Роковые пирожные

Владимир Хованский
      Ах, Панька, Панька… такую коротенькую жизнь отпустила тебе судьба…
Панька появился в нашей округе как-то вдруг,  из ниоткуда. Недавно закончилась война, народ зашевелился, начал приезжать из эвакуации, замелькали новые лица. Пронесся слух, будто какой-то пятилетний малыш умеет читать газеты. Для нашей детворы, да и взрослых, пожалуй, такое явление граничило с чудом. В пять лет читать газеты… Вовка не верил своим ушам. Сам он жил свободной мальчишеской жизнью без взрослой опеки и наставлений, называемых  воспитанием, и дотянул до школьного возраста не зная ни одной буквы.  «Сапожник без сапог» - ведь Вовкина мама заведовала той школой, в которую он пошел учиться. К слову: уже в четвертом классе Вовка прочитал «Войну и мир»  Льва Толстого от корки до корки.
    Вскоре он увидел и саму знаменитость. Маленький, даже для своих лет, худенький, живой, как ртуть, мальчуган важно уселся на кем-то поставленный стул,  взял в руки поданную ему газету и начал бойко тарабанить передовицу. Чудо вершилось у всех на глазах…
    Быстро и просто вошел Панька в ребячью среду, став участником всех игр и забав. Общительный, умный, охочий до озорства малыш, определенно обладал врожденными качествами лидера. Дети всегда повторяют поведение взрослых и живут по тем же законам. Разборчивый Панька выбрал в друзья ребят чуть постарше себя – Кольку,  Вовку и его младшего соседа - Вовку Мизюкина. Только они, избранные, могли приходить к нему в гости.
    Панька с мамой, худенькой, похожей на серенькую мышку женщиной, жил в большом бревенчатом доме, с трех сторон окруженным высоким глухим забором, переходящим в крышу. Как в старых купеческих домах двор был крытым. Фасад  дома глядел  на старое Рязанское шоссе, к которому спускалась лестница с каменными щербатыми ступенями, а за задней стеной забора с калиткой и наглухо запертыми воротами, сажали картошку.      
    Еще в доме  жили дядя Коля, которого все звали Кокой, и дядя Митя, с полной рыхлой дочкой лет двенадцати. Дядя Кока, тихий спокойный мужчина лет сорока, работал на заводе. Другой же, дядя Митя, чуть моложе Коки и похожий на цыгана, с неприятным  сверлящим взглядом, был грозой для ребят, любителей обрывать сирень, росшую под самыми окнами. Дома у Паньки царила тишина и полумрак, но дальше порога никто не заходил - натыкался на взгляд  дяди Мити.
    Зато двор, с его антресолями, был окутан какой-то тайной и неодолимо манил к себе мальчишек. На антресолях была навалена куча старинных вещей: пожелтевшие от времени книги, журналы с картинками, газеты, открытки с ангелами, медные лампы, обручи от бочек, мотки веревок и сыромятных ремней и, даже, сбруя для лошади. Ведра, кастрюли, самовары,  чайники, банки и коробки. В этом несметном богатстве можно было копаться часами – антресоли опоясывали весь двор.
    В конце-концов ребята наткнулись на клад… Большая жестяная банка была доверху набита купюрами.  Деньги… Радость длилась недолго – на купюрах красовался двуглавый орел, вместо лысой головы вождя пролетариата.    
    Шло время. Мирная жизнь потихоньку теснила разруху и голод. В Вовкиной школе на большой перемене раздавали ломти черного хлеба, густо намазанного повидлом. Отменили карточки,  и Вовка с жадностью сыпал и сыпал сахарный песок в кружку с кипятком, а потом пил маленькими глоточками тягучий желтоватый напиток, отламывая кусочки душистой французской булки. Благодать-то какая…
    Потянуло в магазины. В свободной продаже появились невиданные продукты с непознанным доселе вкусом: сыр, колбаса, окорок, шоколад и, даже, пирожные. Они, эти пирожные, более всего притягивали к себе, бередили Вовкино воображение. Конечно же старшие сестры пробовали пирожные до войны и помнили их вкус. Конечно же и Вовка должен был бы наслаждаться этим изыском, однако, в то время он был слишком мал и память его не удержала, не сохранила  их вкуса.
