Честь и достоинство

Елена Пчелова
                Моему сыну Евгению посвящается.
             


   Эвелина Людвиговна с утра была не в духе. Она плохо спала ночью, да и вообще, уже несколько ночей плохо спала. Всё шло не так, как она думала и планировала. Ей казалось, что весь мир против неё. Вокруг все счастливые, у всех всё хорошо, а она одна такая… несчастная. И не то, чтоб семьи не было – была, и не то, чтоб детей не было – есть, и родители живы-здоровы, и работа, как будто бы любимая.. Но всё равно, всё не так!
   Утро как утро буднего дня, ничего особенного: завтрак, сын – в школу, муж – на работу. Эвелина Людвиговна направлялась к месту своей педагогической деятельности. Вот уже последние пятнадцать лет она работала в одной и той же школе учителем биологии и очень гордилась своей работой, хотя, правда, больше самим стажем, нежели работой как таковой. Эвелина Людвиговна бесспорно считала себя первоклассным учителем, всем и всегда с огромным удовольствием давала советы относительно того, как нужно преподавать, и как нужно воспитывать детей, ведь учитель не только преподаёт, но и «корректирует воспитание» детей, которых так неумело воспитывают родители. А она лучше знала, как правильно воспитывать, она же педагог, в конце концов! И никто с Эвелиной Людвиговной не спорил, куда им, у неё же пятнадцать лет педагогического стажа! А те, у кого стаж оказывался больше, тоже не высказывались, их взгляды считались давно устаревшими.
   Преодолевая расстояние от дома до школы, Эвелина Людвиговна рассматривала прохожих. Люди с озабоченными лицами шли на работу, такие же люди, как и она, понурые и усталые. И вдруг среди этого потока однообразно усталых людей «высветилось» лицо молодой женщины.
  « И что ж тебе так весело!? – думала учительница, всматриваясь в её   лицо. – Может, у неё свидание сегодня, потому и радуется с самого утра, предвкушая встречу».
   Когда светившаяся, не понятно почему, женщина поравнялась с Эвелиной Людвиговной, она на неё не посмотрела, но, как только радующаяся жизни женщина оказалась к учительнице спиной, та обернулась и оглядела её с ног до головы  тем оценивающим взглядом, который присущ всем учителям, проработавшим в школе больше года.
   «Ой, можно подумать, фифа какая!» - молнией пронеслось в голове Эвелины Людвиговны, после чего интерес к молодой и радостной особе пропал, но неприятный осадок всё-таки остался. Всем вокруг хорошо, а она одна такая бедная и несчастная.
   Вскользь и нехотя, учительница поздоровалась во дворе школы с какими-то учениками (если бы вы спросили её, с кем именно, она бы не вспомнила даже их лиц!), вошла в здание. Привычно холодный, практически могильный, холл школы, квадратные колонны, поддерживающие высокий светло-голубой потолок, мраморный пол, по которому так звонко стучат невысокие каблучки учительницы. Ей очень нравилось, когда каблучки стучат, но только её каблучки, а не Олеси Рябчиковой из десятого класса.
   И вся такая чистенькая, аккуратненькая, бедненькая и несчастненькая учительница биологии Эвелина Людвиговна Боднарь вошла в учительскую. Именно с учительской начинался её рабочий день. Именно здесь можно с утра узнать всё, что происходит и происходило в школе, в жизни коллег, директора и учеников. Именно в учительской можно проследить все новинки в области модной одежды и обуви для учителей (мода здесь особенная!), косметики и парфюмерии. А как иначе? Ведь дети смотрят и берут пример именно с учителей, особенно девочки!
   Не узнав в этот раз ничего интересного, Эвелина Людвиговна вместе с коллегами двинулась навстречу громкому звонку на первый урок. Но даже после того, как этот ненавистный звонок на урок прозвенел, учителя не спешили расходиться, а в коридоре перед дверями кабинетов продолжали что-то обсуждать, в надежде утолить внутреннюю потребность посплетничать, параллельно ругая опаздывающих на урок ребят. Когда уже точно было ясно, что никаких полезных для тех самых внутренних потребностей новостей сегодня нет, Эвелина Людвиговна вошла в класс.
   «Нет никаких сил! А нужно сейчас кривляться перед ними и быть обезьянкой в цирке…», – пронеслось в голове учительницы биологии.
