Глава 2
С самого утра город затянуло небом, которое напоминало серое безжизненное полотно. Еле видимые капли дождя, не успевая долететь до земли, словно растворялись в воздухе и, даже не успевая очертить вокруг себя круги водного вальса, мягко приземлялись в лужах. Было ощущение, что дождя как такового нет, - казалось, ты просто находишься в огромном влажном куполе, простирающемся на землю с самой высокой точки небесного эмпирея.
Николай Илларионович стоял у окна, рядом с дверью выхода на платформу Ярославского вокзала, в ожидании поезда, и изредка поглядывал на еле передвигающиеся минутные стрелки настенных часов.
Мимо него то и дело проходили люди, нагруженные чемоданами, сумками, ведущие за руку детей, которые, как обычно происходит в общественных местах, капризничали, и хотели идти в совершенно другую сторону, нежели родители, либо отчаянным криком пытались "вырвать" у родителей то, что последние делать совсем не планировали. Сколько же здесь людей – и все ведь куда-то едут, или наоборот, приезжают, но одно их объединяет – все куда-то спешат – кто-то спешит сесть на поезд, кто-то хочет побыстрее приехать домой, чтобы увидеть родных и близких. И ещё: их всех наверняка кто-то ждёт – возможно, в этом и была сокрыта их счастливая причина спешки, которая отражалась в глазах.
Казалось, Николай Илларионович был единственным человеком в этом огромном здании вокзала, который никуда не спешил, и более того, не был до конца уверен, стоит ли отправляться в сомнительное путешествие. Но раз уж он решил – значит, так тому и быть, тем более, поезд должен был подойти через десять минут.
В глазах профессора читалась тоска, и одновременно какое-то, непонятное для него самого, беспокойство, невидимо переплетающееся с внутренним волнением. По ощущениям оно было весьма схоже с тем состоянием, которое он частенько наблюдал во время экзамена в глазах своих студентов. Ведин вдруг поймал себя на мысли, что так, как сейчас, он волновался не меньше, чем двадцать лет назад, - когда защищал кандидатскую диссертацию. Как много времени утекло с той поры! Теперь он уже доктор математических наук, профессор, и даже заведующий кафедры знаменитого университета - всеми уважаемый человек. Для него сложившаяся годами репутация была крайне важна и, несомненно, не могла не льстить его самолюбию. Ведь к нему приходили за советом почти все светила университета, ассистенты кафедр обращались за помощью в написании кандидатской и докторской, студенты просили быть рецензентом. И он, безотказный, всегда всем помогал - и если уж сказал, что посмотрит черновик, то делал это в течение дня. По этой причине он часто был вынужден задерживаться на кафедре, и закрывал двери кабинета кафедры математических наук уже после того, как в здании университета гасили свет, и ему оставалось попрощаться лишь с охранником на посту у выхода из университета.
Приходя домой, он, за всю свою жизнь так и не научившийся готовить, и не уделяющий внимания, как сейчас это модно говорить, правильному питанию, на скорую руку мастерил бутерброды и запивал их чаем, либо жарил опротивевшую за все годы холостой жизни яичницу, - поэтому совсем неудивительно, что спустя пять лет с момента окончания высшего образования ему поставили неумолимый диагноз - язва желудка. Но и поставленный врачами диагноз не изменил образа жизни Ведина: было легче смириться с весеннее-осенними обострениями язвы, чем что-то поменять в своей жизни. Порой он даже подшучивал над собой: «Ну, не приспособлен я к этой жизни. К науке вот приспособлен, а к жизни – нет!»
