Вчера мой ребёнок запаниковал. Волна оторвала его от берега и за несколько быстрых секунд отнесла на десяток метров, а там и меня накрывало с макушкой. Море штормило на три балла. Или на три с половиной. Гришка закричал «Папа!» и судорожно протянул руки. Через минуту я вынес его на сушу, обтёр полотенцем и попытался отвлечь шутливым разговором о том, что вот - теперь он стал настоящим капитаном. Но сердце у меня защемило конкретно.
Вечером, вернувшись с пляжа, мы рассказали о нашем приключении дяде Егору, хозяину гостеприимного дома под Туапсе. Мы приехали сюда на полторы недели - покупаться, позагорать и обсудить новый проект, в который намеревались вложиться. Егор Константинович – это тесть Валеры, моего старого друга и делового партнёра. Дядя Егор ласково глянул на Гришку, растрепал ему волосы и принялся объяснять, как следует вести себя в подобных ситуациях:
- Во-первых, нельзя терять самообладание. Ну, крикнул отцу и хорошо - значит, тебя уже видят, к тебе идут на помощь. Только держись! А вообще, во-вторых, надо просто набрать воздуха, нырнуть поглубже и плыть к берегу. Волны хулиганят поверху, а внизу им не до тебя.
Гришка слушал, но смотрел с недоверием. Этот взгляд означал примерно следующее: «Ага, нырнул поглубже, поплыл, очень умный дядя – если бы я умел так хорошо нырять и плавать, чего мне орать и поднимать кипиш?»
Потом взрослые мужики навалились на местную чачу, а перед детьми поставили блюдо полное винограда. Инцидент считался исчерпанным. Но вот сегодня на пляже, едва ступили на гальку и я глянул на волны, в груди снова заныло. Отправив сына резвиться у кромки воды, я прилёг лицом в его сторону и наблюдал неотрывно. По соседству устроился Валера с четырёхлетней доченькой Аней. Поговорить о деле не получалось, поскольку Аня без устали сыпала вопросами. Валера отвечал старательно, пока не утомился и не задремал. Мама девочки, выросшая в здешних краях, отчаянно мстила мужу и второй день занималась ностальгией, утоляла её и нянчила - моталась по подружкам и бывшим одноклассникам. Моя жена осталась в Москве с нашим вторым сыном Иваном, двух месяцев отроду. Короче, мы на пару с Валерой, как могли, тянули отцовские лямки.
Примерно через часик Анюта прибилась к компании поблизости. Там водилась пара таких же малышек, и сердобольные женщины приняли её с неподдельным энтузиазмом, они сами заботились о том, чтобы Аня не обгорала и не снимала панамку - не подставляла макушку под знойное солнце.
А мой парень всё не хотел вылезать на сушу. Я его не гнал - тихо радовался, что после вчерашнего он не начал бояться моря. Вот только мне уже хотелось лечь на спину и закрыть глаза, но этого я себе позволить не мог - штормило на те же три с половиной балла, волны охотились на Гришу.
*
Пляж заполнился, но ещё оставались проплешины. И одну из таких проплешин прямо перед моими глазами заняла девушка лет двадцати четырёх с богатыми выпуклостями и впадинами. Она сняла парео, скинула сланцы и осталась в двух красивых тряпочках, первая из которых едва прикрывала груди, вторая тянулась над бёдрами тонкой полоской и пряталась между ягодицами. Эти крепко округлые напряжённые ягодицы были слегка порчены прыщиками и застывшими мурашками. Девушка легла так, что оказалась между мной и сыном. Из желания увидеть новую соседку при реальном освещении я поднял с глаз очки и сделал вывод, что в текущее лето на эту кожу не выпало ни единого погожего дня. Значит, она прикатила накануне вечером или сегодня утром - из северных широт, затянутых тучами, замученных дождями.
И я невольно стал про неё думать, стараясь не упустить из виду ни Гришу, ни Анюту. Бледная девушка появилась слева, со стороны центральной аллеи, и теперь я точно вспомнил, что там случилось какое-то резкое движение, всплеск эмоций. Что же это было? Я повернул голову, и мелодраматичный сюжет открылся мне во всей полноте...
Девушка направлялась на пляж вместе с матерью. Тайна резкого движения заключалась в том, что мать хотела загорать рядом с нею - бок о бок. Предположу, что они спорили об этом всю дорогу от дома, в котором сняли комнату. И вот на пляже мать предприняла последнюю попытку исполнить своё намерение, но нарвалась на негодующий взгляд, взмах руки и грубый приглушённый возглас - что-то вроде «нет, я сказала!»
Теперь бледная девушка с богатыми формами лежит в метре от меня и в десяти - от матери. То есть я для неё значительно ближе. Бывает, мы чересчур категорично рвём родственные связи, нам так хочется свободы.
Этот шкодливый купальный костюм и доступность, с которой соседка разлеглась на весёленьком розовом полотенце... Эти её воспалённые влажные губы, томные вздохи, аура вокруг разгорячённой плоти... Всё, что я видел, слышал и обонял, не оставляло сомнений – она намерена найти себе мужика. Вот прямо сейчас, чтобы не потерять ни одной ночи и ни одного вечера. И ни одной дремотной сиесты. Чтобы по утрам и после трёх загорать и окунаться, а в оставшиеся часы жадно компенсировать неудачи своей дождливой северной жизни - кувыркаться в комнате с вентилятором или кондиционером, прячась от активного солнца, которое грозит облучением и миомами.
Её мать это понимала. Тёмными глазами она смотрела из своей отдалённости то на меня, то на дочку. И в этих глазах варилось всё сразу – досада, любопытство и та же сексуальная озабоченность, только уже увядающая. И купальник у неё был не намного скромнее.
Дочки-матери настолько увлекли моё воображение, что я как бы услышал их недавний спор:
- Отпуск оплачиваю я, так что веди себя прилично! Хватит пялиться на самцов!
- А ты сама-то? Забыла, каким нелепым было моё детство?! Я пятерых твоих сожителей называла папами! И называла бы дальше, если б надо мной в школе не посмеялись! Так что заткнись! Имей в виду – когда мне понадобится комната, тебя там быть не должно!
И повисает тишина. Выходит, у матери закончились доводы? Последние лет пять она пытается заново выстроить их отношения, она давно смирилась, что дочь вяжется с мужиками, она хочет мира и сопричастности:
- Мы ведь обе женщины, давай станем подругами!
- Ты что, издеваешься? Совсем помешалась?
- Я не имела в виду, что мы будем дружить парами. Но мы можем стать более откровенными в общении.
Нет, думаю я, пожалуй, перебор, очень грубо. Этот жёсткий диалог породила моя собственная перегретая неудовлетворённость. И дело не в солнце. Просто кругом в изобилии цветёт и пахнет обнажённая натура, а я третий день без жены. Уже третий день. Как говорится, у кого что болит, тот и чешет ушибленное место. У кого что зудит...
Тут я вспоминаю, как пересёкся с матерью и дочкой по дороге на пляж - они покупали фрукты. Валера с детьми шёл впереди, и я выглядел одиноким самцом. К тому же мои легкомысленные бирюзовые шорты - типа, хожу тут, завлекаю, типа, нарядился поярче, как в брачный период. Короче, добравшись до места, она целенаправленно искала меня, и, значит, наше соседство неслучайно.
Я был старше бледной девушки лет на десять, её мать была старше меня лет на десять, так что я мог бы выступить любовником и для первой, и для второй. Три дня без жены - достаточный срок, чтобы затосковать по крепким объятиям. И неделя впереди. Как-то оно сложится? Когда уезжал, решимость в груди сменялась сомнением, жена смотрела с плохо затаённой тревогой, на руках у неё куксился Ванька – как самый весомый аргумент.