   Урок прошёл как-то, не главное как, главное, что он прошёл и точка. Зато нервы никто не трепал, не спорил, не перебивал. Вот и прекрасно! Ну, у неё же опыт. Как осмелится ребёнок с ней спорить, если даже взрослый не рискнёт. Привыкли повторять, что дети – личности, что у них тоже есть собственное мнение. Откуда у них может взяться это мнение, если они – де-ти, нет ни опыта, ни знаний, ни достижений. А собственным может быть дом, но никак не мнение.
   Что больше всего удивляло и поражало Эвелину Людвиговну, так это требование любить всех детей. Ткачихи тоже любят свои станки? Понятно, что дети и станки – сравнение грубое, но учитель в школу приходит на работу, а любить должен своих детей, родителей, мужей. Вот точно, как она, учитель со стажем в пятнадцать лет, Эвелина Людвиговна. А как их всех любить? Их много, а она одна, да и уходят каждый год из школы, другие приходят. Да сколько ж их, детей то, было за пятнадцать лет! Всех не улюбишь! Дело учителя – дать материал по предмету, откорректировать ошибки в воспитании, а любить детей, кстати, улучшенных именно в школе, должны их родители.
   В общем, сложна и неблагодарна работа учителя: и зарплата маленькая, и родители скупые и неблагодарные, да и дети уже не те… А какие «те» Эвелина Людвиговна могла объяснять долго и детально, что ни у кого и никогда не хватало терпения дослушать.
   В таком настроении, громко стуча каблуками, Эвелина Людвиговна вошла в неблагодарный седьмой класс. Она особенно не любила проводить уроки именно в этом классе, так как здесь часто поднимали вопрос о личности. «В конце концов, - не унималась г-жа Бондарь, - я тоже личность и с этим никто поспорить не может!»
    - Здравствуйте, дети! – громко и властно сказала учительница биологии. Она считала, что именно таким тоном и должно приветствовать класс, потому как есть примета: как начнётся урок, так он и проведётся.
 - Здрасти, - наперебой и безрадостно ответили ученики.   Семиклассники уже собрались было приземлиться на свои стулья, но Эвелина Людвиговна считала, что дети не просто стоя должны её приветствовать (но она же тоже перед ними стоит!), но и ряды учеников должны быть чётко ровными, руки по швам, пятки вместе, носки врозь.
 - Выровнять ряды! – крикнула учительница, как кричит ротный.
   Ребята резко напряглись и встали так, как именно нравилось Эвелине Людвиговне.
 - Ещё раз – здравствуйте, дети! -  в душе радуясь картинке, а с  виду сохраняя холодный вид, выпалила биологичка.
 - Здрасти, – тихо ответили дети.
 - Что? – крикнула Эвелина Людвиговна.
 - Здрав-ствуй-те! -  в один голос ответил класс.
 - Вот так! Садитесь! И чтоб так вы меня встречали каждый раз!
  Ученики сели, но по их лицам был заметно, что той реакции от приветствия, о которой мечтала Эвелина Людвиговна, даже и близко нет: семиклассники не стали собранными, наоборот, чувствовали себя униженными и расстроенными.
 - Не школа, а казарма, - послышалось из центра класса.
 Эвелина Людвиговна, которая в это время ставила на учительский стол классный журнал, застыла в немом удивлении.
 - Кто это сказал? – спросила она.
   В классе, где было двадцать четыре ученика, стояла гробовая тишина.
 - Я спрашиваю, - постепенно повышая голос до крика, молвила бедненькая и несчастненькая, - кто это сказал?!
   Опять тишина.
 - Хорошо, - Эвелина Людвиговна двинулась, громко стуча каблучками, между рядами парт, за которыми уже не на шутку напуганные сидели дети. – Если сами не хотим признаваться, то я накажу весь класс и пос-тав-лю всем по двойке в журнал.
 - Зачем всем? – чуть не плача сказал Витя. - Я не виноват, а папа за двойку меня опять ремнём накажет!
 - Ну, - обрадовавшись, продолжила диалог биологичка, - объясни тогда, Витя, кто это сказал?
 - Я не знаю, - всё ещё сквозь слёзы ответил мальчик.
 - Знаешь, но не хочешь подельника своего выдавать! Может, ты тоже так считаешь?
   Эвелина Людвиговна подошла близко к Вите и низко нагнулась к нему, поставив правую руку на спинку стула, на котором сидел ученик, а левой рукой упершись в парту.
    - Я ничего не считаю. Я, правда, не знаю, кто это сказал.
