секции, в которой я занималась, нужны были спортсмены, для отчетности конечно. Чем больше людей с высокими разрядами, тем лучше считается секция. Поэтому меня начали прессовать. Я вдруг стала кому то интересна. Мои спортивные результаты и выезды стали планировать. Для выполнения, необходимого на разряд восхождения в клеточку, мне предложили съездить зимой в альпинистский лагерь «Ала-Арча». Опыт зимних восхождений у меня уже был. Не могу назвать его удачным. Но некоторые товарищи начали играть на моем честолюбии, оно притупило разум, и я согласилась.
Мне вручили путевку на 21 день на февраль месяц. Так как мне нужно было сходить только на два восхождения - тренировочное и 3Б, я решила, что за дней десять вполне управлюсь и купила билеты в Бишкек. К поездке я готовилась основательно. Снаряжение было проверено, куплены даже ботинки, правда не новые, но нужного размера и легкие. Я проконсультировалась с теми кто был в этом районе, и узнала о том куда лучше идти, сколько времени занимает тд.
Одним из больших плюсов «Ала-Арчи» является ее расположение - всего в 45 километрах от Бишкека. И более того, туда ходит даже рейсовый автобус. Поэтому вылетев из Питера и приземлившись в Бишкеке, я через буквально пару часов уже стояла перед дверями лагерной администрации.
Если вы вспомните 1989 год, то на память придет общая разруха в стране, очереди, с прилавков начали пропадать вещи и продукты питания. Все это не могло не отразиться на работе всевозможных служб, а так же на поведении людей.
Заселение в корпус затянулось. Бельевщица, она же кастелянша, она же еще двадцать должностей, постоянно отсутствовала там, где она была нужна. Альпинисты ходили злые, потому что не могли заселиться в комнату, получить белье и снаряжение.
Только к вечеру, все утряслось. Утром нас собрали на линейку, объявили, какие будут дальнейшие мероприятия.
Все было вполне обычным для альпинистского лагеря, медосмотр, сдача нормативов, распределение по отделениям, знакомство с инструкторами. Для тех, кто приехал своей спортивной группой, принимали заявки, кто с кем хочет вместе ходить. Ко мне подошел парнишка, представился Сашей и предложил ходить вместе с ним и его группой. Ребята тоже были из Питера, но из другой секции. Я предупредила, что мне нужно только два восхождения, а потом я уеду. Но это его не испугало и даже не удивило. Он представил мне своих друзей и моих будущих напарников - Сергея и Лешу. Пятым в нашей группе стал мой давний знакомый Валера, тоже питерский альпинист, знакомый мне еще по университетской секции. Все остальные ребята, приехавшие в лагерь, были либо новичками, либо имели значок альпинист СССР, то есть были в горах только один раз и сходили только на одну гору 1Б категории сложности. Вскоре объявился и наш инструктор. Он работал здесь уже не первый месяц, лицо его было загорелое и сильно обветренное, а губы сильно опухшие. Он производил впечатление человека, который в достаточно напряженном графике ходит в горы. Подтверждая мои подозрения, он начал хвастать, сколько ему удалось за эту зиму совершить восхождений. Я сильно удивилась, потому что впервые слышала, чтобы во время смены инструкторам удавалось так много ходить "своих" восхождений и в голове появились нехорошие мысли, а в душу стали закрадываться подозрения. Я поинтересовалась, а как же собственно его непосредственная инструкторская работа в лагере с "участниками". На что получила ехидный ответ, что участники сами быстро разбегаются. «Что-то в этом лагере не так», подумала я. Еще один факт тоже показался мне странным. Обычно альпинисты-разрядники второго и тем более первого разряда в лагере пользовались всеобщим уважением. Здесь, почему-то это не наблюдалось. Наше отделение мгновенно окрестили блокадниками (мы все были из Питера) и эсесовцами (от СС - спортивное совершенствование). Мне все это казалось крайне странным, особенно на фоне того, что инструктора лагеря сами имели не высокую квалификацию - только начальник лагеря был мастером спорта, а начальник КСС (контрольно спасательной службы) - КМС, все остальные инструктора имели только первый разряд. Но подозрения остались только подозрениями, а жизнь продолжалась.
Распределив всех по отделениям, нас отправили сдавать нормативы по физической подготовке. Обычно альпинистские лагеря работают летом. И площадки для сдачи нормативов, тоже рассчитаны на работу летом. На дворе был февраль, на высоте 2 тысячи метров, на которой находился лагерь, было мягко говоря, прохладно, температура днем держалась на уровне -12 градусов. Кругом были сугробы снега. Металлический турник, на котором нужно было подтягиваться, обледенел, железная труба, выполнявшая роль спортивного бревна, тоже была покрыта толстым слоем натечного льда. Совершенно не понятно было, как отжиматься на пальцах в сугробе, или где выполнять упражнения на пресс - скамейки тоже были покрыты снегом и льдом.
Но лагерное начальство отсутствие условий для сдачи нормативов ничуть не смущало, скорее наоборот. С бревна падали все подряд. Пройти по натечному льду и два раза повернуться не удалось никому. К перекладине примерзали руки, приходилось подтягиваться в варежках. Варежки тоже примерзали и оставались висеть на палке.
Инструктора наблюдали за сдачей нормативов, как за цирковым шоу. Мы посовещались между собой и решили, что никаких нормативов сдавать не будем. О чем поставили в известность инструктора. Он попытался что-то возразить, но нарвался с нашей стороны на дружный отпор и сдался. В качестве альтернативы нам было предложено подтянуться на дверном косяке. Я подтянулась десять раз, ребята и того больше, нам поставили пятерки по физической подготовке и мы пошли собираться на выход.