*
На седьмом месяце беременности мы уже знали, что у нас появится Иван, но у жены ещё не было повода для ироничного упрёка: «Ну, вот – опять использовал меня как ксерокс». Она, конечно, надеялась, что с рождением второго сына я переменюсь к лучшему. Пока же я привычно опаздывал с возвращением домой.
В тот раз я заявился ближе к полуночи. Гришка спал у себя в комнате. Жена сидела на полу перед экраном телевизора, держала в руках стакан с йогуртом и с напряжённым интересом следила за тем, как взбесившийся слон затаптывает человека. Она не стала дожидаться моих оправданий, обернулась и тихо сказала:
- Всё. Для меня больше нет загадки, которую я видела в тебе раньше. Я тебя разоблачила. Ты примитивен, как животное. Вот - как этот слон.
Я сел рядом, обнял её, нежно чмокнул в висок, погладил будущего Ваньку и, глядя на экран, ответил:
- Слоны – благородные животные.
- Да. Пока у них не начнётся муст.
- Что за фигня?
- Состояние в брачный период. Полная отключка мозга. В крови резко взлетает уровень тестостерона, они совсем звереют и в борьбе за самку готовы убить кого угодно. На это время рабочих слонов освобождают от всех обязанностей, а самых опасных сажают на цепь.
- И при чём тут я?
Она помолчала, потом вытерла намокшие глаза и тихо промолвила:
- Да, правда, ты другой. У тебя - постоянный муст. А у слонов только иногда. В остальное время с ними можно договориться.
- Мы были на объекте. Посмотри на меня! Могу дыхнуть. Ни капли алкоголя.
- Как насчёт остальных анализов?
- Всё, что хочешь.
- Хочу спать.
- Я с тобой.
Открытие, которым со мной поделилась жена, не помешало нам встретить полночь на позитивной волне. На следующий день, сидя в офисе, я вспомнил этот слоновий муст, залез в интернет и нашёл нужные сведения. С тех пор пытаюсь доказать сам себе, что я не животное.
*
При отсутствии интимных связей с особями женского пола я веду себя не так однозначно, как слоны в их брачный период. Отключка мозга наступает у меня не сразу, так что я имею время для маневра. Четыре первых дня, занятый активным физическим трудом, спортивным залом и бассейном я проживаю вполне спокойно. На пятый день без близкого общения я начинаю угасать. Нередко у меня слезятся глаза - как в холодную осеннюю морось. Мой всегдашний жизненный напор сменяется заторможенностью и лирической задумчивостью. Я становлюсь рассеянным, томно-нежным и тянусь ко всем симпатичным девушкам и дамам, практически влюбляюсь в них. Во времена юности и первой молодости я очень стыдился этих чувств, они превращали меня из крутого бойца в картонную дурилку, я смущался, краснел и казался беззащитным...
Химические процессы, протекающие в моём организме, не являются секретом для профессиональных спортсменов. Эти заморочки связаны с оборотом тестостерона. Тут у каждого свои особенности - одних эта проблема волнует меньше, других больше. Кажется, меня она волновала как никого из приятелей. Иногда я ловил на себе взгляд тренера - испытующий или откровенно раздражённый. Он пытался раскрыть причину моих нестабильных результатов - то я раскатываю мастеров спорта, чемпионов и призёров, то проигрываю заштатным перворазрядникам. Я молчал, очень уважал тренера, он мне был как второй отец.
Я пришёл к нему ещё мелким пацаном, не докладывать же такому человеку о своей позорной зависимости - так, мол, и так, извините, просто я не рассчитал с девушками и как назло сегодня у меня нежный период - хочется не драться, а мечтать и грустить. Что бы я услышал в ответ? О том, что я дебил? Или про реальных мужиков, которые в суровом одиночестве промышляют таёжного зверя, которые вкалывают на вахте у нефтяных вышек и кружат в космосе по околоземным орбитам, которые служат на подводных лодках и на кораблях в дальних походах, которые выполняют специальные задания в глухих подземных бункерах, где женщинам нельзя даже на открытках и плакатах? Или про тюрьмы-зоны? Куда ты, вообще, годишься с этой прыщавой возбудимостью и хронической озабоченностью? Пора взрослеть, юноша!
Примерно на девятый-десятый день без секса нежность и прочие сопли улетучиваются, а мой внутренний стержень затвердевает до звонкого состояния - рефлексы и чувства умножаются на два, я вижу почти насквозь, слышу биение чужих сердец, кожей ощущаю малейшие движения воздуха, чую, какие миазмы испускает противник. Потому я и старался расставаться с подругами за полторы недели до соревнований. Если получалось, выходил на татами злой и хищный, как зверь.
*
Какое-то время бледная северная девушка ещё переживала разборку с матерью, но вот она устроилась, улыбнулась, и меня сразу потянуло. Не то чтобы к ней, на мой вкус её красота заслуживала среднего балла - около трёх с половиной, разве это шторм? Меня потянуло в пучину страстей хотя бы баллов на восемь. Давно я не испытывал ничего подобного. За последние пять лет это первый отпуск без жены...
Допустим, я сейчас обменяюсь с нею парой незначительных фраз, мы вместе искупаемся в море, сплаваем к буйкам, там договоримся пообедать, за обедом придём к соглашению, что ещё один курортный роман не изменит этого мира к худшему, и уже через полчасика у них в комнате я предложу перестелить матрас с кровати на пол - для борьбы в партере, пока солнце не присядет и не позволит нам снова загорать...
А её мать будет бродить кругами где-то рядом, в какой-то момент она, наверное, не выдержит, заявится, постучит в дверь и скажет, что ей нужно принять душ или переодеться. Я затяну на бёдрах полотенце, но прятаться и смущаться не стану. Наоборот, посмотрю плотоядно. Пусть у тётки в извилинах всё спутается.
Неплохо, да? Но у кромки воды играет с волнами Гриша, вчера он запаниковал. Можно передоверить его Валере, но вряд ли мой друг уследит за двумя детьми, пляж действует на Валеру точно снотворное. И как поведёт себя Маруся, жена Валеры? Не доложит ли она моей любимой? Я, конечно, замаскирую свой роман, как смогу, а Маруся сама болтается, не пойми где... К тому же в биографии Валеры это брак номер три, он затеял его ещё до того, как расторгнул второй, – короче, не им меня укорять и учить жизни.
Видимо, почувствовав, что я думаю о нём, Валера убрал с лица панаму, приподнял голову и глянул по сторонам:
- А где Анька?
- Слева в десяти шагах в компании себе подобных.
Друг высмотрел свою доченьку, снова уронил голову и тихо выругался - почему-то по-английски. В переводе на русский это означало примерно следующее - «долбанный солнечный свет».
Дело было вовсе не в солнечном свете. Что плохого в солнечном свете? «Sun shine, sun shine Reggie, don't worry!» - разве не за этим мы отправились к морю? Дело было в его договорённостях с Марусей, которая всю зиму и весну терпела Валерины выходки и выходы из дома - надолго, ибо многие наши дела творятся по вечерам и переваливают заполночь. Потому-то обозлённая Маруся и заявила: «Летом едем отдыхать к моим родителям, все солнечные дни ты с дочкой проводишь на пляже, а я - по желанию. Иначе мы с Анькой перебьём посуду и улетим прямо сейчас!» Мой друг смирился и дал слово.
- Take it ease! – сказал я ему. – Осталась всего неделя.
- Это тебе неделя, а мне ещё долбанных две недели!
Наш типа английский диалог достиг ушей бледной девушки в метре от меня. Она как-то враз посветлела лицом - явно нечто задумала. Выдержав короткую паузу, она полезла в свою пляжную сумку и вынула из неё потёртую книжку, примерно из середины торчала закладка. Девушка раскрыла книжку и погрузилась в чтение. Книжка называлась «Песнь о Нибелунгах».
