Надоело летать

 
Памяти прекрасного пилота Александра Школьникова, жизнерадостного выдумщика и юмориста, так рано ушедшего от нас. 

Ах, какое это было время! Семидесятые-восьмидесятые годы. Может быть, лучшие годы советской власти. А, может… А, может, таковыми нам казались потому, что мы были молодые и жизнерадостные, полные сил и энергии и занимались любимой работой, отдаваясь ей без остатка и не особенно вдумываясь, а где там и как живёт весь остальной огромный мир. Особенно капиталистический. Поскольку, как носителям непонятно, каких советских секретов, были в него не выпускаемы. А секретов - ого! - было много. Например, полётная карта пятикилометровка, продававшаяся в мире в любом киоске, позывные аэропортов, во всём мире присваиваемые по названию города, кроме СССР, навигационные сборники и регламенты, и многочисленные за двумя нолями приказы о катастрофах, авариях и прочих лётных происшествиях. А их в то время редкий день не происходило в громадной стране. Но, расписавшись за секретность, нельзя было даже дома на кухне жене сказать об этом. Это сейчас репортёры взахлёб передают об этом, едва самолёт неудачно коснулся земли. А тогда… Как-то задал такой вопрос ветерану пера и топора. Это я к чему их так называю? Так ведь они же придумали: напишешь пером – не вырубишь топором. А вот написавшего могли вырубить. И без топора. Вот потому и ответил мне ветеран просто и незамысловато: так ведь нормально жить хотелось. И я его понял. Напиши он, что где-то в Северопупинске самолёт Ан-2 приземлился на одно колесо из-за бокового ветра и его развернуло. И сломало. Это, авария, кстати. Хе! А уж если катастрофа! Это когда есть хоть одна человеческая жертва, даже, если при этом самолёт невредим остался. Всё равно катастрофа.
Так что представить нетрудно, сколько секретов мы могли бы выдать, окажись в капиталистическом мире. Ну, то, например, что позывной Уфы был вовсе не Уфа, а Родничок и Ампир. Это в зависимости от высоты полёта. Или то, что в большой стране много летали, особенно в летний период, и особенно в авиации ПАНХ – авиации специального применения в народном хозяйстве, где основные полёты проходили на бреющих высотах. В зависимости от задачи с 5 метров официальных (не официальных и на метре носились над землёй на авиахимработах) до километра и выше (обычно аэрофотосъёмка и ещё кое-что).

Все эти химические работы Саша Школьников (по молодости просто Шура) освоил в совершенстве. И вихрем носился над полями. Но химия – это химия, тут свои законы. Например, нельзя летать при температуре выше 25 градусов. Почему? Да просто всё, аки мык бычий. Потому, что распылённый в почти молекулы химикат испарялся, не долетая до того растения, ради чего над ним летали. Даже с метра. Хотя высочайше утверждённые инструкции ниже 5 метров летать запрещали. И, в общем-то, это понятно. Жизнью-то дорожить надо. И самолётом. Он же государственный и денег стоит. Как говорится, сам-то хрен с тобой… Хотя и пять метров – это не что иное, как узаконенное воздушное хулиганство. Вот штука-то какая. А вы, к примеру, в той же Ферганской долине даже ночью видели часто на градуснике ниже 25 градусов? Редко кто скажет: да, видел. А там ежедневно в летний период в пик жары, направляемые мудрой коммунистической партией Советского бывшего Союза, иногда летали до полутысячи самолётов ежедневно. Как зачем? А дефолиация знаете что такое? Нет? Поищите в инете, там описано. И про яды высокой токсичности тоже найдёте в инете, кому интересно. Это типа «Орандж», которыми американцы нещадно вьетнамские леса поливали, где прятались партизаны. Зачем поливали? А как их – партизан - увидишь за плотной листвой сверху? Никак! Никакой прибор не поможет. А ядом полил – и нет листвы через пару дней, одни голые сучья остаются и всё через них видно. Да ещё и вонь невыносимая.
