Полуночный ветер

Дэвид Нездешний
Сказ перший: Полуночный ветер.

Ветер.
Продирающий до самых костей, забирающийся под сердце, туда, где, по словам старух, теплится самое дорогое, самое сокровенное, что есть у человека – его жизненный дух.
Ветер не сбивает с ног и даже не слишком треплет спутанные волосы. Он тонкими струйками, как вода родников, забирается в рукава, пролазит сквозь швы и под завязи и устремляется дальше к вроде бы надёжно укрытому шкурами телу.
Но этот противный пронизывающий ветер – лишь отголосок настоящего, шумящего высоко над головой могучего ветра. Где-то там меж редких облаков несётся во весь опор ретивый скакун Товлынг-лув, разрывая грудью ещё не морозный, но уже изрядно прохладный воздух. Доносятся гулкие завывания не успевших убраться с пути чудесного коня небесных духов. В них слышатся нотки недоумения и обиды. Но узрев, что это сам посланник и сын Нум-Торума спешит по своим, ему одному ведомым, делам, духи быстро смолкают и продолжают свой неспешный молчаливый бег средь неподвластной человеку выси.
Полночь  вступает в свои права. Полные вкусной рыбы воды скуёт зловещий кузнец, лес оденется белой малицей, а с полуночи  подуют злые ветра. Не чета нынешнему, а настоящие, суровые полуночные ветра. Кули выберутся из своего жуткого обиталища и начнут бродить средь людей, разнося хворь и мор. И лишь те, кто усердно трудился весь полдень и запас достаточно пищи и тепла, да не забывал возносить достойную хвалу небесным владыкам, сможет дотянуть до следующего.
Рислан усердно не трудился. Он мог быть умелым охотником, мог добыть много рыбы, мог собрать кедровый орех и запасти пищи для огня. Но он так и не срубил своего дома, а проводить полночь в наспех собранном шалаше равносильно смерти. Правда, то, что задумал странник, ещё больше грозило встречей со скорой кончиной.
Рислан никогда подолгу не задерживался на одном месте. И даже нынче, проведя полдень в спокойной размеренной жизни средь добрых людей, не намеривался меж них оставаться. Даже женщина, которой он подарил дитя, не убедила его поселиться в этом тихом уютном местечке. И, оставив её на попечение родителя и брата, странник без тени сомнения вновь двинулся в путь.
Ветер, настырно пробирающийся под одежду, немного стих – путь пошёл низом и где-то впереди снова возвышался. Это хорошо, здесь, достигнув подъёма, можно разбить ночлег. Стало только отыскать надёжное убежище от этого назойливого терзающего ветра.
Рислан оказался прав, лог пошёл верхом и вскоре меж частых сосен и кедров начала отчётливо проглядываться вершина склона. Странник остановился, пытаясь отыскать глазами крутой срез или выступ, под которым можно укрыться на ночь.
Вдруг до его слуха донёсся отдалённый раздражённый рёв. Рычал бер. Видать, не наелся вдосталь за полдень и бродит теперь злой и голодный по округе, а не спит в надёжной берлоге. Таких меж людей называли шатунами. И Рислан знал: не сыскать зверя свирепее и опаснее шатуна.
Яркий дневной свет, озаряющий лог, клонился к темени. До неё было ещё далеко, но странник понимал, что выбраться из лога и найти новое убежище уже не успеет. Он зорко оглядел окружающие деревья. Так и есть – на стволе могучего старого кедра отчётливо виден оставленный здоровенной когтистой лапой задир. Значит, он на земле бера.
Рёв повторился ближе. Вряд ли хозяин лога уже почуял его, но шёл путём сближения. А значит незваному гостю о том, чтоб укрыться и переждать ночь незамеченным, не стоило и думать. Мгновение мелькнула надежда: а если поклониться, попросить у хозяина места для ночлега, ведь нечего ж делить, чай вспомнит дальнее родство. Нет, это можно было б в полдень, когда вокруг достаток пищи и хозяин сыт и весел. А уповать на то, что злой голодный зверь признает в нём, Рислане, своего далёкого родича было напрасно. Поэтому странник уверенно двинулся по склону вверх.