Не собираюсь тут умничать, но если кто не в курсе, эта песнь - средневековый германский эпос, памятник литературы. Вроде нашего «Слова о полку Игореве» или карельской «Калевалы», Гомеровской «Илиады». С той лишь разницей, что «Слово» основано на реальных исторических событиях, а в «Нибелунгах» сюжет сказочный, очень тягомотное чтение.
Чтобы практически обнажённая девушка на Черноморском пляже в пик сезона по соседству с хищными мужиками читала эпос XII века... Это даже круче, чем розовый поросёнок, который мирно хрюкает, хряпает опавшие жёлуди и нисколько не боится пары голодных волков, удивлённо наблюдающих за процессом с расстояния в пару шагов. Как-то так. Или волки уже не настоящие, а травоядные и больные? Или я чего-то не догоняю? Что, вообще, происходит в нашем мире?
*
Я тогда имел подружку с факультета романо-германской филологии - Женьку. Мы жили на съёмной хате в частном секторе на окраине Воронежа. Мне надо было спрятаться на месяц. Потом оказалось, что месяца мало и лучше прятаться ещё какое-то время. Всё из-за того, что хлопнули моего приятеля Макса, он угодил в больничку с серьёзными травмами, я по горячке вписался, не разобравшись, на ком какая вина, замес получился жёстким, и правильные люди велели залечь на дно, пока они всё утрясут. И я залёг, а по городу пустили слух, будто я отвалил на жутко дикую окраину СНГ, откуда меня не выковырять. Я выходил на улицу только поздними вечерами, когда темнело. И то не на улицу, а во дворик дома - тихо сидел на крыльце или на корточках под цветущими яблонями. И даже не высовывался поверх забора, чтобы ненароком не засветить рожу.
Я конкретно маялся, не зная, куда себя деть. Пока Женька торчала на занятиях, я валялся на кровати. Точнее, это был двуспальный матрас на полу, высокий и упругий, помягче борцовских матов. За матрасом у стены я прятал польский газовый пистолетик, дешёвую пукалку, годную только для того чтобы шумнуть и резко дать дёру, пока враги не унюхали, что к чему. Я хотел серьёзного оружия, но правильные люди отговорили - опасались, что я усугублю ситуацию и сам начну охотиться на тех, кто идёт по моим следам.
Дёрнуть из дома я намеревался через окно, которое выходило в огород. Под окном росли кусты смородины, и я предполагал, что нырну поверх них с кувырком. Благо, что смородина не колется, как крыжовник или шиповник. Потом через сетку рабицу и соседские грядки я бы выскочил на параллельную улочку, где меня никто не ждёт. А дальше - ещё дальше, в сторону лесопарковой зоны.
Пару раз я потренировался – подпрыгивал с матраса, хватал пугач, имитировал в форточку пух-пух, бросался к противоположному окну, щёлкал шпингалетами, которые предусмотрительно смазал машинным маслом, распахивал створки пошире и примерялся к тому, как лучше вынырнуть наружу.
Получалось складно - с уверенностью процентов на девяносто пять я спасался. Единственно, меня мучил вопрос о том, как поступить с подружкой? Что если в тот момент, когда враги пойдут на штурм, она окажется дома? Тогда мне придётся её бросить или тащить с собой. Но если тащить, я точно не оторвусь. А если бросить, Женьку, пожалуй, растерзают, чтобы тупо отомстить. Никто не станет выяснять, как сильно я дорожу этой девушкой и буду ли плакать, если над нею надругаются, сломают ноги...
По-хорошему, согласно советам правильных людей, мне следовало скрываться в одиночку, но в ту пору я и дня не мог прожить без женщины, даже если отжимался, приседал, качал пресс и таким образом расплёскивал тестостерон все двадцать четыре часа. Через неделю я бы двинулся умом, отправился на поиски доступной впадины, грубо порушил конспирацию, меня бы запросто накрыли и деформировали.
Женьке откровенно нравились наши обстоятельства. Она тряслась от возбуждения, так её заводила подпольная жизнь. В университете она таинственно умалчивала о моём существовании и после занятий возвращалась на хату кругами, чтобы не привести хвоста. А когда заходила в сенцы и закрывала замок, бросалась на меня жадными губами и руками, готовая на всё, не удержать. Во второй половине дома за стенкой обитала глухая старуха - очень удобное соседство, если бы не телевизор, который громыхал на полную. Я опасался, что эта громкость не позволит услышать, как крадутся враги.
Однажды, когда Женька училась, меня одолела невыносимая тоска, и я начал листать её книжки и конспекты с лекциями. До сих пор перед глазами стоят странички, исписанные аккуратным и быстрым почерком. Сам я на тот момент благополучно окончил физкультурный институт, только науками я там почти не занимался - дважды в день тренировки, постоянные сборы и соревнования. Если посещал лекции, то не вслушивался, зевал от скуки, в мозгах гулял ветер перемен. Отмечался на семинарах и кое-как сдавал зачёты-экзамены - лишь бы не выгнали. Предполагалось, что поборюсь ещё года четыре и пойду на тренерскую должность в ДЮСШ - растить будущих чемпионов. Обломилось - как раз подоспели лихие времена и бандитский батон всем нам показался вкуснее и питательнее чёрствой педагогической краюхи.
Женька как бы приоткрыла мне двери в другое измерение, каждый день с нею я узнавал что-то новое. В перерывах между нежностями и сопряжениями она захватывающе пересказывала литературные сюжеты, начиная с древнегреческих мифов. Сколько мудрёных слов, выражений, имён и названий я тогда от неё услышал - подвиги Геракла, катарсис, Орфей и Эвридика, между Сциллой и Харибдой, Гаргантюа и Пантагрюэль... Что-то я старался запоминать и потом вставлял в свою речь:
- Хорош колотить Пантагрюэля! Иди сюда, разоблачайся и до полного катарсиса!
Она смеялась, говорила, что я талантливый ученик, и спешила меня поощрить - Женька это умела на пять с плюсом.
Ещё она забавно изображала своих преподавателей - в лицах, их мимику и манеры. Вечерами читала что-нибудь вслух, иногда по-немецки или по-французски. Иногда напевала известные или неизвестные мне иностранные шлягеры. Сидела рядом, я лежал, глядя в потолок, держал её за лодыжку или повыше и завороженно слушал...
- Du Schwarze, du Blonde, du Braune, vergib und vergiss und verzeih! Will keiner verderben die Laune, drum lass ich euch alle drei. So trallalalala...
В моём воображении литературные персонажи смешивались с реальными типами. Женька заражала меня живым интересом к людям. До неё я даже не пытался вникать, кто из лохов чего чувствует, какими бедами мучается, куда стремится. В ту пору таких, как я, волновала единственная тема для общения с маленьким человеком из числа кооператоров или челноков: «Короче, ботва, ты когда заплатишь и сколько?» Какие на фиг тайны души?
Древнегерманскому языку её учил Георгий Львович Фрумкин. Вот как она его описывала: «Седой, лысый, с большими волосатыми ушами. Одутловатый. С покатыми плечами. Придавленный к земле, поскольку давно живёт, много работает за письменным столом, носит тяжёлый портфель с книгами-тетрадями, знает кучу всего. С настороженными еврейскими глазами. С уныло повисшим мясистым еврейским носом. Дядька незлобивый. По кличе Нибелунг. Потому что уже несколько десятилетий преподаёт древнегерманский язык на материале «Песни о Нибелунгах».
Не то чтобы я в те полтора месяца стал интеллектуалом, но зато конкретно понял одну вещь - не надо мне быть бандитом, жить с умом гораздо увлекательнее.
