Рассказ
Красота — это обещание счастья.
Фридрих Ницше
Послезавтра Новый год. Ещё один Новый год. Кто знает, ЧТО припасла мне судьба в грядущем году? Вспомнил, как мы с женой встречали Новый год в молодости. Тогда после 67-го (после 50-летия советской власти) в магазинах ничего не было, и за продуктами для праздничных пиров мы ездили в Черепаново — маленький городок на южной границе Новосибирской области.
Вспомнил полутёмное помещение рынка, пар от дыхания людей. Продавцы в белых передниках, натянутых на овчинные тулупы. Мужики в проёмах между длинными прилавками рубят топорами мясо на широких берёзовых чурбанах. На прилавках горы мяса и замёрзшие туши гусей. Спрашиваем:
— Почём гуси?
— Любой по семь рублей.
— Берём трёх по пять!
— Давай по шесть.
— Идёт.
Торговаться времени нет. Быстро покупаем великолепный свиной окорок, два килограмма твёрдого на морозе алтайского мёда, выскакиваем на улицу, всё грузим на санки... и бегом на станцию. План выполнен, купили много и дёшево… Долгая дорога назад. Жена дремлет, положив голову мне на плечо. А потом дома разрубаем купленное на порции, прокручиваем фарш, жарим котлеты, заливаем их свиным жиром и ставим на мороз на балкон. С гусями проще — их завёртываем в клеёнку, накрываем фанерным листом от синиц… и тоже на мороз.
Теперь я живу один. Дочь уехала в Москву, а в позапрошлом году умерла моя Зоя. Я веду разговоры только с кошкой. Мы приобрели её три года назад в хлебном магазине. Пока я покупал хлеб, к жене подошла женщина и вытащила из-за пазухи тулупа беленького котёнка с голубыми глазами.
— Купите кошечку, — на лице женщины доброта.
— А сколько просите? — приветливо улыбается Зоя.
— Медную монетку, — отвечает женщина.
— Серёжа, давай купим её, — я вижу, Зоя уже любит это трогательное пушистое существо. Вручаю доброй женщине латунную десятикопеечную монетку, и белая кошечка перебирается за отворот Зоиной дублёнки.
Теперь жены нет, но есть её любимица, и, глядя на неё, я неизменно вспоминаю свою Зою. Итак, решено, завтра с утра еду в Черепаново за рождественским гусем. Электричка от нашей станции «Обское море» отходит в 7-32.
В 6-50 утра выбегаю на улицу. Температура около минус 30, вокруг редких фонарей висит морозная мгла. Энергично прохожу по более-менее освещённым улицам Городка, с трудом отыскиваю дорожку на станцию. Она проходит через лес. Здесь царит полнейшая темень. Включаю фонарик, слава богу, ночью не было снегопада, и тропинку не занесло. Главная мысль, как бы не сбиться, впрочем, путь недалёк. Вот и станция. Покупаю билет и несколько минут хожу взад вперёд по заснеженной платформе, чтобы не замёрзнуть.
Приходит поезд, залезаю в предпоследний вагон, по опыту прежних лет знаю, что тут меньше людей. Сажусь возле окна и смотрю в темноту. Не отпускает чувство, будто попал в прошлое. Электричка подходит к маленькой станции, в свете одинокого фонаря читаю надпись — «Береговая». Сразу вспоминаю песчаный берег Обского водохранилища, сосны, заросли ивняка… сюда мы иногда приходили купаться. После Искитима стало светать.
В Черепаново поезд пришёл с небольшим опозданием, на все дела у меня меньше часа. Иду к рынку с максимальной скоростью. Те же дома и заборы, тот же павильон, на котором написано «Мясо». Тот же пар от людского дыхания, те же тулупы, те же выдубленные морозом лица, но цены новые и невероятные — гусь за пятьсот! Торгуюсь, продавец отрицательно качает головой. Говорит, в Новосибирске такие идут за восемьсот, а то и за тысячу. Покупаю здоровенного гуся за пятьсот, кидаю его в рюкзак и бодрой рысцой на станцию.