Выход был запланирован на утро. Мы должны были подняться на высоту 4000 метров, где стояла хижина, называемая, ночевки Рацека. Все восхождения мы должны были совершить с этих ночевок. С собой мы несли личные вещи снаряжение и запас продуктов.
Путь от лагеря до ночевок Рацека не близкий, около 4 часа ходу. В процессе занятий по альпинизму, людей учат очень многим нужным и полезным вещам. Все это обучение в буквальном смысле построено на костях - авторы пособий, собирая свои и чужой опыт восхождений, пишут книги и инструкции, дают советы. К сожалению, это обучение не всегда идет впрок, далеко не все люди воспринимают всерьез и запоминают то, чему их учат, а еще реже используют это на практике. Один из таких моментов, на который акцентируется особое внимание, как нужно ходить в горы зимой. Зимой рекомендуется ходить в таком темпе, чтобы не потеть и не уставать. Ибо холод, сам по себе, уже таит в себе опасность. Заболеть зимой на высоте очень легко и крайне опасно. Любой насморк на высоте четыре или пять тысяч метров за несколько часов превращается в пневмонию. Пневмония переходит в отек легких и наступает смерть. Чтобы не заболеть зимой, нужно соблюдать ряд простых, но очень важных правил, одно из них - как ходить медленно. Для того чтобы группа альпинистов шла нужным темпом, первым ставят самого слабого, остальные подстраиваются под его скорость.
Выход был не особенно ранний, мы позавтракали, собрались и в 10 утра двинулись в путь. Первый шел командир отряда. Я шла первой в нашей группе и практически сразу стала отставать. Нет, мне не было тяжело, просто мы шли с Сашкой рядом и весело болтали «за жизнь». Он оказался замечательным человеком, и прекрасным рассказчиком. Я по дороге узнала, что он из семьи альпинистов, родители с детства брали его в горы, что он женат и что у него годовалый сын Антон. Я рассказывала о себе, о своих восхождениях, вобщем мы шли без напряжения и чудесно проводили время в пути. Пару раз командир отряда останавливался, чтобы нас дождаться, потом махнул на нас рукой, сказав, что больше никого ждать не будет, и пошел, уже не оглядываясь. Несколько раз Сергей спрашивал, не тяжелый ли у меня рюкзак, и несмотря на мои возражения, он все таки вытащил из него металлический термос и забрал себе. О дороге на ночевки Рацека у меня до сих пор сохранились восторженные воспоминания.
Погода отличная. Ярко светит солнце. Дорога идет вдоль речушки, по сосново-еловому лесу. Деревья немного обледенели за ночь, и сейчас сверкают на солнце. Между камней, засыпанных снегом, по сказочно-ледяному лабиринту, шумит вода. Периодически, то тут, то там с веток с шумом падают снежные сугробы. Все послушно побежали за командиром отряда, и мы идем совершенно одни. От окружающей нас красоты и веселых разговоров, у всех приподнятое настроение. Мы делимся веселыми историями о прошлых восхождения, шутим, смеемся. Какое-то время мы идем самые последние, но вскоре нам начинают встречаться сидящие на рюкзаках люди. Чем дальше, тем больше мы обгоняем народу. Наконец вдалеке показался домик - это ночевки Рацека, вот мы и пришли. На пороге домика стоит командир отряда. Увидев нас (а мы пришли почти сразу за ним) он был сильно удивлен.
- А как ты здесь оказалась? - спрашивает он, ошарашено глядя на меня.
- Прилетела на метле - с усмешкой отвечаю я, и захожу в хижину.
У меня нет никаких сомнений, что все эти гонки, банальная попытка загнать не акклиматизированных людей. Но я уже эти методы знаю и на них не введусь. Я думаю о том, что иногда полезно все таки делать так, как это диктует опыт поколений, даже если ты рискуешь выглядеть слабым и не подготовленным в глазах окружающих.
По плану у нас должны были быть несколько дней занятий на скалах, льду и снегу, а затем выход на тренировочную гору. На все это должно было отведено неделю. Но если инструктор будет сидеть с нами здесь неделю, когда же он будет ходить свои горы в клеточку? Поэтому нам сообщают, что завтра будут скально-ледовые занятия, а послезавтра мы идем на тренировочное восхождение 2Б категории сложности Учитель - Байчичикей. Почему занятия скально-ледовые, да потому, что скалы, на которых должны проводиться занятия, засыпаны снегом и залиты льдом, и лазать по ним мы будем в кошках. Сказано все это было тоном, нетерпящем возражений. То, что мы поднялись на высоту 4 тысячи метров, и что нам нужно акклиматизироваться, никто не берет в расчет. Ощущение такое, что мы просто балласт, от которого всем хочется поскорее избавиться. Ну что ж, мы все услышали, все поняли и пошли искать себе места на нарах в хижине и готовить обед.
Немножко о хижине. Я не знаю, на какое количество людей она была рассчитана, но явно на значительно меньшее, чем было в лагере. Воспользовавшись тем, что мы пришли практически первые, мы заняли более-менее удобный закуток на нарах. Остальные пришедшие, укладывались, где придется, многие стелили коврики и спальники на полу под нарами. Здесь же готовили еду, здесь же ели. Туалет был на улице. Температура, к слову сказать, на улице была около 20 градусов мороза.
За обедом мы обсудили наши дальнейшие планы. Было решено, что работать будем двумя связками - ребята втроем и я с Валерой вдвоем.
Этим же составом вышли на утро на занятия. Скальный участок действительно был весь засыпан снегом и покрыт льдом. Инструктор дал нам задание и ушел.