*
Наконец, правильные люди мою проблему уладили, а вот свою уладить не смогли, так что частично полегли, частично надолго сели. Я остался неприкаянным и не стал искать себе место в новой бригаде. Уехал в Москву — типа, за большими деньгами. Сколько-то болтался без дела, потом друг Валера, с которым мы росли на одном татами, позвал на рынок столичной недвижимости, и пошло, покатило. Я заочно окончил экономический, и вот теперь мы приехали на море, чтобы обсудить наши бизнес-планы. Хотя обсуждать пока не удаётся - маемся на солнцепёке.
Свою романо-германскую подружку я потерял. Навещать её как-то не получалось, а подолгу обходиться без женщины я не мог. Но что-то во мне она навсегда изменила. Теперь по вечерам я читал книги — классику - и смотрел фильмы из так называемой «мировой сокровищницы кино». И ещё я искал общения с хорошо образованными людьми, слушал их и пытался проникнуться глубокими мыслями.
Спустя год я так заскучал по Женьке, что отложил до понедельника все дела, сел в свою тогдашнюю «девятку» и помчался в Воронеж. Ехал и представлял, как мы встретимся - не то чтобы возвышенно, но в этом роде. Шёл июнь месяц, она оканчивала учёбу, потому я и торопился - кто знает, куда её занесёт после вручения диплома.
Первым делом я свернул на улочку, где мы с Женькой скрывались на хате. Остановился возле дома и вылез. Когда уезжал, дал ей денег на жилье - на три месяца вперёд. И вот подумал: «А вдруг она до сих пор его снимает?» Но калитка была заперта. У старушки, что направлялась мимо меня на колонку, я спросил, кто тут теперь? Оказалось, трое парней, студентов из политехнического.
Потом я заехал в университет - посмотреть расписание занятий. Может, подвернутся те, кто знает Женьку, подскажут, где искать? Подвернулись девушки, они сообщили, что сейчас не занятия, а консультации с экзаменами, и посоветовали навестить общагу. На лестничном марше я столкнулся с Нибелунгом и сразу его узнал. Он был ровно таким - придавленным к земле, с тугим тяжёлым портфелем, с настороженными еврейскими глазами. Я не удержался от улыбки и поздоровался: «Добрый день, Георгий Львович!»
Нибелунг ответил тихим голосом, в его лице мелькнул испуг, что немудрено - я ведь не являлся студентом РГФ и по-прежнему очень смахивал на бандита.
В общагу меня не пустила вахтёрша. Сперва я хотел набычиться, но вспомнил, что начал новую жизнь - по уму. Спустя минуту бабушка смилостивилась и выразила желание ответить на мои вопросы. Так я узнал, что Жени здесь нет - вроде как числится, но уже давно отсутствует. Это могло означать, что она где-то сняла квартиру и, вероятно, вместе с парнем. Наличие соперника не смущало - я не сомневался, что с этими затычками разберусь без проблем.
Решив размять ноги, я отправился на прогулку по району, с которым меня многое связывало. Заглянул в кафешку, где познакомился с Женькой, выпил чаю с пирожным - как в тот день. Потом пошёл к аллее, на которой мы обнимались в ночных сумерках. На переходе по другую сторону проспекта я увидел её. Она тоже дожидалась зелёного - в паре с молодым человеком. И она тоже меня заметила.
И вот они двинулись по зебре мне навстречу, а я остался стоять. Женька старательно, как-то нарочито взялась оправлять волосы правой рукой - в надежде, что я обращу внимание на её обручальное кольцо. Выражением лица она давала понять, что пройдёт мимо, будто мы не знакомы. И хотя такой оборот мне конкретно не нравился, я его принял. Нам ведь не впервой играть в эти секретные игры.
Её муж выглядел строго. Он переводил Женьку через дорогу, будто она несмышлёный ребёнок, крепко держа за руку, чтобы не вырвалась и не попала под машину. Или под наглого типа вроде меня. В его фигуре, в его поступи чувствовалось напряжение чересчур ответственного человека. С уверенностью на девяносто пять процентов я бы спрогнозировал, что однажды этот парень станет невыносимым занудой.
Скосившись по моему адресу коротким неприязненным взглядом, он тут же - как бы чего не вышло - уткнулся в асфальт. Вероятно, знал, кто я такой, но вряд ли связывал меня с женой, поскольку наш роман оставался тайной для всего мира. Предполагаю, что этим взглядом он отпугивал каждого, способного покуситься на его территорию. Я опять не стал быковать, но не утерпел и обласкал страстными глазами свою бывшую мисс РГФ - от макушки до босоножек. Она, конечно, почувствовала моё желание и, чтобы не выдать себя улыбкой, отвернулась от мужа. Так они и прошли мимо, а я смотрел им вслед. Женька изящно виляла бёдрами - special for me, не иначе. Потом она завела руку за спину и помахала мне пальчиками. Прощалась навсегда. Или благодарила за деликатность. Какое-то время я ещё мучился сомнением и гасил в себе порыв догнать и побороться. Но в итоге победили ум, честь и совесть.
Возвращаясь в Москву, я примирился с тем, что Женька не стала меня ждать и выбрала другого. Она выбрала парня, который печётся о ней настолько, что бережно переводит через дорогу. А я, помнится, допускал, что, убегая через окно, брошу её на растерзание врагам. Неужели и в самом деле бросил бы? Сейчас, наверное, нет, но тогда я думал об этом легче. Кажется, я был подонком и животным. Или остаюсь им до сих пор? Ни в чём не уверен. Больше я Женьку не видел.
Но вот на июльском пляже под Туапсе получил своеобразный привет из прошлого - в лице моей соседки на розовом полотенце. Хотя они совсем не похожи - Женька была невысокой, с изящными формами, а для северной девушки природа не пожалела никаких материалов. Ещё недавно мне бы хватило того, что они коллеги. Я бы соблазнился из желания узнать, как за последние десять лет переменилась филология. И зарубежная литература в частности. Попросил бы бледную на розовом посидеть рядом, расслабиться и почитать мне вслух на английском или немецком. И так я бы окунулся в мир своей бестолковой молодости, разворошил память, выудил мудрёные словечки, которыми в те полтора месяца старательно пополнял лексический запас. Наверное, это было бы неплохо. Однако теперь промискуитет как явление представлялся мне тупиком в развитии социума и я уклонялся от адюльтера. Исключительно по внутреннему убеждению - ведь нельзя обманывать любящую женщину, которая родила тебе двух сыновей.
В общем, после Женьки я научился тоньше чувствовать других людей, научился как бы слышать их внутренние голоса, разгадывать их тайные помыслы. Моё воображение словно пробудилось от спячки - благодаря времени, прожитому под угрозой лютой смерти и в компании обаятельной девчонки с романо-германского факультета.
*
Поскольку тело соседки открыто для обозрения и находится в той стороне, куда я смотрю, не могу удержаться от исследований. Чуток порченный прыщами пупырчатый зад свидетельствует о том, что в последнее время на нём подолгу засиживались. Это косвенно подтверждает предположение, что девушка серьёзно занимается наукой. Например, в аспирантуре. Вряд ли в свои годы она всё ещё студентка. Или поступила не сразу после школы? Туда-сюда, несколько лет поработала? Сомнительно, теперь так не бывает - чтобы где-то болтаться и вдруг возмечтать о Нибелунгах. А может, второе высшее? Тоже не думаю - как правило, за вторым идут на экономический или юридический. Да - скорее всего, аспирантка.
То есть эта связь стала бы для меня следующим этапом в освоении филологии. Сначала тёрся со студенткой, теперь вот поднялся на ступень выше, потом бы добрался до кандидата наук и доктора - поступательное движение вперёд, прогресс. Хотя доктора в моём представлении - это серьёзные дамы хорошо за сорок и у них не забалуешь...
