Ещё один плод познания, часть 1, главы 13-18

Алекс Манфиш
- 13 -
Он спустился на улицу, подошёл к машине… Так, хорошо, она стояла и впрямь вся обляпанная фиолетовыми ягодами. И Катрин, и Жюли, подходя к аптеке, заметят, наверное, и спросят – что это с вашей машиной, господин Винсен?.. Брезентовый мешок с теми сапогами на месте… Письмо Луизе бросил в пакет, предназначенный к сожжению. С удовольствием закурил, вырулился, не спеша поехал, внимательно посматривая по сторонам – не встретятся ли полицейские машины… узнать бы, узнать, обнаружено ли уже сотворённое им пепелище… Но в городке всё было совершенно обычно для семи утра…
Всё, вот и аптека. Он поставил машину вблизи от неё, чтобы девушки наверняка заметили. Пусть, на всякий случай, и для них – не только для работников автомойки, - его желание срочно помыть машину именно в это утро выглядит естественным.
Вошёл, взял свой мобильный телефон… так, хорошо, никто ночью не звонил и не оставлял сообщений… Диснейлэндовские диски положил было в сумку, в свою обычную рабочую сумку… потом раздумал, вернул в ящичек – зачем их сегодня таскать повсюду, заберу потом… Прошёл в лабораторию и в течение минут двадцати провёл – используя ТУ, побывавшую в деле ночью, посуду, - несложные запланированные эксперименты. Теперь всё. Замытые ещё ночью следы приготовления самодельной бомбы ликвидированы наверняка. Посуду он сгруппировал на полочке над рукомойником, Жаклин придёт часов в десять и всё ещё раз начисто вымоет… Всё, сейчас на крыльцо, перекурить. Он затягивался глубоко, пытаясь отключиться, расслабиться… потом ещё одну…
К восьми пришла рыженькая, изящная, на высоких каблучках, Жюли. «Где это вашу машину так обсыпало, господин Винсен?» – спросила она первым делом. «Представьте себе, у дома, – ответил он, стараясь изобразить крайнюю степень досады и ожесточения. – Знаете, такие деревья растут на некоторых улицах - вот с этими мерзкими ягодами. Руки и ноги надо было бы переломать тем, кто распорядился именно их посадить там, где люди паркуются…» Он не часто так высказывался, можно было заключить, что человек явно не в настроении… Конец этой фразы услышала вошедшая Катрин, худенькая, в очках, с тугими – под школьницу, - косичками. «Да уж – сказала она, - ваша машина так изукрашена, что я на вашем месте то же самое чувствовала бы… В автомойку бы съездили». «Да я и хочу съездить, – сказал Винсен, – но у меня утром консультация назначена, боюсь не успеть…» «Ну, и как думаете, выиграет нынче ночью Федерер в полуфинале?» – спросила Жюли, любительница тенниса. Обычно он охотно поддерживал эту тему, но сейчас вздохнул и с усталым видом сказал: «Я уже не берусь прогнозировать… даже не уверен, что смотреть буду – вымотался очень…» «Вы что, руку поранили?» – спросила Катрин, увидев его пластыри. «Да, представьте, поскользнулся, упал недалеко от дома, и рукой прямо на ствол налетел…» «Болит, наверное?» - посочувствовала Жюли. «Нет, сейчас уже не очень. Это же не перелом, просто ободрана рука, и всё…»
Глянул на часы – уже за восемь перевалило, - отошёл в сторону, набрал номер телестудии… ну, разумеется, автоответчик, распределитель… С досадой, почти со злостью сунул – как бы даже зашвырнул, - телефон в карман рубашки… Жюли чуть вскинула брови, переглянулась с Катрин - явно что-то не так у господина заведующего…
Стали появляться покупатели, при рецептах и без; Винсен несколько раз должен был сам разобраться в том, кому что подходит, он знал, что умеет – если ему опишут характер недомогания, - помочь не хуже многих терапевтов. Ему нравилось, что иные уславливаются с ним заранее о консультации. Как, допустим, вот этот пенсионер, с которым он договорился на девять утра, но который пришёл уже в без четверти. «Сейчас, ещё пару минуток, хорошо?» - сказал ему Винсен, отошёл от прилавка вглубь помещения; облокотившись на шкафчик с лекарствами, на виду у девушек вновь позвонил в телестудию, выслушал автоответчик, вздохнул, раздражённо махнул рукой; потом, сделав вид, что совладал с собой, пригласил старика подойти: «Я вас слушаю». Он более или менее знал уже, о чём речь, и минут через пять, попросив Катрин принести прописанное в рецепте, сам выложил два дополнительных препарата, которые счёл подходящими. «Вот то, что вам нужно» - сказал он уверенно, но тут бросил взгляд на срок годности одного из лекарств и задумчиво пошевелил пальцами. «Вообще знаете, – произнёс он через несколько секунд, - здесь срок формально-то в полном порядке, истекает только через два месяца, но эти таблетки – такого типа… ну, тут биохимические нюансы имеются… короче, вреда, конечно, не будет, но лучше бы – в смысле, эффективнее, - если бы они были поновее… только что выпущенные». «Так принесите, – требовательно сказал пенсионер, - в чём же дело… или у них стоимость другая?» «Да что вы… но у нас их просто нет сейчас». «Ну, так почему же вы не позаботились выписать? – уже запальчиво спросил старик. – Я же с вами несколько дней назад договаривался, и вы должны были знать, что мне, скорее всего, понадобится». Это был ярко выраженный почтенный старик – из тех, что ходят обычно именно в таких, вышедших из моды, но аккуратно отглаженных жакетах и чья самооценка зиждется в очень сильной степени на том, насколько с ними, склоняясь перед их возрастом, подчёркнуто считаются.
- Подождите, пожалуйста, сердиться, сударь, – сказал Винсен очень мягко и даже стараясь, чтобы тон был отчасти виноватый. – Я действительно не проверил заранее даты на этом лекарстве, но это можно исправить без всякого неудобства для вас. Я сейчас съезжу в больничную аптеку, получу новый препарат и доставлю вам на дом, если не возражаете… только адрес дайте, пожалуйста.
Старик, вполне примирившись с ним, ушёл домой. Винсен прекрасно знал, что лекарство, срок годности которого истекал через два месяца, действовало бы ничем не хуже только что выпущенного, но теперь он может вырваться на час-полтора… Сказав девушкам, чтобы, если будут сложные случаи, звонили ему на мобильный, - выбежал, сел в измызганную ягодами машину и рванул в автомойку, до которой было минут пять. Он облюбовал эту автомойку года два назад – там, при далеко не дешёвой цене, было частичное самообслуживание, и потому обычно не было ощутимой очереди. Андре, очень не любившего ждать, это устраивало, он стал ездить туда и научился сносно пылесосить салон машины. Вот и сейчас перед ним лишь кто-то один домывал, готовясь пропустить через мыльные струи, свой «фиат», и через десять минут, в течение которых ребята с бензоколонки подмигивали и цокали языками, глядя на россыпь ягод на его машине, Винсен зарулил её в закуток, получил в пользование шланг, пылесос и сушилку, надел – вполне открыто, - перчатки, вытащил коврики, а заодно, заслоняя собой, - мешок, сумочку и сапоги, которые очень старательно пропылесосил, вымыл и высушил… Всё, никаких следов больше нет… Затем навёл чистоту внутри; это вполне естественно в глазах любого - если уж заехал, то почему уж тогда заодно не помыть машину полностью?.. Сложив всё обратно, на сиденье, проехал под теми самыми радужно-пенистыми струями, расплатился… Позвонил очередной раз на телестудию, опять безрезультатно… Теперь – быстро, – домой! Ещё через десять минут он был у дома. Звонок на студию… да, надо, надо, пусть регистрируется, что он настойчиво пытается дозвониться… Распределитель бесед… Андре отключил, вбежал в квартиру. Жюстин смотрела телевизор, но вскочила, обрадовавшись ему, подбежала, обхватила… потом вновь забралась на диван – сериал был интересный… Луиза с Пьером собирали паззл… «Папа, помоги нам, мы тут застряли, мы тут кое-что подобрать не можем». «Сынок, я на минутку буквально, я подзарядку забыл…» Эх, как же я освоился с враньём – не раздумывая, с ходу стал лепить… «Ну ладно, покажи, где?» Ему посчастливилось догадаться, что один из кусочков должен быть повёрнут иначе… Потом он вышел в прихожую, Луиза за ним. Он поставил на место сапоги, мешок и сумку бросил на верхнюю полку шкафа; взял тряпку, черпнул пыли с подоконника и помахал этой тряпкой над выдвижным ящиком для обуви – чтобы пыль равномерно осела лёгким облачком в том числе на побывавшие в деле сапоги. Дети не видели этих его действий.
Потом он посидел немножко – минут пять, - с семьёй. Выходя, сказал: «А давайте-ка вечером поиграем во что-нибудь все, вчетвером, - а, ребята?» «В лесенки и змеи!» – закричал Пьер.
Луизе, вышедшей проводить его на лестничную площадку, шепнул: «Где-то в пол-восьмого усядемся за настольные игры вчетвером, чтобы так провести хотя бы часть времени, когда… ну, сама понимаешь…»
- Да… ещё бы я не понимала… Ведь в восемь было назначено… Боже… И ты хорошо придумал, Андре, - будем все в гостиной, чтобы у окон не мелькать… знаешь, страшно всё же…
- Так будет уютнее, - согласился он, - хотя реально-то бояться уже нечего. Теперь вот что: я, как говорил тебе – ты ведь помнишь? - возьму пол-выходного и, скорее всего, получается, на телестудию поеду. И ни в коем случае по телефону об ЭТОМ…
- Не волнуйся, езжай осторожно…
Он поехал в больницу, которая находилась в соседнем городке, путь туда лежал по загородному шоссе, но не в ту сторону, куда он ездил ночью. Примерно каждые десять минут останавливался на обочине, набирал номер телеканала. В заранее запланированном месте – Винсен хорошо знал этот маршрут, в больничной аптеке приходилось бывать не раз, он часто получал там заказанные препараты, - остановил машину на обочине, сошёл по не очень крутому пригорку вниз, убедился, что вокруг никого, и сжёг дотла – плеснув бензин из заранее заготовленного пузырька, - бумажный пакет с использованными ночью перчатками, своим письмом Луизе, маской и листками, на которых проделывал расчёты. Потом залил водой – бутылка была тоже заранее припасена, - и взятой из багажника залежавшейся там детской лопаточкой набросал сверху земли… Всё, вещественных улик вроде больше нет… 
До больницы доехал быстро, столь же быстро получил там новенький препарат, поехал назад. Минут через двадцать был опять в своём городке. Завёз лекарство старику. Теперь в аптеку… глянул на часы – без десяти одиннадцать…
Когда он вошёл, к нему устремилась темнокожая уборщица Жаклин.
- Господин Винсен, вы слышали, что у нас случилось? – воскликнула она, явно желая первой сообщить новость.
- Что? О чём вы? Где случилось? – стараясь казаться несколько ошарашенным, спросил он.
- Да только недавно мы узнали – взрыв был в лесу ночью, домик какой-то мафия взорвала, пять человек там, все убиты… Вот страх-то, скажите сами!
«Их ПЯТЬ!" – сияющей молнией полыхнуло в его сознании.  - Их пять! Все знавшие, что я ВИДЕЛ! Да, больше никто не явится по наши жизни!» 
- Нет… я ничего не слышал, – чуть испуганным тоном сказал он… В принципе, можно было бы в машине слушать новости, но он редко включал радио, и нынче тоже не сделал этого – был поглощён своими мыслями, а скорее настроением. – А кто же эти… убитые… и что тут за мафия?
- То ли мафия, то ли террористы, – отозвалась Катрин. – Это я в интернете увидела. Пятеро убитых… Одна из них – женщина… Кажется, сами погибшие прятали какой-то там криминал, это что-то, наверное, вроде мафиозной разборки. Но я теперь в наш лесок долго, наверное, гулять не пойду. И правда, страх…
- Это что же, совсем рядом с городом? – спросил Винсен.
- Да, в том лесочке, куда вы за грибами ходите. Написано, что там домик посреди речки, на островке, стоял, вот этот-то домик и взорвали.
- Да, я помню… это сарайчик такой там был, – медленно произнёс он. – Там обретался некий как будто рыбак… Так, значит, на самом деле там было какое-то преступное гнездо?.. В жизни не предположил бы…
- Представьте себе, как же страшно теперь будет вечером-то ходить, если место не освещённое! – со вздохом проговорила Жаклин. – А у меня, знаете, внучата бегают иногда по площадкам всяким безлюдным, сколько их ни урезонивай… так и рвутся где-нибудь себе шалашик сделать, где темно, это мода такая нынче у детей невесть откуда взялась… А тут страхи такие!..
Ему вспомнилось, как буквально месяц назад, вскоре после возвращения из Диснейлэнда, он, выйдя с Луизой и детьми из универмага, повстречал Жаклин в прилегаюшем парке. Она в компании дочки, зятя и ещё нескольких, судя по всему, родственников сидела за деревянным столиком, на котором были несколько бумажных тарелочек сластей, термос и одноразовые стаканчики для кофе и чая… По разноцветным горкам и под ними бегали темнокожие детишки – человек семь. Оказалось, празднуют день рождения одного из её внуков – ему исполнилось пять, он был сверстником Пьера… Жаклин скорее застенчиво, чем радостно, - может быть, стыдясь скудости этого их пикничка, - приветствовала господина заведующего, пригласила его с семьёй угоститься и посидеть… «Можешь поиграть с ними, - шепнула Луиза Пьеру, - только не рассказывай про Диснейлэнд, ладно?.. Я тебе потом объясню…» Бросив мужу «Андре, я сейчас…», побежала назад, в универмаг, и минут через пять, вернувшись, вручила маленькому имениннику прелестного плюшевого единорога с круглыми, тёмного стекла, чуть навыкате, глазами… На смущённое «Да что вы…» родителей мальчика она сказала просто и весело: «Он улыбнулся нам ещё когда мы проходили мимо игрушечного магазина - как будто просил снять его с кассы, - и я предчувствовала, что мы встретим малыша, который его полюбит…» Винсен понял, что она тем самым, помимо прочего, убедила их – игрушка недорогая, поскольку на кассе держат обычно то, что могут взять мимоходом, в дополнение к основным покупкам… А потом она, подойдя к другому мальчику, который нарисовал прутиком на земле кошку – кружок с треугольными ушками и пучком усиков, овал туловища и палочки, изображающие ножки и хвостик, - восторженно сказала ему: «Ты так рисуешь… наверное, в кружок ходишь?.. Неужели нет?..» И добавила, обращаясь к Жаклин: «Он замечательно схватил образ, это далеко не каждый может…" Когда они уходили, их провожали добрые взгляды, без единой капельки мрачной зависти, которую часто испытывают те, чьи будни тяжелы, а праздники скудны… И Андре, радуясь этому, изумился, как застенчивая Луиза сумела отодвинуть в глубь души свою робость перед чужими, бережно заботясь в эти минуты о чувствах встреченных ими людей более, чем о своих собственных, – подобно тому, как бросилась к нему и сжала его руки в тот вечер их знакомства, осознав, что его ударило в душу неправильно понятое название повести… Сумела тактично сделать милый подарок, который не вызвал у близких ребёнка тягостного чувства, что они сами не могут побаловать его чем-либо подобным. И отозваться о том детском рисунке так, что слышавшие это, по всей видимости, поверили – да, эта утончённая мадам с белоснежными ухоженными руками и в самом деле восхищается нехитрым творением малыша…
Сейчас горничная была под сильнейшим впечатлением узнанной ею новости.               