Вот и воняло в знаменитой долине в период дефолиации не хуже, чем во Вьетнаме. Вперемешку с запахом шашлыков. Почему воняло? Так ведь даже ночью около тридцати. А выполнять задание партии и правительства надо. Но как, как? Температура партии не подчиняется. Ах, не подчиняется? Да нет таких преград, которые бы не брали коммунисты. Не долетает, значит, раствор химиката до хлопка? Ничего, долетит. Что тут у нас? Бутифос, яд высокой активности? А давайте-ка мы увеличим его дозу в растворе в два раза, или в три. Теперь долетает? Отлично! Завтра все мешающие уборке листья хлопка загнуться, а с ними и вся обитающая там ползающая, прыгающая, летающая и прочая радовавшаяся жизни живность. А послезавтра мы загоним в поля всех, снимем с занятий даже школьников, пусть дышат гадостью. А как иначе-то? Хлопок стране нужен. Партии нужен хлопок. И за него героев труда дают. Если план выполнишь. А не выполнишь – приписать можно. Это не проблема. А как же там каждый третий председатель колхоза героя получал в богоугодные для чиновников брежневские времена? А вот так. В этом году все мне хлопок свозили – и я герой. На следующий год я отдавал хлопок соседу, мне-то он уже не нужен, я уже герой. И становился героем сосед. А Незабвенный Леонид Ильич свет Брежнев всех награждал. И себя не забывал. И маршала себе присвоил и орден Победы. Генералиссимуса, кажется, не успел. Умер.
---------------------------------------------
Свою санитарную медицинскую месячную норму налёта на авиахимработах Шура отлетал за 10 дней. Летняя страда. Десять дней с утра до вечера носился над землёй на пяти и менее метрах, уничтожая на зерновых полях ненавистные сорняки, мешавшие по урожайности догнать и перегнать Америку. Работал аминной солью 2-4Д, считавшуюся не высокотоксичным ядом,  и потому можно было летать не 4 часа, как, например, с бутифосом, а все восемь. Эй, кто сказал, что в стране был восьми часовой рабочий день? Может, и был, но только не в авиации. Двенадцать не хочешь? И, даже тринадцать, но по решению командира самолёта и с согласия экипажа. А как же, была демократия, была. То есть, восемь часов чистого налёта – для этого вёлся хронометраж – а остальное это руление, заправки топливом, загрузки химикатами через каждые 15 минут полёта, техническое обслуживание самолёта. Но оплачивался при этом только налёт, остальное, вроде бы, и работой не считалось. В день разрешалось делать не более 50 вылетов. Одних разворотов и заходов на гон (в ВВС это так называемый боевой курс, с которого нельзя сворачивать) до 400 в день делали. Армейскому лётчику такое количество заходов на штурмовку и за всю жизнь не сделать. Вот где опыт-то! За эти вылеты на поля сбрасывалось 75 тонн дурно пахнущего ядовитого раствора. За 10 дней Шура вылил на поля 750 тонн – ого! - эшелон из 15 вагонов – этой гадости и сам со вторым пилотом пропах ей насквозь.
Тут отвлекусь, читатель, давайте арифметикой позанимаемся. Шура-то не один порхает над полями. Работают больше тысячи самолётов. И вертолётов. И каждый не сахарным сиропом поля поливает. Перемножьте и получите ошеломляющие воображение цифры. И мы едим такой хлеб? Да, мы едим, а вот коровы не хотят жрать вонючую солому. Но голод-то не тётка, повыкабеливаются и съедают. Но молоко! Молоко потом аминной солью воняет. И один всевышний знает, что больше от такого молока, пользы или вреда. Скорее, вреда. А заводы! Представляете, сколько заводов работало, выпуская эту гадость? Только в одной Уфе был громаднейший во всей Европе завод, который в три смены гнал эту гадость. И нещадно травил его горожан. Особенно зимой при антициклонах, когда нет ветра. Лётчики, подлетая к Уфе и снижаясь, уже на удалении 50-70 км чувствовали тлетворный запах. Говорят, его проектировали хитрые англичане, и даже деньги на постройку давали. А потом покупали у нас эту гадость. Кто б им дал у себя такого монстра построить! Покупали, но использовали с умом и наземным способом выборочно, чтобы экологию сохранять. У нас же было, как говорят, ковровое бомбометание. Сколько сожжённых лесополос, сколько загубленных урожаев, чувствительных к гербицидам, таких, как горох, свекла, подсолнечник и другие культуры! 