Насколько хватало глаз, лежала открытая равнина. Лес внезапно истаял, а впереди ни единого холмика, ни единой складки земли до самого виднокрая. Лишь лёгкая дымка, но в наступающей темени не ясно, лесная опушка или просто туман над испещрённой озерцами и озёрами болотистой низиной.
Рислан оглянулся назад. Ещё не поздно вернуться, пусть не спускаясь в лог, но хотя бы устроить ночлег средь разлапистых сосен на самой-самой опушке в нескольких сотнях шагов от вершины склона. Но риск быть застигнутым хозяином казался слишком велик. Наверняка, тот уже почуял его запах. И если по близости нет другой пищи, уже пошёл по следу. А значит, следовало быстрее уносить ноги дальше на полночь, туда, где лежала бескрайная открытая всем ветрам равнина.
Вдруг из невысокой травы выглянула мордочка горностая. Пушной зверёк, уже переодевшийся в белое, внимательно посмотрел на человека, вытянулся вперёд, принюхиваясь и, видимо, потеряв всяческий интерес, резко рванул куда-то на восход. День близился к завершению, значит вышел на охоту.
Рислан задумался – откуда здесь взяться горностаю? Эти сумеречные охотники селятся возле воды, а в покинутом им логе никакой речушки не было. Ближайшие озёра впереди слишком далеки, едва-едва виднеются. Он мог оказаться таким же странником, как сам Рислан. Иногда эти зверьки покидают насиженные места, в поисках лучшего дома.
Раздался пронзительный писк. Охотник нашёл свою добычу. Рислан двинулся на звук.
Зверёк неторопливо разделывал жертву – какого-то мелкого грызуна, так не вовремя для себя высунувшегося из норы. Он недовольно покосился на человека и заурчал угрожающим тоном. Но, увидев, что незнакомец не собирается нападать или отбирать добычу, с упоением принялся за пиршество.
Нет, это не странник. Так невозмутимо охотиться и пировать, ничем не показывая тревоги за встречу с собратом, может только настоящий хозяин окружных владений. Да и малицу уже сменил к приближающейся полуночи, хотя снега ещё нет в помине. Рислан поклонился и пожелал доброй охоты. Зверёк недоверчиво посмотрел на него, прикрывая лапой теплящуюся тушу своей добычи. Тогда странник заверил его, что не собирается отнимать добычу, ему нужно только пройти через эти земли. Хозяин повернулся к нему задом и, позабыв о незваном госте, с упоением продолжил трапезу.
Значит можно идти. Но куда, когда по следу и запаху может нагонять голодный бер, а впереди лишь открытая равнина? Да и ветер начинал усиливаться, из пронзительно-терзающего становясь давящим и мешающим ходьбе.
Где-то неподалёку должна быть вода, не мог же горностай поселиться вдали от водопоя. Рислан внимательно всмотрелся в восход. Так и есть – совсем чуть-чуть, но земля постепенно поднималась и уходила к виднокраю. В наступивших сумерках было сложно разглядеть едва различимую полоску обрыва, обзор до неё и за ней накладывался друг на друга. И лишь собрав пристальный взор, страннику удалось увидеть, что где-то впереди в сотнях шагов начинается спуск. Там должен быть ручей, или даже река. Иначе и быть не могло, ведь должен сумеречный охотник где-то утолять жажду. Рислан повернулся и зашагал на восход.
Ветер продолжал усиливаться. Холод пробирался под нехитрую одежду и обволакивал уставшее тело странника. Рислан подумал облачиться в малицу, покоящуюся в тяжёлом тюке за плечами до настоящих холодов. Но если вдруг хозяин лога нагонит, обороняться в ней будет трудновато.
Человек недовольно поморщился. Он не хотел думать о том, что будет, если бер его настигнет. Он мог бы схватиться со свирепым зверем. Мог бы даже победить – ведь он был единственным на много дней в округе обладателем настоящего железного ножа. И этот нож достался ему не просто так, а значит в бою он чего-то стоил. И всё же мысль о том, что придётся драться со своим родичем была Рислану очень неприятна. Ему не нужна была пища и мех – в тяжёлом тюке за плечами было достаточно и того и другого. Вряд ли бы Ялпус-ойка, их общий предок одобрил такое убийство без нужды. Хотя спасение жизни от голодного зверя тоже нужда, но Рислан предпочёл бы избежать этой схватки.