Во время вечерней трапезы он пытался переключать пультом каналы телевизора – с одного на другой новостной канал, хотя сам не знал, для чего это делает. Ведь даже своим студентам он всегда советовал полностью отказаться от просмотра чепухи в средствах массовой информации. Частенько он даже называл их «диванными картофелинами», и не раз цитировал слова Пелевина о переходе в состояние homo zapiens: «переключая каналы, мы сами становимся телепередачей, и таким образом, превращаемся для цифрового мира объектами дистанционного управления, и в этом состоянии мы проводим значительную часть своей жизни». И в конце всех своих размышлений, резюмировал - «те, кто читает книги, всегда будут управлять теми, кто смотрит телевизор». Он не смотрел и не слушал новости, он просто переключал каналы - видимо, для него это всегда было неким способом перехода из кабинета кафедры в домашне-постельный режим… Минут двадцать уходило на заппинг, после чего он шел спать.
…Ровно в 16.00. подошел поезд «Сибиряк», который шёл по маршруту «Москва-Новосибирск», и прибывал на конечную станцию – город Новосибирск – 15.40. следующего дня. В последний раз он ехал в этом поезде более двадцати лет назад.
«Надо же», - подумал Николай Илларионович, - «всё осталось по-старому - тот же скорый фирменный поезд под названием «Сибиряк», который курсирует уже порядка сорока пяти лет, преодолевая расстояние в 3303км за 43 часа, и, кстати говоря, во время следования он пересекает символическую границу Европа-Азия, свидетельством чего является соответствующий знак рядом с путями».
Правда, к величайшему удивлению Николая Илларионовича, внутри всё изменилось в лучшую сторону, как сейчас говорят, - модернизировалось. В купе приятно порадовало существование и телевизора, и микроволновки, и новомодных автоматических освежителей воздуха, распыляющих лёгкий цветочный запах. Приятно порадовал фильтры для очистки воды, мини-контейнеры для мелкого мусора в каждом купе. В купе было установлено даже переговорное устройство, по которому пассажир мог связаться с проводником и попросить принести чай, или книгу из библиотеки поезда. Вагон был оснащен даже маленькими мониторчиками для наблюдения за обстановкой в коридоре. Как-то мельком, в новостях он слышал, что в прошлом году, поезд «Сибиряк» сообщение Москва – Новосибирск занял первое место на конкурсе по лучшему обслуживанию пассажиров.
Ровно через двадцать минут вагон тронулся, и Николай Илларионович, раздвинув белые хлопчатобумажные занавески, стал смотреть в окно. Ведину всегда нравилось путешествовать в поездах, и он, будучи романтиком, всегда предпочитал путешествовать именно поездом, нежели самолётом. Конечно же, самолёт всегда был и остаётся самым быстрым способом передвижения на сегодняшний день, но ведь ничто не может заменить романтики поезда: можно в полной мере насладиться путешествием, а живописные пейзажи, открывающиеся во всей красе за окнами поезда по мере его продвижения, поражают своей глубиной и красками. Тем более, что в этот раз профессор никуда не спешил, - наоборот, ему хотелось иметь в запасе как можно больше времени, чтобы собраться с мыслями, подготовиться к той важной встрече, которая могла стать для него последней.
Ведин еще не совсем понимал, для чего ему это нужно: то ли поставить наконец жирную точку, то ли начать "новое предложение" после затянувшегося многоточия в своей жизни. А может, просто для того, чтобы наконец-то распрощаться со своими иллюзиями. Он не мог знать и даже предположить, что его ждет, и ждет ли вообще. Конечно же, он осознавал, что эта поездка должна была случиться не спустя двадцать лет, а гораздо раньше. И, скорее всего, итог поездки был бы совершенно другим. Хотя - далеко не факт. Перебирая мысли, и пытаясь расставить их по полочкам, Ведин почувствовал, что морально выдохся, и принял решение пока не думать ни о чем.
Профессор прокручивал в памяти свой сегодняшний день, и до сих пор не мог поверить, что сейчас находится в поезде, который несет его в неизвестность.