Такая вот была в СССР битва за урожай и желание обогнать Америку. Но не получалось. И потому хлеб покупали у той же Америки и Канады. И картошку тоже. А вместе с ней привезли и жука из штата Колорадо, который заставил, простите, стоять раком всё сельское население страны. Говорят, единственное живое существо, кто жрёт этих насекомых – цесарки. Да где ж их набраться в таком количестве. Вот вместо цесарок и бегали женщины с баночками по полям. И до сих пор бегают.
Так вот, отлетал Шура свою норму за 10 дней с одним единственным выходным и уже потирал руки, подсчитывая, сколько получит за свой каторжный труд. Ан, нет! Вместо разрешения на перелёт домой, прислали продление санитарной нормы на 25%. Ну да ладно, привычны мы к такому. Температура 33. В кабине за сорок зашкаливает. Самолёт называли мориловкой, летающей душегубкой. Ан-2 самолёт универсальный. В метре от кабины впереди ревёт тысячесильный двигатель с рабочей температурой 230 градусов. И тепло от него в полёте попадает в кабину. Не спасает никакая вентиляция. Ну, три дня ещё как-нибудь отработаем. А потом на базу. Всё! Месячная продлёнка отлётана за 15 дней. И впереди заслуженные отгулы. Целых две недели. Только мечтать о таком можно лётчику в пик летних перевозок.
Кстати, летать на таких ядовитых работах инструкция обязывала в специальном защитном костюме и респираторе. Эх, заставить бы руководителя, утвердившего этот бред, слетать хоть разок в таком одеянии. Назад бы его привезли только для похорон. И потому из всей специальной защиты на лётчиках имелись только влажные трусы, поскольку после каждого полёта, пока заливали очередную полуторатонную порцию гадости, выскакивали из кабины и обливались водой, чтобы не заработать тепловой удар. Благо воды на аэродроме предостаточно. Её подвозят тоннами, чтобы яд разбавлять.
Прилетели на базу, сдали документы. Эх, наконец-то отдохнём! И дали отдохнуть. Целых… три дня. И опять в кабину, лётчик! Как говорил ветеран авиации, командир эскадрильи Арсланбеков: если назвался ты коровой – должен давать ты молоко.
- Но у меня же санитарная норма вышла! – вскричал Школьников.
- Это при работе с ядами вышла, - разъяснили ему. – А на транспортных полётах по перевозке пассажиров можно ещё летать. Коль назвался коровой…
И снова подъём в пять утра и на целый день кабина. Мориловка, Душегубка. Полёты по так называемым местным линиям. Лето. Жара. Пора отпусков. Пассажир буром прёт с утра до ночи. У касс столпотворение. И куда они только летают, чёрт бы их побрал! Билет получает тот, кто больше даст. А билеты-то копейки стоили.