«Их пять!.. Спасибо, Жаклин!.. Что бы сказать такое, чтобы ей стало спокойнее, уютнее!..»
- Мадам Валье, – промолвил он, стараясь изобразить задумчивость, - понимаете, этих пятерых, наверное, кто-то очень сильно ненавидел, или они стояли у кого-то на пути бетонной стеной. Они не сумели - или, скорее, не пожелали, - жить, не навлекая на себя ничьей ненависти и не будучи ни для кого костью в горле. А у вас и желание, и умение жить именно так – есть. И это, на поверку, куда важнее шикарной машины и полётов в бизнес-классе. Ибо никто не придёт, надо полагать, специально по вашу душу, и ваши внучата могут спокойно, без всяких телохранителей, резвиться… И вправду лучше, конечно, не в потёмках, но направленно ни на них, ни на вас никто охотиться не станет. Блаженны не ненавидимые никем…
- Дай-то Бог, чтобы так, - вздохнула она.
- Вы так здорово, красиво так иногда говорите, господин Винсен! – восхитилась Жюли.
- Спасибо, – чуть печально сказал он. Прошёл в лабораторию, кинул взгляд на полки – да, хорошо, вся использованная посуда вымыта до блеска… милая, добрая Жаклин, надо бы ей зарплату повысить давно, да он и обращался уже не раз в муниципальный отдел кадров, но это зависит не только от него… Дал «дежурный» звонок Луизе  – чтобы зарегистрировалось: мы волнуемся, мы то и дело созваниваемся... Дома всё нормально, она читает Пьеру «Снежную королеву»… Так, а теперь – вновь на телестудию. Основной… добавочный… И на этот раз - внезапно, он почти уже и не ожидал этого, - после отстукивания ещё нескольких цифр он услышал живой голос представительницы детского канала.
- Здравствуйте. Я хотел получить подтверждение того, что нынче вечером к нам домой приедут с вашего канала брать интервью о пребывании в Евродиснее. Мы из городка…
- Постойте, постойте, что за интервью? – недоуменно прервала женщина.
- Мне домой звонили вчера вечером… ваша сотрудница звонила и предложила дать сегодня дома интервью – всей семьёй, - о летней поездке в Диснейлэнд. В смысле, что приедут к нам… Вчера в четверть девятого звонили, – повторил он.
- Подождите секундочку… - Винсен услышал несколько приглушённо доносящихся голосов.
- Вот что, – вернувшись к телефону, сказала собеседница. – Никаких интервью в связи с Диснейлэндом не планировалось, мне очень жаль, если вам устроили розыгрыш, но никто из студии ни в какие семьи сегодня не приедет. Я вам говорю ответственно, я спросила людей, которые должны знать…
- Вы… вы уверены? – стараясь, чтобы в голосе звучал страх, пролепетал он.
- На сто процентов… Наверное, вас действительно кто-то бесцеремонно разыграл. Простите, но похоже, что так. 
- И, получается, – всё так же сбивчиво проговорил он, -  у вас нет программы популяризации посещения Диснейлэнда?...
- Нет. Да и зачем была бы такая программа – он и так популярен. Я понимаю, что вам досадно, но… извините и всего доброго. Постарайтесь, пожалуйста, не очень расстраиваться…
- Спасибо… до свидания, – пробормотал он. На всякий пожарный случай – кто их знает, а может, всё-таки следствие спросит, не звонил ли кто-то насчёт некоего интервью, - надо было, и, видимо, достаточно хорошо удалось изобразить сконфуженность, напуганность человека, чьи надежды на то, что «всё в порядке», рухнули. По «легенде» – для тех, кому придётся отвечать на вопросы, - после этого разговора он, к ужасу своему, уверился, что за вчерашним звонком стоит смертельная опасность. «Итак, я дозвонился. Теперь мне не надо ехать в студию. Конечно, самое естественное для законопослушного человека в таком переплёте – броситься в полицию; но я ведь уже знаю про взрыв, и понял, что это в той хибаре, и - поскольку именно с нею связаны все мои страхи, и поскольку там сгинули аж целых пятеро, - надеюсь, отчаянно надеюсь, что это те самые и что больше никто о нас ведать не ведает. Ну, и отчаянно не хочу засветиться в связи с этой историей. Если уже этим вечером к нам придут, то мы напряжённо ждём. Надеемся, что приходить убивать нас больше некому, но если всё-таки раздался бы звонок или стук в дверь, – вот тогда мы и позвонили бы в полицию…»
Так, ну а теперь – звонить на тот мобильный номер. И не один раз. Если потом спросят, зачем я названивал, скажу: хотел увериться, насколько это возможно, что говорившая со мной вчера – больше никогда не ответит. Хотел укрепиться в надежде, что… именно так, нечего изображать из себя записного гуманиста… что искавшие наших душ – мертвы!
Несколько раз набрал номер. «Абонент не может сейчас ответить…» Ладно, хватит. Вышел из лаборатории. «Господин Винсен, – сказала Жюли – тут женщина посоветоваться с вами хочет...» Он подошёл к пожилой посетительнице, проконсультировал её насчёт лекарств… потом были ещё несколько человек. Ему удалось несколько отвлечься, он делал привычную работу, но говорил рассеянно-удручённым тоном, и мысли его улетали всё время туда, на эту мелководную речку-ручеёк, где сейчас, уж точно, всё оцеплено и куда не подпускают, уж точно, никого, кроме следственной спецбригады… Что они думают, какие нити возникают в опытных умах профессионалов? Как же трудно мне сейчас сосредоточиться на работе!.. И ведь только около двенадцати ещё… Впрочем, ладно… 
- Знаете, – сказал он Катрин и Жюли, - я чувствую себя, ещё с утра, не особенно хорошо… я возьму пол-выходного и поеду сейчас домой. 
- Езжайте, господин Винсен, – чуть ли не в один голос ответили девушки. – Вам и вправду, кажется, надо бы отдохнуть.
- И потом, завтра тоже я, наверное, не выйду на работу… такие обстоятельства, мне, видимо, в Париж съездить придётся, туда и обратно… не знаю ещё, но на всякий случай сейчас говорю. Звоните, конечно, если что…
- 14 -
Выйдя из аптеки, усевшись за руль, он поехал было домой, но, проезжая мимо хорошо знакомого кафе, подумал: вот бы сейчас горячего шоколада - взбодриться… и обдумать всё ещё раз. Не выдержал, остановился, зашёл в кафе, заказал шоколад, чуть расслабился, крутя сигарету, ещё не закуривая.
- Винсен, добрый день! Можно к вам присоединиться?
Перед ним стоял журналист Мишель Рамбо, невысокий, но спортивного сложения мужчина с чёрными аккуратно подстриженными усиками и очень живыми карими глазами. Сотрудник главной окружной газеты, живущий в том самом соседнем городке, где больница и куда Андре заезжал часа два назад.  Он-то и рассказал историю о пенсионерке, к которой вломились, сказав, что из электрокомпании… Это было на семинаре, куда Винсен ездил в марте с Луизой, - от её профсоюза. Рамбо - весёлый, с нестандартными идеями, собеседник. На импровизированном турнире по настольному теннису, устроенном тогда в двух гостиницах, их и смежной, Андре, играющий на очень неплохом любительском уровне, вышел в финал и занял второе место, проиграв именно этому Рамбо, умеющему виртуозной чередой коротких подрезок заманить соперника на край стола и затем выстрелить мощным накатом в противоположный угол. На семинаре они по-настоящему  познакомились, хотя и раньше им случалось видеть друг друга на теннисных соревнованиях. В этом году их команды попали по жеребьёвке в одну группу окружной лиги, и по турнирной сетке им предстояло встретиться… 
- А, привет… рад встрече… конечно, присаживайтесь, – сказал Винсен. Ладно, теперь подумать в одиночестве не получится… Что ж… а может быть, даже очень кстати поговорить с этим немного склонным к краснобайству, но очень оригинально мыслящим человеком. – Вы здесь проездом, Рамбо?
- Не совсем. – Журналист подозвал официантку. – Мне, пожалуйста, тоже горячего шоколада… Я, в порядке исключения, побывал сейчас на «жареном» месте – у вас же тут за городом грохнуло… вы слышали, наверное?... Целых пять трупов, самодельную бомбу бросили в сарай на речушке. Меня, да и никого, дело ясное, не подпустили близко, сами понимаете, оцепление, но слухи кое-какие всё равно крутятся…
- Я слышал, мне наша горничная сказала… Но почему в порядке исключения? Вы же, наверное, на местах происшествий часто бываете?
- Представьте, нет. – Рамбо тоже вытащил сигареты. – Я не этим, в принципе, занимаюсь. Я пишу - для ежемесячного приложения, - эссе и психологические этюды, если можно это так назвать. Часто беру некие имевшие место реально случаи и анализирую предполагаемые мысли, чувства, настроения людей. Даю там и внутренние монологи, и несостоявшиеся диалоги… да много чего тут можно развернуть. Это, кстати, намного надёжней, чем пребывать в постоянной погоне за сенсациями и всевозможным, скажем так, «экстримом»… то есть быть чем-то вроде хищника, обречённого на голод, если не подвернётся добыча. Пишу стабильно, житейского материала всегда много, и диапазон драматичности космически широк: от настоящих трагедий, от сломанных или, - взгляд журналиста на несколько секунд стал печальным, "уходящим в себя", - или вообще не состоявшихся жизней до разборок из области семейных отношений или тех или иных социальных казусов. Вот недавно, - вновь оживлённо и с улыбкой заговорил он, - закончил, например, большую серию эссе о чувствах тех, кто подвергается дискриминации. В прошлом номере было знаете о ком? О нас с вами, о курильщиках… О том, что чувствует наш брат в аэропорту, в торговом комплексе… Сидишь в универмаге на чёрной лестнице, где тебе отведено местечко, дымишь и ощущаешь себя прямо-таки человеком второго сорта…Ну, в общем, вы-то уж точно понимаете…
- Понимаю, – сказал Винсен. – Что уж тут сказать? Государство взимает налоги с продажи табачных изделий, и почему, если так, не вменяет себе в долг обеспечить комфортные условия в том числе и тем, кому обязано этой статьёй дохода?
- Вот-вот! Но это, пожалуй, самая меньшая из несправедливостей. А разведённые мужья? Отцы, которым бывшие жёны не очень-то дают видеться с детьми, - алименты плати, но не забывай, что родитель ты, под стать курильщику на лестнице, второго сорта… А госслужащие с огромным стажем, в обход которых продвигают шустрых новичков со связями… Множество тихих, без пальбы и звона клинков, не особенно заметных драм, и множество обид, каждая из которых перекатывается в чьей-то душе клубком из колючей проволоки. Вот эти драмы я раскрываю, пытаюсь вжиться в чувства тех, кого такая обида… скажем так, переехала… В принципе, в этих своих этюдах я отчасти реализую своё неосуществлённое призвание. В юности я хотел стать писателем, начинал романы и повести, но у меня не получалось создавать острые сюжеты: не всем дано. Слогом-то я владел, но придумать интригу, которая кому-то – хоть бы даже и мне самому, - была бы интересна… это не давалось. Наверное, хорошо, что я довольно-таки рано отдал себе в этом отчёт и не обивал пороги редакций… Окончив же филологический факультет, благодаря этому - а также вдумчивым советам, которые мне посчастливилось услышать, - занялся эссеистикой, попробовал писать именно такие зарисовки из жизни и размышления - и понял: это – моё! И возникло восхитительное ощущение власти над материалом, с которым работаю. Именно сейчас, кстати, издаю книжку таких эссе – их набралось порядочно, - и, если хотите, пришлю вам.
- Конечно, пришлите, спасибо, – сказал Винсен. – Да, я понимаю вас, Мишель. Я вот тоже… когда-то хотел поступить на медицинский факультет… на лучший факультет страны. Конкурс был очень большой, но я решил попробовать. И экзамены вроде бы сдал прилично, но – не прошёл по результатам собеседования. Не знаю, почему, - объяснений они не дают. Ну вот… мог бы я, конечно, учиться в другом месте, но провинциальные дипломы мало чего стоят, а мне предложили химико-фармакологическое направление с перспективой возможного дальнейшего перехода на медицину. Без гарантии, но с перспективой. Ну, я и пошёл, и – втянулся. Было интересно, и… вот то самое и есть, тоже ощущение власти – над веществом… И, кроме того, прямой выход на полумедицинскую деятельность. Я же не просто аптекой заведую, а над препаратами работаю, и консультировать могу на уровне семейного доктора. И давно появилось чувство, что я на своём месте.
- Я-то, – продолжал Рамбо, - поначалу ещё отчасти метался. Мои эссе начали принимать и стабильно печатать в том самом приложении, в котором я и сейчас публикуюсь, - оно давно издаётся. Ну, и таким образом я попал в штат газеты, досдав пару дисциплин для получения журналистского диплома. Но, коли состоишь в штате, то приходится по совместительству ещё всё-таки и выполнять экстренные поручения – ту или иную колонку чем-то заполнить, знаете… Рутина своя везде имеется.  И, конечно, хотелось «поймать» что-то острое, неповторимое, сногсшибательное. Кому-то удаётся же сфотографировать рушащиеся небоскрёбы или первым узнать про тайный роман титулованной особы. В каждом журналисте, поверьте уж на слово, сидит этакий маленький папарацци…
«Да, так же, как, должно быть, в каждом химике – изготовитель самодельной бомбы» - подумалось Винсену…
- … Лично я постепенно сумел задвинуть этого своего маленького бузотёра по макушку – никшни, -  сосредоточился на том, о чём вам рассказал, и забыл думать о том, чтобы ловить разные там экстра-случаи. Но сегодня мне позвонили из редакции, поскольку я же здесь близко живу, и попросили подъехать «на горячее». Сейчас я прямо оттуда.
- Ну, и, значит, не пустили вас?
- Да я и не думал, что пустят что-то осматривать, да и не хотелось бы мне, упаси Боже. Но я просто покрутился там, прислушался к тому, о чём толкуют… там всё-таки было некоторое число любопытствующих… ну, и составил себе впечатленьице. Правда, писать-то я планирую в основном о том, насколько травмируют подобные происшествия жителей наших маленьких благодатных городков. Эта новость – взрыв, убитые, криминал, - всплеснула окрестную тишь брошенным в воду озера кирпичом. Разойдутся круги… спустя очень короткое время наружно будет всё та же гладь, но под водой, Винсен, под водой долго ещё будут крутиться потоки сталкивающихся между собой людских тревожных предчувствий и опасений. Наши милые и тихие провинциальные городки живут в своём устоявшемся ключе, и внезапное появление рядом, вблизи, криминальной жути затронет и, скажем так, больно царапнет самую сердцевину мироощущения. Поверьте, здесь будут долго толковать о случившемся. Очень многие живущие в таких вот тихих краях считают, что благополучие и устойчивость сами собою разумеются, и не готовы к тому, чтобы признать нечто опасное закономерным компонентом окружающего мира. В Париже в девяносто пятом году грохотали теракты, а имеются страны, где это происходит в течение многих лет; там психология у людей несколько иная, они приемлют опасность как часть бытия. Но здесь… здесь будут длительное время побаиваться устраивать по вечерам пикники на опушке леса. И на всё, в чём можно заподозрить криминал, будут смотреть с изумлением засаженного без вины за решётку. И с ненавистью гораздо более сильной, чем там, где к этому привыкли. 
