Дневниковая заметка
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ
Дневниковые записки
Подруга позвала меня на праздник улицы Bruchstr, что в Дюссельдорфе. Календарь показывал 30 мая 2015 года. Погода, несмотря на приближающееся лето, стояла не просто прохладная, но даже холодная.
С Эльфридой мы познакомились в недавней поездке. Немка была легка на ногу и незлобива, одевалась в льняные брюки и широкие блузы, обвешивалась недорогой бижутерией. Отказать не хотелось, тем более, что эта суббота была у меня свободной. Мы встретились в автобусе, пересели на электричку, доехали до остановки Flingern и вышли в нерасцветший полдень.
Ветер трепал зонтик, слишком слабый, чтобы защитить меня от редких крупных капель дождя. Эфи набросила на голову капюшон. Молча мы прошли метров двести и попали на праздник. С двух сторон вдоль длинной улицы плотно стояли столы торговцев. Фланирующие люди рассматривали базарные товары из «келлеров», ели разного сорта колбаски и пили пиво. Дети и собаки активно участвовали в общем движении, попадаясь под ноги на каждом шагу. Эфи вертела головой во все стороны, западала на разложенные украшения и наряды, трогала, разглядывала их, толковала с продавцами. Наконец, она выбрала подходящую по стилю кофту и захотела примерить ее. Но не тут-то было! Вдруг налетел шквал ветра и полил настоящий ливень. Бедные продавцы! Кто-то стал нервно накрывать полиэтиленовой пленкой товар, а не имеющие таковой, обречено мокли вместе с тряпьем.
Мы забежали под арку старого дома, здесь уже скопилась горюющая толпа. Каждый замерзающий вставлял свое веское слово относительно ключника Петра, но я не прислушивалась к возмущенным голосам – меня била дрожь. Я была в летней курточке и с завистью смотрела на редких предусмотрительных умников, одетых в зимние.
Эфи обещала сегодня повести на встречу в би-интернациональный клуб, я мечтала попасть скорее в теплое помещение. Почему «би»? Потому что там собирались люди из семей разных национальностей, имеющие немецкую половину. А поскольку Эфи раньше была замужем за марроканцем, то была и давней посетительницей этого клуба. Да, муж ушел, а клуб остался.
-Побежим! Недалеко здесь! - предложила Эфи. Серые глаза ее горели решимостью.
Но тут вместо потоков воды, мощно летящих на асфальт, с неба посыпались градины величиной с крупную вишню. Ветер сквозняком вносил их в арку. Мы стряхивали градины с одежды, смахивали их с туфель.
-Какой кошмар! – многоголосо стонала замерзающая толпа, отжимаясь от холодных стен арки.
Чуть просветлело, град стал мельче. Мы с подругой, взявшись за руки, ринулись к желанному теплу: по улице, по переулку, внутрь еще одной арки - и мы вбежали в небольшую темную дверь.
И тут же Эфи попала в объятия друзей. Женщины и мужчины, стоящие у входа, сердечно здоровались, смеялись от радости встречи и обнимали ее. Из бюро вышел высокий интересный человек, похожий на Дмитрия Крылова из клуба путешественников первого канала. Д.К. дружески пожал Эфи руку. Она представила меня. Я стояла растерянная после пробежки, окутанная теплом и вдыхала резкий запах мясного супа, пропитавшего коридор.
-Добро пожаловать! – пожал мне руку Д.К.
Мы с Эфи прошли в небольшую комнату мрачного вида, по стенам которой сидели люди в куртках. Всю середину занимал широкий стол, на котором победно красовалась большущая кастрюля с супом. Рядом стояла гора тарелок.
Дрожь перестала бить меня, и пришло ощущение, что здесь случится что-то прекрасное.
Дети играли на скрипках. Сначала турецкая девочка, потом очень хорошо играл мальчик лет восьми, затем скромно вошел «ОН» - десятилетний румынский мальчик, худенький со скромным взглядом черных глаз. Смычок прикоснулся к скрипке! Она вскрикнула! Все перестали разговаривать, ерзать на стульях и уставились на маленького музыканта.
И скрипка запела! Так нежно и щемяще, как в редкие моменты просветления поет твоя душа. Это странное душное помещение с кубками на темных полках, с газетными вырезками о проведенных мероприятиях на стенах, с замолкнувшими людьми разных национальностей и разных культур – все это отступило, и осталась перед глазами только маленькая обшарпанная скрипка, а в душе полный, зовущий в прекрасную даль, голос смычка. Глаза людей потеряли будничность и, наполненные слезой от близости счастья, горели ярким светом.