Волны в три с половиной балла ритмично накатывали на берег, и меня подмывало спросить: «Эй, красотка, как там Зигфрид, ещё не погиб?» Я уже дважды открывал рот. Если бы не образ жены перед мысленным взором - с Ванькой на руках, Ванька куксится... Если бы не вчерашняя Гришина паника, из-за которой у меня до сих пор щемит сердце, я бы так и сделал - поднялся бы на ноги, медленно повертел головой, разминая шею, подмигнул бы соседке и уплыл с нею в открытое море.
- Сколько бы раз ни перечитывал, не могу определиться, кто из них мне симпатичнее - Зигфрид или Гунтер. А как Вам?
Но через полчаса после такого вопроса мне пришлось бы сбросить матрас с кровати на пол.
- Вы тоже читали «Песнь о Нибелунгах»?
- Не то слово - читал на немецком.
- На немецком? Правда?!
- А «Легенду о Зигрфриде» и вовсе на древнегерманском.
Нет - пожалуй, так врать ни к чему. Она же легко меня проверит. Впрочем, какая разница - ну, проверит, ну, убедится, что на самом деле я полный лох в зарубежной средневековой литературе и в лингвистике... Это будет уже неважно. Важны только желание и его артикуляция.
Короче, я продолжал хранить молчание и думал, какое бы имя дать соседке в метре от меня. Детали эпоса я помнил смутно, но там, совершенно точно, были две главных героини. Первая из них - Кримхильда, бургундская принцесса, а вторая – Брунгильда, воинственная королева Исландии, такая реальная драчунья, мастер спорта международного класса по фехтованию и рукопашному бою. Я решил, что моя бледная на розовом больше похожа на Брунгильду, они ведь обе - с севера.
Она тоже думала обо мне. Это очевидно. И с нетерпением ждала, когда же, наконец, мы завяжем наш роман, быстренько минуем развитие и перейдём к кульминации с матрасами на полу. Переворачиваясь со спины на живот, она поглядывала как бы поверх меня и облизывала губы. Особенно, когда пила из бутылки воду и пользовалась кремом для загара. Тут бы каждый первый одинокий мужик не выдержал, повёлся на провокацию и предложил свои услуги:
- Если вам не страшно, давайте намажу спину!
- Страшно? Почему мне должно быть страшно?
- Не боитесь, что я Вас скомпрометирую? Не всякая женщина позволит, чтобы на пляже к ней прикасался таинственный незнакомец, большой любитель альковных сцен.
- Большой любитель?
- Да просто вообще.
- Ладно, вот вам тюбик - можете меня напугать!
Но по-прежнему ничего не происходит. Я игнорирую все её сигналы. Прибегает Гришка, ложится рядом, и мы болтаем про моря, на которых я успел побывать без него. Таких морей немало.
- И мама там отдыхала с тобой?
- Не на всех, но на многих.
- А тут?
- Конкретно тут - нет. Но на Чёрном море вообще она провела достаточно времени.
Из разговора вытекает, что сейчас я без жены, но Брунгильду это уже не радует. Она злится. Наверное, ещё никто не относился с таким демонстративным безразличием к её богатым выпуклостям и впадинам. Разве что какой-нибудь латентный гей, если они водятся под их дождливым северным небом. Она уходит купаться, и скоро я замечаю, как на воде рядом с нею болтается поплавком белобрысый мужской черепок - идёт поклёвка. Вернувшись, она красиво собирает вещички и, с особым цинизмом не обращая на меня внимания, перебирается в другое место.
Её новый избранник тяжеловат, у него пузо, но по крайней мере он изображает взволнованного голубка - воркует, обхаживает. Мамаша Брунгильды тоже теряет ко мне интерес. Родственная солидарность - это очень правильно.
Так или иначе я рад, что девушка устроила свою судьбу. Во всяком случае на сегодняшнюю ночь. Мне почти искренне жаль, что я невольно ввёл её в заблуждение и рядом со мной она потеряла целый час драгоценного отпуска.
Но когда после обеденного перерыва мы все снова возвращаемся на пляж, я обнаруживаю, что пузатый блондин Брунгильду разочаровал - то ли чего-то недодал, то ли чем-то не угостил, то ли куда-то не вписался... В общем, она снова загорает неподалёку от нас, и я ловлю её оскорблённые взгляды. Похоже, она всерьёз считает меня виновником своих неудач и предоставляет мне второй шанс - исключительно по душевной доброте. Однако я по-прежнему сосредоточен на детях и не намерен исправляться к лучшему. Точнее, к худшему. Я буду терпеть - осталось семь дней без жены. И я терплю, а Брунгильду переполняет ненависть к моей скромной персоне. Так и хочется ей сказать:
- Слушай, а я при чём? Я не давал тебе никаких обещаний, я не брал на себя обязательств по обслуживанию всех озабоченных дам. У меня у самого курортная жизнь не пойми что - будто я нянька или пионервожатый.
*
Утром я вижу её с брюнетом. Таки добыла ухажёра - остаток вчерашнего дня потрачен не напрасно. Но избранник Брунгильды мало похож на Гунтера, скорее - на легендарного персонажа из южных краёв, на витязя в тигровой шкуре или вроде того. Он с гордым взглядом и с горбатым клювом, худосочный, зато густо зарос шерстью. Он ходит по пляжу, напрягая мышцы груди и спины, отчего руки у него расходятся в стороны, топорщатся – типа, он орёл, который вот-вот взлетит.
Мамаша сидит с поникшей головой, настроение у неё - хуже некуда, поглядывает на меня с досадой. Ей не нравится выбор дочери. Что-то у них в ночи приключилось - невесёлое. Очевидно, что и Брунгильда хочет дать заднюю, но орёл уже полагает её своей законной добычей, не позволяет вертеть головой и ревностно следит за прилегающей территорией. Какое-то время думаю, а не отбить ли у него этих несчастных северных женщин? То непогода на их долю, то пернатая напасть. Моё желание укрепляется, когда с горечью во всё лицо высокоинтеллектуальная аспирантка Брунгильда носит орлу пиво. Она мучается, она уверена, что отпуск конкретно испорчен, но не может вырваться из цепких лапок. После купания в море он вытирает мохнатые ноги розовым полотенцем.
Отбить можно, но что будет дальше? Мы же в ответе за тех, кого приручили или защитили. Отбил, заслужил благодарность, и вот она сама тянет матрасы на пол. Отказался, и пошли по второму кругу — обида, ненависть, новый орёл...
Беру паузу, чтобы понаблюдать, как оно будет на следующий день. И это - правильное решение. Витязю хватило первых суток, чтобы самоутвердиться и частично освоить захваченный ресурс. Теперь в их отношениях больше спокойствия. Он не растопыривает крылья, Брунгильда смирилась, не щупает глазами мужиков, мать не чувствует себя сиротой, загорает поблизости с ними, довольная тем, что не гонят. Короче, витязь играет главу семейства, в котором, кроме него, есть жена и тёща.
Мне тоже становится легче, чувствую себя свободным - не надо делать резких движений, без того жарко. Сквозь тёмные очки слежу за тем, как Гриша забавляется с волнами на два балла, а Анюта - с подружками, и предаюсь умиротворённому настроению. Но тут в нашем уголке появляются две другие эпические красотки. Это тот случай, когда эпос легко перепутать с эросом - где эпос, где эрос, фиг разберёшься.
*
Эти сразу кажутся мне матёрыми хищницами. Крашеная блондинка и крашеная шатенка всё делают по системе... Они плавают в море, загорают и покупают ассорти, которым бойко торгует местный подросток, - малина, клубника, ежевика, на ваше усмотрение политые сиропом. Матёрые садятся по-турецки и пластиковыми палочками из пластиковых стаканов выуживают ягоды. Потом они снова плавают, грациозно выходят на берег и, отжимая из лифчиков воду, слегка мнут объёмные груди - лучше не смотреть, а то захочется помочь. Они развязывают верёвочки, удерживая руками чашечки, укладываются на полотенца и подставляют под солнце голые спины и практически голые зады. Как-то так...