Первый полез Валера. Он достаточно долго вбивал крюк в промерзшую заледенелую трещину, потом, шкрябая кошками по скале, пролез метра полтора, забил еще крюк, сделал еще пару шагов, но поскользнулся и упал вниз. Дзинь-дзинь сказали вылетающие крючья, и Валера лежал на снегу под скалой. Мы испугались и подбежали к нему. Но он отделался легким испугом, потому что упал в сугроб. Серега стал искать глазами инструктора, но его нигде не было видно, значит, он нас тоже не видел. За отсутствием руководителя, кто-то должен занять его место.
- У вас первая пойдет Нина,- говорит Сергей – мы полезем параллельно. Нина держись левее и смотри, чтобы, не оказаться над нами. Сашка, ты страхуешь, я иду первый, за мной Леха.
Я не очень хорошо лазаю, но здесь это и не нужно. Главное аккуратность и надежность. Крючья забивать мне тяжело, и я использую вместо крючьев закладки, поэтому прохожу скальный участок достаточно быстро. Затем я страхую Валеру, мы ждем, пока поднимутся ребята, спускаемся и меняемся маршрутами. Я прохожу соседний участок, а ребята проходят наш. Делать нам больше нечего, и мы садимся на перекус, в ожидании нашего инструктора. Но его нет, он про нас, казалось, забыл. Ребята по очереди бегают его искать, но так и не находят. В некотором недоумении мы возвращаемся в хижину. Инструктор обедает. Он очень удивлен, что мы уже закончили, и предлагает нам и выпускаться на гору.
Сергей снова командует, мы с Сашкой готовим обед, Серега выпуском на гору, Леха с Валерой готовят на завтра снаряжение. Мы с готовкой справились гораздо быстрее всех. С выпуском на завтрашнее восхождение у нас совершенно не клеится. Серега периодически ругается и нервно мечется по хижине, потому что начальник КСП напился и спит, врача нигде нет. Организация в лагере совсем не та к которой мы привыкли, и это все больше и больше нас напрягает. Я утешаю себя тем, что у меня всего две горы, затем, я полечу домой и просто забуду весь этот кошмар.
Наконец часам к семи вечера появляется наш инструктор, и интересуется, во сколько завтра выходим. Чтобы не ломать долго ноги в темноте, мы решили выходить не раньше 8 утра, но инструктор настаивает на том, чтобы мы вышли в 6. Ну в 6 так в 6.
Утром меня будят ребята. Завтрак они уже приготовили. На завтрак традиционная манка, жидкая как кисель. Но даже такой каши, я с трудом заливаю в себя пару глотков. Ненавижу я ранние выходы. Пока ждем инструктора, Серега снова командует – «Нина идет первая, мы идем в ее темпе, не гоним, не отстаем». Пьем чай с печеньем, печенья мне тоже не хочется, я кладу его в рюкзак, туда же кладу термос с чаем. Пора выходить. Встаю, подхожу к дверям, но когда приоткрываю дверь, на мгновение отшатываюсь назад - снаружи веет леденящим холодом. За дверями хижины, суровая зимняя ночь - темно и холодно. В голове рождаются запоздалые мысли о том, зачем мне все это нужно. Но выбора уже нет и я делаю шаг вперед, в суровую морозную ночь.
-Посмотрите, какая красота, - говорит Саша, запрокинув голову.
Я поднимаю глаза, смотрю на небо и тут же забываю обо всем. Над головой звездная ночь. Звезд настолько много, они такие огромные, и так близко, что мне кажется, что я попала в планетарий. Все замолкают и заворожено смотрят вверх. Окрик инструктора возвращает нас в реальность. Я делаю попытку его догнать, но он идет, не останавливаясь и не оглядываясь. Вскоре темнота поглощает его, и я теряю его из виду. Мы идем медленно. Вокруг темно и тихо, слышно только как под ногами поскрипывает снег. Ходьба хоть и не быстрая, нас согревает, уже не чувствуется мороз, становится тепло и спокойно. Где-то вдалеке остается огонек нашей хижины. Мы идем, освещаемые только светом звезд. От этого необычного для глаз освещения мир приобретает необычный, почти сказочный вид. Расстояния кажутся меньше, небо ближе, а все окружающие нас предметы – плоскими. Мы сами тоже раздваиваемся на две разные тени. Одна тень идет по тропе, создавая легкий шум скрипящего снега, другая бесшумно ползет рядом. От этой монотонности, очень клонит в сон. Смерзшиеся ресницы на глазах не дают возможности смотреть по сторонам, наши взгляды устремлены вниз, под ноги. Периодически кто-то засыпает и спотыкается. Останавливаемся, ждем пока упавший поднимется и отряхнется, и идем дальше. Мы чувствуем себя какими-то мельчайшими частичками вселенной, на фоне которой время и расстояния не меняются, и все происходит словно не с нами или во сне. Сколько мы идем, час два или больше, я уже не могу точно сказать. Вот, наконец, заканчивается тропа и следы устремляются вверх. Мы не знаем, кому принадлежат эти следы: толи предыдущей группе толи нашему инструктору. Следы круто набирают высоту, они идут почти вертикально вверх. Мы делаем короткий перерыв, теперь нужно топтать ступеньки и ребята ставят меня в конец. Медленной цепочкой из пяти человек мы потихоньку взбираемся на гору. Заметно холодает. Я кутаю лицо в шарф, потому что чувствую, как отмерзают нос и щеки. Вскоре и шарф перестает помогать - в лицо дует ледяной ветер. Но это не страшно, это означает только то, что мы подходим к вершине.
Маршрут тренировочного восхождения несложный, если бы не зима и жуткий холод, просто мог бы стать приятной прогулкой. Эта двойка Б на самом деле состоит из двух единичек Б, и вторая категория сложности ей дана только за протяженность. Мы шли сначала по следам, потом снег стал более жесткий и следы стали не видны. Мы не пытались бежать, двигались спокойно, не быстро. При выходе на вершину становится очень холодно. Я понимаю, что шарф, закрывающий мое лицо, покрылся сосульками, смерзлись в ледяшки мои волосы, вылезающие наружу из-под шапки. Но желания остановиться и хотя бы привести себя в порядок не возникает. Холодно.