«Он прав, – подумал Винсен, – и очень точно уловил стиль наших обывательских чувствований. Вот и наша Жаклин всполошилась. А я сам? Да, я, привыкнув к этой самой тихой и безопасной жизни, оказался неожиданно в эпицентре ужаса, и вынужден был содеять то, на что ещё вчера ни за что не счёл бы себя способным; но если бы я просто услышал о чём-то таком, то, наверное, тоже встревожился бы едва ли намного меньше, чем она. И меня – даже если бы не лично я с этим соприкоснулся, - закачало бы от запредельной ненависти к тем, кто ни за что, ни про что вторгается в устоявшийся уклад нашей жизни».   
- Да, в этом что-то есть, – вслух сказал он, – но всё-таки что же вы думаете об этом взрыве? Кто за этим может стоять?
- Понимаете, узнать-то мне удалось немного, подробности этого дела будут надолго, если не навсегда, засекречены, но факт, что там найдено хранилище оружия, очень характерного для террористов; так что эти пятеро, по всему видать, действовали в интересах некоей террористической группировки. И ещё та колоритная деталь имеется, что бомбой-то их прикончили как бы самодельной, то есть не зарегистрированной боевой единицей типа гранаты, а чем-то таким, что в домашних условиях можно изготовить. Другое дело, что это едва ли даёт направление. Самые матёрые профессионалы тоже могут подчас использовать такие вот самоделки – именно для того, чтобы заподозрили «дилетантов».
- То есть, – вставил Андре, - вы считаете, что это скорее запутывает картину? Если бы использовали, скажем, гранатомёт, то, никого, кроме профессионалов, подозревать было бы даже теоретически невозможно, а тут – то ли преступные структуры, решившие замаскироваться под «любителей», то ли и в самом деле дилетанты… хотя зачем бы им, и под силу ли им такое?..
- Чётко соображаете. Ну, насчёт того, под силу ли, - с одной стороны, в принципе, физически швырнуть бомбу и мальчишка может, но с другой – акция настолько отчаянная, что трудно представить себе, как бы мог не подготовленный к боевым, так сказать, вылетам человек такое совершить. С третьей же стороны, если можно так выразиться, тут ещё и такая деталька есть: сделавшие это не пытались посягнуть на то, что в этом домишке, в тайнике, хранилось, - не знали, или не нужно им было… и машина там осталась нетронутая, на которую взять бы и погрузить товар, обождав, пока погаснет пожарище. Странно для настоящих криминальных структур…
«Да, и это тоже очень верно, - встревоженно подумал Винсен. Сейчас ему вдруг стало ясно, что и у него самого мелькали эти соображения, но – где-то на краю сознания, а то и вообще полуосознанно, отстраняемые прочь… - Да, верно, но тут уж что можно, то и сделано: не мог же я имитировать профессионала… остаётся надеяться, что будут предполагать, наоборот, профессионала, который имитировал дилетанта».
- … Но, возвращаясь к пункту два, - продолжал Рамбо, - по всему выходит, что бомбу эту бросили внутрь сарая, подойдя совершенно вплотную, и тот, кто её запустил, должен был метнуться уж не знаю каким прыжком прочь оттуда в момент броска – чтобы самому уцелеть. И ведь уцелел, и скрылся, – больше трупов не обнаружено… Какой уж тут любитель, спрашивается? Это ж эдакий должен быть сверхотчаянный гранд-десантник или супербандит, представьте себе!..
«И это всё – обо мне?! - подумал Андре, едва удерживаясь от приступа нервного смеха. - Или в те сумасшедшие часы в меня действительно встроилось, как боевой заряд в ёлочную хлопушку, нечто от такого суперспецназовца?»
- … И к тому же, – увлечённо, не особенно присматриваясь в этот момент к выражению лица собеседника, развивал тему журналист, - те, кто это провернул, если их целью было не взять товар, а именно угрохать энное количество живой силы, должны были точно знать, что избёнка в ту ночь не пустует. А значит – квалифицированно вести наблюдение, собирать информацию… а кто может собрать её с такой точностью без спецсредств, типа аппаратуры прослушивания? Только профессионалы, крутые и тёртые. Так рассуждал бы лично я, если бы должен был вести следствие…
«Вот бы это услышали те, кто его реально будет вести…» - промелькнуло в мыслях Андре. - Да, интересная история, – сказал он. – Наверное, долго будут доискиваться.
- Всё это, конечно, пребудет под завесой сверхсекретности, – вздохнул Рамбо. – Но, если ещё, просто так, для разминки интеллекта, порассуждать о мотивах содеянного, то, по-моему, основных варианта тут два. Либо столь же криминальная, но враждебная структура выследила это гнездо и устроила взрыв, рассчитывая засветить всю группировку, к которой принадлежали погибшие: ведь будут отслеживаться их связи, и неожиданно это сделано, так, что какие-то концы полиция успеет засечь. Либо мешали они – все ли пятеро, часть ли их, - кому-то внутри собственной банды. Знали, допустим, что-то лишнее, а это, сами понимаете, не прощается…
- Или, может быть, чья-то месть, – тихо, как бы задумчиво, промолвил Винсен.
- Месть? Это самое романтичное из всего, что можно здесь предположить, но, по-моему, наименее вероятное. Личные обиды в таких структурах вряд ли могут быть основанием для серьёзной акции: слишком велики ставки, и я не думаю, что без сугубо «деловых» причин кто-то пошёл бы на такое…
«И если так... тогда оправданно ли совершённое мной?.. Может быть, всё-таки надо было в полицию… но как же… ну, а если бы СТАЛИ мстить?!... Ведь я тогда… о Боже, я ведь тогда рискнул бы своими близкими… это же всё передумано уже!..»
- Ну, вы знаете, Мишель, по-разному бывает, - проговорил Винсен вслух и рассказал журналисту о чете пенсионеров, убитой за обращение в полицию после получения посланного им по ошибке SMS с криминальным оттенком. – И ведь это именно месть в чистом виде! Практически эти люди ни на чьём пути не стояли!.. Они были ни в чём не повинны, они не принадлежали к этому бандитскому миру, но с ними расправились без пощады!..
- О, так в том-то и дело! – горячо кивнув, воскликнул Рамбо. – Не «но», а «и»! В том-то и дело, что они именно НЕ ПРИНАДЛЕЖАЛИ к этому миру – и посмели… как бы это выразиться… «восстать» на него.
Услышав это выражение, Винсен вспомнил – он сам, когда писал письмо Луизе, мысленно назвал себя именно так: «восставшим» на них… 
- Тут, - продолжал Мишель Рамбо, - вступают в дело философия и психология преступного поприща. Для таких структур их столь же криминальные противники – сколь бы жестоким ни было их противостояние, - можно сказать, «партнёры по игре». Партнёры, с чьей стороны враждебные действия закономерны и никого из, условно выражаясь, играющих не возмущают. Это противоборство выбравших для себя одну и ту же стезю. Разные группировки могут перестреливаться между собой, а потом заключить мир, и тогда пролитая кровь воспринимается так же, как гибель солдат на поле боя во время войны. Разборки между криминальными кланами – неотъемлемая часть того положения вещей, которое они все принимают как должное. Но мирный, законопослушный человек – дело другое! Он, по их концепции, должен сидеть тихо и только тогда имеет право на безопасность. И ему ни в коем случае нельзя становиться на их дороге – подав ли заявление в полицию, оказав ли вооружённое сопротивление. Сделав это, он выбьется из своей роли, и его раздавят…. хотя бы для того, чтобы не было прецедента безнаказанности таких действий. Обыватель, по их мысли, должен трепетать перед ними больше, чем перед силами закона… Да, Андре, рассказанный вами случай – пример мести людям, не имевшим, с точки зрения бандитов, «лицензии» на те или иные действия против них. Таким, я полагаю, действительно мстят, и очень жестоко.
«Да, точно… он молодец, до чего же отлично он всё это изложил… точнее не скажешь! И я сделал то же самое, что на войне… убил, предотвращая гибель своих. Да, там, конечно, по приказу… но это я перед государственным законом виновен… а перед Богом я не злодей, я защитил свою семью… и Луиза так же сказала, разве нет?..»
- Да, точно,- сказал Винсен, испытывая в этот момент нечто похожее на счастье, почти физически ощущая, как, захлестнув на миг, отхлынула, блаженно отхлынула швырнувшая было его душу на плаху грозная волна раскаяния. – Да, исчерпывающе точный анализ. Вы это, видимо, обдумывали не раз… у вас, наверное, что-то написано об этом?
- Целая серия эссе на эти темы… А знаете, – азартно, явно увлёкшись новой мыслью, сказал Рамбо, - если вернуться к нынешнему случаю, то может быть и так, что эти пятеро собрались вместе, сами замышляя убрать кого-то, но потенциальные жертвы каким-то образом узнали об этом и нанесли упреждающий удар. Поступив, если так, в полном соответствии со старинным иудейским правилом.
- А почему именно иудейским? – спросил Винсен, выслушав эту версию, совершенно точно отразившую произошедшее в реальности.
- Да есть такое руководство к действию… Я лично не особенно придерживаюсь еврейской традиции, но кое-что знаю; так вот, в одном из сводов толкований и изречений имеется краткая и звучная фраза: «Если кто грядёт по душу твою, то воздвигнись убить его».
- Именно так и написано? – оживлённо, не будучи в состоянии скрыть нахлынувший интерес, спросил Андре.
- Ну, я не ручаюсь за точность цитирования, но точно помню: суть – именно та.
Они пару секунд помолчали.
- Тут получается и юридическая, и нравственная развилка, - сказал Винсен, желая дальнейшего развития этой темы. - С одной стороны, допустим, вина того, кто ХОТЕЛ убить, не реализовалась… он хотел стать виновным, но не успел; а если так, за что его покарали? Если за один лишь умысел, то высшая мера – чрезмерна. Поэтому с точки зрения гуманизма превентивное кровопролитие считается преступным. Но на другой чаше весов – жизнь и безопасность тех, кто знал о планируемом против них…и, может быть, против ещё каких-то людей, которых они любят и за которых они в ответе. И не ударить первыми, пусть вопреки абстрактному принципу абсолютной ценности любой жизни, включая жизнь злоумышляющего, означало бы – подвергнуть смертельной угрозе и себя, и, может быть, тех, кого ты обязан защищать. - Андре постепенно перешёл на очень эмоциональный тон, мысленно спохватываясь, что для тех, кто, возможно, заподозрит его, такие слова очень усилили бы подозрения; но остановиться он уже не мог. – Не стреляя в готовящегося броситься хищника лишь потому, что он ЕЩЁ НЕ бросился, сделать себя и…и, быть может, дорогих тебе людей – дичью! Подставить и предать их! И этим предательством, может быть, именно УБИТЬ…
- Ну, так тут, - вскинув большой палец, как было ему свойственно после некоторых особенно удачных теннисных ударов, ответил ему Рамбо, - вы, по сути дела, сами не зная, воспроизвели ещё одно талмудическое изречение: «милосердие к жестоким оборачивается жестокостью к милосердным». Ну, или невинным, если расширить… Кстати, очень художественно изложили: насчёт дичи и хищника, я имею в виду…
«Если бы он только знал, ЧТО породило в моей душе эти образы!..» - подумал Андре…
- И сколько же раз это беспощаднейшим образом подтверждалось! – продолжал журналист, и в глазах его появилось вновь нечто печальное и в то же время жёсткое. - Выпустили, скажем, террориста или маньяка, дали «шанс», как, знаете ли, наши либералы любят сие называть, иначе, нежели штампами, говорить не умея… а он взял и опять сжёг, зарезал… вот и глянули бы после того те самые милосердные судьи в глаза близким этих жертв… которые жили бы, если б ту тварь посадили пожизненно, или – под высшую меру, согласно ещё более древнему: «Истреби зло из среды своей»…
- Да, – сказал Винсен, - впечатляюще… и всё это, по-моему, совершенно верно. Для обычных людей. Я тоже не раз слышал и читал о таких ситуациях, и испытывал те же настроения… и думал, как же увязать это – и «не противься злому» и «не суди, да не судим будешь…» Но, наверное, не противиться и не судить могут… имеют моральное право… только те, кто одинок. По-монашески одинок. Для них подонок, обливающий старуху кислотой, - такой же ближний, как жертва… Для них, но не для её сына или внука…
Посидели, помолчали минуты две.
- Мне надо ехать домой, – сказал Андре. – Всего доброго, Рамбо, и заезжайте к нам в гости – будем всегда рады. Телефон мой помните?
- У меня записан. Созвонимся… и в теннис при случае сразиться надо, вы отлично играете, Винсен, кроме шуток.
- Спасибо. Да, конечно, поиграем… мы же и на матче лиги должны будем встретиться… Ну, пока…
По пути домой он непрерывно думал об этом разговоре, об услышанных им звучных, чеканных, согласующихся с его деянием фразах. «Воздвигнись убить его… их… тех, кто грядёт на близких твоих и на тебя!». Да, вот это я и сделал!.. Он вновь – как тогда, вечером, во время разговора с террористкой, - вспомнил «Робинзона Крузо». Там пространные рассуждения – а имеет ли он нравственное право убивать людоедов? Нет, не имел бы, если бы наверняка знал, что на него лично они не нападут, поскольку он им действительно не судья… Но он атаковал погнавшихся за убежавшим пленником, спасая… и там, кажется, он спустил курок и убил только увидев уже, что дикарь целится в него из лука… Да, это получилось как бы в бою – автор милостиво разрешил нравственную дилемму своего героя… Ну, а если бы надо было нанести тот самый упреждающий удар, о коем говорил Рамбо? Если бы он, Робинзон по действиям дикарей понял, что они обнаружили этот его скрытый в лесу дом… и готовятся пожрать его? Тогда, – подумал Андре, - тогда он имел бы, по-моему, святое право перестрелять их всех из засады. Всех до единого, чтобы никто не удрал в лодке и не рассказал о нём соплеменникам. Или – милосердно и гуманно бездействовать и послужить пищей каннибалам.
Винсен припарковал машину у дома, на этот раз нормально, не под тем деревом, благо место нашлось – время дневное, - но ещё посидел в ней несколько минут, раздумывая под дымок очередной сигареты. «Не суди, да не судим будешь?..» Но уж лучше – бесконечно лучше, - быть судимым, чем уныло, по-овечьи, пойти под нож. И судимым можно быть по разному. В миллиарды раз, да нет, в бесчисленное множество раз лучше судимому за кровь, пролитую во имя спасения любимых, близких, чем… о Боже… чем тому, кто подставил бы их… он содрогнулся от чувства омерзения… подставил бы во имя отвлечённых идей, таких, как законопослушание или даже милосердие, катись оно под откос, если ради него подвергают опасности тех, кого любят!..
