Итак, привезли меня с гауптвахты в казарму 30 декабря, накануне дембельского Нового года.
В казарме было тепло. Большая круглая кирпичная печь, обшитая покрашенным в чёрный цвет железом, давала приятное ощущение какого-то неземного блаженства. За окном огромные сугробы от недавнего бурана, стужа и холод, а здесь – нега и благодать. Так и хотелось прижаться к круглому богу печи и блаженствовать…
Долго – долго. С закрытыми глазами.
Вспоминая слишком прохладную камеру гарнизонной гауптвахты, оставшегося, где-то там, уже далеко позади, старшину губы Михолапа. Своих сокамерников. Неспешные разговоры по – душам. Перевороченные лопатой тонны снега. Насквозь мокрые от пота гимнастёрки. Сушка их на себе, больше негде. А тут, блаженная теплота проникает в тело отовсюду. Через ладони рук, обхвативших печку. Через кожу груди и живота, которые, через гимнастёрку, прижаты к тёплой поверхности. Даже через колени, сквозь ткань, цвета картофельной ботвы.
И тебе так хорошо и приятно, как маленькому в объятиях мамы. Она и укроет от бед, и защитит, и успокоит, и убаюкает…
Но это уже невозможно.
Ты вырос, стал большим и сильным. Сам уже должен помогать, оберегать и защищать постаревшую маму. Подарить ей свою сыновью любовь, которую она так ждёт, а часто ли матери дожидается любви…? И дожидается ли вообще…?
Ты здесь, а она там… За восемь тысяч километров.
Одна.
Поседевшая и с болячками, которые привязываются ко всем постаревшим людям. И единственная тонкая связь – письма. Сотовых телефонов тогда ещё и в помине не было. Письмо в один конец идёт неделю, это когда оно авиа. Ещё неделю идёт ответ, если сразу же написан. Два письма в месяц. Двадцать четыре письма за год. А ты ещё его попробуй – проживи…
Как же это долго, ждать ответного письма две недели. Понимая, что тебе ещё не может быть, рано, но каждый день неотрывно смотришь на пришедшего почтальона и всё равно надеешься на чудо, а вдруг письмо пришло… И тоска рвёт сердце. И ты ночами постоянно дома. Во сне. Взлетаешь сам, один, без всякой техники и приспособлений. Взлетаешь легко, надо только слегка напрячь тело, широко развести и откинуть назад руки, наподобие крыльев, чуть-чуть присесть, спружинить ногами и ты уже летишь… Не махаешь руками как птица, а держишь их неподвижно, как будто твоё тело и есть маленький самолётик.
Я очень много летал во сне. Прекрасно помню сам взлёт, что и как надо делать. Как корректировать направление полёта, изгибая тело и меняя положение рук по высоте. Но совершенно не помню ни одной посадки. Похоже, что я никогда не успевал сесть, молниеносно выдёргиваемый из сна истошным криком дневального по утрам:
- РОТА! ПОДЬЁМ!!!
И я придумал способ сократить время ожидания писем вдвое. Поэтому за год я получал уже не двенадцать, а двадцать четыре письма. По четыре в месяц. А получать письмо из дома каждую неделю, это уже терпимо. Вполне можно и подождать. Для этого надо было в обязательном порядке написать ответное письмо вечером, в день получения. А следующее письмо отправить ровно через неделю. Вот и стали они приходить ко мне раз в неделю. Правда, ответ на заданный вопрос, можно было получить лишь через две недели. А за неделю обязательно найдётся о чём написать.
С трудом оторвавшись от печки, оглядел казарму. Тридцать восемь одноэтажных коек, разделённых тумбочками, в четыре ряда, по два ряда с каждой стороны, прижимались к боковым стенам. Середина казармы была свободной. В конце этого пространства, предназначенного для построений, стоял укреплённый на растяжках турник, гири. Справа от входных дверей, торцовую стену занимала вешалка для шинелей и пирамида для карабинов. Это уж потом, для оружия начали делать отдельные оружейные комнаты. А в наше время всё было проще.