Нам нужно было подняться на самую вершину, найти тур, взять записку предыдущей группы и заменить ее своей, затем немного спуститься, пройти перемычку и снова подняться уже на другую вершину. По идее записки должен поменять инструктор, но его нет. Поднявшись на вершину, мы находим записку предыдущей группы. Инструктора или его следов, нигде не видно, мы меняем записку и идем на следующую вершину.
Маршрут между вершинами не сложный. Но все еще темно, и мы немного плутаем среди острых скальных выступов. Двигаться нужно крайне осторожно, потому что следов нет, а снежных надувов - карнизов, очень много. Держимся плотно, чтобы не терять друг друга из видимости, связываемся веревками, держимся ближе к скалам. Они кажутся нам более надежными, хотя идти по ним сложнее. Я иду первая, и внезапно осознаю, что это тупик - все пути дальше идут круто вниз. Я останавливаюсь в растерянности и жду ребят. Но это не тупик, это вершина. Серега находит засыпанный снегом тур и меняет записку.
Здесь мы снова не находим ни инструктора ни следов его там пребывания. Нужно спускаться, но наконец, рассвело и мы застываем, любуясь панорамой. Где-то там, на горизонте, небо приобретает нежно розовый оттенок, звезды блекнут и небосвод над нами светлеет. Можно несмотря на мороз, наконец остановиться и оглядеться. Вокруг множество прекрасных вершин, которые мы раньше видели только на чужих фотографиях. Свободная Корея, Корона, а там вдалеке - это же пик Ленина. Мы фотографируем панораму, горы, друг друга. Я с иронией думаю о том, что вряд ли меня кто-нибудь узнает в этом обледенелом, увешанном сосульками виде.
Несмотря на то, что очень холодно, уходить отсюда совершенно не хочется. Уж больно красивый вокруг рассвет. Горы, подсвеченные нежно-розовым, кажутся просто сказочно красивыми. Нас только немного напрягает отсутствие инструктора.
Меня все еще не покидает мысль, что он нас где-то ждет. Ведь он как руководитель, должен были иметь рацию, аптечку и выходить на связь. Но его нигде нет, мы принимаем решение спускаться. Тропинка круто уходит вниз, идем, нет, даже скорее бежим вниз. Периодически останавливаемся, чтобы не потерять друг друга, осматриваемся, еще жива надежда встретить инструктора. Но его нигде нет. Мы недоумеваем, но посовещавшись, решаем все-таки идти в лагерь без него. И это оказывается верным решением, мы находим его уже в хижине. Он сидит, и спокойно и пьет чай. Мы отдаем ему записки и бросаем рюкзаки. На Рацека много народа, но никому нет никакого дела до группы, только что вернувшейся с восхождения.
Вскоре становится понятно, что нас не только не встретят и не поздравят, никто не предложит даже чаю, а мы как никак, первая группа, в эту смену совершившая восхождение. Все гораздо хуже: у нас кто-то забрал примус. На наши крики и призывы его вернуть, никто не отзывается, приходится пускаться на поиски. Поискав его с пол часика, мы его находим - на нем новички готовят себе обед. На наше возмущение и попытку забрать наш примус, мы получаем спокойный и наглый ответ - подождете, когда мы сготовим. Слегка опешив от такой нежданной наглости, я в кратких и емких выражениях объясняю, что я сделаю с обедом и поваром, если он нам немедленно не отдадут примус. «Что-то здесь не то» - снова звучит в моей голове, меня уже начинает трясти. Я делюсь своими мыслями с ребятами, и они поддерживают меня, все происходящее здесь кажется нам более чем странным. Завтра у нас еще одно восхождение. Пока я готовлю еду, Серега снова пытается оформить выпуск на завтрашнее восхождение. Нам нужна рация, позывные, время выхода на связь. Но начальник КСП, который все это должен нам дать, снова пьян и спит. Инструктора нигде нет, мы как неприкаянные ходим по хижине в поисках, того, кто мог бы прояснить обстановку. Но всюду только невозмутимые новички, они впервые в горах и считают, что все в порядке и все так и должно быть.
От всей этой нервотрепки, холода и отсутствия горячего чая, я чувствую, что мне нездоровится, с оттаявшего носа, течет вода. Конечно, здесь бы мне было неплохо вспомнить, что ходить в горы с насморком нельзя: любой насморк в горах может превратиться в воспаление легких. Мне нужно посмотреть вокруг себя, все понять, и остановиться. Но речь шла не просто о горе, а о горе в клеточку, ради которой я сюда приехала. И, конечно же, я решила, что нет ничего страшного, ерунда, подумаешь - сопли!
Не прошло и трех часов Сереге удалось растрясти пьяного начальника КСП и нас выпустили. Тут выяснилось еще одно интересное обстоятельство, по идее мы должны были выйти сегодня вечером и заночевать на верхних ночевках, но... но туда ушел наш инструктор с какой то девицей. И нам сказали, опять же в приказном порядке, что мы пойдем из лагеря в лагерь. Проблема была в том, что часть маршрута шла через закрытый ледник, это когда ледник сверху засыпан снегом и трещин на нем не видно. Проходить его нужно засветло, при свете трещины можно заметить даже под снегом, а нам, скорее всего, придется проходить его в темноте.
