Ночь

Григорий Дерябин
Двери вестибюля станции были закрыты. Я подергал тяжелую ручку, но никакого смысла в этом не было. Просто инстинктивное действие.

– Двенадцать уже. Закрыто, – сказал Петров из-за моего плеча. Будто убеждая себя в чем-то, он повторил: «Двенадцать. Ночь уже».

Я оглянулся, чтобы убедиться. Уже действительно была ночь. Вокруг вестибюля станции «Парк культуры» нас, пропащих душ, оказалось несколько. Рядом, за колонной, помятый мужик в дырявой куртке убеждал в чем-то видавшую виды женщину. Под глазом у нее был синяк, на скуле еще один. Мне показалось, что они хорошо замаскировали ее возраст.

Мимо нас медленно проехал полицейский автомобиль с выключенными или разбитыми фарами. Машина слегка проседала. Она была покрыта панцирем из навесной брони, и только блестели неприятным вниманием смотровые щели. Автомобиль выехал на Остоженку и удалился в сторону центра.

– Ночь уже, – уверенней произнес Петров, проводив автомобиль тяжелым взглядом.

– Знаешь, что ночью бывает? – спросил он меня, ухмыляясь.

– Вот что, – я кивнул в сторону парочки. Мужик ударил спутницу по лицу тыльной стороной ладони. Та только молча пошатнулась. Петров шагнул к ним, доставая что-то из-под плаща. Он размахнулся, и я увидел, что это пистолет. Пока я думал, стоит ли хватать его руку, Петров уже ударил мужика по затылку.

– Вот что бывает, – сказал Петров, с некоторым трудом подхватывая обмякшее тело под мышки. Женщина бросилась на него со змеиным шипением, но я схватил ее за руки. Петров быстро обшарил карманы мужика, прислонив его к колонне, и выудил из них пустой бумажник.

– Сволочи, гниды, – сказала женщина. Голос у нее был тихий и как будто застенчивый. Я отпустил ее руки, и она беззвучно зарыдала, закрыв лицо, потом посмотрела на меня через пальцы и спутанные волосы.

– Держи, – сказал Петров, бросая ей бумажник ее спутника. – Не благодари.

Женщина ловко поймала нашу не удавшуюся добычу и улыбнулась. Я понял, что ей еще нет тридцати.

– Придется идти пешком, – сказал я. Внутри вестибюля станции горел свет. Внезапно в окошке одной из дверей показалось лицо. Это был полицейский. Увидев, что мы его заметили, он похлопал себя по кобуре и жестом показал, что нам следует уйти. Петров сунул руку за пазуху, и полицейский моментально скрылся внутри помещения.

– Не дури, – сказал я, мысленно добавив – «У нас же товар».

– Да ладно, Паш, он же не выйдет. Он у нас подземный, – сказал Петров и рассмеялся противным резким смехом.

***

Мы шли по Остоженке. Фонари горели через один, а то и через два. Улица уставилась в нас невидящим взором заколоченных окон и разбитых витрин. В некоторых помещениях явно кто-то жил, но выглядывать на улицу они не рисковали (и правильно делали). Окна почти нигде не горели. Со стороны Пречистенки иногда долетали звуки выстрелов. В такие моменты Петров клал руку на рукоятку своего «ТТ» и настороженно поглядывал туда, откуда звучала стрельба. «Автомат», – говорил он с видом знатока, или же – «Сейчас пистолетный». Я не был в центре уже полгода. И я знал, что в стрельбе Петров понимает не лучше моего. На пути нам никто не попадался, и меня это радовало, только изредка в переулках скрывались неуловимые фигуры, не желающие с нами пересекаться.

– Нам же на Сухаревскую? – спросил Петров, желая просто нарушить тишину – стрелять перестали, и ничто уже не отгоняло мрачной московской атмосферы. Я кивнул. Это Петров позвал меня сходить с ним, ему было виднее, куда нам идти. Товар нес он, а я только служил дополнением к этой прогулке. Так получилось. Времена, когда по Москве ночью можно было ходить в одиночку, закончились. Мы рисковали и вдвоем.

– Перекресток дальше. Там начинается Волхонка, – сказал он, и кивнул налево, словно игнорируя дома. Туда, где стреляли.

– Думаешь, с ними столкнемся? – спросил я, и без того уже зная, о чем он думает.

– Пошли по набережной и через Кремль, – предложил я.

– Не, там менты часто ездят, – махнул рукой Петров, и мы пошли вперед, двигаясь все медленнее и осторожнее. Но не как кошка, подбирающаяся к добыче, а скорее как кто-то, не желающий стать ее жертвой.

***

«Тойоту» повело вбок, потом она вильнула обратно. На секунду мне показалось, что она уйдет. Но затем, будто окончательно все решив, она снова ушла влево и врезалась в фонарный столб, нескольких метров не доехав до перекрестка у метро «Кропоткинская». Столб накренился. За расстрелянным ветровым стеклом внедорожника ничего не было видно. Не было видно и тех, кто стрелял по машине. Мы сидели за двумя опрокинутыми мусорными контейнерами и следили за перекрестком. Позади в темноте незримо присутствовал давно пустой и темный храм Христа Спасителя, наполненный сквозняками и мусором. Мы молчали, но оба надеялись на то, что, закончив свои дела, те, кто расстрелял «Тойоту», сгинут. Впрочем, это было бы слишком прекрасным вариантом развития событий.