Разговор с Мишелем Рамбо всколыхнул в его душе искрящиеся белыми гребешками, неисчислимые – так сейчас казалось, - волны мыслей и чувств. Он, как будто не было крайней усталости, взбежал наверх, обнял Луизу… «Всё в порядке, родные?..» «Папа, я посмотрел классный мультик про Кая и Герду, – восторженно закричал Пьер. – Садись, посмотрим ещё раз, вместе…»
- Конечно, посмотрим, малыш, и в лесенки и змеи поиграем, только дай мне на пару часиков прилечь, я устал очень…
- Я нашла ему, на старой видеокассете, русский мультфильм, – сказала Луиза. – У них прекрасные мультики, и там целая подборка по Андерсену, ты её, может быть, помнишь. Там и «Дюймовочка» есть восхитительная.
- Помню, мы же их Жюстин показывали…
- Да я с удовольствием и сейчас всё это посмотрю, – откликнулась Жюстин, сидя за компьютером, из своей комнаты. – Мульты отличные.
- Только тогда, доченька, придётся компьютер выключить, – сказал Винсен. – Я же тебе говорил насчёт электричества…
«Ничего не поделаешь, надо им врать, и не забывать, и быть всё время начеку…»
- Ой, а я и забыла, – всплеснув руками, виновато произнесла Луиза. – Мы телевизор смотрели с Пьером, а Жюстин была у компьютера… Правда, ведь нельзя же… надо хоть что-то выключить.
- Вам повезло, – сказал Андре, успокаивая её взглядом… – Электричество у нас повисает на честном слове, давайте-ка не перегружать. Жюстин, если хочешь мультики, выключай компьютер, пожалуйста.
Луиза подошла к нему, обхватила за плечи.
- Но ты действительно… пообедай – я тебе крылышки сделала, - и ляг пока, и поспи, ради Бога… - Он вошёл в комнату, она за ним. – И ведь ты, – добавила шёпотом, - ты же сегодня спать будешь ночью, ты обязан выспаться…
- Естественно, мне не до тенниса… «Да, не смог бы я смотреть сейчас, хоть ночью, хоть бы даже и днём, эти полуфиналы… и когда же мы вернёмся к нормальной жизни, и вернёмся ли?..»
- Ты обязан спать! Хоть восемь часов нормального сна! А то завтра ведь ты в Париж ехать собираешься, два с половиной часа пути… И вообще мы вместе поедем, если что, я поведу…
- Я не уверен, что это правильно, – сказал он. – Ты же не водишь на больших трассах.
- Ничего страшного, поведу, если понадобится, и шоссе, в конце концов, разгорожены посередине…
- И ты тоже не спала по-нормальному, и нынче ночью неизвестно, кто ещё из нас лучше выспится. В общем, ладно, о завтрашнем поговорим ещё. Я прилягу, ладно, Луиза?..
Он с наслаждением вытянул ноги на диване. Позвонил ещё два раза на ТОТ мобильный номер  – разумеется, безрезультатно, - и оставил, для пущей убедительности спектакля, голосовое сообщение – «Пожалуйста, очень вас прошу, перезвоните мне…»
Ему подумалось, что можно, наверное, прекратить эти звонки. Если… когда… в полиции начнут просматривать историю его телефонных контактов, то так или иначе увидят, что он отчаянно дозванивался…
Но внезапно его поразила ещё одна мысль - поразила и очень обеспокоила. «Как же я не подумал об этом раньше? Я выстраиваю версию для полиции; я ещё ночью, кажется, сказал Луизе, что теперь ОНИ – это только те, кто будет вести следствие; ну, а если нет… а если НЕ ТОЛЬКО? Ведь ТЕ структуры… они ведь тоже будут делать попытки докопаться до причин произошедшего; и что, если они – у них же свои хакеры есть, - как-то вскроют распечатку телефонных контактов этой женщины… ну, и выйдут на мои номера, и стационарный и мобильный; потом взломают списки моих звонков, ну, и так далее; и… и что же тогда?.. Им важно будет узнать, какое отношение я мог иметь к ней… не связан ли я тем или иным образом… ЗНАЮ ли я что-то… У меня ещё и аптечная лаборатория… ну, это, допустим, может быть и совпадением… но всё это множество звонков никто случайностью не сочтёт… Нет, конечно, не убьют не попытавшись выяснить; что же ОНИ предпримут? Подстерегут в тёмном переулке, швырнут в машину и, приставив нож, начнут выпытывать? Или придут под видом полиции, предъявят поддельные удостоверения? Да, это для них целесообразнее – сначала не пугать чересчур, надеясь, что человек разболтается, будет откровенен… Но что же мне, если так, сказать, чтобы в ИХ глазах выглядеть наивным и ничего не подозревающим?..»
Вновь охватила, сжала сердце душным обручем злая тревога. Он встал, зажёг сигарету, подошёл к распахнутому окну - как вчера вечером, когда ему звонко и дружелюбно предложили уютное интервью… Предложили собраться всей семьёй, подобно дичи, слетающейся туда, куда её подманивают для отстрела… Когда он, к счастью, заподозрил недоброе и оставил страшную собеседницу на пару минут на проводе, желая хоть чуточку подумать… У окна думалось лучше…
И как же мне тогда ИМ объяснить все эти звонки? Интрижка?.. Но я ведь даже не знаю ЕЁ внешности… Да, но я дозванивался без конца… На студию, потом ей; ИМ тоже будет ясно, что это связано… и почему вдруг детский канал?.. Что же мне сказать? SMS, допустим, можно стереть – все сообщения сотру… дескать, новые аппарат не принимал, был перегружен… Но звонки-то сами?..
Он понимал, что, если предстоит разговор об этом с кем-то, кроме полиции, то едва ли скоро. Но ему, очень любившему ощущение надёжности, мучительно хотелось «подстраховаться» уже сейчас, придумав версию для «криминального розыска». Версию, услышав которую, его оставят в покое, думая, что перед ними ничего не знающий человек, которого облапошивали… Которого эта женщина просто планировала – в каких-то своих целях, известных только ей, - использовать…
Она, судя по речи и по присланному SMS, была не без образования. И достаточно умна. И, видимо, хорошо умела вести телефонные разговоры якобы рекламного характера… Да, вспомнилось ему, я тогда сначала подумал было, что это «рекламщики», - у неё интонации были очень накатанные… А зачем ей нужен был этот навык? Наверное… так часто бывает... предложат что-то купить по кредитке и дать номер… просто и удобно, чтобы чек по почте не надо было посылать… и недалёкие люди на это попадаются… Да, номер чужой кредитной карточки – то, что может иной раз понадобиться не только жуликам, но и бандитам. Значит, и для НИХ будет звучать правдоподобно, если я скажу, что она… допустим, радостно объявила мне: вы выиграли… ну, скажем, семейное путешествие… в Америку? Нет, чтобы не перегибать, - пусть будет… ну, скажем, в Грецию… да, там ещё и в октябре курортный сезон, водные комплексы открыты… на Родос многие ездят… Вы, господин Винсен, выиграли поездку за символическую сумму, почти всё оплачено, с вас всего лишь… триста евро… Да, точно! А выиграли – в лотерею… В заочную лотерею для посетителей организованных туров в Диснейлэнд… Вот поэтому она сказала – детский канал… всё сходится… Только позвольте номер вашей кредитки…
Хорошо, теперь прокрутить весь сценарий. Я ей перезванивал. Значит, не сразу дал номер… Я, положим, не бесконечно наивен, замялся… а можно всё-таки чеком? Нет, дорогой господин Винсен, к сожалению, только по кредитке… да это же удобнее… Я попросил её телефон – хочу подумать… Это естественно. Она дала, но сказала - это же часто делают, - вы должны решить сегодня, иначе ваш выигрыш, к сожалению,  достанется тем, кто на очереди… Всего доброго, жду вашего звонка… Мне бы посоветоваться с женой, но её нет дома, вышла прогуляться с соседкой, а телефон забыла. Я, подумав, решил позвонить на детский канал – подтвердят ли там, что есть такое мероприятие… Но не дозвонился… И - рискнул: не упускать же возможность съездить на курорт почти даром! Перезвонил ЕЙ, продиктовал данные кредитной карточки… Попросил – удостоверьте чем-то, SMS хоть пришлите…
Потом жена вернулась домой. Рассказал ей. Она всполошилась: зачем ты на это клюнул, это же, наверное, обман… Решили с утра дозваниваться на детский канал, выяснять… да, очень хорошо, Луиза же тоже туда звонила… если ОНИ и её распечатки глянут, увидят это… В конце концов я пробился, и мне сказали: что вы, никаких лотерей с выигрышами у нас не было… И я стал в панике дозваниваться ЕЙ… стоп, а зачем, если мне уже ясно, что это обман? Нет, тогда лучше так: на канале сотрудница, которая мне ответила, сказала, что меня скорее всего обманули, но точно она не знает, а никого из дирекции сейчас на месте нет… Вот тогда я и начал набирать ЕЁ номер, чтобы потребовать объяснения… Но она не отвечала…
Да, это приемлемая легенда. Но тогда я должен… что логически напрашивается? Я понял, что она не ответит, практически уверился, что обманут… Теперь я должен срочно, прямо сейчас, позвонить в кредитную компанию и аннулировать карточку, чтобы по ней не успели совершить операции на сумму всех наших сбережений… И это зарегистрируется в распечатке моих телефонных звонков. Предстоят неудобства, связанные с переоформлением платежей на данные новой карточки, но всё это сейчас побоку…
Он набрал номер компании… Терпеливо прослушал приторно-тупую рекламу и дурацкую музыку… Минут через десять, наконец, ответил живой голос. Винсен виноватым тоном рассказал, что у него жульнически выманили номер кредитки. Благодарно-воспрянувшим тоном прореагировал, когда девушка успокоила его – «пока ничего не было снято»… Послезавтра подойти в банк получить новую карточку? Да, да, конечно… большое вам спасибо!..
Закончив с этим, - выглянул в гостиную. «Луиза, иди сюда на минутку… сядь рядом». Рассказал ей обо всём только что обдуманном и сделанном. Она выслушала, держа его руку и – как было ей свойственно, - не перебивая, очень внимательно и серьёзно. И - без чрезмерного ужаса… успев, наверное, за эти часы до некоторой степени свыкнуться с тем, что над нею и родными, подобно вражеским бомбардировщикам, кружится вторгшаяся ни за что ни про что в их жизнь хищная тень опасности. И ещё – ощутил он не без некоей гордости, - узнав о том, что он совершил, и увидев, что её муж, осторожный и не особенно сильный человек, сумел, ринувшись на свой страх и риск в грозившую гибелью ночь, - защитить!.. Да, она не только любит его… она и полагается на его разум и волю… ей надёжно рядом с ним…
Когда Луиза повторила – в деталях, ни разу не сбившись, - придуманную им версию, Андре сжал её ладонь в двух своих и подытожил: «Не волнуйся. Даже ОНИ не убивают без надобности. Если я предстану перед ними доверчивым и ни в чём не замешанным обывателем, то совершенно не в их интересах будет оставлять кровавый след. И пойми, это перестраховка: скорее всего, нас никто, кроме полиции, ни о чём спрашивать не будет».
- И всё-таки хоть теперь поспи… не кури, а попробуй вздремнуть, - сказала она. – Ты невообразимо устал от всего этого… Я закрою дверь.
Оставшись один, он, вместо того чтобы лечь, вновь встал у окна, вновь зажёг сигарету и задумался. «Эта моя легенда подойдёт на случай, если узнают только о телефонных звонках и ни о чём больше… Ну, а если будет суд? Доказать, надо надеяться, не докажут… но ведь тоже тогда файлы будут с протоколами… а если их ТЕ вскроют?... Но и ТЕ не поймут, как же я убил, откуда узнал, кого убивать… где они; а в полицию я не обращался, это запишут – на суде же будут об этом спрашивать; и у ТЕХ не будет оснований думать, что это из-за меня… Скорее предположат – кто-то счёты сводил… Впрочем, точно ли так? Все ли руководствуются той же логикой?.. Что ж, но всё-таки даже и тогда, наверное, только я сам окажусь в опасности; семью им незачем… И всё-таки можно, наверное, избежать суда, можно, можно!..
Я жутко устал… теперь и вправду надо спать… И неужели, - подумалось ему, когда он, наконец, растянулся на кровати, - неужели я действительно горжусь тем, что сделал? Нельзя… нельзя… это запретная гордость; что бы ни было, я же убил… и моя ли заслуга, что мне удалось… но я не властен над своими чувствами… надо бы в церковь пойти – сколько времени не были… спать, спать…»
Он неожиданно быстро заснул без сновидений на два с половиной часа.
- 15 –
В пол-десятого утра дивизионный комиссар полиции Жозеф Менар в очередной раз сделал себе крепчайший турецкий кофе. Он всегда любил варить кофе сам, чтобы не было отклонений от «консистенции». Сел в кресло в своём кабинете и медленно, со знанием дела раскурил сигару. Именно тогда зазвонил его служебный сотовый телефон. «Комиссар Менар слушает» – ответил он, ещё не предполагая ничего срочного: подчинённые часто названивали для уточнений и консультаций, далеко не всегда по особо важным вопросом. Но на этот раз он услышал голос директора оперативных служб.
- Господин комиссар, у вас, насколько я знаю, нет сейчас следственного дела, которым вы были бы заняты вплотную. Поэтому я прошу вас срочно выехать на место крайне экстраординарного происшествия, о котором вы, может быть, ещё не знаете и о котором я лично узнал несколько минут назад.
- О чём речь? – спросил Менар и вздохнул. Вкусный кофе, видимо, останется недопитым, он любил растягивать удовольствие; горячие напитки для того и созданы, чтобы смаковать их подольше. Но срочные дела – по его части. Когда имеешь более чем тридцатилетний стаж службы, когда у тебя уже взрослые, хорошо устроенные дети, когда живёшь относительно недалеко от подведомственного тебе округа, здоров, благополучен в семейной жизни и считаешься очень даже толковым, способным расследовать нестандартные случаи старшим сотрудником следственно-оперативных органов, - вот тогда и жди того, что тебя то и дело будут просить распутывать сложные клубки… они подчас и не совсем на той территории, за которую ты отвечаешь, но у тебя побольше опыта… Примерно это он и услышал.