Читатель, ты видишь тут самолёт Ан-2 польского варианта. Их, кстати, только Польша делает и продаёт по всему миру. Лицензию им, дураки, в своё время продали по линии почившего в бозе СЭВ. Этот, что на снимке, пассажирский 14 местный вариант. Есть там и кондиционеры, а для зимы отопление. Зимой ступни к подошвам обуви не примерзают, как в СССР, пока летишь. И там у них запрещено использовать самолёты сельскохозяйственной авиации для пассажирских перевозок. Так ведь это у них. У нас можно. И потому с прилетевшего вчера с химии самолёта снимают аппаратуру, моют его и на следующий день он везёт пассажиров. Кресел нет в таких самолётах, а только откидные десантные сиденья по бортам. А вы думаете, вонь химикатов куда-то делась за одну ночь? Нет. Чтобы выветриться этой гадости нужно несколько месяцев. Ничего, уважаемые пассажиры, не задохнётесь. Лётчики вон месяцами ей дышат, и ничего живы. А чего вы хотите за такие дешёвые билеты? И не удивительно, что едва оторвавшись от земли, почти все пассажиры хватаются за гигиенические пакеты и начинают, как говорят, рыгать. А если ещё днём и болтанка, а летом она всегда, то это что-то! Рыгает весь салон и взрослые и дети. Кстати дети намного реже. И, если даже найдутся несколько стойких, то от вида рыгающих соседей тоже хватаются за пакеты. И к запаху химии в салоне начинает примешиваться запашок ещё не совсем переваренной пищи. Тоже тот ещё запах! Дверь в кабину пилоты не закрывают, чтобы была хоть какая-то вентиляция, продувка. Кондиционеров-то нет. И если за бортом у земли плюс 32, то в салоне все 35. А зимой, если у земли минус 30, в салоне так же. Обогрева-то нет. Единственный плюс – зимой нет болтанки.
Вряд ли где-то за границей умудрялись возить пассажиров на химических самолётах, кроме СССР. Там бы авиаторы из судов не вылезали за такой сервис. У нас умудрялись. В такой вот обстановке Шурику предстояло работать ещё неделю. Те же 8 часов налёта, можно девять по решению командира. А вот рабочее время получалось часов 14 и его всячески не приписывали, как всюду, а наоборот, как могли, уписывали. Рейсы были разные. И хорошо, если дальние маршруты и в горах, где высота приличная, лететь в один конец больше 2 часов. А на высоте, как известно, прохладнее и нет изнуряющей болтанки. Тут и лётчики отдыхали и пассажиры дремали. Но были и такие рейсы, где лететь всего 50 минут, максимум час и высота небольшая. Такие рейсы лётчики не любили.
И вот, заглянув между рейсами в штаб, Шура увидел в графике на следующие два дня самые ненавистные маршруты: по четыре рейса ежедневно в районный центр Караидель. Полёты по этому маршруту проходили над сильно пересечённой лесистой местностью на небольшой высоте. За восемь часов наболтаешься так, что после крайнего (в авиации последнего не говорят) полёта становишься словно робот. Единственное желание – добраться до дома и упасть в кровать. Утром-то в 5 часов снова в кабину. И Шура не выдержал,  взмолился, обращаясь к начальнику штаба, бывшему лётчику:
- Алексеич, да что ж это такое? Одним прогулочные рейсы, а нам два дня подряд эту чёртову Караидель. Не успеешь взлететь – садиться надо. Где справедливость на этом свете?
Алексеич сквозь очки исподлобья посмотрел на Шурика и сказал:
- Думаю, Саша, её нет и на том свете. Ты лётчик опытный и имеешь все провозки на все аэродромы. А у нас много молодых командиров, которые провозки на сложный аэродром Караидель не имеют. И планировать их я туда не имею права.
- Так чего же им не дают туда провозок? В эскадрилье шесть человек командного состава, что же не могут провозки дать?
- А это не ко мне, Саша, вопрос. Это к командиру эскадрильи. Но его нет, он в воздухе.
Шурик чертыхнулся и убежал выполнять очередной рейс. На второй день обратился к командиру эскадрильи с просьбой восстановить справедливость.
- Ты, Школьников, меня учить вздумал, как мне работать? – удивился командир. – Летать не хочешь? Но коль назвался ты коровой… - начал Арсланбеков с любимой поговорки.
- …Должен давать я молоко! – вздохнул Шурик и пошёл выполнять очередной рейс в Караидель. И откуда только берутся эти пассажиры!