Пляж - это подиум, чтобы с выгодных сторон демонстрировать себя претендентам. У матёрых все стороны выгодные, и я вижу, что шатенка сразу назначает меня претендентом на доступ к своему телу, на роль героя-любовника. Я слышу, как блондинка называет подругу по имени, но решаю, что сам буду звать её Кримхильдой - лучше не растекаться мыслью по гальке и оставаться в зоне одного эпоса.
Её плоский живот с кубиками пресса информирует о зимних месяцах, проведённых в фитнес-центре. Весной я тоже немного подсушился, и мои кубики смотрятся не менее эффектно. Во всяком случае именно такую оценку я замечаю в глазах Кримхильды. Она словно хочет мне сказать: «Знаешь, милый, из наших кубиков мы можем сложить отличную фигуру. И ещё одну. И третью фигуру. А если учесть, что я заводная фантазёрка, то и пятую, и седьмую...»
К обеду становится очевидным, что для поддержания физического здоровья им нужен мужик и с этим желательно не тянуть.
- Ау, мужик, ты где?
- Подруга, кажется, ты отложила его в долгий ящик. Пошарь там рукой поглубже!
- Пошарила. Никого нет.
- Фигня вопрос - давай найдём другого!
Женщины в отпуске не хотят впустую терять время. Особенно не хочет этого шатенка Кримхильда. Есть подозрение, что в текущий момент жизни она осталась без постоянной и надёжной связи. Блондинка тоже поглядывает с интересом, но готова уступить. Предполагаю, что в Костроме или в Смоленске, или где-то там она имеет хоть и нестабильного, но всё же – раз в две недели – партнёра. Так что пусть подружка будет первой. Если пойдёт нормально, поделятся.
Шатенка трижды проходит мимо меня и даже касается пальцами, как бы оступившись на горячей и острой гальке. Потом вслед за мной она идёт купаться, но не успевает, потому что я сразу ныряю и гребу, гребу...
Опять очевидные сигналы, и матёрые понимают, что я не могу их не улавливать - у меня же в наличии глаза, уши, обоняние, спинной мозг, нервные и другие окончания, специальная антенна. Если при таком инструментарии я остаюсь безразличным, значит, они мне конкретно не по вкусу, в противном случае я бы хоть обменялся с ними ничего не стоящими улыбками. А вот полное пренебрежение к своему рельефу женщины не прощают. Получается, они предложили мне самое ценное, что у них есть, а я холодно отказался.
Оккупированная витязем Брунгильда сразу понимает, что шатенка положила на меня глаз, и криво ухмыляется, будто хочет ей сказать: «Дорогуша, не трать на него свои чары, он какой-то проблемный».
Что они про меня думают - подкаблучник, импотент, грязный извращенец, гей? Как ещё относиться к одинокому придурку, у которого есть бирюзовые шорты, кубики пресса и нет никакого желания соблазнять практически обнажённых дам. Чего боится? Кого стесняется? Ребёнка? А при чём здесь ребёнок? Уложил его спать в десять вечера и кувыркайся до рассвета с чужими тётями! Маме ребёнок ничего не расскажет, ведь среди бела дня папа вёл себя прилично...
Не знаю - может, они в самом деле правы? Конструкция из моральных скреп, за счёт которой я пока держусь, расшатывается с каждой минутой - канаты провисли, болты норовят выскочить из гаек, клёпки из дырок, под ногами - зыбучие пляжные пески или зыбучая пляжная галька, или что иное, но тоже очень зыбкое. Всё сложнее вызывать из памяти образ любимой с Ванькой на руках, который куксится...
*
Шестой день. Стремление обладать женщиной сочится из меня помимо моей воли - сквозь поры, из глаз, на уровне флюидов. Дамочки это улавливают своими локаторами. И чтобы меня не отнесло в море адюльтера, я прибегаю к рецепту, который прописал дядя Егор – ныряю поглубже в самого себя, в мысли о семье и плыву к родному берегу, пока на поверхности рогатыми барашками весело резвятся волны внебрачных отношений.
Тестостерон чудит и химичит. Я перехожу в стадию, когда нежность делается моим главным чувством, тянет быть добрым и ласковым. Но продлится это не долго — примерно четверо суток. Потом - слоновий муст, отключка мозга, и я буду заводиться с пол-оборота. Даже не с пол-оборота, а от лёгкого прикосновения, точно сенсорный.
На седьмой день возникает третья девушка - как главное испытание. Поскольку известные мне женские имена из «Песни о Нибелунгах» я уже использовал - кроме Брунгильды и Кримхильды никого не помню, эту третью я сразу начинаю звать Ассолью. Мысленно. Она в самом деле отличается от остальных - отчуждённостью, сосредоточением на внутренних переживаниях. Ассоль не ищет место получше, стелет, где придётся, алое, как те паруса, полотенце, садится на него и глядит в море, будто кого-то ждёт. С перерывом в часик она ходит плавать. У неё строгий закрытый купальник. Она ни с кем не заговаривает, не улыбается, прячет глаза за тёмными очками. Пару раз я наблюдаю, как к ней подкатывают ухажёры, но сразу включают заднюю, наткнувшись на категоричное неприятие. Короче, она загадочна.
Я мучаюсь этой загадкой. Усадив Гришу на суше, пересекаюсь с Ассолью у кромки воды. На мгновение мы встречаемся взглядами, и я успеваю заметить, какая глубина таится в её глазах. Или я это придумываю, ведь у меня нежный период. Паникую. Мне не по силам такое искушение. Лихорадочно вспоминаю жену, но милые черты тают в мареве...
Чтобы хоть сколько-то успокоиться, я заплываю подальше, болтаюсь там в одиночестве подольше - в ожидании акулы, с которой можно подраться и выплеснуть избыток тестостерона. А может, она мне что-нибудь прищемит и тогда вообще станет не до любви. Но лучше бы, конечно, не надо.
Когда возвращаюсь на берег, Ассоль пропадает. Невыносимая мука. Остаток дня я ищу её на пляжах, на поселковых улицах. Тщетно. Спрашивать у кого-то не решаюсь.
Ночью не могу заснуть, постоянно думаю о ней. Пытаюсь доказать самому себе, что ничего особенного в этой девушке нет, просто я - неделю без жены, просто она - изощрённая соблазнительница, не то что мои незатейливые древнегерманские героини. Она эксплуатирует эффект Ассоль. Она понимает, что по-настоящему содержательных и ресурсных мужиков влечёт тайна, а не откровенная похоть или секс ради здоровья. Может, она уже нашла того, кто сумел предложить нечто феерическое вместо пошлого курортного романа?
А может, её придавили жизненные обстоятельства и ей вообще не до чего? Ждёт парня, который вот-вот подъедет. Или ждёт ребёнка, не зная, как быть, потому что парень подло бросил. Или проблемы со здоровьем, которые не позволяют вертеть хвостом. А может, моей Ассоль недавно сделали кесарево, что-то пошло не так, теперь она в депрессии, без ребёнка, со шрамом и потому в глухом купальнике...
Что бы я ни выдумывал, успокоиться не получается. Я знаю, что разгадать этот секрет можно только одним единственным способом - оказавшись с Ассолью на одном матрасе. И тогда я начинаю глушить свою совесть, искать себе оправдания: «Да, завтра я её соблазню».
Но к моему счастью или несчастью девушку я больше не вижу. Она исчезла с концами. Грей причалил раньше меня. Или папа велел отнести в магазин кораблики...
*
Чтобы унять тоску, надо ею с кем-то поделиться, и я рассказываю Валере о страстях, которые плавятся на нашем пляже последнюю неделю. В том числе об Ассоль. Конечно, я приуменьшаю степень моих переживаний, прячусь за иронию. Валера трёт дремотные глаза, удивляется, не верит и просит, чтобы я показал ему всех доступных персонажей.