Утром Николай Илларионович проснулся и, как обычно, прошел в ванную комнату, буквально «на автомате» взял в руки зубную пасту и щётку, и вдруг, взглянув в отражение в зеркале, - замер, - словно увидел там не себя, а какого-то незнакомца. Он долго всматривался в своё, уже покрытое глубокими морщинами лицо, серые, уже давно потухшие, поникшие глаза, и оставшиеся седые волосы, окружавшие его лысину. «Когда же я успел так постареть? Не лицом, а душой? Когда я перестал быть самим собой? Когда я последний раз чувствовал радость, счастье? смеялся от души? Когда это было?!.»
Уже лет двадцать как Николай Илларионович жил совсем один, в двухкомнатной старой хрущёвке рядом с метро. Несмотря на приличный оклад профессора, квартира его имела более чем обшарпанный вид, - не то, чтобы он не был любитель комфорта, - просто не было рядом с ним той самой, которая бы создала очаг, и куда бы хотелось возвращаться. Он с легкостью мог бы позволить себе создать помпезные просторы, но необходимости в этом не было. Имея весьма неплохой профессорский оклад, деньги Ведин не тратил, и в то же время не копил – просто тратить было не на что, да и копить тоже.
Дни его были похожи один на другой: с утра он спешил на работу, спешно одевался, и направлялся к станции метро в сторону университета. Весь день он был занят на работе, и даже когда заканчивались лекции, он оставался на кафедре доделывать свои якобы неотложные дела. Конечно, никаких неотложных дел, на самом деле, и не было – просто не хотелось возвращаться домой, где никто его не ждал, где попросту можно было сойти с ума. Ему хватало выходных – когда он, словно зверь в клетке, метался, и не знал, чем заняться… Правда, он много читал…
Не отрываясь от пейзажа за окном, он прокручивал в памяти несколько последних дней на этой неделе, и ему вдруг вспомнился вчерашний день…
«Надо же, а ведь Иванов сумел таки проявить свою гениальность перед председателем… Юнец – а туда же, со своей любовью… Хотя, с другой стороны, нужно было отдать должное студенту Иванову – совершенно неумышленно, даже сам того не предполагая, но своей формулой он так разбередил старые рубцы его раны, что вчера целый вечер Ведин не находил себе места, почти не спал, и, наконец проснувшись сегодняшним утром, после откровенного разговора со своим отражением в зеркале, решил взять билет до Новосибирска и отправиться к ней – причине его драмы жизни, и, как следствие, причины его одиночества и отгораживания от всего мира.
Вот ведь как… Словно верно рассчитанный точечный удар в самое сердце, в котором все это время сидел осколок, который сейчас пошевелился и отразился болью где-то в самой глубине души.
«Да уж, - подумал он, - а ведь я уже не в том возрасте, чтобы испытывать подобное волнение, свойственное лишь юнцам. Не в том возрасте, чтобы рисковать, идти на авантюры. Прошло мое время, когда я мог пойти на сумасшествие, когда можно было почудачиться… Когда же последний раз это было? Уже и не помнится… Наверное, как раз в период отношений с Мариной, которые впоследствии и превратили меня в сухого и черствого, не принимающего свои и не понимающего чужие радости, человека»…
Это было пятнадцать лет назад. Они познакомились в городе Новосибирске, когда Николай пребывал в командировке.Николаю тогда было всего тридцать лет.
Он шел по улице и сквозь стеклянную витрину магазина парфюмерии увидел ее… Она стояла у витрины, и, видимо, выбирала себе духи… Он подошел к витрине поближе и, не отрываясь, наблюдал за нею, предполагая, что она не замечает его пристального взгляда.
Высокая, стройная брюнетка, с приятными, милыми чертами лица - огромными карими глазами, и пухленькими губками… Волосы ее были чуть ниже плеч, и на лоб ниспадала мягкая, словно флиртующая челка, - отчего черты ее лица становились еще мягче и милее… – она напомнила ему какую-то известную актрису, но он не смог припомнить ее имени. Да и зачем? Ведь девушка была просто божественна.
