LXXII
Усталые и измученные, в сопровождении вооруженной охраны, Николай и Александра прибыли в Екатеринбург. Новое место их ссылки – дом инженера Ипатьева, располагался прямо напротив церкви. Сам дом, однако, почти не был виден. Он, по самую крышу, был загорожен высоким сплошным забором, и вызывал ассоциацию с тюрьмой. Сходство довершала и вооруженная охрана, стоявшая у ворот.
Государь и Императрица сошли на землю. Они были рады размять ноги после столь трудного и утомительного пути. Александра Федоровна была вся измотана, и у нее начиналась головная боль. Последнее время ее стали мучить приступы мигрени, а в дальнейшем они станут настолько невыносимы, что Императрица будет вынуждена почти все свое время проводить в постели.
Надо было же быть такому совпадению, что новая ссылка совпала со страстной неделей, и всем это показалось дурным знамением. Кроме того, сам приезд в Екатеринбург тоже был неожиданностью, так как царская чета была уверена в том, что их привезут в Москву, для того, чтобы Николай подписался под мирным договором. Так почему же их привезли сюда?
Узников провели во двор, и ворота за ними наглухо захлопнулись, отрезав их от остального мира раз и навсегда. У входа в дом их поджидали Шая Голощекин и Александр Белобородов, так называемые вожди уральского исполкома. Оба смотрели на царственных мучеников с высокомерием и с тайным злорадством. Как только Николай и Александра приблизились к ним, Белобородов заявил:
- По постановлению ВЦИК бывший царь Николай Романов и его семья переходят в ведение Уралсовета и будут впредь находиться в Екатеринбурге на положении арестованных. Вплоть до суда. Комендантом дома назначается товарищ Авдеев, все просьбы и жалобы через коменданта - в Уралисполком.
После этой фразы, произнесенной одним из злейших врагов Императора, любые иллюзии относительно своего положения, если они и были у царской четы, развеялись в одно мгновение. Заключенных ввели внутрь.
Сам дом производил гнетущее впечатление. Он был приземист, а первый этаж представлял собой нечто вроде полуподвала. Его окна наполовину уходили в землю. Хозяин дома, инженер Ипатьев, был выселен из своей собственности буквально несколько дней назад, получив извещение о том, что он должен незамедлительно, в течение 24 часов, покинуть имение. Впрочем, ему было обещано, что оно будет позже возвращено ему.
Едва только узники вошли в комнаты, и за ними были внесены вещи, комендант Авдеев приказал устроить тщательный обыск. Что хотели найти большевики в вещах царской семьи, так толком осталось неизвестно. Возможно, они рассчитывали обнаружить драгоценности, но это им сделать так и не удалось. Тогда был конфискован фотоаппарат, который императрица привезла из Царского села. Обыск был настолько тщательным, бессмысленным и унизительным, что Александра Федоровна не выдержала, и впала в гнев, крича:
- Это издевательство! Вы не имеете права!
Но ее гнев и, к тому же, сильный акцент, от которого Императрица так никогда и не сумела избавиться, только смешил надзирателей, и они старались досадить ей еще больше. Открывали даже пузырьки с лекарствами, рылись в белье.
Даже Николай, возмущенный действиями охраны, произнес:
- До сих пор мы имели дело с порядочными людьми!
Это было высшее проявление его гнева, которое означало то, что присутствующие здесь лица, под надзор которых передалась царская чета, были людьми высшей степени непорядочности. Но все это мало трогало, как Авдеева, так и всех остальных.
Издевательства и унижения, начавшиеся с самой первой минуты, не прекращались до самого конца. В первую очередь было потребовано, чтобы прислуга перестала обращаться к Императору «Ваше Величество», а должна была называть его просто Николай Александрович Романов, показывая этим, что тот не является больше Царем.
Но самым тяжелым испытанием для Государя было то, что большевики заставили его снять свои полковничьи погоны. Это было откровенное желание унизить и оскорбить бывшего Царя.
Охрана не питала к царственным мученикам ничего, кроме ненависти и враждебности. Чтобы досадить Царице и Марии они исписывали стены дома и туалета всяческими похабными надписями и такими же мерзкими рисунками. А на второй день пребывания в Ипатьевском доме, Авдеев приказал закрасить окна комнаты царственных мучеников известкой. После этого свет перестал почти полностью проникать в комнату, и в ней царил какой-то полумрак, словно за окнами дома стоял густой туман.
Прогулки разрешались во дворе только в течение двух часов. Немного погодя это время было урезано до одного часа. На вопрос Николая, почему это сделано, был получен ответ, что это необходимо для того, чтобы обстановка в доме была больше похоже на тюремный режим.