Это уже восьмой день, как я без жены, и третий день, как шатенка Кримхильда завела себе любовника. Он дядька массивный, с красным обгоревшим лицом, оплывший жиром - вместо нескольких кубиков у него один большой шарик. Он громко шутит, бахвалится и сорит деньгами. Я слышу, что он из Норильска, и мысленно даю ему кличку Никель. Тоже фигура из немецкой мифологии. Несмотря на его присутствие, Кримхильда и нас не оставляет своим вниманием, не может простить - то одарит брезгливым взглядом, то ухмылкой. Иногда замечаю, как они меня обсуждают. И если поначалу господин Никель поглядывает в мою сторону осторожно, оценивает реакции, то скоро расслабляется - ржёт и не боится с вызовом смотреть в глаза. Ну и ладно - не докладывать же ему, что я больше недели холостякую и оттого всецело нахожусь во власти у нежности - хочется по-доброму, ласково, за мир во всём мире, за дружбу, за дружбу...
Поскольку Валера в курсе происходящего, он мне настоятельно рекомендует дать на поступившие вызовы достойный ответ - либо по полной оформить шатенку на пару с блондинкой, либо отрихтовать Никеля. Я меланхолично заявляю, что это ни к чему, пусть развлекаются, осталось продержаться два дня. Я уже верю, что с честью пройду все испытания. Но Валера не унимается, и тогда я ему говорю, что не надо провоцировать: «Не хочу, как ты, три раза в Загс, пусть все мои дети будут рядом, и пусть много лет спустя мы с женой умрём в один день, как Филемон и Бавкида». Про Филемона и Бавкиду Валера не слышал, у него же никогда не было связей на факультете РГФ. Объясняю и журю друга за безграмотность.
Следующим утром я с удивлением обнаруживаю, что Валерина жена Маруся собирается на море вместе с нами. И вот они сидят в тёмных очках, Валера поворотом головы показывает и полушёпотом пересказывает всё, о чём я поведал ему накануне. Видимо, ночью он воспользовался моей откровенностью и заманил-таки жену на пляж, чтобы помириться и под сурдинку переложить на неё заботы о дочери. После того как мы с Гришей уедем, им тут жить ещё целую неделю. Маруся повелась, здесь ей стало интереснее, чем с бывшими подругами и одноклассниками. Вот только познания мужа в средневековом германском эпосе её конкретно не удовлетворяют, и потому она наседает на меня с неподдельным интересом, задаёт кучу вопросов, вытягивает всё, что я знал, и то, что уже полагал забытым.
Девушка она весёлая, креативная, свободная в суждениях и теперь называет нас с Валерой исключительно Нибелунгами. То есть не совсем так — внимание и не повторяйте вслед за Марусей! - с буквами во втором слоге она обращается чересчур вольно и меняет их местами. Короче, шалит. Получается со смыслом, если иметь в виду мою жизненную позицию в эти жаркие июльские дни. Но почему она так с мужем? В ответ на мой вопросительный взгляд Маруся невинно улыбается, а Валера смущается, словно зелёный юноша. Похоже, у них в отношениях назрел глубокий кризис.
В обед мы навещаем ресторан «Прибой», чтобы заказать на вечер столик. Всю неделю на пляжной доске объявлений красуется яркая замануха про то, что сегодня в легендарном «Прибое» состоится выступление лучшего на побережье ансамбля - «ансамбль играет любую музыку, хиты всех времён и народов». Дети останутся дома под приглядом дяди Егора.
- На фига мне это надо? - драматично вздыхает Маруся. - Какой прикол в том, чтобы идти в кабак с двумя Нибелунгами?
То есть она произносит это несколько иначе.
*
Ничего удивительного, что в этот вечер ресторан заполняется под завязку, в том числе пляжными персонажами. Через три столика от нас усаживаются витязь, покрытый шерстью, и Брунгильда с матерью. Их уже не назовёшь бледными, время и крема потрачены не зря, обе загорели. Витязь старательно разыгрывает джентльмена, ухаживает за спутницами и, вероятно, рассчитывает навестить их в затянутых мрачными тучами северных широтах. Дамы улыбаются почти искренне - то ли притёрлись, то ли мыслят своё, глубоко потаённое, - дескать, ага, сейчас, ждём, не дождёмся тебя в гости: «Вот улетим, и пошёл ты! Чтобы я, аспирантка, без пяти минут кандидат наук, связалась с имбицилом! - И я, её мама, тоже против! В следующем году будем умнее...»
По другую сторону располагаются Кримхильда с Никелем и блондинка. Бедняга Никель обгорел до воспалённой красноты, по ходу, его норильская кожа мало приспособлена к здешним солнечным ваннам. Они замечают нас, привычно усмехаются, и я чувствую, что этому чудному вечеру не суждено закончиться по-доброму.
Под хлопки и благожелательный гул лучшие музыканты побережья поднимаются на эстраду и разбирают инструменты. Халдеи шустрят с подносами. Выпиваем коньяк, народ разогревается. Маруся дважды таскает меня танцевать и оба раза заявляет мужу с неприкрытой издёвкой:
- Ты же в курсе, что его можно не опасаться. Он хранит верность жене. Мы там немного по-пионерски потопчемся и вернёмся к тебе с честными глазами.
Валера как будто не против, он и сам кружится с Марусей под ретро. Всё идёт неплохо, даже душевно, но примерно через три часа Кримхильде становится скучно, и, похоже, она решает спровоцировать побоище - например, между мной и Никелем. Или нечто более масштабное. Она жаждет моей крови - в отместку за унижения, пережитые на пляже. Вероятно, хватила лишнего.
Официант с эпическим именем Артур - не очень опытный парень. Он её внимательно выслушивает, что-то уточняет, выглядит неуверенно, но всё же направляется к нашему столику:
- Извините, господа! Дама напротив спрашивает, не желаете ли вы заказать в честь неё какую-нибудь песню?
Действительно есть чему удивиться. Поскольку мы с Валерой молчим и думаем, вызов принимает Маруся:
- Я бы хотела заказать для мордастого болвана, который сидит рядом с этой дамой. Или вон для того, который спустился с гор и прилип к большой белой женщине. Надеюсь, музыканты умеют играть «King of the beach»...
Маруся даже забирает у Валеры портмоне, чтобы вытащить деньги. Официант совсем теряется и поводит носом, видимо чует, что в воздухе запахло скандалом. Я решаю парню помочь и говорю:
- Да, я желаю заказать для этой дамы. Но ваш ансамбль должен исполнить «Песенку о Нибелунгах». На другую я не согласен.
- Ещё раз можно? - просит Артур.
- «Песенку о Нибелунгах», - тут же подхватывает Маруся, но по обыкновению главное слово она произносит на свой манер.
- «Песенку о Нибелунгах», - поправляет Валера.
- А что это за песня?
- Вообще-то, шлягер, - замечаю я, - хит прошлого сезона.
- Он имеет в виду не прошлогодний сезон, а совсем прошлый, - уточняет Валера, стараясь если не замять, то хотя бы смягчить нарастающий конфликт.
Официанту становится легче:
- Ретро?
- Типа того.
- Сейчас узнаю, но, кажется, ничего такого в исполнении наших музыкантов я не слышал.
И вот мы следим, как Артур идёт к вокалисту и объясняется с ним, кивая в нашу сторону. За развитием ситуации со своего места наблюдают Кримхильда, краснокожий Никель и блондинка.
Валера начинает волноваться. Конечно, он боится не за себя и не за Марусю, которую мы – ясный пень – в обиду не дадим. Он боится, что скандал и драка разрушат его семью насовсем. Вдруг жене конкретно надоест, что с ним она нигде не может чувствовать себя счастливой – даже на отдыхе.