Выходить пришлось очень рано. Встали, поели, собрались. Опять из-за открытой двери на нас пахнуло космическим холодом. Но небо не такое как вчера, все затянуло облачностью. Видно очень плохо. Потихоньку идем наверх. Тропа резко набирает высоту. Холодно. Почти сразу меня начинает знобить, но я не обращаю на это внимание, мысли совсем о другом - не упасть, не споткнуться, не улететь куда-нибудь в кромешной темноте. Самое неприятное место на нашем пути - это закрытый ледник, идем по нему осторожно, я как самая легкая, иду первой, стараясь различить следы предыдущих групп, но ветер очень сильный, и все занесло снегом. Глаза работают в полном напряжении, один неосторожный шаг, и лететь я буду долго. Несмотря на темноту и отсутствие следов, я все таки различаю места, где под снегом спрятались коварные трещины, и мы их удачно обходим. Светает. Солнца не видно, просто небо из черного становится светло-серым. Мы подходим под начало маршрута.
Несмотря на почти четырехчасовой безостановочный подход, мне так и не удается согреться. Я на себе понимаю смысл фразы: «ледяной ветер пронизывает до костей». От холода не спасает ни пуховка, ни анорака, ни свитер, ни пуховая жилетка, ни синтепоновые штаны. Я смотрю на ребят и понимаю, что всем холодно, у них тоже перекошенные от холода лица. Мы делаем по глотку из термоса и двигаемся вверх. Нам нужно подняться на гребень по снежному кулуару. Снег больше похож на крупу, мы проваливаемся в него по пояс и плывем. У меня ощущение, что мы не двигаемся. Снежная крупа не держит мой вес и сыпется под ногами. Ледяной ветер, понимает снежно-ледяные брызги, которые больно колют лицо. Это похоже больше не на подъем в гору, а на плавание в противотоке. Чтобы хоть как то сократить работу по барахтанью в снегу, мы вылезаем на скальный островок. Двигаться по скалам, тоже очень тяжело, они все покрыты толстой коркой натечного льда, ботинки сильно скользят. Но страшнее всего – ледяной ветер. Я пытаюсь спрятаться среди скальных гребешков от ветра, но он достает меня со всех сторон, даже когда я нахожу место, закрытое со всех четырех сторон, ветер дует снизу.
Ребята тоже очень измотаны, больше всех - Валера. Сергей постоянно на него кричит, но Валера уже не реагирует. Я собираю веревку в кольца, так чтобы между мной и им осталось не больше трех метров и просто веду его за собой, как козу на веревочке. Так мы выходим на гребень. Здесь просто невозможно устоять на ногах. Мы двигаемся короткими перебежками между скальными участками, чтобы нас просто не сдуло ветром вниз. Поскольку Валера плохо соображает, я стараюсь постоянно за ним следить. Веревка между нами превращается в смерзшиеся, скученные ветром петли. Я пытаюсь ее распутать, но в варежках сделать это очень сложно. Я решаю ненадолго снять одну рукавицу, чтобы распутать веревку, но вытащив из нее руку, слышу, как мои пальцы начинают звенеть на ветру. В ужасе, я снова одеваю варежку и отогреваю замерзшие пальцы. Гребень кажется бесконечным. Мы идем, идем, идем, но очередное возвышение, принимаемое нами за вершину, снова оказывается жандармом. Холодно, мне безумно холодно. Только к трем часам, наконец, мы выходим на вершину. Уже ничего не хочется, только поскорее вниз в тепло. Чая в термосе осталось несколько чуть теплых капель, есть сухое печенье мне не хочется. Я с мольбой смотрю на ребят.
-Можно нам вниз?
Серега не отвечает, просто кивает головой, он пишет записку, его ждут Лешка и Санька, а мы с Валерой бежим вниз. Никому нет никакого дела до красот, да и красот, наверное, не видно. Хочется поскорее вернуться.
Мы спускаемся на ледник около 4 вечера, уже начинает смеркаться. От холода, голода и плохого самочувствия я уже совсем плохо соображаю, иду, тупо смотря под ноги. Валера идет в метрах пяти передо мной, я стараюсь не терять его из вида. Ребята нас догоняют и обгоняют. Мы проходим закрытый ледник. Уже совсем стемнело. На горизонте, сквозь дымку снежной пурги виднеются глыбы льда. "Вот оно царство снежно королевы" - мелькает в моей голове мысль, и я останавливаюсь чтобы осмотреться. И вдруг понимаю, что Валеры нет. Меня охватывает паника. "Боже, ну куда же он делся, был же только что здесь и … исчез. Ну не мог же он сквозь землю провалиться". В этот момент, я понимаю, что мог. Я смотрю вниз, и вижу метрах в трех впереди себя Валерину оранжевую каску. Осматриваюсь и осторожно подхожу, вернее подползаю к нему.
-Живой? - Валера улыбается, он зацепился рюкзаком за края трещины и висит над ней, провалившись "по самые уши" в буквальном смысле - над поверхностью трещины осталась только его каска. Помогаю ему вылезти. От счастья, что с ним все в порядке, или от усталости, даже не ругаюсь. Хотя ему уже кажется все равно. Ребята остановились и ждут нас. Мы бежим и догоняем их. У нас не осталось ни глотка чая. Есть в сухомятку замерзшие продукты никто не хочет, где то недалеко здесь верхние ночевки, хижина в которой мы должны были ночевать. В надежде найти тепло и воду, мы почти бежим в ее направлении.
Хижина маленькая, рассчитана на 6 человек, но людей в ней значительно больше. Я не понимаю, откуда взялись эти люди, хотя среди них есть и наш инструктор. Пить, ребята, пожалуйста, мы с горы дайте попить. Нам явно не рады. Комната заполнена людьми настолько, что трудно дышать. Кто-то сидит, кто-то лежит, свободного места нет даже на полу. Несмотря на наши отчаянные просьбы дать нам чаю, нас даже не приглашают пройти, мы стоим в предбаннике, как нищие попрошайки. Нехотя нам дают чашку с уже остывшим чаем, разводят руками, мол больше нет. Мысли согреть его для нас, ни у кого не возникает. В чашке ровно каждому по глотку холодной темной жидкости густо смешанной с чайной заваркой.