- Вообще это за пределами вашего департамента - поэтому вам ещё не сообщали, - но недалеко. – Директор назвал небольшой достаточно тихий городок, который с криминальными ужасами совершенно не ассоциировался. - Там рядом, на речке, – последовали точные координаты места, - произошёл взрыв, взорван маленький домик, даже скорее сарай, на островке. Буквально минут двадцать назад там проходила некая компания, искавшая поляну для утреннего пикника, - вот они увидели и позвонили. Близко не подходили, но им показалось, что там есть трупы; бригада из местного отделения уже находится на месте и уже установила: пятеро убитых и тщательно замаскированное хранилище... скажем так, весьма нестандартного товара, а к тому же и арсенал оружия. Поскольку дело нешуточного масштаба, – дали знать вышестоящим звеньям и ждут прибытия старшего сотрудника, прежде чем продолжать первичное расследование. Поэтому, господин комиссар… я понимаю, что, может быть, срываю какие-то ваши планы, но дело, мне кажется, на таком уровне, что… ваш опыт и ваша квалификация очень нужны. Тем более, что вы состоите в координационной группе по борьбе с терроризмом. Возьмите, пожалуйста, всех, кого захотите, и выезжайте, впечатлитесь воочию и проконтролируйте, чтобы всё было сделано правильно, чтобы ничего не упустили… ну, и дальше – я поручаю вам этот случай…
- Лучшего солдата посылают в разведку – так, что ли, господин директор?.. – засмеялся Менар. Да, приятно, когда тебя ценят...
- Примерно так. Ну, удачи вам.
Комиссар, дав по телефону указания, кому ещё надлежит прибыть на место взрыва, успел всё же, хоть и без особого удовольствия, допить кофе... Через семь минут сел в служебную машину – один, он редко брал водителя, - и выехал в направлении того самого городка… Через сорок минут был на месте, остановился около трёх полицейских машин, уже стоявших на спуске с шоссе. Велел встретившему его сержанту проводить. Вот островок… вот пепелище, обломки… взрыв был очень  сильный, видимо, целенаправленно планировалось уничтожить этот сарайчик и всех, кто в нём был… Вот виднеются контуры тел… Комиссар, несмотря на то, что уже насмотрелся на своём веку подобных зрелищ, – он расследовал очень тяжёлые преступления, - содрогнулся… Ага, здесь уже те, кому он велел приехать. Хорошо, когда те, кто будет проводить экспертизы, видят живую картину произошедшего…
Оказалось, что трупов – действительно пять, один из них женский. Обнаружены в том числе остатки документов, личных вещей – их, впрочем, немного, - мобильных телефонов, посуды. Удочка, вёдра для рыбалки. Множество бутылочных осколков, клочья сгоревшей ваты. Нет следов динамита или чего-то подобного, что используется военизированными структурами, похоже на то, что здесь была задействована "самодельная" взрывчатка, брошенная с близкого расстояния. Убийца должен был, видимо, стоять вплотную к этой хибаре в момент броска – и успел, если так, отскочить и не только не погибнуть, но и вообще серьёзно не пострадать, поскольку больше тел не найдено ни в воде, ни на берегу, и не обнаружилось никаких следов чьей бы то ни было крови… В минуте ходьбы стояла большая, на семерых, машина, практически пустая; с неё уже сняты отпечатки… Берег травянистый с обеих сторон, сколько-нибудь заметных следов чьей-то обуви нет. Убивший обитателей домика должен был подойти к нему вброд, значит, ясно, с которого берега. С одной стороны – большая глубина, с другой – очень мелко, да, именно отсюда вброд и можно. Это не с той стороны, откуда приехала полиция. Если выйти из леса в противоположном направлении, узнал комиссар, в нескольких минутах ходьбы тоже будет песчаный заезд-спуск. Он велел проверить то направление; там обнаружились только следы стандартных покрышек, в перелеске же улавливались - по примятому в некоторых местах мху, - слабовыраженные признаки того, что кто-то бежал от речки к заезду, где стояла машина. Значит, видимо, самодельную бомбу на ней и привезли. А потом доставили – разумеется, не бегом, а очень осторожно. Закономерно, что следов бега к реке не было. Покрышки колёс ничего не дают, такие почти у всех… Ни там, где стоял автомобиль, ни по пути, которым бежал, а до этого осторожно крался, преступник, ничего найти не удалось.
Тайник был абсолютно не тронут. Комиссар отметил это обстоятельство как заслуживающее размышления. Может быть, вывоз товара не планировался, ибо погрузка заняла бы время, понадобился бы массивный грузовик. Допустим, здесь была конспиративная точка некоей организации, связанной с крупным нелегальным бизнесом, выслеженная и уничтоженная другой бандой, для которой именно уничтожение ячейки было самоцелью и которая приняла решение нанести молниеносный удар – руками, возможно, одного человека, получившего приказ сразу скрыться. Тёмная мудрость криминальных структур включает умение не соблазняться побочными выгодами – такими, как добыча, - если основной смысл акции требует действовать быстро и избегать всего, что бросилось бы в глаза силам розыска… Да, тогда от добычи могут отказаться… Тем более, что хранилище было укомплектовано металлическими хорошо запертыми упаковками… Естественно, что взорвавший не захотел тратить время, а, опасаясь, что шум взрыва услышан, ринулся к своей машине…
Но комиссар отметил для себя и другое. Преступное сообщество, планируя ликвидацию целой враждебной группы и даже зная - допустим, через какие-то подсаженные передатчики, - где эта группа должна находиться, вряд ли запустило бы одного человека, и не с гранатомётом, а с такой самоделкой, которую можно бросить лишь стоя впритык… Риск провала – пожалуй, больше пятидесяти процентов; и для пославших это очень высокая вероятность выдать себя, свою структуру. Но нигде не обнаружены следы пребывания вокруг этого островка некоего контрольного отряда, который, в случае гибели или пленения снарядометателя, взял бы в кольцо и всё-таки перебил бы тех пятерых. Значит, практически стопроцентно ясно: здесь действовал кто-то один, на свой страх и исходя из своих, лишь ему одному известных, мотивов.       
Менар приказал – что, правда, и само собой разумелось, - провести максимально срочную экспертизу тел, сотовых аппаратов и состава взрывчатки. Далее - установить координаты всех крупных химических лабораторий - производственных и аптечных, - в радиусе пятидесяти километров. Получив список, быстро, на месте, составил список людей, которые должны будут снять показания на всех этих точках: не было ли непредвиденной утечки тех или иных материалов, не было ли попыток оптовой закупки какого-либо из веществ, использованных для взрывчатого снаряда. Правда, он велел, чтобы те, кто назначен, пока ждали и не выезжали на эти объекты до его распоряжения: ему казалось более целесообразным дождаться окончания экспертизы по всем направлениям.    
Оставил группу из местного отделения оцепить место происшествия, велел не подпускать никого и не давать никаких объяснений корреспондентам, если те появятся. Впрочем, общая информация успела просочиться до его приезда. На переносном компьютере Бернара Брюне - приехавшего по его распоряжению одного из лучших программистов, подчинённых лично ему, – он увидел интернетную ленту окружных новостей, сообщавшую о взрыве и пятерых погибших… Что ж, ладно, слухи всё равно разошлись бы; но комиссар распорядился о сверхсекретном уровне дальнейшего следственного процесса.
Он поехал назад, около двенадцати был в своём кабинете. Сказал Брюне, чтобы имел в виду: может быть, сегодня надо будет сидеть и работать весь вечер, а то и всю ночь, анализируя и запрашивая данные о тех, чьи имена, предположительно, всплывут. Брюне, неженатый парень двадцати семи лет, с бородкой и стрижкой «под ноль», лёгким характером и склонностью к циничному юмору, отнёсся к этому философски: позвонил подружке, отменил вечернюю встречу, сбегал купить несколько пакетов тыквенных семечек и горьковатого шоколада и настроился на то, что будет, во всяком случае, интересно. Комиссар, подумав, велел быть готовым к вечерней, а может быть, и ночной работе также толковому спецоперативнику Рене Клемену. Это был высокий, рыжеватый, с несколько флегматичным выражением лица, хорошо сложенный и тренированный тридцатипятилетний человек с большим опытом.
Ещё через час поступили данные о времени взрыва -  он произошёл между часом и тремя ночи. Был определён химический состав бомбы: серная кислота, хлорат калия, сахар. Вещества были в бутылках, переложенных ватой.  К двум часам комиссар получил номера сотовых телефонов трёх из пяти погибших, установленные по сим-картам, из которых, при всей разрушительности взрыва, всё же удалось извлечь информацию. Сопоставив полученные по срочным запросам распечатки данных сотовых операторов, результаты экспертизы тел и поднятые материалы о криминальных личностях, довольно скоро удалось идентифицировать троих убитых. Некий Демере, сорока трёх лет, судимый около десяти лет назад за распространение наркотиков, отсидевший шесть лет… Женщина, двадцати восьми лет, Клодин Дюпон… шесть лет назад она была осуждена условно за пособничество – по делу о контрабанде оружия. Контрабандой занимался её любовник, он сидит и сейчас и выйдет ещё не скоро. Дальше – пятидесятичетырёхлетний Франсуа Массо. Вот это настоящий волк, он был в настоящее время в розыске, он давно был под подозрением на предмет связи с террористическими группировками неонацистского толка. Ещё в девяносто пятом году он был под следствием по делу о теракте на одной из парижских станций метро, но отпущен за недостатком улик. За ним следила полиция, и считалось очень вероятным, что именно он носит несколько раз всплывавшую на допросах второстепенных арестованных кличку «Бактриан». «Что бы это означало? – усмехнулся Брюне. – Кажется, такой древневосточный царь был, парфянский, что ли?» Но, когда он из любопытства посмотрел в интернете, оказалось, что это среднеазиатский двугорбый верблюд.
Что касается взорванной хибары, они запросили базу данных о единицах недвижимости и узнали, что она до мая принадлежала одному предпринимателю, занимавшемуся скупкой запущенных квартир и участков, их ремонтом и последующей выгодной продажей. Он уже год жил в другом районе страны и не спеша продавал то, что оставалось у него здесь. Сарай на островке был куплен в мае жившим в соседнем городке человеком по фамилии Бланшар, данные которого, а затем и номера телефонов – стационарного и мобильного, - удалось установить быстро. Он почти пенсионных лет, одинокий, тоже судимый ранее, но не за крупные дела. Группа комиссара постоянно была на связи с теми, кто занимался экспертизой тел и предметов, уцелевших на месте взрыва; сопоставление этих данных и того, что осталось от документов погибших, показало, что четвёртым из них был именно этот Бланшар.
Комиссар, Клемен и Брюне занялись теперь телефонными контактами убитых. В течение последних полутора недель двое из тех четверых, что уже были опознаны. созванивались периодически между собой; частота этих созваниваний и контактов с ещё одним мобильным номером позволила, наконец, соотнося информацию о владельце этого телефона с найденными вещественными остатками, представленными отделом экспертизы, идентифицировать пятого погибшего: это некий Маро, сорока восьми лет, из Эльзаса, имевший несколько внушительных судимостей по делам, связанным с вооруженными диверсиями.
Анализ телефонных распечаток показал, что те двое, с кем остальные члены ячейки телефонных разговоров НЕ имели, - Бланшар и Клодин Дюпон. Он – по всей видимости, потому, что отвечал за охрану тайника с оружием, и его особенно опасно было засвечивать наличием криминальных телефонных контактов. Дюпон – очень вероятно, чтобы располагать «чистым», не имевшим таких контактов номером, с которого была бы возможность давать те или иные нужные звонки людям, не причастным к их деятельности, – так, чтобы не потянулся след к её звену. Её аппарат был зарегистрирован - причём меньше двух недель назад, - на имя некоей одинокой пенсионерки, проживающей в Нанте… Проверка показала, что Дюпон представила, заказывая сотовую линию, узнанный ею каким-то образом – дело для преступных структур нехитрое, - номер кредитной карточки этой женщины без её ведома. Было ясно, что линию на чужое имя она оформила для того, чтобы иметь телефон, не дающий криминального ориентира: сама она была хорошо известна полиции.   
Дальше – остальные звонки, сделанные и полученные ими. Были контакты с телефонами в нескольких странах, и общая полицейская база данных Евросоюза позволила определить, что убитые связывались с лицами, известными органам правопорядка, включая крупномасштабных криминальных лидеров. Кроме этого – звонки и сообщения по месту жительства каждого из них, но они почти прекратились шесть дней назад. Значит, они именно тогда съехались сюда – видимо, чтобы принимать то, что поступало на хранение, в тайник, заранее заготовленный освоившим этот сарай на островке Бланшаром, - и не очень хотели в это время поддерживать интенсивную связь с «непосвящёнными»… Клодин Дюпон звонила, в том числе позавчера, в понедельник, и вчера утром, меньше чем за сутки до своей гибели, некоему банковскому служащему Филиппу Монье – программисту по специальности, - в городе, в котором она сама жила и куда часа полтора езды отсюда. «Клемен, ты завтра же допросишь этого человека, - распорядился комиссар, - съездишь к нему, предварительно позвонив и назначив встречу. Не исключено, что там были и личные отношения, но такая связь давала ей возможность доступа к счетам довольно многих людей. Выяснишь, чем конкретно она интересовалась».
Начиная с пяти вечера накануне больше не было ни одного телефонного контакта остальных троих между собой. «Значит, – сказал Рене Клемен, – начиная самое позднее с этого момента они, очень вероятно, находились вместе. Как минимум Массо, Демере и Маро… ну, и Бланшар, наверное, тоже, он же там систематически ночевал… Насчёт Дюпон неясно, но они зачем-то собрались в этой избушке, в которой и были взорваны ночью. Собрались, вероятно, на какое-то экстренное совещание». – «Да, очень похоже» - отозвался комиссар.
Но на довольно однообразном фоне бросалось в глаза, что на телефонной распечатке Клодин Дюпон и вчера вечером, и даже сегодня, то есть после её гибели, обнаружились звонки, и даже многочисленные. Накануне около восьми вечера с её аппарата был звонок в справочную, затем, в 8.14, – на стационарный номер, судя по цифрам, в городке, близ которого произошёл взрыв. Примерно через полчаса кто-то звонил ей с мобильного. Через семь минут после этого она дала на этот мобильный SMS. Потом никаких звонков ни ей, ни от неё – до её гибели и ещё часов девять-десять, но, начиная с одиннадцати ноль четырёх утра и до часа ноль семи - то есть в течение двух с небольшим часов, - на её номер было четырнадцать звонков с одного и того же номера – с того же мобильного, что и вчера вечером. Последние два звонка – чуть больше часа назад: сейчас было четверть третьего. Больше не звонили. Впечатление создавалось такое, что отчаянно пытались пробиться, но потеряли надежду.
- Я займусь вплотную этими номерами и их владельцами?  - полувопросительно сказал Брюне.
- Давайте все втроём займёмся и ими, и личностями владельцев, – ответил комиссар. Они сели за один стол и заработали с азартом. Домашний номер принадлежал супружеской чете Винсен, живущей действительно в том самом городке, недалеко от центра. Подняли одновременно разные файлы данных. Так. Винсен Андре и Луиза. Именно Андре Винсен был владельцем и мобильного телефона, с которого были недавно сделаны четырнадцать звонков. Он – химик и фармаколог, заведует одной из двух главных городских – относящихся к муниципальному ведомству, - аптек. В информации об этой аптеке значилось, что в ней имеется химико-фармакологическая лаборатория, в которой изготавливаются препараты. Полицейские переглянулись.
- В такой лаборатории вполне можно изготовить взрывчатый снаряд именно того самого типа, – сказал Рене Клемен. - Особенно если работать будет профессиональный химик.
- Да, – ответил комиссар, – информация интересная. Но не будем спешить, узнаем об этом Винсене по возможности побольше.
