Мистический рассказ
Она пришла. Пришла, не постучавшись. Не удосужившись сначала позвонить. Пришла нежданно, когда он ее совершенно не ожидал увидеть, хотя постоянно думал о ней и предвидел, что ее появление может произойти в любую минуту. Мысли о ней навязчиво преследовали его. Он знал, что она может подкараулить и вот так запросто заявиться как снег на голову. Ему уже приходилось со стороны неоднократно лицезреть ее сногсшибательные выходки и сюрпризы.
— Да… у сказки оказался плохой конец, — подумал он, усмехнувшись. Эту фразу он где-то вычитал, и она ему очень понравилась. И, как видно, теперь пришлась кстати.
Художник принял зонтик и помог гостье снять накидку, поблескивающую каплями дождя.
Высокая худощавая брюнетка в закрытом черном платье и шляпке с вуалью подошла к камину, над которым висели пейзажи, выполненные в манере старых голландских мастеров.
Он, развалившись в глубоком кресле, с интересом изучал незваную гостью. Выглядела она довольно молодо для своих лет, может, благодаря удачному макияжу или изящным плавным движениям пантеры. Он наблюдал, как она, маняще покачивая бедрами, легко прохаживалась по кабинету на высоких каблуках и поглядывала кокетливо на него из-под длинных ресниц черными блестящими глазами, искусно обведенными синими тенями.
— Что, так и будем молчать? — сдерживая усмешку, бросил он и стряхнул пепел с сигареты в бронзовую пепельницу в виде пучеглазого филина, распушившего свои крылья.
— Да… грустная получилась история. Сударыня, я думаю, вы не откажитесь от глотка превосходного мартини.
Он достал из бара бутылку и, отвинтив пробку, медленно наполнил высокие узкие стаканы из богемского стекла.
— А вы, летали когда-нибудь во сне? Я имею в виду цветные сны. Молчите. А я, вот, летал. Удивительная вещь, скажу я вам. Это такое неописуемое состояние, которое невозможно передать словами. Его надо испытать. Вы, не знаете, почему летающих во сне так немного на свете? Я встречал в своей жизни лишь единицы. Да к тому же они летали так неинтересно, можно сказать, так бездарно. Когда они делились со мной своими полетами, у меня возникало желание: если не заткнуть им рот, то зажать себе уши и не слушать об их банальных полетах, лишенных всякой фантазии.
Она, покачиваясь на каблуках, долго стояла у мольберта, напротив его последней картины, и с нескрываемым женским любопытством разглядывала ее.
— Это портрет моей любимой. Он еще не закончен, как и многие остальные мои картины. Я, конечно, понимаю, что это не может ни в кой мере стать причиной нашей с вами очередной разлуки. Я не люблю картины доводить до ума. Когда их заканчиваешь, они становятся уже неинтересными тебе, как бы чужими, далекими. А незаконченные — это как родные дети. Ты можешь их в любой момент еще раз приласкать легким штрихом, красивым мазком, протереть нежно лаком или наказать — не подходить к ним подолгу, не заниматься их воспитанием. Они любят, когда их ласкают. Ласку любят, по-моему, все. А портреты моей любимой останутся всегда недописанными. Я хочу, чтобы ее образ всегда оставался во мне, со мной. Удивляетесь, что их так много? Когда любишь, о каких границах может идти речь. Их просто не существует. Я ведь безумец, вы это прекрасно знаете. Я витаю в облаках, несбыточных мечтах, строю воздушные замки. Окружающие не понимают ни меня, ни моих шуток, ни моих грез, считают чудаком, не от мира сего. А я ненормальными, в свою очередь, считаю их. Мне жаль, что они такие нормальные, До тошноты нормальные. А это так неинтересно. Но вернемся к нашим баранам. Я представлял себе в мечтах, что у нас будет шикарный дом. Я сказал «шикарный», но вы, я уверен, меня не так поняли. Это будет маленький замок, этакий крошечный рыцарский замок на берегу небольшого красивого озера. А в замке будет светлый солнечный зал, в котором будет находиться галерея портретов любимой.
Гостья опустилась в кресло напротив и, щелкнув замком, извлекла из бархатной, расшитой черным бисером сумочки длинный тонкий мундштук и серебряный портсигар с сигаретами. Он приподнялся и протянул руку с зажженной зажигалкой. Она, закинув ногу на ногу, откинулась на спинку кресла и глубоко жадно затянулась. Черные колготки плотно облегали стройные ноги. Носок лакированной с позолотой туфельки ритмично кивал в такт тихой музыке: играл гитарист Джесси Кук, мелодии которого скрашивали одиночество художника.
Мундштук, словно дирижерская палочка, играл в ее тонких ухоженных пальцах, изредка совершая плавный полет от ее влажных бордовых губ, обведенных черным контуром, к пепельнице. При приближении мундштука бронзовый филин как-то испуганно взмахивал пушистыми крыльями и начинал моргать своими круглыми глазами, словно удивляясь незнакомому аромату сигареты.
— Я понимаю, что в некотором роде виноват, в большом долгу перед Вами. Вы так упорно и долго искали со мной встречи; а я так часто игнорировал Ваше присутствие и всячески избегал Вас. Сегодня у Вас, как я полагаю, встреча только со мной? Надеюсь, Вы не спешите, сударыня? Взгляните, пожалуйста, на мой новый костюм. Как он Вам? Понимаю, что это не Версачи, не Карден. Вас трудно этим удивить. Вы на своем веку и не такое видали. Неужели завтра никогда не наступит для меня? Даже не верится.
Его визави слегка пригубила вино. В ее черных глазах на миг сверкнул горячий огонек и погас, словно затаился в глубине зрачков. Волосы ее прически под действием контрового света отливали серебром, образуя вокруг головы волшебный искрящийся ореол.