    Удержала и сохранила она другое…  Однажды вечером дверь в комнату распахнулась, фитиль керосиновой лампы ярко вспыхнул,  изогнулся к дверному проему и… в него шагнул широкий мужчина на костылях в серой солдатской шинели… Папа…
    В той Вовкиной памяти,  папа – могучий и добрый, подбрасывал его до потолка, под отчаянные мамины крики, сажал к себе на плечи и шел к берегу пруда. А там, нырял с разбега вместе с ним в его чистые прозрачные воды с неповторимым тончайшим,  не запахом, нет ... ароматом тины и еще чего-то, совершенно неуловимого и неповторимого. Стремительно рассекаемая вода внезапно забивала Вовкины уши, ноздри и горло, ужасом сжимала сердечко, а с берега несся крик: « Ваня, Ваня, что ты делаешь Ваня-а-а»… А Ваня, выходя из воды, снова подбрасывал к облакам своего сына и, смеясь,  отдавал в дрожащие руки жены. И это было все. Вся Вовкина память о папе.
    Теперь же папа, под крики, плач и слезы жены и дочерей, прислонил костыли к стене, снял свой заплечный солдатский мешок, положил на старый дубовый стол, и развязал его. О,  Боже… Сколько же сухарей посыпалось из него, а, главное, кусков сахара. Настоящего белого сахара. Все это было,  как сон. Волшебный сладкий сон: живой,  настоящий папа, и сахар, и сухари.
    А потом папа, только уже с палкой, приходил за Вовкой в детский сад, с приготовленным ему куском черного хлеба, посыпанного сахарным песком. И ничего вкуснее этого хлеба Вовка не знал. 
    А потом папа, несмотря на цепляющуюся за его ноги маму и рев старших сестер, снова ушел, опираясь на палку, защищать Родину и детей. Он был настоящим мужчиной и патриотом, и погиб  под Киевом, во время форсирования Днепра.
    В начале лета Панька отыскал Вовку на берегу пруда, отвел его подальше от загорающей на песке компании и зашептал ему в ухо: «Я взял у Коки двести рублей»…
    «Стащил»…
    «Нет, просто взял, Кока мне ничего не сделает, он добрый»… Этот ответ вполне удовлетворил Вовку.
     «А что ты с ними сделаешь?»…
     «Сто рублей мы проедим, а на сто будем ходить в кино каждый день, я и ты»…
     «И Вовка Мизюкин, а то обидится»…
     «Ладно»…
     «А Гад знает»…
     Панька замялся и Вовка понял, что и Гад тоже знает про Кокины  деньги. Колька, по прозвищу «Гад», извечный Вовкин друг и соперник, был мальцом хулиганистым  хитрым и наглым. В важных делах доверять ему было нельзя, а тут – деньги. Или мы с Вовкой, или Колька. Об этом Вовка сказал Паньке и тот, ответил, что ему надо подумать. 
     Паньке было над чем задуматься. С одной стороны: он и Гад – два человека и больше денег на брата. С другой: он, Вовка и Мизюкин – три человека и меньше денег, но… Вовка был человеком надежным и честным, от Гада же можно было ожидать любого подвоха, вплоть до прямого отъема денег у хлипкого, слабого Паньки.
     В томительном ожидании прошел весь день, а утром Панька  объявил, что идет в магазин вместе с Вовкой и Мизюкиным.
     «Давай, купим пирожные, ты пробовал»…
     «Нет»…
     « И Мизюкин не пробовал. Я знаю, где они есть, в «ступеньках»…
     Магазин «ступеньки» славился своим кондитерским отделом:  вареньем в банках, конфетами, шоколадом, печеньем и пряниками, но, особенно, пирожными – диковинным,  в  то время, лакомством. Эклеры и корзиночки, «картошка», песочные с красной помадной корочкой, на которой красовалась розочка из крема, манили, притягивали к себе изголодавшийся во время войны народ. Это была роскошь, но роскошь доступная: были бы деньги. А они у нашей бедовой троицы были.