Он вычеркнул эту аптеку из списка оснащённых лабораториями объектов, куда надлежало послать сотрудников, НЕ принадлежащих к его личной маленькой бригаде. Этой аптекой и её заведующим они займутся сами.
В течение минут двадцати, просмотрев с полтора десятка  файловых документов - от муниципальных до банковских, - удалось собрать довольно отчётливую мозаичную картину жизни этой семьи. У Андре и Луизы Винсен двое детей, дочь в частном коллеже, в шестом классе, сын в старшей детсадовской группе. Родители Андре живут в соседнем городе, Луизы – в другом департаменте. Ещё несколько семей относительно близких родственников, в том числе одна семья в Париже. Оба – единственные дети у своих родителей. Она старше его на четыре года, по специальности – экскурсовод по различным  достопримечательностям средневековья, работает в комплексе замков неподалёку. Ни у самой супружеской пары, ни у тех, с кем она имеет родственные связи, нет ни судимости, ни вообще каких бы то ни было осложнений с законом. Из скудных муниципальных характеристик явствовало, что Винсен – хороший специалист, с людьми ладит удовлетворительно, пользуется уважением тех, кем заведует, - впрочем, в аптеке едва ли может быть большой коллектив, две-три ассистентки разве что… Теперь его жена. О ней тоже хорошие отзывы. Знает материал, умеет интересно преподносить то, о чём рассказывает. Владеет английским, поэтому часто назначается вести иностранные группы. К новым местам и условиям адаптируется не легко, лучше её не переводить часто с объекта на объект…
Семья удовлетворительно обеспеченная, не более того – состоятельной не назовёшь, зарплаты приличные, но не сказать, чтобы высокие… Побочных доходов нет, крупных банковских операций тоже. Стандартные движения на счету. Летом, правда, месяца полтора назад, поступила оплата пребывания в гостинице «Холидэй-Инн», относящейся к комплексу Евродиснея, - судя по цене, семья несколько дней была там вчетвером. Видимо, ездили с детьми в Диснейлэнд. Да, точно, вот и оплата услуг туристического агентства – наверное, семья Винсен брала полуорганизованный тур, с детьми так удобнее, в этих парках аттракционов обычно предусматриваются разные льготные очереди и тому подобное для посещающих группами…
Так, теперь телефонные распечатки. Номера, с которыми были контакты, идентифицировались без проблем. Тоже ничего особенного – до вечера накануне. Созванивались между собой, со своими родными, в том числе со старшей дочерью, у которой уже два года был свой сотовый аппарат, - ну, это дело обычное… Воспитательница сына, классная руководительница дочки. Ещё несколько номеров тех, с кем закономерны были разговоры по работе. У Андре Винсена на мобильном – ещё ряд телефонных контактов, впрочем, некоторые из них и на стационарном. Путём интернетных манипуляций Брюне их успешно объединил. Почти все эти люди играли в окружной лиге по настольному теннису. Сам Винсен – это выяснилось легко, - тоже играл в команде своего городка, его имя значилось на теннисном сайте в отчётах о некоторых матчах и турнирах. Игроком он был, видимо, неплохим. Брюне выписал имена и номера телефонов его товарищей по клубу.
Да, решительно ничего криминального и даже отдалённо напоминающего криминал – до вечера накануне. А тогда началось… Звонок с телефона Дюпон в восемь четырнадцать. Пятиминутная – приблизительно, - беседа. И минут через двадцать  после её окончания, с телефона семьи Винсен, - звонок в справочную и затем восемь звонков, безуспешных, непринятых, с длительным ожиданием, - на один и тот же номер. По всем признакам, не частный. Да, так и есть… Но… ещё одна неожиданность, к чему бы, спрашивается? – оказалось, это был номер окружной телевизионной студии, и добавочный – детского канала! Да, там, конечно, распределитель бесед, понятно, что дозвониться очень трудно, да и зачем было этому Винсену – или его жене, кто знает, - звонить туда вечером, неужели не ясно, что не ответят? Или в надежде поймать кого-то засидевшегося?.. Но факт: восемь звонков на детский канал. И после восьмого, практически без перерыва, - звонок с его мобильного на мобильный же телефон Дюпон. А ещё через семь минут – сообщение, SMS, от неё Винсену… Да, значит, не жена, а именно он сам и звонил с домашнего на студию… Потом всё. До половины двенадцатого ночи, когда был звонок на стационарный, домашний… откуда? Из аптеки, где Винсен работает. «Значит, он был там ночью, оттуда звонил жене, – сказал Клемен. – Но, с другой стороны, если бы он фабриковал там что-то преступное, то ни в коем случае не должен был звонить. Он не мог не понимать, что выдаёт себя: звонки фиксируются, это все знают».
- И получается абсурд, - откликнулся Брюне. – У человека, причастного к этому взрыву, менее всего можно было бы ожидать контактов с кем-либо из погибших. Тем более, - добавил он, - что это и не по его инициативе - чтобы, скажем, заманить куда-то, - а наоборот, именно она ему и звонила…
- То есть, во всяком случае, звонили с её телефона, - вставил любивший точность комиссар. – Но вероятнее всего, конечно, что она сама. 
- Но, так или иначе, абсурд в квадрате. И при чём бы тут детский канал?..
А потом, с утра, сегодняшнего утра, ровно с восьми часов, с мобильного телефона Винсена было, с небольшими интервалами, семнадцать звонков на телестудию, туда же, на детский канал. И он, в конце концов, пробился, ибо последний звонок – в одиннадцать, - был принят. Состоялся краткий, двухминутный разговор. И после этого почти сразу же началось названивание на номер Клодин Дюпон. Четырнадцать раз. Безрезультатно, разумеется, - она была уже убита. После часа ноль семи эти звонки прекратились… Около половины второго был, однако, ещё один звонок с мобильного номера Андре Винсена – в кредитную компанию. Пятнадцатиминутный контакт; ну, наверное, он просто дожидался довольно долго на линии… Пока бесполезно строить домыслы, зачем ему понадобилось туда звонить и связано ли это с Дюпон или телестудией… 
Кроме того, утром и с домашнего телефона тоже дозванивались до детского канала, правда, всего семь раз. Ещё один утренний звонок – на телефон некоей Адель Клейн. Выяснилось, что это сотрудница жены Винсена… И были два звонка на этот домашний номер из аптеки. Получалось, что сам Винсен, видимо, был на работе, звонил два раза жене, а она осталась дома и тоже звонила оттуда на телестудию.
Было очевидно, что телефонный контакт Винсена с Клодин Дюпон и эти звонки на детский канал самым прямым образом связаны между собой.
- В ближайшее время, - сказал Клемен, - мы должны будем поговорить и с самим этим Винсеном, и с его женой. И хорошо, если в нашей группе будет женщина.
- Да, сейчас я вызову Натали Симоне, - откликнулся комиссар.
Натали Симоне считалась очень хорошим аналитиком. Менар позвонил ей, и она через несколько минут пришла – сорокалетняя стройная, с умными глазами и аккуратно уложенными тёмными волосами женщина в неброских, стандартного цвета джинсах и джинсовой же, в тон им, блузке. Её посвятили в курс дела.
Было три часа. Чтобы не пробиваться через распределитель бесед, комиссар запросил и быстро получил по факсу мобильные номера нескольких работников детского канала окружной телевизионной студии. Позвонил по одному из них; включил микрофон, чтобы остальные трое могли слушать разговор. Не называя своего имени, представился ответившей женщине следователем полиции. «Скажите пожалуйста, - спросил он, - не поступил ли к вам на канал сегодня телефонный звонок, который… ну, допустим, показался странным, необычным в какой-то мере?»
- Знаете, в том-то и дело, что был один звонок, - живо, даже с некоторым интересом откликнулась она, к его радости. – Сейчас, подождите… это не я разговаривала… Николь ещё здесь?.. Николь, иди сюда…
После нескольких секунд перешёптывания Николь взяла трубку.
- Да, слушаю… добрый день… Да, понимаете, часов в одиннадцать звонил какой-то мужчина, хотел узнать, приедут ли к нему – сегодня же, вечером, - взять какое-то семейное интервью. Насчёт поездки в Евродисней… У нас никто не организовывал ничего подобного, я уточнила на всякий случай… Он был крайне обескуражен, мне кажется. Его, может быть, разыграли… и вот что, я припоминаю, он ещё спросил – так, значит, нет у вас программы популяризации Диснейлэнда?.. Так он выразился. Кто-то ему голову морочил, наверное…
- А что за человек? Он назвался? – спросил комиссар.
- Нет. Может быть, просто не успел… Так получилось, что я его прервала сразу, когда он заговорил об интервью… Потом, когда я ему сказала, что нет никакой программы, он сконфузился очень, попрощался сбивчиво… Даже жалко стало – посмеялись, наверное, над человеком…
Отключившись, комиссар сказал:
- Более или менее ясно, что эта Клодин Дюпон, позвонив вчера по номеру семьи Винсен в восемь вечера, представилась сотрудницей детского канала и предложила интервью - видимо, в связи с их семейной поездкой в Евродисней… Натали, вы ещё не знаете - они ездили туда в июле, на банковской распечатке фигурирует оплата гостиницы и посещения парка…
- Откуда Дюпон узнала об этом – вопрос отдельный, - вставил Клемен, - но я думаю, что ей удалось получить распечатки движений на его счету. Она имела позавчера и вчера контакт с программистом банка – того самого банка, через который Винсен и его жена получают зарплату.   
- Более важно – зачем ей это понадобилась? – отозвалась Натали Симоне.
Клемен медленно, раздумывая по ходу формулирования, проговорил:
- Она, судя по тому, что рассказала сейчас эта женщина с телеканала, условилась с ним – или хотела условиться, - о пребывании дома… его самого и, повидимому, всей семьи. Мне лично это кажется похожим на… скажем так, на ловушку. Сыграть на тщеславии людей, которые захотят, допустим, показаться на телеэкране… и предпринять против них, собравшихся дома вместе, некую акцию. Конечно, твой вопрос, Натали, остаётся в силе: ЗАЧЕМ?
- Иными словами – чем эта семья могла переступить им дорогу, - так же медленно и задумчиво произнёс Жозеф Менар…
Он позвонил по служебному номеру, велел организовать возможность прослушивания стационарных телефонов в том квартале, где жила семья Винсен, и сотовых, содержащих в конце номера ту комбинацию из трёх цифр, которая была у Андре Винсена. Брюне настроил аппаратуру на нужные линии.
Вслед за этим комиссар набрал номер аптеки. «Проверю, на работе ли он сейчас». Очень быстро ответил молодой женский голос. «Здравствуйте, – сказал Менар. – Мне дали телефон вашей аптеки, у вас можно, я слышал, получить консультацию по лекарствам. Мог бы я записаться ещё на сегодня?» - «К сожалению, на сегодня нет, – ответила девушка. – Господин Винсен, заведующий, сейчас не на месте, и завтра тоже ещё не ясно, будет ли…» - «Вот невезение, – с жалобной ноткой в голосе вздохнул комиссар, - у меня сильное кожное воспаление, мне достаточно срочно нужна была бы консультация…» - «Позвоните завтра, – сказала девушка, - возможно, господин Винсен завтра уже выйдет на работу… ну, послезавтра в крайнем случае. Вообще действительно жалко. Если бы вы утром позвонили… он утром был на работе, но ушёл часам к двенадцати…». Менар опять вздохнул. « Ну что ж, спасибо, всего доброго. Я позвоню, если не успею к тому времени проконсультироваться в другом месте».
- В двенадцать ушёл, но с утра был на работе, – сказал комиссар, положив трубку. – В принципе, это и так было ясно, потому что были звонки из аптеки на его же домашний номер… Значит, будучи на работе, дозванивался до телеканала. Вообще эти настойчивые звонки характерны для тревожных по натуре людей… Но, как бы то ни было, дело обещает быть весьма нестандартным…
- Его уход с работы в полдень, - вставила Натали Симоне, - совсем не обязательно связан с какими-то планами. Это может быть вызвано неким перенапряжением и желанием отдохнуть. Хорошо бы проверить, дома ли он сейчас…
- Это я могу сделать, – хитро улыбнувшись, сказал Брюне. – Я заходил на сайт, где отчёты о его лиге, и, кажется… Минуточку… - Он опять быстро открыл этот сайт. – Да, точно, вот здесь сообщение о сдвиге игры, и речь как раз об игре его команды… Вы позволите, господин комиссар?
Менар доверял тем, из кого формировал следственные группы. «Действуй» - сказал он, не уточнив, что собирается делать Брюне. Тот набрал домашний номер Винсенов. К телефону подошла женщина с очень приятным голосом, в котором чувствовался оттенок испуга. «Это мадам Винсен?.. Здравствуйте. Можно поговорить с вашим супругом?» - «Он спит, – ответила она чуть виноватым тоном, - но, если что-то срочное, хотите, я разбужу?..» - «Нет, ничего срочного. Я из федерации настольного тенниса. Передайте ему, пожалуйста, что ближайшая игра лиги переносится на следующее воскресенье, на три часа. Это я на всякий случай звоню, на сайте уже написано. Если ему не совсем удобно в это время, пусть он позвонит в федерацию, подумаем, что делать» - «Да, конечно, – сказала женщина, - я ему передам, спасибо». – «Всего доброго, мадам Винсен».
- Он дома, – заключил Брюне. – Это точно. Спит, но она сама предложила разбудить, если надо.
- У вас, Натали, хорошая интуиция, - сказал комиссар. – Он, очень возможно, отдыхает сейчас после некоего очень сильного стресса.
И они вчетвером приступили к предварительному анализу поведения этого ещё не знакомого им Винсена. Ибо он был единственным живым на текущий момент и живущим поблизости человеком, чей контакт с погибшей криминальной пятёркой был достоверно установлен и чьи уже зафиксированные действия – то есть телефонные звонки, - так или иначе укладывались в некую цепочку, в которой можно было попытаться нащупать внутренний логический стержень.
Первое, прямое впечатление давало картину действий человека, подозревающего нечто недоброе и очень желавшего удостовериться, что угрозы, которой он опасается, на самом деле нет. Ему предложили быть назавтра дома вместе с близкими; и он, по всей видимости, сомневался, так ли это безобидно, как, быть может, подумалось сперва?.. Он стал звонить на телестудию – узнав, наверное, номер в справочной, - не сразу, а минут через двадцать после разговора с Дюпон. Может быть, что-то обдумывал… А может, сначала и не заподозрил опасности, но чуть отступя – внезапно испугался… чего именно? Того, что хотят собрать семью вместе… и этой анонимности звонка, ведь он был сделан с мобильного номера… Испугался – и стал дозваниваться до детского канала, надеясь, что там подтвердят: да, это мы… Тогда можно успокоиться, тогда - даже если их хотят втянуть в некое коммерческое мероприятие, чтобы потом долгие годы одолевать рекламными проспектами в почтовом ящике и прилашениями на разные там презентации, - это всё-таки не страшно, это, так или иначе, официальная инстанция, а не что-то тёмное и опасное… Но попытки дозвониться были, разумеется, безуспешными – вечер, кто ответит?.. Он – что поделать, - позвонил на мобильный этой Клодин Дюпон: наверное, хотел ещё раз поговорить, выяснить что-то… SMS этот она дала на его мобильный – может быть, это он попросил, надеясь увидеть в сообщении атрибуты чего-то успокаивающе ведомственного… Но тщетно. Он ведь и потом, сегодня утром, на студию дозванивался, чтобы в конце концов услышать, что ни о каком интервью там и знать не знают… К ночи же он зачем-то поехал в свою аптеку.