— Прекрасное вино, не правда ли? Вам нравится игра Джесси Кука? Может быть, поставить другой диск? Я представлял Вас, простите за бестактность, совершенно другой. Мне было года четыре, когда в первый раз я осознал своим детским умишком Ваше существование. Хоронили маленькую девочку из нашего дома, лет семи. Как сейчас помню: ее нежное ангельское личико, красные розы, вокруг все белое и музыка. Зловещая музыка… Потом наши встречи стали происходить чаще. Помните Славку? Как он на своем мотоцикле врезался в почтовую фургон, который в том злосчастном месте разворачивался только два раза в неделю. Нелепый случай, не правда ли? А ведь ему было всего двадцать четыре, после армии жизнь у него только начиналась. Но Вы распорядились иначе. Наказали его за то, что слишком лихо гонял на своем двухцилиндровом «звере». Через год после гибели Славки Вы полгода мучили моего больного отца, оттягивая последнюю встречу. Это был умный и сильный человек, хотя посещение зубного врача представлялось ему катастрофой. До последней минуты мы не ведали об истинных его страданиях. Он не показывал виду, введя этим всех в заблуждение. Только за день до смерти лечащий врач поведал нам об истинных страданиях больного. Я отлично помню все те случаи, которые происходили со мной на дороге, когда жизнь висела буквально на волоске, но все оканчивалось чудом. Меньше всего на свете я хотел бы попасть в дорожную аварию: лежать беспомощно на грязном холодном, не дай бог, мокром асфальте, под любопытными взорами зевак, и пускать кровавые пузыри.
Гостья мельком взглянула на часы. Это движение не ускользнуло от него.
— Пора? Есть еще время? А помните ту ноябрьскую ночь, когда я держал в руках отцовский трофейный «вальтер», меня так и подмывало пустить себе пулю в бестолковый черепок. Но в последний момент кто-то невидимый отвел мою руку в сторону и нажал спусковой крючок два раза. Оба раза была осечка. Представляете? Осечка! Когда же я пораженный этим, нажал в третий раз — грохнул выстрел. И пуля, «моя пуля», продырявив насквозь книжную полку, застряла в середине толстой книги. Да простит меня автор Александр Верт. Пулю ту я давно потерял, а вот раненая книга изуродованными страницами до сих пор напоминает мне о Вас. Я постоянно ловлю себя на мысли и задаюсь вопросом: была бы осечка, если бы я метил себе в голову? Мне кажется, что нет! Первое предупреждение было в двадцать один год вечером перед Новым годом. Я чинил елочную гирлянду из разноцветных лампочек и каким-то необъяснимым образом оказался в роли лампочки: через меня прошел электрический ток. Тряхнуло так сильно, что с неделю болели руки до локтей. Если бы я тогда не выронил отвертку, наша с Вами встреча случилась бы намного раньше. Только некоторое время спустя я понял, что это был знак свыше: мне надо было идти другой дорогой.
Ароматный дым от ее сигареты завораживающими туманными кольцами медленно плыл над столом и неумолимо приближался к нему. Он вновь наполнил стаканы вином.
— Я последнее время часто задумываюсь о душе, о Боге. Нам всю жизнь вдалбливали в наши куриные мозги, что его нет, что это глупости... Но со временем убедился, что Всевышний существует, так же, как существуем Вы и я. Он в нас. Только мы все по-разному и разное время приходим к нему. Я верю в прошлые наши жизни. Иногда в сновидениях вижу такие вещи, которые трудно объяснить, о которых никогда не имел ни малейшего представления. Но мое подсознание откуда-то все это черпает. Откуда? Вот в чем вопрос! Если бы была возможность все начать сначала, я ни за что бы, не выбрал прежний путь. У меня такое ощущение, что всю жизнь шел чужой дорогой, которая привела в тупик, в пустоту. Великая Пустота поселилась в душе моей. Похоже, пора мне в путь, видно, задержался я в этом измерении. Среди этих твердолобых мастодонтов, этой серой братии… Великая Пустота внезапно поразила меня. Вот и синица впорхнула в открытое окно — знак свыше. Выхода не вижу. Его просто нет, и не может быть! Приехали, одним словом! Прекрасная погода, не правда ли? Шел дорогой, чужой дорогой и забрел в тупик. А ведь, где-то была моя дорога? Где же я прошел мимо того незаметного поворота? Были испытания, но, видно, мягкость подвела. А надо было напролом: с кровавыми соплями и вывороченными суставами рваться и дергаться. Ну что сейчас об этом. ОН посылает испытание не каждый день. Хочется нажраться в одиночестве водки и выть как одинокий волк... Великая Пустота навалилась огромным темным камнем, сплющив сердце, мысли, желания… Мы вечные заложники. Заложники обстоятельств. Заложники государства, администрации, своих родителей, жен, детей…
Вдруг филин, округлив глаза, отчаянно замахал крылышками. Художник только сейчас обратил внимание на пустующее кресло гостьи. Ее не было на месте. Она исчезла. Лишь завитки исчезающего дыма напоминали о ней, они еще парили, медленно растворяясь в полумраке комнаты. Он почувствовал, как сзади ледяные, с длинными ногтями, пальцы притронулись к его вискам…
Утром домработница, придя убираться, нашла хозяина мастерской мертвым. Он покоился в кресле, устремив усталый взгляд серых глаз на незаконченный портрет красивой женщины, закрепленный на мольберте. На столе стояла початая бутылка мартини и два стакана с толстым литым дном, один был со следами губной помады, а в пепельнице среди окурков одиноко выделялся окурок с длинным фильтром...