Внезапно от кустов Гоголевского бульвара отделилась одна фигура. Огибая грязные световые конусы фонарей (здесь они светили почти все), она приблизилась к «Тойоте». Одетый в камуфляж человек скрылся за машиной. Что он делает, мы не видели, но было ясно, что он открыл дверцу и обыскивает водителя. Затем он снова появился позади автомобиля и поднял руку с пистолетом, жестом подзывая кого-то. Из переулка вышла еще одна фигура. Второй человек был с бородой, двигался неторопливо, поглядывая в стороны. У пояса он одной рукой удерживал укороченный «Калашников», ремешок которого был переброшен через плечо.

– Там и третий, наверное, – тихо сказал Петров.

Второй стрелок приблизился к машине и открыл пассажирскую дверцу, перед этим бросив взгляд в нашу сторону. Мы невольно пригнулись. Я вдруг понял, что опрокинутые мусорные баки, за которыми мы укрылись, уже даже не пахнут гнилью. Все съедобное, что здесь было, полностью вычистили. Все полезное – унесли. Остались рваные пакеты и совсем никуда не годные жестяные банки.

Автоматчик открыл дверцу с пассажирской стороны автомобиля. Это ему удалось не с первого раза. Из салона свесилось тело в костюме: автоматчик брезгливо осмотрел труп, заглянув во внутренний карман, потому просунулся внутрь автомобиля. Кажется, полез в бардачок. Первый же подошел к трупу и пнул его носком ботинка, что-то сказав автоматчику. Мы терпеливо ждали, когда эти двое закончат. Наконец, они оставили «Тойоту», забрав все ценное. Мы прождали еще минут пятнадцать, но стрелки больше не появлялись.

– Надо идти, – сказал Петров. Я согласился. Мы осторожно обогнули перекресток и, миновав разгромленные торговые павильоны, начали спускаться к не освещаемой территории у храма Христа Спасителя. От реки долетал легкий, уже почти летний ветерок, изредка слышался плеск воды, будто в темной воде плавал кто-то невидимый.

***

Они все-таки нашли нас. Я чувствовал взгляд, и поминутно оглядывался. Петров же, кажется, успокоился и ничего не замечал. Мы пересекли Знаменку, дав проехать «Ниве», на заднем сиденье которой сидела девочка с пистолетом. Ствол «Макарова» она выставила наружу, приоткрыв окно, будто это могло защитить машину от ночных гостей. За рулем сидел бритый мужчина. Он вцепился в баранку и, кажется, старался не смотреть по сторонам.

Мы направлялись к «Александровскому саду» через дворы, когда сзади послышалась речь. В ней были слышны слова, но смысл их был неясен. Я понял, что единственная цель этого окрика – заставить нас остановиться. «Чеченцы!» – бросил я Петрову, и мы побежали, инстинктивно виляя в стороны, словно зайцы.

Сзади пока не стреляли.

Мы проскочили в арку и на секунду замялись во дворе, выбирая, куда бежать. Выскочили в следующий двор, где я по пояс провалился в залитую водой яму. Время замедлилось, почти остановилось, и я успел заметить, что в потревоженной воде ходит ходуном голубой ртутный фонарь. Я лез из ямы, и асфальт крошился и обваливался под пальцами. Петров попытался помочь мне. Потом поднял пистолет, направляя его назад, в темноту. «Беги!» – крикнул я, но этот крик застрял в горле. Темнота ощетинилась несколькими искрами, и мой друг упал рядом с ямой. Я, наконец, вылез и бросился в укрытую темнотой арку в доме. Оглянулся и успел увидеть, что тело Петрова сползает в лужу. Из темноты выстрелили. Пуля срикошетила от стены и пропала в ночи. Где-то зазвенело стекло. Я перепрыгнул капот стоящей поперек арки «Лады» с пробитыми шинами и скрылся за углом. Эхо выстрелов еще несколько секунд ходило во дворах.

***

Броневик стоял у памятника Достоевскому, закрываясь боком постамента. Уже светлело, фонари потушили. На броне машины были рассыпаны тяжелые рубиновые капли, порожденные восходом. Чуть дальше проступала большой цветочной клумбой Кутафья башня. За ней темнел абрис Троицкой башни. Я выскочил на открытое место и застыл, глядя на силуэт «Тигра», спрятавшийся за памятником. На мгновенье мне показалось, что следует махнуть ему рукой, но тут оружейная башенка машины сама начала поворачиваться в мою сторону. Я понял глупость своей идеи. За бронещитом находилась голова в сером шлеме. Я упал на землю. Позади из переулка выскочили чеченцы. Я снова услышал их речь. Она была удивленной. Но они не успели ничего поделать, только инстинктивно взяли бронемашину на прицел. Я этого не видел, но знал, что так оно все и было. Рявкнула оглушительная очередь, прокатилось тяжелое эхо, а потом все замолкло. Не было слышно двигателя броневика и выстрелов, не было слов или криков. Ничего. Пустота и тишина овладели городом. Но я ждал долго и терпеливо, вжимаясь в сырой и потрескавшийся асфальт, и поднял голову только тогда, когда стал уверен, что ночь закончилась.

Апрель 2015