- В общем – усмехнулся Клемен, - если бы нам понадобилось выстроить классическую схему типа «кому произошедшее выгодно и кто имел средства сие содеять», то этот Винсен – первая из возможных кандидатур. Взрыв в сарайчике ликвидировал тех, кто вводил его зачем-то в заблуждение насчёт этого детского канала – очень возможно, подготавливая нечто против него лично и его семьи. А кроме того, он химик, располагает лабораторией, да к тому же и находился там, в своей аптеке, ночью; то есть имел возможность создать взрывчатый снаряд. Но это явно тупиковая версия. Ведь он – так логически выходит, - не мог иметь ни малейшего понятия ни о том, кто такая на самом деле эта звонившая ему женщина, ни о том, где она – да и вся эта пятёрка, о существовании которой он тоже и догадываться не мог, - будет находиться в ближайшие часы… уж если бы даже ему и пришло в голову кого-то убивать… Ну, и потом, разумеется, совершенно не тот типаж. Реально это мог сделать человек с серьёзным криминальным или боевым опытом, а не… - он не договорил, но было ясно, что он имеет в виду «не мирный интеллигентный обыватель».
- Именно не тот типаж, - вставил Брюне, - а к тому же из аптеки он звонил домой, и ты же сам сказал недавно: если бы он делал в своей лаборатории что-то преступное, то должен был бы стараться скрыть своё ночное пребывание там и ни за что не стал бы пользоваться аптечным телефоном… Хотя, - тут же осадил он себя, - тоже не факт. Человек в состоянии сильного стресса может подчас и грубо ошибиться…   
 - Причины того, что ему, по всей вероятности, устраивала ловушку преступная группировка, не обязательно – и, интуитивно мне кажется, вряд ли, - имеют отношение к аптеке, да и вообще к его профессии, - сказала Натали Симоне. - И сама причинно-следственная связь между его разговорами с Дюпон и ночным посещением аптеки не обязательна.
- Но, с другой стороны, - отозвался Менар, - психологически маловероятно, что он делал там ночью нечто совсем не имеющее отношение к этим телефонным контактам. Они его, по всему видно, очень беспокоили; и как же в таком состоянии заниматься чем-то нейтральным?.. Пока ясно только одно: в качестве убийцы Винсен логически исключается, тут я с тобой, Клемен, полностью согласен. Ну, а в качестве возможного изготовителя снаряда? Тоже, конечно, целый букет странностей… Знаете что, ребята, - вдруг, очень оживившись, предложил он, - сыграем-ка в бумажки.
Они не впервые работали вместе и «игрой в бумажки» называли пристрелочную перекличку версий: каждый конспективно записывал свои соображения, а потом они проверяли, насколько их мнения совпадают или складываются в некую цельную конструкцию.
Минут через десять комиссар, собрав, прочитал вслух все четыре исписанных листка, включая свой. И оказалось, что все четверо мыслят более или менее в одном ключе.   Если Винсен готовил взрывчатку, то – для кого? Только для тех, кому зачем-то нужно было уничтожить ячейку Дюпон. Если же так, можно бы предположить, что здесь действует ещё одна бандитская группировка. Но это практически исключалось, поскольку, как доложили Менару на месте происшествия, убийцу не сопровождал на всякий случай «отряд подхвата». Да и какое отношение к бандитским группировкам мог иметь Винсен, и каким образом они вообще с ним соприкоснулись? Очень маловероятно, что человек, у которого до сих пор, насколько это поддаётся прослеживанию, не было контактов с криминальным миром, а к тому же семейный и нормально обеспеченный, вдруг по собственной воле стал бы в целях, скажем, дополнительного заработка погружаться в тёмную и опасную преступную стихию, выполняя некие «заказы» бандитских структур или снабжая их материалами из своей аптечной лаборатории. Да и самим «структурам» ничто подобное сколько-нибудь систематически не могло быть нужно. Для них это было бы нонсенсом: всё равно что, имея сверхсовременный компьютер, пользоваться пишущей машинкой времён Марка Твена. Значит, даже если Винсен, допустим, конструировал в своей лаборатории снаряд для данного убийства, то НЕ в силу постоянных связей с некоей военизированной мафией. Такие связи – неправдоподобны. Нет, у него мог быть только разовый – и, наверное, вынужденный, - контакт с каким-то бандитским элементом. Для разовой же акции, при совершении которой, видимо, была запланирована имитация «дилетантского» убийства.
И ключевым, тупиковым был вопрос: как же эти гипотетические убийцы из некоего  криминального звена, враждебного группировке Дюпон - даже если бы это, отмахнувшись от логики, и предположить,- вышли на Винсена и заставили или побудили его работать на них?
- Да, мы все думаем примерно одно и то же, - сказал комиссар. – Пока остановимся на этих соображениях, чтобы не впадать в спекулятивные домыслы. Тем более, что мы должны учитывать: само сознательное участие Винсена в подготовке убийства – пока что лишь гипотеза, основанная на том, что у него лаборатория и что ночью он был в аптеке. И я предполагаю, что он сам - когда мы будем, и очень скоро, с ним разговаривать, - объяснит этот свой ночной приезд в аптеку какими-то НЕ криминальными причинами. Факт, что утром он был на работе, сейчас – дома. То есть не скрывается. Отсюда – две возможности. Вариант «А»: он, при всём весьма подозрительном характере этого ночного пребывания в аптеке, всё же ни в чём не виновен, и от органов правопорядка ему нечего скрывать. Вариант «Б»: он совершил некие противозаконные действия, но у него есть «легенда», с помощью которой он надеется всё объяснить, и он замёл – или думает, что замёл, - уличающие его следы…
Клемен позвонил домой, сказал жене, что задержится допоздна. Комиссар и Брюне спустились на крыльцо выкурить по сигарете – Натали недолюбливала дым, и они, хоть и курили при ней, когда не было выхода, старались делать это по возможности меньше.
- Ну, поехали дальше, - сказал Менар, вернувшись в комнату. – Попробуем разобраться с тем, что он делал сегодня.   
С утра и сам Винсен, будучи на работе, и параллельно его жена из дома, интенсивно дозванивались  до телеканала. Да, жена тоже – значит, она посвящена в эти его заботы. Потом он прорвался, говорил с этой Николь… потом два с лишним часа звонил Дюпон на мобильный номер… Про взрыв он, даже если и не был сам к нему причастен, вероятнее всего, узнал, поскольку об этом было сообщение в интернете; но, судя по этим звонкам, он не знал, что она среди погибших… Потом прекратил дозваниваться. Прекратил, видимо, отчаявшись. Так и не узнав подоплёку этого её звонка вечером и этой лжи насчёт детского канала и интервью. Оставшись в жуткой неопределённости – не планируется ли что-то против него, а может быть, и близких?..
А этот звонок в кредитную компанию… может быть, он чего-то опасался со стороны Дюпон, подозревал, что она знает номер его карточки?.. Что ж, это можно будет узнать, поговорив с ним. В компанию обращаться не стоит, учитывая секретный характер расследования.
- Но он, так или иначе, остался на тот момент в неопределённости, - сказала Натали, - и в свете этого странно, что он смог заснуть… он же спит, жена сказала. Даже очень уставший человек, если он чего-то сильно опасается, спать не станет.
- И в полицию они не обращаются, при всех своих опасениях, - заметил Брюне. – А это было бы самым естественным для семьи, которая чувствует себя под угрозой и которой при этом нечего скрывать. 
- Да, Бернар, и эта деталь примечательна. Итак, – подытожил комиссар, - то, что мы знаем о его действиях, наверняка говорит о том, что он, начиная с того звонка Дюпон, сильно обеспокоен чем-то. Или имитирует сильную обеспокоенность; но, впрочем, если ему надо что-то имитировать, то и это, во-первых, не от хорошей жизни, а во-вторых, – задумчиво добавил Менар, - во-вторых, имитировать, то есть создавать легенду, имело бы смысл только после взрыва, если этот Винсен как-то к нему причастен; а он давал настойчивые звонки на телеканал ещё до происшествия. Значит, беспокоился о чём-то на самом деле. Конечно, - многозначительным тоном добавил Менар, - остаётся некоторая вероятность того, что он планировал уже тогда нечто противозаконное… в этом случае он мог уже в те минуты прибегать к неким инсценировкам… Правда, семья, по всему выходит, совершенно не криминальная, а значит, они были неожиданно втянуты во что-то такое, с чем по своей воле соприкасаться не стали бы. Далее, он действительно не обращается в полицию; но причиной этому может быть не только то, что он сам в чём-то якобы замешан. Не менее возможен обывательский страх, что, соприкоснувшись – допустим, - с чем-то тёмным и опасным, он, «настучав», подвергнется непредсказуемой мести; то есть лучше сидеть тихо. Мне приходилось сталкиваться с людьми, рассуждавшими таким образом, и, надо признать, логика тут есть: закон не всегда и не от всего может защитить… Наконец, вы, Натали, правильно отметили: этот его дневной сон едва ли согласуется со стрессовым состоянием…
- Не согласуется, - подхватила Натали Симоне, - и мне лично, в свете этого, кажется, что сейчас он уже не на самом пике волнения. Имеется некий «успокаивающий», «обнадёживающий» фактор, позволяющий ему отчасти расслабиться. 
- Да, интересно, - сказал комиссар, - и встаёт вопрос, не обнадёжило ли его – сколь бы странным это ни выглядело, - именно то, что он узнал о взрыве. То есть, - продолжал он размышлять вслух, - не надеется ли он на то, что это убийство избавило его от некоей грозившей ему опасности. Иными словами - не знал ли он всё же куда больше, чем мы предполагаем…   
- Что будем делать? – спросил Клемен. – Поедем к нему вечером, допросим его и жену?..
- Я полагаю, мы сделаем это завтра, – ответил комиссар. - Мне кажется более правильным проследить, что он предпримет в ближайшее время.
- 16 -
Проснувшись, Винсен позвонил родителям… «Папа, у вас всё нормально? Пригласил бы вас, только у нас тут, понимаешь, сложности начались…»
- Что случилось? – обеспокоенно спросил отец.
- Да с электрической сетью какие-то неясности, вплоть до того, что она может полностью полететь. Видимо, мощность недостаточная. Сегодня ждём, после восьми, электрика, он проверит, и, может быть, всю проводку придётся переделывать.
- С чего бы это ей вдруг полететь? У вас же только два компьютера, – удивлённо сказал Винсен-старший. – У людей по несколько на семью, и ничего, прекрасно сеть выдерживает…
- Не знаю, папа, я в этом не понимаю решительно ничего. Может, от дома зависит – дом старый…
- Давай-ка, Андре, я приеду и посмотрю, а то эти электрики навешают тебе лапшу на уши, чтоб ты согласился на большой ремонт, и обчистят на пять тысяч евро. Именно потому, что ты не понимаешь.
- Но факт, что у нас действительно уже дня два то и дело отключается, – сказал Андре. - И невозможно жить, совершенно не доверяя специалистам...
- Доверие доверию рознь, – помедлив несколько секунд, заговорил отец. - Конечно, ни врач, ни автомеханик, ни электрик не сделают и не посоветуют ничего опасного или вредного: мало у кого совести уж совсем нет. Они вам усилят сеть, сделают всё нормально и безопасно, в этом смысле – почему не поверить? Но вопрос в том, насколько необходимо капитально ремонтировать. Тебе, очень возможно, хорошо сделают далеко не позарез нужные вещи, и всё будет работать, но ты не узнаешь, что переплатил и что всё бы, может, работало точно так же, если б они только где-то в одном месте проводку поменяли, а не во всей квартире…
- Ну, и какой же выход?
- Я же тебе только что сказал – давай я приеду и взгляну, что там за неполадки. Я инженер.
- Папа, – сказал Андре, мысленно бросая на воображаемый стол то, что было козырным тузом его аргументации, - ты, конечно, инженер, но не техник, тем более – не электротехник. И ты прикоснёшься к нашей проводке не раньше, чем усыпишь меня и Луизу сонным газом, тем самым, который феминистки, кажется, рекламируют… Потому что это опасно. Ты вот что… ты помнишь Робера?..
Это был тот самый погибший автомеханик, про которого Андре рассказал Луизе.
- … Даже он не знал всей специфики работы с электричеством. А он был техником. Тем более – ты… я уж не говорю о себе.
- Да, я тебя отчасти понимаю, – озадаченно сказал отец.
- И деньги – это всего лишь деньги, мы заплатим и забудем о них. На безопасности не экономят.
- Ладно, – вздохнул Винсен-старший. Воспоминание о Робере, с которым они были очень хорошими приятелями, выбило его из колеи где-то на четверть минуты. – Ладно… но ведь если ремонт, то вы, получается, без электричества сидеть будете несколько дней?
- Может быть, и так. Может даже так случиться, что детей увезём к Полине, в Париж на это время.
- Постой, Андре, а почему не к нам, если так?
- Потому, папа, что мы, чего доброго, сами к вам сбежим, чтобы иметь возможность душ принять хотя бы. И как же вшестером в квартире на две с половиной комнаты несколько ночей?... И к тому же, им тогда в школу и в садик в это время всё равно не ходить, так пусть погуляют по Парижу. Может, ещё в парк Астерикс их Полина свозит…
- Мало вам Диснейлэнда, не нагулялись? – с доброжелательной иронией произнёс отец. – Но, в принципе, есть резон в том, что ты говоришь. Ладно, позвони, когда что-то выяснится.
- Конечно. Маме привет…
Надо же, отец ничего про взрыв не сказал… может, новости не слушали… да нет, мама-то слушает; впрочем, наверное, они утром узнали и как-то уже об этом подзабыли за несколько часов… Разговор с отцом оставил в душе хорошее чувство. Отец умён, надёжен, тактичен, прислушивается к логике и умеет не навязывать помощь, если ему приводят разумные доводы, что этой помощи не нужно… Да, пришлось лгать и ему, но Винсен подумал сейчас, что, может быть, со временем всё-таки расскажет папе о случившемся. С мамой – сложнее, но отец сумеет воспринять это спокойно и стойко… Или – не надо? «У отца была стенокардия, нужны ли ему эти переживания только из-за того, что мне хочется разделить бремя ещё с кем-то из близких?..»
А теперь – позвонить тёте, в Париж. Он набрал номер. Полина ответила сама, после полутора гудков.
- Вот ведь совпало, – произнесла она. – Я сама хотела звонить. Только сейчас услышала по телевизору про этот взрыв… что там у вас делается, с вами всё в порядке?
- Полина, с нами всё нормально… но у меня есть к тебе просьба… - Он повторил ту самую ложь насчёт электричества.
- Понимаешь, у нас будет тут, наверное, дым коромыслом, и провода наружу, кроме всего прочего… Если придётся делать этот ремонт, - могу я привезти детей деньков на пять к тебе?
- Конечно, привози, о чём разговор!..
