Был он верным, логичным, и он приходил сам собой -
Не смущаясь нимало тем фактом, что "сам напросился".
Не шептал о нём ветер, не пел на рассвете прибой,
И никто, словно с писаной торбою, с ним не носился.
От романтики был он далёк и лицом неказист.
Тем не менее, прям и настойчив. Он снова и снова
Появлялся в проёме дверном, как угрюмый статист,
И опять его гнали, и ждали кого-то другого.
Он же вновь возникал в круговерти событий и дел,
Поскитавшись в сомненьях,
постранствовав в сумраке где-то.
Но его принимать, как и прежде, никто не хотел.
Зазывали других, напомаженных и разодетых,
Их сажали за стол, привечали как близких людей,
Закрывали глаза на искусственный лоск интонаций,
Объявив эксцентричностью даже абсурдность идей.
А с его очевидностью так неприятно считаться.
И отвергнутый в тысячный раз, уходил он во тьму,
Из сколоченной кем-то твердыни гвоздя не укравши...
Но не делалось легче с уходом его никому,
И не делался мир ни на йоту уютней и краше.