Ни у кого из обитателей хижины не возникает даже мысль, не только поставить нам чаю, даже просто встать с нар, подвинуться и пригласить нас присесть. Напротив, они всем своим видом показывают, что им самим здесь тесно, и мы явно лишние. Мы переглядываемся и решаем, что нужно идти в лагерь.
Выйдя снова на мороз, мы вновь осознаем, как же холодно. Уже совсем темно, и тропу замело снегом. Но мы, спотыкаясь и падая, бежим вниз.
Обессиленные и замерзшие в полной темноте, мы приходим на ночевку Рацека. Меня душит кашель. Ребята отправляют меня на поиски врача и сами готовят ужин. У меня явно поднялась температура. Бросив рюкзак, я ищу лагерного доктора. Но его нет, мне говорят, что он внизу. Нет и врача КСП. Мне нужны антибиотики, срочно, я понимаю как опасно здесь без них в таком состоянии. Возвращаюсь к своим ребятам. Они кормят меня ужином. Толи от голода, толи от мастерства повара, но ужин кажется мне просто прекрасным. Но кашель не унимается. Мы собираемся опять в своем углу, и я смотрю, у кого есть какие лекарства в аптечке. Как это обычно и бывает в таких случаях, есть все, кроме того что нужно. Завтра ребята должны выйти на следующую гору, а мне нужно спускаться вниз. Я раскладываю свое снаряжение, они выбирают то, что им может пригодиться. Еще у меня есть валюта – 800 граммовая фляжка со спиртом. Спирт хороший, чистый, я взяла его у себя на работе на ВЦ. Я, конечно, могу его отдать начальнику КСП, и его отношение ко мне сразу станет существенно лучше, но мне противна его пьяная рожа, и я отдаю спирт ребятам. Они берут неохотно, хотя понимают, что он им пригодиться, но здесь и сейчас это настоящая ценность и им явно неловко. Я пытаюсь прокомментировать, что его можно использовать как взятку, но Сашка смеется мне в лицо, говоря:
-Ты с ума сошла, поить этих уродов? Да мы лучше сами выпьем.
Я собираю все, что осталось в рюкзак и чтобы не мешать своим кашлем, ребятам спать, забиваюсь в угол. Спать лежа я не могу. Стоит мне принять горизонтальное положение, как меня начинает душить кашель. Поэтому я сажусь, поджав к подбородку колени, кладу на них голову и так сплю. Вернее я не сплю, я дремлю в промежутках между приступами кашля. У меня сильный жар. В аптечке есть только анальгин, но толку от него не много. Температура падать не хочет. Мне душно. Я одеваюсь и выхожу на улицу. На крыльце сидят инструктора.
-Не спится? - спрашивают они меня. У ребят, при виде девушки, появляется романтический настрой и они начинают со мной заигрывать.
-У меня температура, мне нужен врач. Я не в силах даже улыбаться, а не только им подыгрывать.
-Что такая высокая температура? Я тоже врач, - говорит мне один из инструкторов.
Наконец то.
-Да, - говорю я. – высокая.
- Ну пойдем, он ведет меня в дом.
Термометр показывает 41.Чувство юмора у врача пропадает в момент. Он роется в аптечке и находит пару таблеток. Пока он ищет, я продолжаю истошно кашлять. Для того чтобы понять, что у меня пневмония ему даже не нужен стетоскоп.
-Тебе нужно вниз, нужно утром вызвать вертолет. – говорит он и идет искать начальника КСП. Он все еще пьян и спит. Попытки его разбудить удаются с трудом. Доктор объясняет, что у меня пневмония и мне нужно вызвать утром вертолет. Я вижу в его пьяных глазах полнейшее безразличие. Выпив таблетки, я снова занимаю свое место в углу, и продолжаю дремать в промежутках между приступами кашля. Утром ребята смотрят на меня с тревогой. Сергей снова будит начальника КСП и тот по рации вызывает мне вертолет. Ребятам нужно идти на гору. Вернее просто под нее подойти. Серега смотрит на Валеру, ему явно не хочется брать его на гору. Но если Валера останется со мной, Сергею не засчитают руководство. Начальник КСП клятвенно обещает Сереге, что меня спустят вниз, после чего ребята собираются и уходят.
Я собираю рюкзак и жду вертолет. Мне говорят «сейчас», но время идет, а вертолета нет. «Он полетел за каким-то большим начальником, и на обратном пути захватит тебя, жди». Я жду. Время уже близится к двум часам дня. Небо затягивает облаками, темнеет, я понимаю, что вертолета не будет.
-Завтра, спокойно заявляет мне начальник КСП, - вертолет будет завтра – говорит он и вновь отправляется что-то пить.
«Завтра» для меня уже может не наступить никогда. Пневмония на 4200 протекает крайне быстро. Нужно идти самой. Я хожу по хижине в поисках попутчика, и к счастью быстро его нахожу. От температуры, усталости и бессонной ночи я с трудом стою на ногах. Но если я останусь здесь, то просто умру. Поэтому у меня просто нет выбора. Молодой человек, согласившийся стать моим попутчиком, явно недооценивает опасность ситуации, но сейчас мне это нравится. Мы потихоньку идем вниз. Я стараюсь не останавливаться, чтобы не простудиться еще сильнее. Но сил у меня нет, и я слегка пошатываюсь при ходьбе. Я не думаю ни о чем, кроме того, как поставить ногу, чтобы не упасть, я понимаю, что для того, чтобы выжить, я должна дойти.