Посредине казармы возвышалась установленная живая ель, макушкой достающая до высокого потолка. Радисты уже опутали её самодельными гирляндами с покрашенными разноцветным цапон – лаком лампочками. Остальные солдаты увешали ёлку самодельными бумажными снежинками. Было и немного обычных елочных игрушек, выданных старшиной Лютых. Ёлка выглядело просто великолепно.
Тридцать первого декабря все солдаты отработали обычный день на своих рабочих местах, и пошли в казарму. Саша Проценко задержался. У него была особая задача. Он должен был, во-первых, разлить нашу отбродившую брусничную настойку по заранее приготовленным бутылкам и принести вино в казарму. Кроме него никто это сделать не мог, так как бутыль бродила в помещении с допуском на секретность.
В казарму он явился улыбающимся, пьяненьким и с пустыми руками.
- Ты что??? Дембельского вина нализался???
Чуть не с кулаками набросился на него я.
- Не-е-е-а…
Его улыбающееся лицо ещё больше расплывалось в блаженной улыбке.
- Я только ягодки съел, жалко было выбрасывать…
- А вино где???
- В снегу, возле казармы спрятал. Мы его к самому Новому году вынем… Холодненькое… Старшина домой уйдёт пьянствовать, встречать Новый год, мы вино и достанем.
- Какое хоть получилось? – поинтересовался я.
В ответ, Проценко закатил вверх глаза и поднял оба больших пальца.
- Мечта дембеля!!!
Дембельский Новый год, это огромный праздник. Души и желудка. И на нём всё должно быть красиво. А пить дембельское вино тоже надо из чего-то красивого. А идея у нас была.
Дождались ухода старшины и принялись за работу.
Вынули заранее собранные и выпрямленные станиолевые обёртки от шоколадок. Сворачивать из них рюмки взялся я. Рюмки получились нарядные. Они, при дежурном свете, отливали серебром. Дождались боя курантов по радио. Телевизора в казарме отродясь не было. Заранее наполнили рубиновой влагой станиолевые рюмки. По двенадцатому удару все заорали:
- УРА!!!
Подняли свои самодельные рюмки да с самодельным вином, поздравили друг друга. Выпили.
Действительно, вино получилось отменным. После демобилизации, я дома регулярно делал настойки. Из разных ягод. Чёрной и красной смородины, чёрной и красной рябины, из малины, брусники, черники, но повторить, вино, сделанное в армии, таким же вкусным никогда не удавалось.
Поспела картошка, сваренная в электрочайнике. Распечатались литровые банки купленных в магазине маринованных огурчиков. По всей казарме распространился аромат натурального кофе. Оно было сварено из присланного из Москвы молотого кофе Арабика. Была раньше такая услуга. Покупаешь жареный в зёрнах кофе, прямо в магазине, на огромных мельницах его перемалывают в пыль и запаковывают в специальные плотные провощённые пакеты. Вот такой пакет как-то и получил в посылке Саша Проценко. По сравнению с желудёвым кофе, которым нас каждое утро потчевали в солдатской столовке, разница была как небо и земля…
Допили дембельское вино, доели закуску, наговорились досыта и улеглись спать часа в два ночи. Когда бы не лёг, а в 6-00 всё равно подъём…
До дембеля оставалось неполных пять месяцев.
А вечером второго января, серый, опухший и не выспавшийся старшина Лютых потребовал дембельскую ёлку немедленно разобрать. Ёлочные игрушки сдать ему в каптёрку, а саму ёлку вытащить на помойку. Никакие уговоры не помогли. Пришлось исполнить.
Привезённый с гауптвахты третьего января Саша Михайлов уже никакой дембельской ёлки не увидел. Что это было, почему, мы так и не узнали. А в прошлые новогодние праздники ёлка обычно стояла до старого Нового года…