«Эх, отказаться бы от полётов дней на пять, уехать в горы и отдохнуть, как следует, - думал он. – Но как откажешься? Причины-то нет. Заболеть? Так потом врачи издёргают, комиссию заставят проходить. А вот если бы пассажиров не было, то рейс отменили бы. Но пассажиры не иссякнут до осени. И куда их только чёрт носит? Каждый рейс битком».
И Шура придумал, как не лететь в ненавистный аэропорт Караидель. И вместо него полетит резерв. Хватит ему в гостинице под кондиционером прохлаждаться. И, главное, он ничего не нарушит. Пассажиры сами лететь откажутся. Эврика!
Наутро на перроне обслуживающий персонал увидел такую картину. К самолёту, готовому к вылету подвезли пассажиров и они, как всегда, сгрудились у трапа, ожидая разрешения на посадку. Тут же находился и второй пилот. В это время к самолёту неуверенной походкой в тёмных очках, какие носят слепые, прощупывая дорогу палочкой, подошёл человек в лётной форме. Обойдя самолёт, как и полагается перед вылетом, он близоруко осмотрел шасси, двигатель, радиатор охлаждения и органы управления. Затем, прощупывая дорогу палочкой, направился к трапу мимо пассажиров. Всмотревшись и угадав второго пилота, спросил:
- Всё готово?
- Так точно! – ответил тот.
- А это кто? Пассажиры? А почему они не проходят в самолёт?
Среди пассажиров началось лёгкое волнение.
- Это он нас повезёт? – удивилась какая-то женщина. – Но он же слепой! Как он сажает самолёт? Чёрт знает, что творится в Аэрофлоте. Нет, я не полечу с таким лётчиком. Он же нас убьёт.
Этого оказалось достаточно, чтобы от полёта отказались все пассажиры. Дежурная по посадке схватилась за рацию выяснять, что ей делать.
- Какой слепой лётчик? – слышался голос начальника смены. – Вы что там спятили все? Отправляй рейс.
- Но пассажиры отказываются лететь с этим экипажем! Боятся!
- Так вызовите резервный, чёрт вас возьми! Где вы там слепого нашли? Чума какая-то! Устроите мне задержку вылета.
Это Шурику и надо было. Едва узнав, что резерв вызвали из гостиницы на вылет, он сказал второму лётчику:
- Передашь им самолёт и приходи в эскадрилью. Сегодня отдохнём.
В штаб Шура вошёл в тех же чёрных очках, но уже без палочки и уверенной походкой. Там уже знали о происшествии.
- Что у вас произошло, Школьников? – прорычал командир эскадрильи Арсланбеков. – Почему пассажиры отказались с вами лететь?
- Не знаю, товарищ командир, - пожал плечами Шура. – Паникёры какие-то. Им показалось, что я слепой. Вызвали резерв. Так мы на сегодня свободны, командир?
- Сиди пока тут. Командир отряда приказал замполиту разобраться, что за слепой лётчик по перрону шлялся. Он сейчас туда пошёл.
А вот этого Шура не ожидал. Въедливый замполит, которого не любили, раскопает всё.
- Да я это шлялся, - сказал он. – Видимо, пассажиров перепугали мои тёмные очки.
- Чёрт знает, что за пассажиры пошли! - сделал вывод командир. – Жди пока, придёт замполит, тогда домой поедешь. Всё равно теперь твои рейсы резерв будет выполнять. А зачем ты нацепил эти поганые чёрные очки?
- Так солнце-то летнее. Целый день в кабине сидишь, к вечеру глаза устают.
Замполит вернулся быстро. Открылась дверь и в проёме материализовалась его худощавая, как у Кащея, фигура.
- А ну-ка, зайди ко мне! – увидев Школьникова, произнёс он голосом не предвещавшим ничего хорошего. – И вы тоже, Ульфат Абдулхаевич! – сухо кивнул командиру эскадрильи и закрыл дверь.
