Глава двадцать шестая.
А он молил: «Огня! Огня»! забыв, что он бумажный…
Булат Окуджава.
Благородная смерть – это сокровище, и каждый достаточно
богат, чтобы купить его.
Клайв С. Льюис «Хроники Нарнии».
Прочтя последние страницы, любезный читатель может вполне законно возмутиться – вот, мол, ещё один патриот-романтик: выпустил на несчастных крестоносцев буйного старшину с тяжёлыми кулаками и доволен. Легко бить тех, кого уж нет. Герой автор, ничего не скажешь, похожий на виданного им в вагоне ярославского поезда не в меру распетушившегося курсанта. Курсант этот, немало приняв на грудь спиртного, пристал к пассажирам с уверениями, что, мол, пусти его сейчас на Бородинское поле с пулемётом ДШК в руках, от Бонапарта бы клочья полетели до самого города Парижа. Он звал всех пойти в штыки, кидал в замеченных за окном наполеоновских драгун бутылки и даже попытался бить в тамбуре заподозренного им во франкофильстве проводника. К утру курсант протрезвел и Бонапарту более не грозил, стыдясь своего вчерашнего поведения и осознав похмельными мозгами простую истину, что на словах всё легко и просто, добро побеждает особенно, если оно «с кулаками», а зло… Зло-то в нашей жизни замешано навроде крысиного яда в супчике покойного мужа Леди Макбет Мценского уезда, где густо, где пусто, а на зуб попадёт, так всем хватит…
А корень зла в жизни нашей армии согласно мудрым указаниям ГлавПура сокрыт в неуставных взаимоотношениях, как-то дедовщине и, наконец обнаруженной бдительными политотдельцами, «земляковщине». Земляковщина – это просто: несколько «мужчин с Капказа» (бывает и из других мест, но реже) берут власть в подразделении и живут, как жили в допрежние времена князья их земли. Но в нашей истории власть сих князей была свергнута, хотя и совсем недавно, и, вспоминая весёлые деньки, разжалованный ротный сатрап младший сержант Иманов мучился от бессилья, что-либо изменить. Мучился и ждал, когда судьба вновь предоставит ему шанс вернуть себе власть, и, когда отправленный ротным командиром перекрывать дорогу отряд Хачикяна углубился в лес, Иманов решил, что пора…
Минут через пять после начала переворота весь отряд был объят пламенем мятежа, Иманов же, как новоявленный казарменный Цезарь или Бонапарт ротного масштаба жёстко пресёк все противоречащие ему голоса, и убедил Хачикяна, что спорить с ним о святом праве дембиля не умно да и не безопасно. Затем вернувшийся сатрап выстроил отряд и, прикрываемый со спины возликовавшими шестёрками, продиктовал свою волю. Воображение его работало слабовато, так что требования Иманова свелись к нескольким положениям: 1 безоговорочное подчинение ему лично. 2. Земляки Иманова белые люди, остальные – чёрные. 3. Чёрные обслуживают белых, выполняют все их желания и прихоти быстро, без споров и с радостными улыбками на лицах.
Радостных улыбок это заявление не вызвало, в выраженьях лиц отряда сквозило уныние. Уныние тягостное, бессильное, не способное и подумать об отпоре наглецу. Отряд Хачикяна являл из себя лишённую лидеров долготерпеливую русско-узбекскую массу, которая слегка пороптав и получив пару раз по роже и по почкам смирилась перед воскресшим сатрапом. Все насупились и заткнулись.
Однако триумф Иманова был нарушен, когда с носилок приподнялся нежданно очнувшийся Просфоров и поинтересовался: «Что, собственно, происходит»? Хачикян замялся и покраснел, как пойманный за руку на чём-то неприличном. Шестёрки сникли и скрылись за спиной Иманова. Все замолчали. Отряд сбился в кучу, будто испуганное стадо.
«Артур, так что происходит»? – вновь спросил Николай Иванович. Мутная картинка перед глазами постепенно оживала, из тумана выплывали знакомые лица, лес, а там и небо покрыло налитой дождями крышей открывшуюся перед ним сцену. «Вам плохо стало, и командир приказал доставить вас на пост ГАИ». «Всем отрядом»? «Нет, отряду приказано перекрыть дорогу». «Правильное решение, нельзя выпустить их леса»,- согласился Просфоров, приподняв голову, внимательно огляделся вокруг и спросил: «Так что же вы медлите, ребята? Наши враги умны, решительны и коварны – они не будут сидеть на месте и скоро доберутся сюда. Строй взвод, сержант»!