Наконец то лагерь. «Врач мне нужен врач» - в моей голове есть только одна мысль. Кабинет врача закрыт, и никто не знает где он. Кто-то говорит, что вроде бы он играет в пинг-понг. Долго брожу по опустевшему лагерю, ищу где это, наконец нахожу по звуку шарика о теннисный стол. Врач действительно стоит у стола с ракеткой. В комнате холодно, она не отапливается и все, даже играющие не снимают пуховок. Я обращаюсь к врачу, говоря что у меня высокая температура и пневмония. Он даже не смотрит в мою сторону, у него игра. Бросая недовольно в мою сторону: «не мешай я занят». Сил спорить у меня нет сил, я сажусь на пол.
Закончив партию, он подходит ко мне прикладывая какую-то полоску ко лбу, говоря, что это итальянский градусник и сообщает что у меня нет температуры и я свободна. Я требую нормальный градусник, требую антибиотики и чтобы он отправил меня в больницу. Он уходит и достаточно долго отсутствует, потом наконец возвращается с градусником и протягивает его мне с видом, как будто делает мне одолжение.
Градусник показывает 40, и это сразу, я его поставила и через несколько секунд вытащила.
-Мне нужны антибиотики, срочно. – я настойчиво требую. Я слаба, но неумолима в своих требованиях. - И мне нужно вниз, срочно.
Мы идем в его кабинет. Он долго ходит кругами, заглядывая в прозрачные шкафы и роясь в ящиках, в поисках чего-нибудь подходящего, наконец, протягивает мне таблетку аспирина.
-Это американский, - с гордым видом сообщает он мне.
-Антибиотиков нет?
Я смотрю на него с недоумением и ужасом. Как же так? Но у меня нет ни сил, ни желания возмущаться или искать причины, я понимаю, что надо отсюда валить. Скорее вниз в город, добраться до больницы или аптеки. Все мои документы, включая паспорт, у начальника лагеря и я иду к нему.
Он выдает мне обходной и требует сдать постельное белье и снаряжение. Снаряжение у меня свое, а бельевщицу я не могу найти. Я возвращаюсь и спрашиваю, где я могу ее найти. Он отвечает, что она отпросилась буквально на пару дней и когда вернется, он не знает.
-И что мне делать? Я объясняю, что у меня пневмония и что мне нужно в больницу, говорю, что у врача нет антибиотиков, и что лагерь находится на высоте 2000 метров и мое нахождение здесь без лечения закончится летальным исходом, причем достаточно быстро. Впрочем, кому я это говорю и зачем? Он сам мастер спорта, он сам это знает лучше меня. Но ему все равно. Он смотрит на меня спокойным и полным равнодушия взглядом. Действительно кто я ему, чтобы он хотя бы пальцем пошевелил ради меня. Я пытаюсь давить на жалость, уговорить, упросить, слезно умолить - напрасно. Он разворачивается ко мне спиной и спокойно уходит.
Я возвращаюсь в комнату и сажусь с ногами на постель, голова устало и безнадежно падает на коленки. Мне все равно. Я понимаю, что, наверное, умру, но я уже настолько устала, что у меня уже нет сил, бороться за свою жизнь. Не раздеваясь, я кладу подушку на коленки и пытаюсь заснуть. Фанерные стенки корпуса содрогаются от моего кашля. Время перестает для меня существовать. Я уже не понимаю, что там день или ночь, все уже не имеет для меня никакого значения. Я сижу и спокойно жду своего конца. Дверь периодически открывается, и люди заходят посмотреть на источник сотрясающего домик кашля. Но мне все равно. Я даже не отрываю голову от подушки.
-Ты еще здесь? - передо мной стоит Сергей. - твой кашель слышно даже на улице. Почему ты не уехала?
От неожиданности я перестаю кашлять и растерянно смотрю на него.
-Ты же должен быть на горе, - спрашиваю я.
-Мы сошли с маршрута, Валера сломался. Мне сказали, что вертолет не прилетел, и ты ушла в лагерь.
На фоне тотального равнодушия, поступок Сергея кажется мне верхом героизма. Я рассказываю, про бельевщицу и начальника лагеря, про врача и отсутствие антибиотиков. Сергей не хочет дослушивать мои жалобы до конца. Он не верит в то, что все так безнадежно.
-Пойдем – говорит он уверенным голосом, я с неохотой встаю, и мы идем искать начальника лагеря.
Увидев меня, начальник лагеря делает недовольное лицо и заявляет, что не отдаст мне паспорт, пока я не сдам постель. Сергей пытается возражать, но начальник лагеря стоит на своем.
-Хорошо, я могу переписать ее постель на себя? - спрашивает Сергей.
Наступает затяжная пауза, и начальник лагеря согласно кивнув головой, просит подойти нас в канцелярию. Мы подходим и он переписывает на Серегу, выданное мне постельное белье. После чего я становлюсь счастливым обладателем своего паспорта. Серега пытается еще выпросить для меня машину, но это уже явный перебор. Для нас и так было сделано, очень много. Я беру рюкзак, и Серега сажает меня на автобус.
Я сижу у окна и смотрю по сторонам. За окном простираются заснеженные поля, деревни, леса. Даже не верится, что это Бишкек и Средняя Азия. В голове всплывают слова, еще совсем недавно воспринимаемые мною как юмор. "Средняя Азия, теплая Средняя Азия, нигде я так не мерз, как в этой вашей теплой Средней Азии" Автобус привозит меня в аэропорт. Мой билет через три дня. Я пытаюсь поменять билет, но мне говорят, что нет мест, объясняю ситуацию, упрашиваю. Слушают, кивают, отправляют в медкабинет.
Женщина врач выслушивает мою историю, слушает мой кашель, и тяжело вздыхая, качает головой.