Ветер нещадно трепал собранные в толстую косу волосы и стремился сместить путь уставшего странника к полудню. Необходимо быстро найти укрытие, ослабленный холодом и ветром человек становится лёгкой добычей для кулей.
Наконец, Рислан достиг обрыва. Внизу перед ним простиралась широкая долина. Журчание текущей воды и завывания незримых воздушных духов, дерущихся с водными, он слышал ещё издали. Но и представить не мог, что открывшаяся река окажется такой великой. Величественный, спокойный поток неспешно стремился к полуночи. Ветер над водой резко усиливался, будто стараясь обратить её вспять, но тщетно – лишь лёгкая рябь пробегала по поверхности. Могучая река, казалось бы, лишь только поёживалась от зяби, но в целом не придавала отчаянно борющемуся с ней ветру никакого значения и продолжала свой неторопливый путь в неведомую полуночную даль.
Склоны долины обильно заросли невысоким кустарником, отчаянно сопротивляющимся пытающемуся выдрать их с корнем ветру. Некоторым, самым молодым, не очень удавалось, но старшие родичи крепко держали и их разлапистыми ветками и корнями, прочно перевитыми друг с другом.
Вот это настоящая семья. Держатся друг за друга, как когда-то люди его родной деревни…
Рислан тяжело вздохнул. Деревни больше нет. Все, кого он знал и любил, с кем охотился и разделял трапезу, все погибли. А его вместе с женщинами и другими детьми увезли эти воинственные чужаки. Они были похожи на людей, но вместо речи из их ртов вырывались какие-то невнятные звуки, похожие то на урчание соболя, то на надрывистое карканье воронов. Не иначе, как слуги Куль-отыра, как думал тогда юный Рислан. Ведь люди никогда не возьмут чужих женщин к себе в дом, чтобы заставлять их работать и ублажать мужчин. Тех женщин, чьих мужчин они убили.
Так думал Рислан, будучи ребёнком, когда ещё не знал, что есть другие люди с другой речью. Люди, которые не ходят своими ногами, а ездят верхом на конях, подобно Мир-сусне-хуму. Люди, чьё оружие сделано не для охоты, а для убийства других людей. Когда он ещё не знал, что такое плен и рабство. И не умел ненавидеть. Даже тех, кто убил всех мужчин его деревни.
Рислан до хруста костяшек сжал кулак. Уже в плену мать рассказала ему, что его отцом был странник из этих же людей, говоривший той же непонятной речью. Странник, случайно забрёдший в их родную деревню. Но среди захватчиков отца он так и не встретил. Поэтому Рислан стал учиться. Он умел бить зверя, умел обращаться с копьём и луком, а в рукопашной мог совладать и ножом – этому учился любой мужчина, как начинал ходить. Он мог постоять за себя и в кулачном бою. Но сражаться с оружием против другого человека, стремясь его убить, в родной деревне Рислана никто не учил.
Он не знал, почему убившие его деревню стали обучать его и других мальчиков бою. Мать как-то предположила, что его хотят сделать охотником их людей. Но Рислан в это не поверил – какой же глупец станет родниться с тем, чьих людей он убил, а дома сжёг. Но причины были не важны.
Люди его деревни иногда сталкивались с другими людьми, иногда доходило до драки и кого-то убивали. Захватчики тоже оставили некоторых мужчин убитыми. Но их оружие и умения были намного лучше. Со временем Рислан понял, что среди этих людей есть те, кто занимается только дракой, учится этому и совершенствует своё мастерство всю жизнь. Такие мужчины не охотятся, не ловят рыбу и не собирают орех. Пищу и вещи они получают от других людей, а сами занимаются только дракой. Дракой до смерти с теми, кто встретится на пути и у кого есть, что забрать. Такие мужчины имели особое значение для остальных, им не перечили, их одевали и кормили, им отдавалось лучшее место у огня и лучшая часть добычи. И тогда Рислан понял, что хочет стать таким человеком.
Наловчившись в обращении с оружием и верховой езде, он убил своего учителя, взял коня и помчался прочь от стоянки. Когда-нибудь, когда он станет достаточно силён, чтобы побить их всех, он вернётся и освободит свою мать и других женщин и уже возмужавших мальчишек своей деревни. А потом обязательно разыщет своего отца. Но это потом, а пока его путь лежит на полночь. Туда, откуда приходят самые злые ветра. Именно там, в суровых неизведанных землях Рислан надеялся обрести нужную силу.