Пасха прошла безрадостно, чего и следовало ожидать. Николай жил в преддверии своего конца. Шестого мая ему исполнилось пятьдесят лет, чему он искренне удивлялся. Мало кто в его роду доживал до такого «преклонного» возраста. Так зачем же это было дано ему, отвергнутого всей страной, и преданного всеми, кому он доверял?
10 мая в Екатеринбург прибыли и все остальные дети Императора. К тому времени цесаревичу Алексею стало легче, и он уже мог самостоятельно ходить. Теперь вся семья была снова в сборе. И издевательства, теперь, соответственно, распространились на всех новоприбывших. Кормили узников плохо, даже отвратительно, и делалось это, разумеется, умышленно. На завтрак подавались мутный чай без сахара, и вчерашний черный хлеб. На обед был суп, в котором не было почти ничего, кроме воды, и котлеты, в которых невозможно было обнаружить мясо. Кроме того, надзиратели вели себя настолько дерзко, что во время царского обеда они вставали за спинами узников, отпускали грязные бранные шутки, и даже лезли грязными руками в тарелки, вытаскивая оттуда куски. При этом они старались толкнуть Николая или Александру локтями в лицо.
Беды и несчастья сыпались на царскую семью одна за другой. С каждым днем ей все труднее и труднее становилось нести свой крест. Алексей, уже почти совсем оклемавшийся от последнего приступа гемофилии, вдруг опять ушиб коленку, в результате чего вновь оказался прикованным к постели. Боли почти не прекращались, мальчик страдал так сильно, что почти не мог спать. А если и удавалось ему заснуть на короткое время, то его преследовали кошмары, и он со стоном просыпался.
Не меньше сына страдала и мать. Мигрень не оставляла в покое Александру Федоровну. Она почти все свое время проводила в кресле-качалке, с обмотанной холодным компрессом головой, отказываясь от прогулок. Стояло лето, дни были жаркие, но арестантам было строжайше запрещено открывать окна. Всем приходилось страдать от невыносимой духоты. Однако надежда не покидала узников, все они в глубине души надеялись на лучшее.
Но самое страшное было впереди.
В июле месяце начались перестановки. Во-первых, сменился комендант. Вместо Авдеева, который часто напивался пьяным, был назначен Янкель Хаимович Юровский. Это был очень жестокий человек, не знающий сострадания. В свое время он учился в специальной школе при синагоге, которую так и не смог закончить. Ненависть к России, и к русским людям закладывалась в нем еще его отцом, который был сослан в Каинск, попавшись на воровстве. Будучи правоверным иудеем, и воспитанный на Талмуде, Хаим учил своего сына, что весь мир создан только для иудеев, и что все, что принадлежит сейчас гоям, должно принадлежать, по праву, исключительно евреям. Украсть, отнять у гоя – не есть преступление, а есть справедливость, так как это означает не кражу, а возвращение себе того, что должно принадлежать тебе по праву. Да и убийство гоя вовсе нельзя считать убийством, так как гой – не человек, а всего лишь безмозглая скотина, с человеческим лицом.
В таких понятиях воспитывался Янкель Юровский, который постепенно приходил к выводу, что все обстоит действительно так, как тому учил его отец. Глядя на русский народ, который легко поддавался на любые провокации и соблазны, и приветствовавший отречение своего царя, он убеждался в том, что гои, в самом деле, не способны на то, чтобы руководствоваться здравым смыслом. Юровский никогда не считал Россию своей родиной, и всегда называл ее либо «этой страной», либо «проклятой Россией». Он видел в ней лишь просторное поле для экспериментов. А судьба складывалась удачно по отношению к иудеям, власть постепенно все больше и больше переходила в их руки, и вскоре все то, что ранее принадлежало русским людям, перейдет к богоизбранному народу.
Да иначе и не могло быть. Революция носила ярко выраженный антирусский характер, и совершалась только для того, чтобы лишить русских всего, что они имели, а по возможности, и вовсе стереть их с лица земли как нацию. Это особенно хорошо понимал Юровский, иначе его бы никогда не назначили на эту должность. В его задачу входило проследить за тем, чтобы царская семья была уничтожена полностью и без остатка.
Постепенно практически все, кто принадлежал к русской нации, были убраны из состава царской охраны. Состав был полностью сменен, и теперь состоял из так называемых латышей. Латышами, в то время, называли тех, кто был набран из военнопленных, преимущественно из австро-венгров. Но зачастую «латышами» называли всех иностранцев, чью национальность было трудно определить.
Все нынешнее руководство России теперь фактически подчинялось кагалу. В этом не было сомнения ни у Юровского, ни у его ближайшего окружения. Все они были еврейской крови. Однако для того, чтобы русская чернь считала их за своих, они были вынуждены брать русские имена и даже фамилии. Так, например, Александр Белобородов был, на самом деле, Янкель Вайсбрат, Петр Войков – Пинхус Вайнер. Да и сам Юровский называл себя Яковом Михайловичем, и сильно взгрел бы каждого, кто посмел бы обратиться к нему по настоящему имени и отчеству.