-Тебе в больницу нужно, с грустным сочувствием в голосе говорит она.
Да какая там еще больница, домой, поскорее домой, туда, где еще есть антибиотики и нормальные врачи. Но она неумолима. Меня сажают в скорую и везут в больницу.
Я открываю дверь приемного покоя, и не сразу понимаю, куда я попала. Люди, много людей. Они сидят на полу, лежат, едят, спят, стонут, разговаривают. Я в ужасе делаю шаг назад, но водитель машины своим весом заталкивает меня внутрь. В нос бьет запах нищеты и хлорки. Я в ужасе смотрю на своего сопровождающего, я не хочу в больницу, я хочу домой.
Но он уверенно своим весом проталкивает меня вперед. Я продвигаюсь вперед, перешагивая через лежащие на полу тела.
Нам на встречу выбегает женщина и начинает на нас кричать, требуя стать в очередь. Я снова смотрю на водителя машины с надеждой, что он отвезет меня назад и мне просто поменяют билет. Но он молча толкает меня вперед. Женщина перегораживает нам дорогу, но водитель не обращает на нее внимания, и мы попадаем в комнату, где сидят врачи. Вернее, они конечно не сидят, они бегают взад и вперед, изредка обмениваясь друг с другом короткими фразами. Ни на меня, ни на водителя никто не обращает никакого внимания. Мы просто проходим мимо них и попадаем в длинный коридор. Здание больницы давно не видело даже косметического ремонта. В свете тускло-желтого освещения все выглядит еще более унылым. Я внимательно смотрю под ноги, чтобы не зацепиться за потрескавшийся и скатавшийся линолеум или не наступить на лежащего человека. Люди лежат в коридоре, на каталках, кушетках, некоторые сидят просто на полу. С потолка снежными хлопьями свисает мокрая штукатурка. Но на все это мне наплевать, меня сейчас мучает только один вопрос «Куда мы идем?» и главное – «зачем?». Наконец мы останавливаемся. Водитель дергает ручки дверей, но они закрыты. Он просит меня подождать и сам исчезает. Мне кажется, что он отсутствует целую вечность. Мне тяжело стоять, но сеть не на что, а на пол садиться я не рискую. Наконец он возвращается и зовет меня с собой. Мы снова идем бесконечными коридорами и упираемся в железную дверь. Судя по значку на двери – это рентген. Меня просят раздеться, но в комнате холодно и я снова начинаю нескончаемо кашлять. Женщина ругается, как будто я делаю это специально, наконец, мне удается задержать воздух, и делают снимок. Снова нескончаемое ожидание в коридоре. Женщина выходит с моим снимком и куда-то уходит, я жду непонятно чего и непонятно зачем. Когда же это, наконец, закончится? Наконец она возвращается, но уже без снимка, и что-то говорит водителю. Он снова ведет меня полутемными коридорами, и мы попадаем в больничный корпус. «Нет ну только не это, я здесь не останусь» - все, что я вижу, навевает на меня тоску. Люди лежат повсюду, сыро и холодно. Меньше всего это похоже на место, где могут вылечить. Мы подходим к мужчине в белом халате и ждем, пока он закончит разговор. Мужчина смотрит на меня удивленно, потом заявляет, что мест у него нет, и все что они могут сделать - укол. Укол чего? Антибиотик? Нет, конечно, анальгин, от температуры. Ну, спасибо и на этом. Меня отводят в процедурную, вернее за ширму, и делают укол. После чего мне вручают заключение рентгенолога. Я читаю, и меня начинает душить приступ кашля со смехом. В выписке написано, «легкие не просматриваются». Я выхожу в коридор и начинаю искать глазами водителя, понимая, что без него отсюда мне не выбраться. Но его нет. Мне сообщают, что он ждет меня в машине. Меня охватывает паника, мне кажется, что до машины я не доберусь никогда. Вспомнить, как мы сюда шли я уже не в состоянии. Но мое отчаяние оказывается совершенно напрасным, я просто спускаюсь вниз по лестнице и оказываюсь почти рядом с машиной.
Мы возвращаемся в аэропорт. Женщина в медкабинете внимательно читает мою выписку. Ей почему-то не смешно. Она куда-то звонит. Долго разговаривает на разные темы, которые меня совершенно не касаются, потом, как бы вскользь, упоминает о том, что девушку нужно посадить на самолет до Питера и пишет на бумажке мне номер окошка. Я не жду, пока она закончит разговаривать, говорю спасибо и бегу, бегу, бегу. Времени у меня совершенно нет. В нужном окне женщина говорит по телефону. Я нервничаю, показываю ей на часы, показываю бумажку из мед кабинета, но она на меня не реагирует. Наконец она заканчивает разговор и смотрит недовольно в мою сторону. Я объясняю ситуацию, отдаю свой билет, отдаю все справки. На лице у нее недоумение и непонимание. Она снова кому-то звонит и долго разговаривает, потом перечеркивает на билете дату вылета, пишет ручкой сегодняшнее число и смотрит на часы:
- А что ж ты так поздно пришла? Уже время семь, могут и не посадить.
Я бегу на посадку. Девушки у выхода ждут только меня, меня сажают в какой-то Уазик и везут к самолету. Я бегу по трапу вверх. Мест в самолете нет. Меня сажают на откидной стульчик рядом с кабиной. Я заворожено смотрю на приборную доску и вслушиваюсь в разговоры летчиков. Стюардессы закрывают двери, и самолет медленно двигается в сторону взлетной полосы. Я еще не могу поверить в то, что я улетаю. Но вот разбег и самолет взлетает вверх. Стюардессы, слыша мой истошный кашель, приносят мне горячий чай. Все. Я даже не могу в это поверить – я лечу домой.