- Опять ты, Школьников, что-то начудил! – вздохнул командир. - Пошли… клизмы получать. И сними эти чёртовы очки.
В кабинете замполита уже сидел командир отряда.
- Рассказывайте! – кивнул он замполиту.
- Этот, с позволения сказать, лётчик, - загнусил замполит, - устроил на перроне целый цирк. Нацепил чёрные очки, которые носят слепые, взял в руки тросточку и, прикидываясь слепым, стал пугать пассажиров.
- Я их не пугал, я просто палочку в руках держал. Разве нельзя?
- Помолчи, Школьников!- прорычал командир отряда.
- …И стал пугать пассажиров. А когда они узнали, что он их повезёт, естественно, отказались лететь. Пришлось задействовать резерв. В результате рейс задержан на 30 минут. Думаю, работал в сговоре со своим вторым пилотом.
- Из детского возраста никак не выйдешь! – зарычал скорый на решения и расправу командир отряда. – Так я тебе помогу! Зачем ты это делал? Зачем?
Шуре ничего не оставалось, как идти в глухую несознанку.
- Товарищ командир! – начал он голосом несправедливо обиженного человека. – Никого я пугать не хотел. Очки – это от солнца. Разве запрещается их носить? А палочку эту поднял на перроне, пока к самолёту шёл. Под винт попадёт, повредить его может. Ну и постукивал ей, когда самолёт осматривал. А пассажиры решили…
- Ты и здесь нам цирк устраиваешь? – не выдержал замполит. – Не так всё было. Ты намеренно показывал пассажирам, что слепой. Представляю, что они подумали об авиации!
- А где его второй пилот? 
- Он самолёт резерву передавал. Я с ним побеседовал. Говорит то же самое.
- Сговорились! – уверенно заключил командир отряда. – Тут всё ясно! Шутники! Ничего, я сейчас тоже пошучу, - и повернулся к командиру эскадрильи. – От полётов отстранить. Вопрос вынести на комсомольское собрание. Без наказания не останетесь, шутники. Вы думали, какой имидж создаёте авиации? А сейчас иди с глаз моих… наших.
- К…куда идти? – задал глупый вопрос Шура, не ожидавший такого скорого и, главное, обидного для лётчика наказания, как отстранение от полётов. Думал, всё обойдётся резервом.
- Туда иди! – махнул командир рукой в сторону двери.
А по аэропорту со скоростью звука распространялась, приукрашенная каждым пересказывающим, молва, как Шура перепугал своих пассажиров.
В суете горячих будней про Школьникова забыли и вспомнили только в самом конце месяца, когда все экипажи вылЕтали свои положенные часы. Рядовыми сели в кабины инструкторы, командиры звеньев, эскадрилий и, даже, командир отряда. Рейсы-то надо выполнять. И тогда вспомнили про экипаж Школьникова. Ничего себе, прохлаждается в такое напряжённое время. У него оставалась санитарная норма на целых два дня. Быстро состряпали приказ с вынесением выговоров командиру и второму пилоту за то, что своим не подобаемым советскому лётчику поведением пугали пассажиров и включили экипаж в план полётов.
Осенью начался сезон переучивания на другие типы. Кто-то уходил на Ми-8, кто-то на Ан-24 и Ту-134. А на рапорте Шурика командир отряда лично начеркал: отказать по причине выговора за неподобающее поведение с пассажирами. И только через год, когда истёк срок выговора, он уехал переучиваться на самолёт Ан-24. Отлетав на нём несколько лет, переучился на Ту-134. Но пролетал недолго. Судьба распорядилась так, что его не стало.
Прошло много лет, его однокашники почти все уже пенсионеры. Но когда в день авиации в третье воскресенье августа собираются вместе, обязательно вспоминают этого весёлого, неординарного и талантливого (а какой художник был!) человека. И его имитацию слепого лётчика, за которую он так поплатился. Ибо отказ на переучивание любой лётчик переносит очень болезненно.

                2015 г.  г. Уфа