Они собрались в, так называемой, «американской гостинице», неподалеку от дома инженера Ипатьева, в котором были заключены царственные мученики. Шая Голощекин обратился к присутствующим с такими словами:
- Товарищи, на нас выпала историческая миссия – стереть с лица земли сатрапа России и ее народов. Руководство партии, а именно, лично товарищи Свердлов и Ленин возложили на нас эту миссию.
Это были страшные слова, и страшное начало того ужасного и бесчеловечного жертвоприношения темным силам, где в роли агнцев должны были выступить Государь Николай II, и вся его семья. Будущие убийцы принялись обсуждать планы этого изуверства, рассчитывая все до мельчайших подробностей.
- Не забывайте того, - говорил Юровский, - что время нас поджимает. Белая армия сейчас на подходе к Екатеринбургу, и мы не должны допустить того, чтобы Император был освобожден. Все должно быть совершенно в ближайшие дни.
После долгих споров и предложений было решено, что убивать царскую семью будут из револьверов. Для этого будет подобрана специальная расстрельная команда, в количестве одиннадцати человек. Ровно столько же, сколько будет и жертв. Оставлять свидетелей было нельзя.
- Не следует забывать и о том, что тела должны быть полностью уничтожены, - говорил Голощекин. – Так, чтобы их никто и никогда не нашел.
Петр Войков, он же Пинхус Вайнер, согласно закивал.
- Правильно, правильно. Мы не должны оставлять народу объекты поклонения. В этой проклятой стране существует обычай поклоняться так называемым «святым мощам», а то и вовсе канонизировать их.
Пинхус с презрением и ненавистью плюнул.
- Да, это, пожалуй, не менее важная задача, чем само убийство.
Юровского боялись, боялись все те, кто находился под его начальством, потому что знали, насколько это опасный человек. Но был в те дни и некто, кого боялся и сам Юровский. Это был человек, одетый во все черное, по виду очень похожий на раввина или на какое-то лицо духовного звания. Он носил густую черную бороду клинышком, и имел черные волнистые волосы. Судя по тому, как в его присутствии Янкель терял свою былую уверенность и надменность, можно было с уверенностью сказать, что этот человек занимал высокую должность в организации, которая стоит гораздо выше всяких советов и центральных комитетов.
Человек в черном был немногословен. Выслушав подробный план Юровского, он медленно кивнул, словно находясь в раздумье.
- Хорошо, Янкель. Но ты не должен забывать того, что по нашим обычаям тела нельзя хоронить. Это наша жертва тому, кому мы служим. Тела должны быть выброшены на помойку. А потом их уже можно будет предать огню.
Юровский внимательно слушал, он боялся прекословить этой загадочной личности в черном.
- Я вас понял. Все будет исполнено в точности по вашим словам.
Человек в черном выглядел удовлетворенным, однако с его лица не сходила задумчивость.
- Вы уже выбрали место для жертвоприношения? – спросил он.
- Да.
- Идемте, я хочу взглянуть на него.
Юровский провел в подвальное помещение гостя. Тот оглядел комнату. По сравнению с остальными комнатами это подвальное помещение казалось довольно маленьким. Но все же, четыре метра в ширину, и пять метров в длину – этого вполне могло хватить для исполнения задуманного. Человек в черном обошел комнату, осматривая стены. Они были обклеены обоями в коричневую и белую клетку. Тщательно простукивая стены, человек убедился, что две его стены были каменными, а третья, напротив входа, оказалась деревянной. Это было хорошо, если выстроить намеченных жертв напротив этой стены, то не будет рикошетов. В комнате было всего одно окно, да и оно было зарешечено. Бежать отсюда было невозможно.
- Хорошо, я одобряю ваш выбор. Вы уже подобрали команду, которой выпадет честь принести жертву нашему богу?
- Я как раз занимаюсь этим вопросом.
- Полагаю, вы понимаете, что нельзя допустить того, чтобы в последний момент кто-нибудь проявил слабость, и отказался от выполнения доверенной ему чести?
- Не беспокойтесь, - уверенно произнес Юровский. – Никто не подведет.
Приказ об уничтожении царской семьи поступил от Янкеля Свердлова, который в свою очередь получил его от кагала. Каббалисты давали распоряжение о кровавом жертвоприношении. Они рассчитывали на то, что с убийством Царя вся власть перейдет к ним в руки, а сама Россия, как и Русская Православная Церковь, прекратит свое существование. Жертвоприношение было назначено на ночь с 16 на 17 июля. Все должно было произойти ровно в полночь.