Двое. Он и город. Он, смотрящий в небо и, кажется, ждущий чего-то. И город, недоуменно вздрагивающий от каждого удара по телу. Дом, еще, еще. Стены. Одни стены. Оболочка. А внутри пустота. Почему? За что?
«…Двое. Ты помнишь, как в первый раз сказала: нас двое? Молочный закат, переходящий в такой же рассвет, помнишь? Прохладный ветер с моря, мурашки на коже. Мой пиджак, накинутый на твои плечи. Разведенные мосты.
Уставшие, мы сидели на лавочке на Исаакиевской площади, помнишь? Ты положила голову мне на плечо. Знаешь, твои волосы пахли ромашкой и светом. Ты спросишь: а как пахнет свет? Не знаешь? А я знаю…Он мне сказал. Ангел, стоящий на Исаакиевском. Улыбнулся, кивнул головой, расправил крылья и сказал…Так и было: ее волосы пахнут светом, - мелькнуло у меня в голове…»
Мусор. Почему так много мусора? Почему вороны вместо чаек? И ветер. Метет пожухлые листья по осеннему городу. Сердце ухало через раз, город задыхался. Задыхался прохожий, забежавший в первый попавшийся на пути проходной двор. Убежать. Убежать? Ангел с опущенными крыльями тяжело вздохнул и отвернулся. От времени не убежишь…
«…Солнечный свет пятном пролился на паркетный пол, помнишь? Ты наливала кипяток в заварочный чайник. Чай номер 36. Я спросил тебя тогда: откуда это? Откуда этот раритет?
«Бабушкины запасы», - засмеялась ты.
А помнишь нашу поездку в Сестрорецк? Мы нашли тогда пустынный пляж, поставили палатку, и два выходных провели вдали в тишине, нарушаемой только плеском волн и криками чаек. Твои губы опухли от поцелуев, и щекотали мне ухо, когда ты шептала мне что-то на рассвете.
Полдень понедельника мы встречали (помнишь?) на родной уже лавочке у Исаакия. Ты махала рукой ангелу и, как будто, он помахал тебе в ответ…»
Протяжный вскрик локомотива. Поезд, набирающий скорость. Едкий привкус дыма. Купол Исаакия, исчезающий в дымке. Всё. Пустынный перрон. И даже ангел не помахал вслед.
То ли зима, то ли осень. Обычное состояние. Больное время, больной город. И диагноз поставить некому. Булыжник, выдернутый из мостовой, лежит на тротуаре. Свора собак. Зябко. Не война…
«…Наш поход в загс помнишь? Конечно, помнишь. Ты ворчала тогда: нормальные люди предложение делают, а ты меня сразу в загс. Извини, так получилось. Шучу, конечно.
Потом мы пили чай с вареньем из бабушкиных запасов, ты, почему-то, краснела и старалась не смотреть мне в глаза. И сейчас не ответишь, почему…
Лето заканчивалось, и, казалось, заканчивалась эпоха. Так я тебе сказал, помнишь? А ты ответила: зарождается новая жизнь…»
…Столбы, таблички, километры. Серые ряды деревьев за окном, убегающие в небытие. Где-то там, вдалеке, остался город, со вздохом расставшийся с тобой. Впереди был другой. Он никого никогда не ждал. Улыбался, принимая в объятия и отворачивая голову, и морщился недовольно…
Узкие улицы неприятно давили со всех сторон. Бежать. Бежать? От времени не убежишь. Вспоминаешь ангела на Исаакиевском соборе. Пронзительный аромат кофе заставляет заглянуть в ближайшее кафе. Полумрак. Средневековые своды полуподвала. В углу потрескивает камин. Сквозь пелену собственных мыслей доносится чужая речь с растянутыми, кажется, до невозможности гласными. Понимаешь уже, о чем говорят, и от этого вдвойне неприятно. Кофе недопит. Задыхаешься. Бежать?
«…Бой часов, который тебя испугал в первый раз, помнишь? «Прямо, набат какой-то», - сказала ты, вздрогнув. «Бабушкино наследство», - засмеялся я тебе в ответ. Мы сидели у меня дома, помнишь? В первый раз. Ты попросила показать кухню, собиралась поставить чайник. «И вообще, где мое хозяйство?», - не забыла?
А потом ты попросила остановить часы.
«Я вздрагиваю каждый раз, а это вредно для нас, - объяснила ты, - особенно ночью».
Помню первый крик нашей малышки, который разбудил нас вместо боя часов…»
Скользко. Неуютные улицы. Проспект, зябнущий на ветру. Казанский собор, раскинувший руки и пытающийся обнять пустоту…
Перрон. Броуновское движение вокруг. Два красных огонька на последнем вагоне уходящего поезда. Фигура в темном драповом пальто. Опущенные плечи, погасший взгляд, сломанная сигарета в руке. Куда? Зачем?
«…Ты обнимала меня на Московском вокзале, помнишь? «Куда? Зачем?», - спрашивала ты. В голос ревела наша малышка, словно понимая предстоящее расставание. «Знаешь, так надо», - ответил я тогда. Надо…Надо ли было? Наверное, надо. Умирающее лето, умирающая страна. Кому-то нужно было быть врачом. Не жалею. Об одном тревожусь, как вы там без меня. Держитесь. А я скоро буду, правда…»
Пыль на столе. Быль, быль, быль. Вздрогнул. Часы настойчиво возвращали в настоящее. Раскрытый конверт. Он почти год пролежал в ящике, и вот…Читаешь то, что написал сам…По-че-му? Куда?
Кашляешь. Сигарета обжигает пальцы. Исаакиевская площадь. Лавочка. Одинокая фигура, растворяющаяся в противной измороси.
Трое. Ты знаешь, как пахнет свет. Крылья ангела приподняты. Город вздохнул. Имя. Прежнее, родное…Ангелы указывают путь…
«Только не реви от отчаяния, и не переживай. Я вернусь, знайте. Еще немного, и я буду с вами. Знаю, вам сейчас тяжело. Держитесь. Целую…»
…Стук в дверь. Документы? Да. Круглое лицо пограничника, резкий свет фонаря, разрывающий темноту и бьющий прямо в глаза…
Пустота. Лабиринты старого города. Редкие прохожие. Чистая пустота. Куда?
Кофе. Аромат, уводящий дальше по улице. Коляска. Родные руки.
…Ангел щурился от лучей, отражающихся от купола Исаакия. Город давно проснулся и привычно-размеренно разминался, расправляя мускулатуру кварталов, разгоняя по улицам-венам транспорт.
Три фигуры сидели на лавочке на своем привычном месте и махали кому-то вверху…
«Ангелы указывают путь…»