Забираюсь в вагон, занимаю единственное свободное место у окна, забрасываю рюкзак с гусем на полку и успокаиваюсь. Впереди около двух часов пути. Теперь можно расстегнуть шубу и оглядеться. Напротив сидит молодая женщина в изящной бежевой дублёнке. Она рассеянно смотрит на меня… о, боже, у неё ослепительно красивое лицо. Я даже не могу сказать, что в нём так ослепило меня. Не успеваю оценить ни глаз, ни бровей, ни губ… и всё-таки она ослепительна. Солидный 77-летний возраст позволяет мне более-менее отстранённо наблюдать за нею. А она спокойно смотрит в окно и улыбается своим мыслям. Потом вынимает из сумочки толстую книжку в твёрдом переплёте и погружается в чтение.
Боже мой, как же она прекрасна! — Вот мысль, которая снова и снова проносится в моей голове. Я никогда бы не подумал, что можно в таком преклонном возрасте так остро переживать женскую красоту, красоту в чистом виде без малейшего желания обладать ею. Боже, как же приятно это чисто платоническое чувство! Интересно, кто она? Чья она дочь? Едва ли какого-нибудь хлебороба, кость тонковата. Наверное, её отец учит детей в школе, или он инженер местного кирпичного завода. Интересно, а что она читает? Наверное, какой-нибудь дамский роман.
Народ прибывает, люди уже стоят в проходе. Какая-то девушка проталкивается через вагон. «Надька, ты!? В Новосибирск?!», — восклицает она, глядя на красавицу. Та, услышав своё имя, отрывается от чтения, и мне кажется, её красота озаряет темноватый, переполненный вагон. «Конечно, в Новосибирск, куда мне ещё ехать? — отвечает прекрасная Надя, закрывая книгу. Вижу на синей обложке тиснёное золотом название — «Анна Каренина». Девушка в проходе машет Наде рукой: «Вишь, сколько народу, иду в следующий вагон», — и уходит. Красавица виновато смотрит на меня, дескать, извините за нарушение вашего старческого покоя. Впрочем, откуда мне знать её мысли? И куда мне деться от своего возраста?
Неожиданно вспоминаю Гомерову Илиаду, то место, где «сильные словом, цикадам подобные» троянские старцы
… лишь только узрели идущую к башне Елену,
Тихие между собой говорили крылатые речи:
"Нет, осуждать невозможно, что Трои сыны и ахейцы
Брань за такую жену и беды столь долгие терпят:
Истинно, вечным богиням она красотою подобна!»
Этот Гомер изводил меня всю жизнь. Откуда взялся такой невероятный талант? Как можно было создавать гениальные и огромные по объёму поэмы, не умея писать и читать? И как можно было тридцать веков назад так глубоко проникнуть в человеческую суть? Ведь едва ли якобы слепой Гомер сочинял Илиаду в старческом возрасте. Но он откуда-то знал, что чувствуют старики, глядя на женскую красоту.
Лишь в конце своей жизни я понял, что мужчина, встретивший истинную красоту, теряет свободу выбора. Это выше его сил, ибо он не может сопротивляться божеству. Я смотрел на незнакомку с говорящим именем «Надежда» и пытался представить, как выглядела Елена Аргивская, положившая начало европейской истории. Правда, та была дочерью Зевса.
Женщины прекрасно понимают силу красоты, и неудивительно, сколько усилий, сколько страданий, сколько денег, наконец, они тратят ради создания на своём лице некоего подобия красоты. Вспомнил забавный эпизод своей жизни. Я возвращался в Новосибирск из Москвы на скором поезде «Сибиряк». Дело было зимой в самый разгар холодов. Поезд нёсся по промороженным просторам Сибири, в купе было прохладно, окна были затянуты кожаными занавесками. Тамбуры и переходы между вагонами были покрыты коркой льда. Температура в туалетах опускалась ниже нуля.