Продираясь сквозь густой кустарник к воде, странник думал, что делать дальше. Ветер над рекой стал и вовсе нестерпимым, нужно искать убежище. Темень уже почти вступила в свои права, бер вряд ли будет преследовать его. А если и будет, Рислан надеялся, что старый порядок водопоя не позволит лютому зверю напасть у реки. Любой мог свободно спуститься к воде и пить, сколько вздумается, не боясь стать добычей – таков был порядок, заведённый Нум-Торумом при сотворении мира, и ни один зверь не решался его нарушить. Но духи ветров не звери и на них этот порядок не возложен. У реки они становятся особо свирепыми и спешат истерзать человека, сделав его добычей кулей. Кустарник бы мог защитить от них, не полностью, но изрядно ослабить промозглый ветер, сократив его до тех назойливых, терзающих, но вполне терпимых ручейков. Однако, в кустарнике не действует порядок водопоя, и если хозяин лога всё же пошёл за его запахом, худо быть застигнутым спящим. А шатуны были упрямыми охотниками, могли преследовать добычу многие дни и переходы.
Рислан черпал руками прохладную водицу и вдоволь утолял жажду. Ноги по голень провалились в сырую грязь и сильно подмокли. А мокрые ноги тоже открывают лёгкий путь кулям. Набрав сушняка от кустов, странник устроился на берегу, выкопал руками небольшую ямку и прикрыл её тюком от свирепеющего ветра. Настоящий, большой огонь развести не получится – воздушные духи быстро побьют огненных, нынче они в силе. Но небольшой костерок, чтобы высушить ноги и немного согреться, Рислану удался. Он вынул из тюка тщательно обёрнутую солёной шкурой рыбину, поджарил и принялся жадно утолять голод, размышляя, как поступить дальше.
Стоило держаться реки. Пищи оставалось на день-два, а будет ли нет дичь на пути неизвестно. Рыбы же всегда полно. Да и вода для питья рядом. Но долго ли он сможет идти супротив такого ветра? Да и спать на открытом берегу не лучшая затея.
Взгляд Рислана остановился на здоровенной коряге, увязшей в прибрежном иле в сотне шагов впереди. Вот оно, сообразил странник, и, погасив огонь, уверенно зашагал к ней. Привязав на случай тюк к руке толстым кожаным ремнём, он поднатужился, вытолкнул обломок дерева из ила и, взгромоздившись сверху, оттолкнулся от берега.
Вода смоет его след, а ветер развеет запах, и если свирепый хищник шёл за ним, то можно его не опасаться далее. Но плыть так всю ночь он не сможет, холод и сырость лишь помогают лютующему ветру уморить человека. Поэтому, когда уже миновали потёмки и лишь тусклый свет звёзд позволял хоть что-то разглядеть на берегу, Рислан решил, что уплыл достаточно далеко и начал пристально всматриваться в темень в поисках подходящего убежища.
Но ничего, за чем можно было бы укрыться, разглядеть не удавалось. К тому же течение стало сносить его корягу к середине реки, несмотря на все попытки править руками. Тяжёлый тюк мешал грести обеими, да и лежащее на сыром дереве тело понемногу стало пробивать в дрожь. Только сейчас Рислан заметил, что река клонится немного к восходу, оттого встречный полуночный ветер сносит его всё дальше и дальше от берега. Пойдёт так и дальше – рано или поздно его прибьёт к другому, но дотянет ли он до того времени, не станет ли добычей кулей прежде? Силы уже начинали понемногу покидать тело, несмотря на недавнюю трапезу и отдых. Приходилось много трудиться, удерживаясь на нетолстой коряге. И рука, державшая от падения в воду тяжёлый тюк, начинала неметь.
Духи завыли ещё пуще прежнего. Видать, нешуточная битва шла меж ними. И хотя водные, без сомнения, побеждали, ветер не оставлял попыток обернуть величественный поток прочь из своих владений. Корягу стало переворачивать и лишь тяжёлыми усилиями Рислану удавалось оставаться на поверхности. Ноги, которыми он удерживался за неё, уходили в воду по самое колено и давно промокли насквозь. Вода проникла и в рукава и за ворот. По телу стал пробегать предательский озноб. Как будто бы тело чувствовало окруживших его незримых кулей, готовых навести губительные хвори на наглеца, осмелившегося двинуться в путь ближе к полуночи, когда всем добрым людям полагается сидеть у тёплого чувала и заготавливать последнюю добытую дичь и рыбу.