     «Ступеньки»  находились в самом центре города, и вскоре троица уже пожирала витрины голодными глазами. Панька отдал заветную купюру Вовке, как самому старшему,  и мальчишки начали рассматривать и выбирать себе пирожные. Для начала Панька выбрал себе эклер, Мизюкин  - корзиночку, а Вовка – песочное,  с розочкой.   
Вовка дотянулся до высокой витрины, протянул деньги толстой тетке – продавщице, получил сдачу.  Он хотел было повернуться к приятелям, как почувствовал что-то тяжелое на своем плече. Еще ничего не видя, он уже знал: случилась беда…   
    За его спиной стоял милиционер и Панькина мама. Ни слова не говоря, милиционер забрал у Вовки пирожные и отдал их толстой тетке. «Пойдем»- сказал он, и Вовка покорно, еле передвигая ослабевшие ноги, поплелся за ним к выходу. Панька исчез, его мама, наверное, забирала деньги у продавщицы за несъеденные пирожные,  Мизюкин  хвостом тащился позади.
Вовка оказался главным преступником. Так и шли они по главной городской улице – милиционер, за ним, чуть сзади, Вовка, а за Вовкой - Мизюкин. В мокром кулаке сжимал Вовка главную улику – сдачу от купленных пирожных, и все пытался избавиться от нее – передать Мизюкину. Наконец, он просто бросил ее на дорогу.
     Вот и милиция – деревянное двухэтажное здание. Вовку привели в большую темную комнату на первом  этаже где он, обливаясь слезами, рассказал, уже другому мужчине в штатском,  всю правду,  ничего не скрывая и ни на кого ничего не сваливая. Трясясь от страха, он ждал приговора: тюремной решетки и прочих ужасов, но мужчина в штатском сказал ему просто: «Иди домой и больше так не делай»… Вовка, не двигаясь и ничего не понимая, продолжал стоять на месте.
     «Ну,  иди же домой, иди к маме» - повторил мужчина, и тогда Вовка опомнился. Он выскочил на улицу, на солнце, и посмотрел по сторонам. Никого. И тогда, не чуя своих ног, он побежал к дому.  Но, не пробежав и двух десятков метров, он остановился. Навстречу ему быстро шла, почти бежала мама. Ни слова не говоря, она с размаху закатила Вовке пощечину, схватила за шиворот и потащила его обратно, в милицию. А там,  в темной комнате, плача, что-то долго говорила мужчине в штатском, а он успокаивал ее и говорил о глупых,  неблагодарных детях, и о том, что все будет хорошо и, что сын ее совсем не испорченный ребенок, и что он просто ошибся и больше этого не повторит. А потом они с мамой шли домой,  и Вовка не мог придти в себя от маминой пощечины, ведь мама никогда не трогала его, даже пальцем.
     Вот так и закончилась эта история про пирожные, роковые пирожные, а ведь закончится она могла бы и по-другому, если бы не Колька. Он выследил их, пошедших в магазин, обо всем догадался и побежал к Панькиной  маме. А та побежала в милицию.
     В том же году, буквально через месяц, Паньки не стало. Он играл в прятки в своем огороде с посаженной картошкой, пополз по меже и наткнулся на оголенный провод под напряжением. Накануне прошла  гроза и оборванные провода валялись на земле. Набежал народ, Панька еще был жив,  изо рта у него шла пена. Все суетились, что-то предлагали, стали закапывать его в землю – будто бы самый верный способ,  но приехала «Скорая»,  врач осмотрел Паньку и сказал, что помочь ему уже нельзя. Хоронили Паньку всем миром. За маленьким гробиком шла толпа взрослых и детей. В том году Панька должен был идти в школу, в первый класс.