Где-то в Омске в вагон села группа молодых девушек. Три из них появились в моём купе. Им было на вид лет 13-14; скорее всего, они учились в каком-то новосибирском ПТУ. Поезд приходил в Новосибирск рано утром. С вечера у девушек обнаружилась повышенная активность. Они стали по очереди выбегать в туалет, чтобы вымыть там голову и навести марафет. Для меня осталось тайной, как они выдерживали тот адский холод и зачем мазали кремами и красками свои детские лица. Одно было ясно: женщины, даже совсем юные, готовы идти на любые жертвы, чтобы выглядеть красивее.
Моя мать была женщиной крайне скромной и, что называется, правильной. И внешность её была самой обыкновенной, и в поведении ничего фривольного. Мне было лет 11, когда я случайно подслушал её странный разговор с нашей соседкой — деревенской практически безграмотной женщиной. Мать рассказывала ей содержание пьесы Назыма Хикмета — «Легенда о любви». Суть её состояла в том, что у правительницы некой мусульманской страны смертельно заболевает младшая сестра. Болезнь развивается очень быстро, и ни один лекарь не может спасти девушку. Наконец, появляется лекарь-волшебник, который берётся её излечить, но для этого требуется жертва от старшей сестры. Та готова отдать полцарства и даже свою жизнь, но лекарь заявляет, что она должна пожертвовать лишь красотой своего лица. Благородная правительница, не раздумывая, идёт на жертву, и тем спасает сестру. Но вскоре они обе влюбляются в прекрасного юношу, который отдаёт предпочтение младшей. И ни власть, ни доброта, ни государственный ум старшей сестры не способны перевесить безобразие её лица. Выходило, что красота выше добродетели. Я слышал, как дрожал материн голос, и как глубоко вздыхала соседка. Вывод Назыма Хикмета напрашивался сам собой: женщина с некрасивым лицом не может быть счастливой.
Электричка пересекла Бердский залив и теперь шла вдоль огромного замёрзшего водохранилища, усеянного маленькими чёрными фигурками любителей подлёдного лова. Вот и «Береговая», следующей остановкой будет моё «Обское море». Последний раз смотрю на красавицу, увлечённую чтением. Будто почувствовав мой напряжённый взгляд, она отрывается от книги и смотрит на меня своими божественными очами. Поглядела, будто рублём одарила. Будь помоложе, ей богу, поехал бы с нею дальше, чтобы познакомиться, чтобы продлить блаженство видеть такую красоту.
Моя дорожка пролегает через живописный сосновый лес. Солнце достигло своей верхней точки. Снег сверкает, скрипит под ногами. Вблизи Городка дорожка раздваивается. Возле развилки растёт красивая сосна. Мы с женой заметили её в первый год нашей жизни в Городке. Тогда это была стройная молоденькая сосёночка, которая ужасно понравилась Зое. С тех пор каждый раз, идя по этой дороге от станции, мы отмечали, жива ли наша сосёнка, насколько она выросла. И она росла. Потом пришло время, когда мы перестали ездить в Черепаново и даже забыли про своё любимое дерево.
Но вот эта сосна снова передо мной — по-прежнему стройная, полная сил, но уже взрослая, переставшая расти вверх. Судя по толщине ствола, ей около восьмидесяти лет — расцвет её древесной жизни. Если не срубят, легко проживёт ещё лет сто, а Зои уже нет. Вглядываюсь в чудное дерево и вижу сквозь красновато-бурую кору ЕЁ — мою Зою. Она смотрит на меня сияющими глазами и улыбается своею белозубой улыбкой. Боже, как же мне повезло! Столько лет я смотрел на такую красоту! Слёзы застилают мои глаза. Зоя часто спрашивала меня, за что я люблю её. И я неизменно отвечал: «Ты красивая».
Подхожу к своему дому. Красивая белая кошка, услышав мои шаги, прыгает на подоконник, встаёт на задние лапки, а передними барабанит по стеклу. Она раскрывает рот, но двойные рамы гасят звук. Отпираю дверь, кошка с визгом запрыгивает мне на плечо, тычется в ухо и оглушительно мурлычет. Сегодня её ждёт праздничный пир.