Витя, казалось, врос в стул. Он склонил свою кудрявую голову и смотрел вниз. Мальчик боялся поднять глаза, чтоб, не дай Бог, не встретиться взглядом с Эвелиной Людвиговной.
  - Значит, не знаешь. Понятно, - продолжала допрос биологичка, - тогда ставлю всем двойки. Поздравляю! Передавайте дневники! – и пошла садиться за учительский стол.
  Ученики медленно и безучастно стали передавать с задних парт наперёд дневники. Витя тихо всхлипывал, остальные молчали.
 - Не надо дневников  и двоек. Ребята не виноваты! Это я сказал.
   Эвелина Людвиговна, в этот момент расписывавшая на листке бумаги красную, как кровь, пасту ручки, подняла голову, чтоб увидеть мерзавца.
   - Ну да, этого стоило ожидать, - не скрывая своего недовольства и презрения, прошипела учительница. – И как я сразу не догадалась, что ТАКОЕ сказать мог только ты, Николай!
   - А что я такого сказал? – не громко, но уверенно, спросил Коля.
 - Что?! Ты ещё огрызаешься?!
Лицо биологички залилось краснотой. Теперь она уже не выглядела бедной и несчастной.
 - Я ничего такого не сказал, просто высказал собственное мнение.
   В последние несколько недель вопрос о личном мнении именно в этом классе и именно Николаем Бровинским поднимался практически каждый урок. Этот момент порядком поднадоел чистенькой и аккуратненькой Эвелине Людвиговне.
 - Собственное мнение?! Встань, когда с тобой учитель разговаривает! – рявкнула она.
  Николай Бровинский встал, громко отодвинув ногами стул. Это был достаточно высокий для своего возраста парень, с тёмными, коротко стрижеными волосами и большими,  чёрными, как изюм, глазами, в которых не было страха перед разъярившейся учительницей. Он стоял, фривольно опёршись на одну ногу, скрестив руки на груди.
 - Руки по швам! Как ты стоишь?! – не унималась Эвелина Людвиговна.
 - Я стою так, как мне удобно и я не в армии, чтоб Вы мне приказы отдавали, - спокойным тоном сказал Коля. – Ваше поведение, уважаемая Эвелина Людвиговна, ущемляет моё достоинство и достоинство моих одноклассников. За окнами этой забытой Богом школы семимильными шагами идёт двадцать первый век. Сколько можно орать, приказывать? Дети тоже люди. Каждый из нас неповторимая личность…
 - Ой, только не надо говорить о личности, - перебила Николая Эвелина Людвиговна.
 - Вы перебили меня, а ещё уважаемый педагог. Прежде, чем браться за обучение детей, начните с себя. Вы ж элементарных вещей не знаете: нельзя перебивать собеседника, это, как минимум, не педагогично.
   И тут, к большому изумлению нашей учительницы, весь класс стал… смеяться. Громко, в голос. Смеялся и Николай Бровинский. И с этим смехом из душ семиклассников вырывались наружу годами накопленные обиды на учителей и на школу в целом, с её холодными, но мраморными колоннами, полами и лицами преподавателей.
  В центре общего нервного веселья стояла, себя не помня от возмущения и позора, Эвелина Людвиговна, учитель биологии с пятнадцатилетним стажем. Неведомая сила толкнула её вперед. Она мигом пересекла кабинет и со всего размаха ударила Колю по щеке. Звук пощёчины был громким, резким. Моментально класс замолк. В этой тишине Эвелина Людвиговна подошла, чётко стуча по полу каблуками, к учительскому столу, собрала свои вещи, и вышла, прихватив  классный журнал седьмого класса.
   Сославшись на плохое самочувствие, Эвелина Людвиговна отпросилась, наверное, в первый раз за пятнадцать лет, у директора от следующих двух уроков и пошла домой. Утреннее внутренне напряжение куда-то делось само собой, только очень хотелось спать, ведь уже несколько ночей она плохо спала. Придя домой, учитель биологии Эвелина Людвиговна, укрывшись шерстяным пледом и поджав ноги под себя, уснула на мягком и удобном диване, даже без подушки, сном младенца. Перед тем, как уснуть, в голове её вертелась всего лишь одна мысль: «Честь и достоинство учителя превыше всего…»

Послесловие.
   Спустя две недели после случая в седьмом классе, Николая Бровинского и Виктора Микитина перевели в другую школу, а на очередной школьной линейке учителя биологии Бондарь Э.Л. наградили дипломом за большой вклад в развитие отечественной педагогики.