Рислан перехватил тюк другой рукой и принялся загребать в обратную сторону. Раз ветер несёт его к противному берегу, можно попытаться ускорить это движение. Но река была слишком широка. Человек отчаянно загребал и отталкивался ногой. Плечо уже занывало от непрерывных усилий, а берег ближе не становился. Обернувшись, странник увидел, что не добрался даже до середины реки – оставленный берег был по-прежнему ближе. Но выгрести на него при таком ветре уже никак не получится.
Можно бросить тюк и попытаться грести обеими руками. Пищу можно добыть в реке, травы от разных хворей поискать по округе. Большинство нехитрых пожиток странника вполне можно оставить, спасая жизнь. Острог можно заточить ножом так, что и без наконечника будет брать рыбу при хорошей сноровке. Тоже и с охотничьим колом. Про лук, правда, придётся позабыть, но непуганого местного зверя можно бить и врукопашную. Но без малицы он пропадёт, как только ударят первые настоящие холода. Выбрасывать малицу никак нельзя, даже если это поможет выбраться на берег. Это лишь ненадолго отсрочит смерть, до того, как полночь вступит в свои права.
Рислан подумал облачиться в малицу и кисы прямо сейчас, а остальное выбросить. Даже запасную пару нярок, всё равно скоро от них не будет прока. Но если облачить и подвязать обувку, удерживая одной рукой распахнутый тюк, и сохраняя равновесие коленями, он ещё как-то сумеет, то забраться в малицу в таком положении вряд ли получится. Затея казалась очень опасной – стоит лишь на миг выпустить тёплую одежду из рук и останешься один на один с лютым холодом и злобными кулями.
Ветер меж тем продолжал усиливаться. Рислан осторожно потянулся к завязке тюка. Вдруг грудь его содрогнулась, словно сперва сжало, а потом резко попыталось вытолкнуть внутренности. И закоченевший от холода странник разразился приступом надрывистого кашля.
Похоже, кули уже сумели добраться до него. Сейчас нужен огонь и крепкий горячий отвар здравицы, да только где это взять, едва удерживаясь на болтающейся коряге посреди широкой реки.
Вот и всё, подумал Рислан, плывёт за мной лодка Куль-отыра, окончился земной путь. Нет, он не может так просто умереть. Он ещё не освободил мать и других родичей, не убил разрушивших его деревню и не нашёл отца. Люди всегда покорно принимали свой срок, отпущенный им Нум-Торумом. Но повидавший других людей и другие места, прошедший множество земель и переплывший много рек странник вдруг осознал, что не хочет умирать. Не сейчас, когда ещё осталось так много сделать. Он просто не может себе позволить замёрзнуть и утонуть здесь, на чужбине, посреди неизвестной великой реки, не достигнув ни одной из поставленных целей.
Ветер обволакивал продрогшее тело, забираясь под промокшую одежду. Лютый, негодующий ветер над рекой. Ветер, от которого негде было укрыться и некуда бежать. Как это некуда? Рислан внезапно заметил то, что постоянно было у него перед глазами, но он не обращал внимания. Духам воздуха нет хода в царство воды. Они могут сколь угодно биться и бесчинствовать над ней, но забраться в воду у них не получится.
Странник покрепче ухватился за корягу и сбросил тело в воду. Она была холодной. Очень холодной и, наверняка, кули легко доберутся до него, лишь только он вылезет на берег. Но эта холодная вода спасала его от ветра. Лишь волосы продолжало трепать сзади, да морозить руки. Зато теперь он мог плыть по-настоящему. Держаться за корягу и, отталкиваясь ногами, двигаться к берегу. Переброшенный на другую сторону тюк, взятый теперь двумя руками, служил противовесом и помогал удерживаться плавно переворачиваемой ветром коряги.