Маруся чуть подаётся ко мне и откровенничает достаточно громким голосом, чтобы Валера слышал:
- Если бы ты видел, как он старался, когда рассказывал мне про страсти, которые кипят у вас на пляже - прямо из трусов выпрыгивал. Хотел заманить меня туда. Наверное, ревнует, не понимая, где и с кем я провожу время.
- Неправда, - встревает мой друг. - Хотя, конечно, мне не всё равно, где ты бродишь. Просто я скучаю, когда тебя долго нет рядом.
- Ну, - подмигивает мне Маруся, - теперь ты тоже в курсе, что ему нельзя верить. Во всяком случае в любовных делах. Про бизнес молчу, тебе лучше знать.
*
Я не скажу, что Валера сломался. Но он как-то рано повзрослел. Есть спортсмены, которые после окончания карьеры продолжают, в общем, ту же жизнь только с меньшими нагрузками. И до самого конца. А есть такие, которых очередная травма просто выбивает из колеи. Они будут лежать на больничной койке - с гипсом или на вытяжке - и испытывать счастье от того, что не надо торопиться на тренировку, не надо истязать себя через «не могу и не хочу», не надо обливаться потом, соблюдать диету, гонять вес, преодолевать боль. Они не спешат восстанавливаться и потом долго держатся на расстоянии - от татами, от ринга, от снарядов, от стадиона, от ледовой арены, от тренажёрного зала, от бассейна... Их судьбы делятся на эпохи до и после этой травмы. Потом, конечно, они возвращаются, чтобы держать себя в относительной форме, выпаривать лишний жирок, избавляться от пуза. Вот и Валера - из таких уставших. А мне пока не надоело. Может, моя эпохальная травма ещё впереди.
- Надеюсь, - бормочет мой друг, - что музыканты не в курсе германского эпоса. Иначе сочтут, что мы издеваемся, и фиг его знает, как получится дальше.
Вокалист, выслушав официанта, смотрит на нас и мотает гривой. Потом бедняга Артур, точно челночный дипломат, направляется к столику, где царствует Кримхильда, и разъясняет ей моё условие. Валера с тоской поглядывает на столовые приборы.
- Лучше сделать розочку из бутылки, - говорит Маруся.
- Откуда ты знаешь?
- Мой папа так дрался. Здесь. Я тогда была чуть старше, чем сейчас Анька.
- И чего? - удивляется друг. - Мне надо соблюдать семейную традицию?
- Не обязательно, - небрежно роняет Маруся и садится таким образом, что её ноги оголяются чуть ли не до пупка.
Похоже, сегодня всем дамам хочется, чтобы ради них устроили крутой замес, рыцарский турнир. Не стоило Брунгильде открывать книжку в тот первый день, без сомнений - именно с её страниц сорвалось поветрие. А мы, дураки, опасались, что Маруся мечтает о спокойной жизни в ностальгической атмосфере под сенью родительского дома. Видимо, нагуляла аппетит за последние полторы недели.
Мы с Валерой облегчённо выдыхаем и, наконец, перестаём быть двумя папашами, которых измучила жара, утомили заботы о детях и жёнах. Мы улыбаемся друг другу так, словно приехали на соревнования в соседнюю республику и нам вот-вот выходить на татами - отстаивать честь родного города. Я тут много написал про химию, но, если честно, не очень понимаю в теории, где заканчивается тестостерон и начинается адреналин. И как они взаимодействуют. С первым же глотком коньяка мой нежный период благополучно завершился, лирика испарилась, и в одну секунду моё нутро затвердело. Я вошёл в агрессивную стадию. Здравствуй, муст! Но дело не в коньяке - просто сегодня я десятый день вдали от милой. Мои глаза теперь видят насквозь, уши слышат дальний шорох волны, чувства обострены, рефлексы отмобилизованы, я всё чую, и мне очень хочется боя, длинной и кровавой драки на выживание.
Я встаю и направляюсь в туалет. Но мой путь лежит мимо столика, где ошпаренный Никель доказывает шатенке, что он главный самец побережья, king of the beach. Я смотрю на него, и он сразу отводит глаза. Ему хватает доли секунды, чтобы понять, каким разочарованием может обернуться для него праздник жизни – любое неловкое движение, и я тут же загоню его под лавку, размажу по полу, затопчу, как арбузную мякоть. Я чуток полегче - килограммов на пятнадцать, но готов биться в абсолютной весовой категории. И я спрашиваю:
- Кажется, у вас ко мне претензии?
- Что? - бледнеет Никель.
С объёмного лица исчезает даже воспалённая краснота, результат общения с местным безжалостным солнцем. Я молчу и подаюсь ещё ближе.
- Претензии? - повторяет он надломленным голосом. - Да ты что, брат? Какие могут быть претензии? Хорошего вечера тебе и твоим друзьям! Отличный ресторан, отличная музыка, я - из Норильска...
И тянет потную ладошку - как предложение мира и добрососедства. Кримхильда быстро трезвеет, спину держит прямее, прижимает локотки к бокам, глаза роняет в тарелку. Конечно, не буквально. Блондинка осторожно озирается - в надежде на помощь. И все трое жаждут, чтобы этот кошмар скорее закончился...
После писсуара долго мою руки, жду - может, кто-то зайдёт, чтобы наказать меня за любовь к женщинам. Как безвременно погибшего Зигфрида. Или за что там его хлопнули? Не помню, потому что - отключка мозга. Спросить бы у кого грамотного с факультета романо-германской филологии, но Женька далеко, не представляю, где... А Брунгильда прощается с пляжным орлом. Так и стою один - среди голубоватой керамической плитки, белоснежного глянцевого фарфора, зеркал и реального никеля. Отражаюсь.
- Так вот ты какой, слоновий муст!
- Пациент, вы в состоянии назвать своё имя? У вас есть наследственные заболевания? Следите за моим пальцем!
- Ничего не надо, доктор! Просто отпустите меня к жене!
- И где ваша жена?
- Она дома, ждёт меня, у нас двое детей.
- Можете вспомнить сегодняшнюю дату?
- 2003-й, июль...
*
Я сушу руки горячим воздухом и возвращаюсь в зал к нашему столику. Продолжается веселье, никаких скандалов. Музыканты душевно играют и поют. Никто больше не косится и не шутит в нашу сторону. Для Брунгильды звучит «Миллион алых роз». Она танцует с витязем, и он выглядит страстно влюблённым. А рядом в паре с благородным седым господином активно виляет задом мамаша...
Артур, получая по счёту деньги, осторожно любопытствует:
- Так что это была за песенка?
- Какая теперь разница?
- На всякий случай. Может, завтра кто-то опять попросит. И послезавтра. Тогда ансамблю придётся её выучить.
- Больше никто не попросит, - отвечаю я.
А Валера опять сглаживает углы:
- Это старая немецкая песня. Слышал баллады «Скорпионс»?
- Конечно!
- Типа того.
И к чаевым мой добрый друг добавляет пару лишних купюр, чтобы наверняка закрыть тему.
Потом мы едем в такси сквозь пьяную южную июльскую темень. Фары выхватывают сосны по обочинам дороги, кипарисы, а в общем, слева тянутся сплошные кусты-деревья и море, справа - скалистая стена и горы. Валера и Маруся расположились на заднем сиденье и целуются так, будто только что познакомились, будто она его подцепила или он её снял, будто у них любовь или типа того. Шофёр переключает радиоканалы, и в салон пряным ликёром проливается голос Клауса Майне с его «Always Somewhere».
- Прикинь! - хрипит задыхающийся Валера. - Как по заказу.
- Да, - отвечаю я. – Хорошо, что завтра домой.
Время тяжело переваливает заполночь. Скоро мои муки закончатся - рассеется мрак, взойдёт солнышко, и мы с Гришкой поедем к его братику. И к моей милой.
***
ФОТО АВТОРА