Мальчик закончил играть. Повисла многозначительная пауза. А потом разразились такие аплодисменты, которые только снились многим большим музыкантам.
Восторженно кивая на музыканта, Эфи повторяла, как завороженная:
-Ну что, подруга, не зря я тебя привела сюда? Где ты такое еще услышишь?
Возбужденный народ, похвалив мальчика, принялся есть дармовой суп. Мальчик отступил в тень за шкаф, склонил голову и, задумавшись, стал наигрывать что-то для себя. Я не могла оторвать взгляда от маленького музыканта. Он был сосредоточен в себе, из распахнутого пальто выглядывала цветная рубашка. Смычок его пел о любви и милости, о доброте и святости. Я не могла понять, откуда у ребенка такая глубина чувств, чтО он успел перенести на своем коротком веку, чтобы с такой печалью выливать это в звуках.
В комнату вошел полный мужчина в шляпе, кожаной куртке и кожаных же штанах, черноглазый и чернобровый с выразительными, властными чертами лица.
«Цыган»- стукнуло мне в сердце.
-Это дед мальчика, он тоже играет на скрипке. И отец играет, – шепнула на ухо, сидящая рядом, Эфи.
Дед кивнул внуку. Тот медленно положил скрипку в футляр, и оба удалились.
Мне ничего не было нужно. Ничего. В душе царила отзвучавшая музыка. Эфи с аппетитом съела тарелку супа и потянула меня в небольшой зал, где рядами стояли стулья, и играл аккордеон. Справа расположилась «кухня»: стояли столы, полные всякой снеди: салаты, запеченное мясо, арабские и африканские блюда, бразильская еда - что-то вроде чебуреков в томате, немецкие «кухэн» и, конечно же, вафли. Их пекла веселая азиатка, подавая с вишней и сливками. Вся эта вкуснота была принесена участниками клуба из дома, есть такое добротное слово «складчина».
Я с удовольствием поела, познакомилась с друзьями Эфи. Аккордеонисткой оказалась наша русачка Амалия Барон, которую я знала раньше, поскольку она являлась руководителем русского хора, и я слышала его выступления.
Ровно в три часа дня начался концерт. Выступал сборный хор. Сборный – это потому что люди собрались сюда со всего света. Первую песню спели на немецком языке.
Дирижер – милая женщина средних лет. Она со мною поговорила на русском: когда-то ее родители несколько лет работали в Новосибирске, вот она и взяла язык. Теперь она уверенно вела концерт, который по идее, должен был пройти на улице, но погода не позволила. Кто-то заходил, кто-то выходил - присесть было негде, помещение очень маленькое.
Я сидела в центре зала и с удовольствием разглядывала хор и оркестр. Все участники такие разные! Вот азиаты, вот итальянцы, но особенно много испанцев. Два брата-гитариста, красивых, чернобровых, заводили всю публику. Их отец и дядя били в бубны и трещали трещотками. Кузина, такая же чернобровая красавица, как и ее братья, вела мелодию в хоре, а ее пятилетняя дочка воодушевлено пела в микрофон. Пели песни разных народов. Тут Чилентано и Шакира, фламенко и сиртаки Дошла очередь и до русских песен. «Катюшу» хор пел с присвистыванием. А «Калинку» с притоптыванием. Я так разошлась, что чуть не сорвала голос. Высокая, метра в два, женщина вышла танцевать в круг с крошечной, вертлявой старушкой. Отличная пара! Им было так весело танцевать в центре всеобщего внимания! Какое единство голосов! Единство хора, оркестра и публики! Один за всех – все за одного! И пусть это единство, это принятие всех и каждого таким, каков от есть, принятие с любовью, пусть оно ограниченно временем и, может, только стенами этого старого здания, но оно ЕСТЬ! Вообщем-то, раз оно появляется моментами здесь, значит, у человеческого общества есть не только предпосылки интернационализма и толерантности, но они есть повсеместно и они практикуются.
Когда мы с Эфи вышли в сырой, холодный город, небо было уже не таким беспросветно серым, а ветер унялся. Электричка увезла нас домой, где я еще долго жила впечатлениями прожитого дня.