Заплыв выдался долгим. Река была действительно широкой, шире любой, которую Рислан видел прежде. Руки нещадно немели, приходилось постоянно их разминать, чтобы кровь не замёрзла в жилах и не пошло окоченение. Тело тоже изрядно морозило в ледяной воде, но, защищённое от ветра, оно чувствовало себя намного лучше. Холод не так страшен, когда к нему привыкаешь. Особенно, когда постоянно работаешь ногами, разогревая кровь и не давая судороге сковать тело. Странник старался не думать, что будет, когда он выберется из этой спасительной воды. Промокшее, озябшее тело достанется терзающему ветру, который легко доберётся до внутренностей и залезет под сердце.
Но все гонимые им из мыслей ужасы оказались детской забавой в сравнении с тем, что Рислан почувствовал на самом деле, лишь только выбравшись на берег. Ощущение было такое, словно в его тело забрался злобный дух и принялся трясти его изнутри. Резкие порывы полуночного ветра едва не сбивали с ног. Вымокшим ногам внезапно стало становиться тепло. Значит уже коченеют. Странник опустился на землю, трясущимися руками стащил с себя промокшую насквозь обувку и развязал тюк. Тщательно растерев ступни и голенища соболиной шкуркой, он вытащил и обул запасные сухие нярки. Прежние же тщательно обернул и спрятал в тюк. Нужно будет их высушить скорее, пока не пошли плесенью.
Оглядевшись в поисках сушняка, Рислан обнаружил, что берег пустынен, лишь низкорослая трава. Ни единого, даже редкого, кустарника. Насколько хватало света звёзд в округе, так же не было ничего, похожего на куст или дерево.
Ветер продолжал терзать озябшее тело. Но как бы неприятно не было, странник принялся стягивать с себя вымокшую одежду. Становилось всё холоднее и холоднее, тело бил жуткий озноб и пальцы отказывались подчиняться. Но Рислан понимал, что если останется в мокром, ветер быстро добьёт его и оставит на растерзание кулям.
От растирки и прыжков на месте стало немного теплее. Даже несмотря на полное отсутствие одежды. Плохо, огня нет, но проснувшийся в путнике дух борьбы за свою жизнь был готов сразиться с любой напастью. Он искренне радовался, что не замёрз и не пошёл на дно там, посереди спокойной могучей реки. И эта радость придавала сил сопротивляться нещадно бьющему с полуночи ветру.
Тщательно растеревшись, Рислан облачился в сменные штаны и рубаху и принялся забираться в тёплую малицу. Это оказалось не так-то просто сделать, когда руки дрожат, ноги подкашиваются и всё тело пробивает озноб. Да ещё и лютующий ветер упрямо пытается сбить с ног. Но, наконец, продрогший и озябший человек оказался в тепле. Это, конечно, не было то тепло, которое исходит от огня. Нужно время, чтобы тело натопило плотный мех и толстые шкуры. Но, всё же, от ветра малица защищала хорошо. Стоило её одеть раньше, до того, как взбираться на корягу. Не пришлось бы тогда трястись от холода. И кулям, посеявшим хворь в его промёрзшем теле, не удалось бы добраться. Но смог бы он плыть в малице? Или, хотя бы удерживаться на коряге? Да и, вымочи он и малицу, на берегу бы не осталось, чем укрыться от холода.
Рислан, довольный собой, тщательно свернул промокшую одежду, уложил её в тюк и двинулся вдоль берега. Озноб стал понемногу спадать, а тепло возвращаться к телу. Всё-таки, малицу делают под холода намного суровей нынешних. Ветер продолжал хлестать в лицо, но уже был не в силах добраться до тела и Рислан только посмеивался над ним в ответ. Ещё предстояло найти сушняк, сделать отвар против вызывающей хриплое покашливание хвори. И высушить одежду. А потом найти место для сна, защищённое не только от ветра и холода, но и от зверья. Ведь время темени уже близится к концу, и пока он будет спать начнётся новый день.
Но это всё были обычные насущные заботы. Рислан уверенно шагал вперёд, навстречу полуночному ветру, и всем своим существом искренне радовался тому, что ему удалось выжить. Видать, Мир-сусне-хум приглядывает за ним, нужно будет при первой возможности принести ему жертву.
Впервые в жизни бродяга из разрушенной деревни, сын неизвестного отца, по-настоящему ощутил, как здорово быть живым.

2 июня 2015 года