На ней был короткий сиреневый плащик, а поверх него был небрежно накинут легкий шифоновый шарфик вишневого цвета… стройные ножки были одеты в ботильоны того же вишневого цвета. Сиреневый и вишневый – какое интересное сочетание цветов: казалось, бы это весьма сложное сочетание, но на богине это сочетание смотрелось более чем идеально… Словно в этой девушке удивительно переплетались и сиреневая нежность, и вишневая страсть.
Он внимательно смотрел, как девушка, выбрав флакончик духов, и держа его тонкими пальцами, распылила содержимое на запястье. Затем внутренней стороной поднесла запястье к носу, и прикрыв глаза, видимо для того, чтобы отключиться от всего внешнего мира, и почувствовать всеми клетками дивный аромат, вдохнула его… Она была похожа на богиню…
Неизвестно, как долго стоял Николай у витрины, но когда он очнулся, словно ото сна, он решил, что будет полным дураком, если сейчас не познакомится с этим очаровательной пока еще незнакомкой.
Он решительным шагом вошел в магазин и уверенно подошел к девушке, которая казалось, настолько увлеклась ароматами, что и не заметила его. Николай, даже не подготовившись к разговору, кашлянул дабы привлечь внимание, и обратился к девушке:
- Позвольте представиться.. Николай!
Девушка оторопела, и от неожиданности округлила глаза... Она словно не нашлась что сказать… Тогда Николай решил продолжить…
- Позвольте узнать имя такой очаровательной богини?
Девушка ожила, и тихо, смущаясь и краснея, прошептала:
- Марина…
- Марина, Вы уже выбрали духи?
Марина удивилась еще больше… Что это за самоуверенный тип? Что он о себе думает?
- Ну, допустим…
Он слегка притронулся к ее запястью, и притянул его к своему собственному носу…
- Какой божественный аромат! Тогда позвольте преподнести вам подарок… божественный аромат для богини! Пройдемте к кассе, а то у нас мало времени… Нам еще нужно с вами успеть в прекрасную кофейню напротив – для того, чтобы испить волшебный напиток и поближе познакомиться…
- А не слишком ли вы торопитесь, молодой человек? Я вам еще ни на что не давала согласия – а вы уже распланировали мое время самостоятельно…
- Ну, так соглашайтесь тогда скорее – к чему терять время на раздумья… один раз живем… Лучше сделать что-то – и пожалеть, чем не сделать – и пожалеть… Марина, решайтесь же – ну, в конце концов, что мы теряем?
Он взял точно такие же духи со стеклянной полочки открытой витрины, и направившись к кассе, заплатил за них. Судя по оставшимся нескольким купюрам в кошельке, это были очень приличные по стоимости духи … Ну да ладно – на чашечку кофе хватит – и ладно… Как-нибудь доберусь до Москвы…
Купить почти на последние деньги духи для девушки, которую он знает не больше пяти минут – да уж, пожалуй, это действительно было сумасшествием! Но и духи, и сама Марина действительно этого стоили… Удивительное сочетание ноток мандарина… волшебный аромат духов был словно продолжением ее образа богини, на уже уровне чувственном… Словно в этом флаконе была вся эссенция ее чувственности… Этот аромат духов он запомнил на всю жизнь…Да что уж говорить! Женщина может уйти из жизни мужчины, но он никогда не забудет аромат ее духов…
Бывает женщина уходит, и проходят года. Но если в толпе ты вдруг неожиданно чувствуешь аромат ее духов на совершенно незнакомой тебе женщине, проносящейся мимо, - то впадаешь словно в ступор, словно мир останавливается и переносит тебя в прошлое: сразу же перед глазами появлялись картинки из прошлого, ее наполненные светом глаза, ее сияющая улыбка. С Николаем было так не раз…
И они отправились в кофейню, и, как ни странно для них обоих, совершенно без какого бы то ни было смущения, беседовали обо всем и ни о чем до самого позднего вечера.
ПРОДОЛЖЕНИЕ. Глава 3 - http://www.proza.ru/2015/05/19/1849