Хачикян вопросительно посмотрел на Иманова, Просфоров на Хачикяна. Войско смотрело в землю. «Нэт»!- сказал Иманов. В голове его дозревал навеянный некогда увиденным за рубль в душном подвале на вокзале видеофильмом. В фильме этом попавший в прошлое американский герой мочил вооружённых копьями противников из гранатомёта. Противники к концу фильма погибли все, оставив героя в окружении роскоши, баб и сокровищ. План был прост – подчинив себе отряд, через открывшуюся дыру уйти в прошлое, где, руководствуясь сценарием видика, грабежом и насилием добиться власти и богатства. Солдаты должны быть довольны открытой перед ними Имановым перспективой погибнуть в боях за это, а, если кто не согласится – так с тем разговор будет короткий. Пёрышко из злой стали так и играло в руках сатрапа, а стволы ружья и неучтённого лейтенантом парабеллума, нацеленные шестёрками на толпу, отбивали охоту спорить.
«Ро-ота»!- скомандовал сам Иманов, видя, что от Хачикяна теперь мало толку. «Ро-ота»!- повторил он, хоть в подчинении его и был неполный взвод: «На пра-во! С места, с песней, в направлении дыры, шагом арш»! «А ты, армяшка, куда собрался»?- повернулся он к Хачикяну: «Ты мне не нужен. Вали отсюда»! Хачикян испуганно метнулся вдоль строя. Упущенная власть, оплатила ему личную свободу. Но зачем теперь нужна была эта свобода? «Дядя Коля! Беда»!- подбежал он к носилкам и объяснил, что и как.
Просфоров понял всё сразу. «Полно кругом Наполеонов, по улице нельзя пройти из-за Наполеонов»,- мелькнула в голове расхожая фраза из известной пьесы, пока Николай Иванович, кривясь от боли, поднимался с носилок. С перекошенным болью этой лицом, путаясь бессильными ногами меж кочек, он вприпрыжку догнал унылый строй. «Стой!- закричал он: «Стойте, стойте, ребята»!
«Чего надо»?- сплюнул под ноги сигаретку Иманов и, поджав губы, насмешливо сказал: «Нэ трогают тебя, дядя, так и иди себе к аллаху! Надоел»!
Просфоров был человеком абсолютно штатским, нестроевым и необученным, и все военкоматы давным-давно забыли об его плоскостопии и близорукости, но сейчас он понял, что момент настал критический, из тех, что в нашей обыденной цивильной жизни бывают крайне редко. Не глядя на Иманова, будто и не замечал его, он взглянул в глаза строю, в голубые и зелёные глаза славян , в чёрные и карие азиатов, в бездонные дыры стволов имановских шестёрок, где, он точно знал, жила его смерть. «Солдаты»!- хотел крикнуть, но, осёкшись, громко прошептал он: «За вами Родина! За вами Россия»!... «Срал я на твою Россию! Гиждалла»,- угрожающе сдвинул брови Иманов, но Николай Иванович продолжал, будто и не слышал его, и тяжёлые градины пота катились по лицу его: «Куда идёте вы и за кем?! Там»,- он махнул рукой вглубь круговерти чёрных елей: «Там за лесами её города и сёла, там мирно спят ваши матери и сёстры. Они не ждут беды… Кто защитит их от ворвавшихся в наше время врагов? Участковый с огурцом в кобуре или вы, солдаты Советской Армии?! Вас двадцать с лишним человек, а вы боитесь троих! Вы посмотрите, кого вы боитесь – троих недоносков, всего троих!»…
Холодное стальное лезвие вошло ему под лопатку. «Хватит, поговорил»,- довольно осклабился Иманов и вдруг, подняв глаза, увидел, как тёмная, неотличимая друг от друга в сумерках масса солдатского строя медленно двинулась на него - хозяина, сатрапа, и он уже вновь не сатрап. Вдруг, показалось ему, что и сам лес за спинами роты сходится, готовый на всё к середине поляны, готовый смять, поглотить его, Иманова и его растерявших былой пыл шестёрок.
«Строиться, рота»!- услышал он далеко за спиной, бросив всё и, драпая со своими шестёрками меж кочек и трясин Карпёнкова болота.