В селе на Херсонщине, по соседству с нами жила семья немцев. Грингель дядя Алик(Алекс) и тётя Дуся. Отец дяди Алекса (не помню, как звали человека, Царствие ему Небесное) во время войны, при немцах, был полицаем. Ни для кого же не секрет, что полицаев во все времена легче набрать из местных - они ведь про всех всё знают. А уже с помощью набранных и вышколенных местных поддерживать интересы империи в рамках каждого домовладения и домовладельца.
Так вот. По окончании войны папа Алекса никуда с новыми хозяевами не ушёл. В село, конечно, приехали НКВД-шники, взяли запроданца под белы рученьки и повели на народный суд, по дороге маленько, до кровяной рвоты попинавши, рассказавши, где должны находиться предатели Родины и всё такое.
На суд пришло всё село, со старыми и малыми. И все, как один, встали стеной: расстреляете Грингеля - расстреливайте и нас, а то живыми отсюда не уедете. В корзинках принесли поспевшие к тому времени, немного подгнившие помидоры, по паре тухлых яиц и ещё какой дряни, годившейся для ближнего боя. Ну, и послевоенное время нужно учесть - мож, под гнилыми капустными листьями ещё чего лежало железного, да и обрез из рукава кой у кого виднелся явно не игрушечный. Бой намечался нешуточный.
НКВД-шники офонарели, начали петь песни о великом вожде товарище Сталине, Соловках, массовом предательстве и скором исчезновении, путём "стирания в порошок" с лица Земли поселения с населением, полюбившим своего полицая больше советской власти - победительницы коричневой чумы.
Населению было пофиг. Взбесившееся население орало начальственным лицам, что "немец" от забитой свиньи или бычка оставлял населению только шкуру, голову, рога и копыта. А вот докладывать о забое свиней и бычков "немцу" должен был местный полицай, этнический тоже немец Грингель. А он зайдёт во двор, штыком тушку поковыряет: "Чума?" - спрашивает. "Чума", - отвечают. "Эпидемия," - говорит Грингель и уходит. И докладывает, конечно, наверх. Мор, мол, в селе. Дохнуть начали свиньи, коровы и прочая домашняя живность. Под этот шумок селяне скотинку порежут - мяско спрячут, салко посолят. Дети сыты, кошки целы.
Ну, а когда эпидемиями было уже никак не прикрыться - главное, чтобы скотинка не кричала при забое. Тогда вообще Грингель мимо двора проходил. Не было там никакой скотинки.
А ещё интересно - никого из села в Германию на работы не угнали. Не знаю, как так получилось. Но селяне об этом НКВД-шникам тоже орали, готовые растерзать вооружённых судей в клочья за родного полицая. Может, детей он плохо считал в отчётах, или вообще не считал. Может, болезни какие им придумывал - мол, работник из неё/него никакущий. Артрит там, понос постоянный, спина сломана - кто его знает. Но селяне, видать, что-то знали точно.
В общем, не получилось засудить бывшего полицая, этнического немца Грингеля до расстрелу.
Когда он "с поселения" домой вернулся - дети и супруга были живы, здоровы и не голодны. Люди помогали. Так и умер он в этом селе в 80-х, и на сельском кладбище похоронен. И никто на его могилу не плюнул. Цветы тащили, оркестр заказали, и в колхозном кафе люди на поминках не поместились. Кто постарше был - вспоминал человека, спасшего половину села от смерти без единого выстрела и вообще без привычного героизма.
Я к чему? Империй много, а человек один. Если бы местные полицаи старались оставаться людьми, то, возможно, и преступлений империй против человечества было бы меньше. И голодомор был бы не таким ужасным. И войны не такими кровавыми. И евреев выжило бы намного больше. И вообще...
Всем мира и ясности в осознании вечных ценностей. Всем. И полицаям - в первую очередь. И всем - тёплого человеческого счастья.