Полина была на три года младше мамы Андре. Во времена его детства она жила поблизости, он часто бывал в её доме, и тётя усвоила по отношению к нему полуматеринскую роль. С юности он часто переругивался как с мамой, так и с ней, «чтобы отстали и не учили жить», но всё это было по-свойски; по большому счёту они были очень близки. Она жила вдвоём с мужем на бульваре Сен-Дени. Их сын, двоюродный брат Андре, жил неподалёку и часто приводил к ним двенадцатилетнюю дочку. «Может быть, Жюстин с ней будет интересно» – подумал Винсен. Полина, проработав лет сорок учительницей начальных классов, вышла совсем недавно на пенсию. Она любила детей, и Винсен знал, что тётя с удовольствием примет внучатых племянников. После разговора о том о сём они условились, что он, по всей видимости, привезёт Жюстин и Пьера назавтра часам к одиннадцати-двенадцати.
Он вышел в гостиную. Луиза и Жюстин сидели там, Пьер, вздремнувший часа полтора назад, ещё спал в своей комнате. Дочка метнулась навстречу, очень взволнованная - почти как горничная Жаклин Валье в аптеке…
- Папа, папа, я только что узнала – от Бланш по фейсбуку… вот маме едва успела сказать… у нас же тут неподалёку страшный взрыв был, пятеро убитых, в лесу!
Винсен взглянул на Луизу: сумела ли она – якобы только-только услышавшая об этом от дочери, – разыграть естественную для мирной интеллигентной женщины реакцию?..
- Подумай, Андре… надо же, кошмар!.. - Да, она вроде бы изобразила ужас вкупе с недоумением.
- Да я, представьте, уже с утра знаю… вам забыл рассказать, когда пришёл, - отозвался он, махнув рукой, как бы в укор себе за эту забывчивость. – Девушки в аптеке увидели в интернетных новостях… Видимо, война мафий…
- Папа, - Жюстин потеребила его за руку, - это ведь та избушка, где тот рыбак жил… ну, про которого ты рассказывал однажды?..
- Да, – сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. - Та самая избушка, только не жил он там, а якобы приезжал рыбу ловить.
- И ты в том самом месте столько раз бывал? Не зная, что там на самом деле?
«Она напугана тем, что можно, значит, ведать не ведая оказаться близ чего-то жуткого. Перед ней мысленная картина: её папа с корзинкой грибов, а метрах этак в десяти – тайник с бомбами и героином… Нет, это не детский, это очень взрослый страх. Страх непредсказуемости, невозможности контролировать…А я разве не испытывал нечто подобное тогда, в воскресенье, спешно уйдя от этого… Бланшара… по пути домой?.. Что ж, ей надо пройти через этот страх, найти для него место в душе, научиться жить с ним…»
- Да, девочка моя, – ответил отец, сделав кистью правой руки движение в сторону, означающее «да, конечно, что тут поделать». – Да, девочка моя, довольно часто, собирая грибы, я там проходил, и немало других тоже. Мне самому страшновато стало от этой мысли, когда я узнал.
«Да, совершенно правильно, именно так, не оставлять её наедине с этими её страхами, подчеркнуть ей, что нам, взрослым, тоже страшно. Она не маленькая, да, впрочем, и Пьер тоже отлично понимает уже, что мы не всё можем и не от всего способны защитить. Но мы вместе с ними – и испытывая уверенность, и содрогаясь от опасений…»
- А сколько раз, – продолжал он, подойдя к столу и начиная намазывать сгущёнку на горячий сырник, - сколько раз ты проходила мимо того или иного дома, не зная, что там в этот самый момент кто-то умирает. Мы очень часто, сами не зная, соприкасаемся с… с болью, жестокостью, ужасом… ну, и иногда узнаём, что соприкоснулись, или что нас промчало очень близко… надо научиться с этим жить, Жюстин…
В гостиную вошёл проснувшийся, ещё в пижаме, Пьер. Отец, взглянув на девочку, незаметно для маленького брата мигнул ей и провёл пальцем по краешку губ – не надо об этом при малыше… «Хорошо, что он появился, и хорошо для Жюстин, что мы её просим помочь нам не травмировать его этой жутью: мы полагаемся на неё, делаем своей помощницей и подключаем тем самым к полюсу силы, уверенности…» 
- Вот что, ребята, - сказал он им обоим. – Мы завтра утром отвозим вас в Париж, к тёте Полине, дней, наверное, на пять. Я сейчас договорился с ней.
- Да, мама нам говорила, пока ты спал, - откликнулась Жюстин. – Давайте хоть погуляем там сначала.
- Хорошо, доченька… На метро подъедем в центр, покрутимся там.
- Андре, – сказала Луиза, - кто-то звонил, просил передать, что матч лиги откладывается на следующее воскресенье.
- А кто это был? Он назвался?
- Нет, но сказал, что из федерации.
Винсен решил на всякий случай проверить в интернете, подсел к компьютеру. Памятуя о своей выдумке насчёт электричества, сказал Жюстин выключить телевизор и аппарат для просмотра видеодисков – не перегружать сеть...  Зашёл на нужный сайт: да, действительно, игру решено перенести, и вполне естественно, что звонили, не полагаясь на то, что все заходят на сайт каждый день. И заботясь о том, чтобы наверняка сообщить, – мало ли, может быть, кто-то, поскольку не надо играть, успеет составить на ближайшее воскресенье какие-то семейные планы… «Смогу ли я играть? – подумал он. – До того ли мне? Подводить команду, конечно, не хочется, но дай Боже, чтобы не был я к тому времени арестован!..»  - Ладно, ребята, теперь можете смотреть что хотите. 
«Вообще-то надо бы новости послушать: может быть, скажут что-то об ЭТОМ… Ладно, к семи… как раз выпуск будет…»
Они сели полдничать. Чай, пряники, Луизины творожники… И опять тот самый мультфильм про снежную королеву; его упоённо смотрели вчетвером – в том числе Жюстин, которой Луиза велела, полистав её тетрадки, доделывать английский… «Мне не мешает» – заявила она, усевшись с тетрадью и книжкой прямо за стол, уставленный чашками и тарелками… «Ну, смотри, я проверю потом, – сказал Винсен, - впрочем, английский мама проверит…» После мультика Луиза просмотрела упражнения… да, нормально, несколько ошибок есть, но не от небрежности, девочка явно работала вдумчиво. Она действительно может одновременно и делать уроки, и поглядывать на экран…
- Папа, – сказала Жюстин, - ты мне теперь помоги с вопросами, я сейчас принесу.
- А в лесенки и змеи когда будем играть? – спросил её Пьер.
- Не сейчас, - ответил вместо неё отец. – Ей уроки доделать надо, а ты пока сам поиграй. Усядемся часа через полтора.
Мальчик опять включил полюбившийся мультфильм, а она побежала в комнату, принесла тетрадку в малиновой обёртке.
- Папа, что такое метеорология?
- Наука об атмосфере… ну, о погоде в том числе. Метеорологи, например, предсказывают погоду. Это что у вас за предмет такой?
- Это к викторине… сейчас я вам расскажу… а что общего между метеорологией и тремя евангелиями?
- Евангелиями? – удивлённо переспросил Винсен. – А впрочем, всё ясно, доченька. Метеорологи называются ещё и синоптиками. Синоптики – это «не видящие» на латыни. То есть, не видя, могут предсказать. А три из четырёх евангелий называются синоптическими. Потому что те, с чьих слов они написаны, - Матфей, Марк и Лука, - не видели Иисуса. Только Иоанн видел его и ходил с ним.
- А, вот, значит, в чём дело, – обрадованно сказала Жюстин. – И то, и другое – не видя. На это далеко не все ответят…
-Да что это за викторина? – спросила Луиза.
- Викторина, мама, только месяца через полтора будет, в конце октября. По четырём евангелиям. Несколько школ участвуют. А эти вопросы – предварительные, за них тоже очки даются заранее… Я ответы и из Парижа смогу переслать по электронной почте.
Жюстин училась в частной школе, где преподавались основы религиозной традиции.
Как же с вами хорошо, думал Винсен… Не последним, не последним был вчерашний вечер, мы снова вместе! И пусть катится под самые крутые откосы гуманизм, цена которого – предательство тех, кого любишь! Сколь станет сил моих – я не дам потащить на алтарь ни вас, ни себя! Сколь станет разума моего – я не допущу, чтобы на нас охотились! Я не хочу, чтобы моя семья находилась под чьим-то прицелом! И чтобы мы, подобно зайцам, улепётывающим от гончих, бросили налаженную, светлую жизнь и спасались куда-то за леса и океаны… из-за того, что террористическая нечисть вздумала что-то затеять поблизости… Нет, я хочу, чтобы мы жили здесь, в безопасности, в уюте, в радости. Я хочу поехать всей семьёй – и бабушек с дедушками взять, - в дачный домик где-нибудь в Финляндии. Я хочу показать вам, детишки мои, Флоренцию, Петербург, Нью-Йорк… и так далее – весь мир перед вами! Я хочу любить Луизу!. Я хочу, чтобы Мишель Рамбо опять измотал меня своими короткими подрезками… а я попробую накатами, и плоскими ударами… и подставкой… и как знать, чья возьмёт на сей раз… Хочу жить, а не выживать…
Часов в шесть Жюстин уселась с тетрадками и книжками по математике и французскому за тот же самый стол. Луиза паковала два детских чемоданчика, чтобы не терять время утром и выехать к Полине в Париж с запасом времени. Малыш Пьер, когда закончился фильм, сначала притащил коробку лего и мастерил на ковре, а потом возился с пластилином. Андре с некоторой ленцой, но при этом и с любовным родительским интересом помогал ему.
Потом, ближе к семи, – включил телевизор. Луиза подсела к нему. Они дождались через несколько минут телевизионного репортажа о взрыве на речушке за городком. «… Пепелище на месте взрыва было обнаружено в утренние часы группой молодых людей… Имена убитых установлены, но на текущий момент не дозволены к опубликованию… Все пятеро погибших известны уголовной полиции и службам безопасности… Преступнику удалось скрыться… Окружные и муниципальные органы власти оказывают посильное содействие специализированной полицейской бригаде, ведущей расследование. Вместе с тем нужно отметить, что уничтоженная взрывом преступная группа вряд ли была связана с теми или иными местными очагами криминала… Детали убийства и возможные мотивы его совершения не вполне ясны и тщательнейшим образом расследуются…»
- Вот так, – сказал Винсен, – практически ничего конкретного не сказали, да и не должны говорить…
А в пол-восьмого сели, наконец, играть – все четверо, - в лесенки и змеи, играли разноцветными фишками и двумя кубиками – Пьер уже отлично умел складывать и пытался заранее просчитывать, сколько же клеточек ему остаётся до той лесенки, которая стремительно вознесёт его почти к финишу, и сколько ни за что не должно выпасть, ибо иначе угодишь на голову змеи и съедешь к её хвосту - быть может, в самый низ… Играли долго, и иногда, видя, что для малыша игра обретает черты сказки, у которой должен быть счастливый конец, старались – взрослые и Жюстин, - не сговариваясь, но прекрасно понимая друг друга, подстроить так, чтобы он выиграл. Но иной раз всё же не поддавались, и он пересиливал свою досаду, говорил – молодцы, что обогнали меня… И пожимал руку победителю, со спокойным достоинством принимая поражение.
Сыграли несколько раз. Время перетекло за восемь, потом за пол-девятого. Темнота снаружи шелестела ветвями, стонала нечастыми гудками машин, стучалась в сердца взрослых неясным предчувствием чьего-то возможного прихода. Чьего-то… То ли полицейской бригады, то ли… некоей жути, призрак которой – пусть разумом Андре и Луиза понимали, что она изничтожена и никогда не явится за ними, - всё же грозился... и, казалось, нечто не имеющее очертаний всё же может возникнуть из мрака и потянуть к себе или пронзить бесшумным оружием… Они – стараясь делать это незаметно для детей, - переглядывались иногда, символически поддерживая тем самым друг друга, как бы сигнализируя друг другу, что тайна их страха разделена между ними пополам…
Вот уже и девять, Пьер начал прикладываться головкой к столу: хочет спать… Луиза повела его умываться, чистить зубы, решив обойтись без купания. Жюстин села за свой компьютер… - Папа, вы с мамой не включайте пока свой, ладно? – попросила она… значит, поверила в перебои с электричеством…
- Ты тоже ложись пораньше, - сказала ей Луиза. – Нам  же завтра утром уезжать довольно рано…
Десятый час. Андре и Луиза остались одни в гостиной. Можно было поговорить полушёпотом – Пьер спит, Жюстин слушает что-то… Винсен пересказал Луизе разговор с Мишелем Рамбо и мысли, захлестнувшие его душу. Рассказал о звонках отцу и Полине.
- Если бы ты знала, насколько легче мне сейчас от того, что ты всё знаешь! - после полуминутного молчания сказал он. - Может быть, эгоистично – радоваться, что и на твои плечи пала эта ноша… но так я чувствую, мне адски трудно было бы… сейчас я понимаю, до чего это было бы невыносимо… оставаться наедине со своей страшной тайной.
- Андре, достаточно и того, что ты был с ней наедине половину ночи, когда спасал нас. Достаточно и того, что ты, ни с кем не делясь, принял это решение и взял на себя немыслимый, безмерный кошмар! Я сегодня дома, собирая паззл с Пьером, занимаясь стиркой и прочим, не переставала вспоминать… и пыталась представить, ЧТО ты, должно быть, чувствовал вчера, после того звонка, уже ЗНАЯ… когда сидел с нами, и помогал Жюстин по географии… и испытывал ужас, думая, что, может, это последний раз… и собирался броситься из уюта, из наших объятий в ночную темень, преодолевая страх и слабость… Знаешь, меня это отчасти коснулось тогда, ночью, в момент пробуждения… тебя не было рядом, а на будильнике два часа ночи… и что-то во мне отозвалось - болью, страхом, надеждой, и… не знаю, не телепатически ли передалось: не звони, ни в коем случае не звони… Я не жила весь этот час… я тогда почти окончательно поняла: происходит что-то страшное. Но ждала тебя. Эта надежда – дождаться тебя… я ощущала её, как бабочку на ладони, как бабочку, которую и сжать страшно, и отпустить… страшно сделать движение, и надо сидеть, сидеть, сидеть не шевелясь… Она трепетала в полутьме, она связывала меня с нашей сладостной тихой, уютной жизнью, я должна была сберечь её – и не встала, не сдёрнула трубку… Мне хотелось пойти и посмотреть, спят ли дети, но я не позволила себе: если бы они проснулись, то вкусили бы вместе со мной то, что я чувствовала, – мне не удалось бы скрыть, ни за что не удалось бы… Зачем я рассказываю это тебе? Надо, чтобы ты знал: я тоже испытала свою долю ужаса… - Луиза смолкла на несколько секунд.
- Это был, наверное, ещё больший ужас, чем мой, – тихо сказал он, потрясённый её экзальтированной, в определённой степени навеянной стилем читаемых ею романов, и в то же время бесконечно искренней, до последнего обнажения, речью. - Я хотя бы знал, что именно происходит, а ты была перед бездной неведения. Перед тем, чего я сам так боюсь… А знаешь, тебе твоя надежда казалась бабочкой, а у меня… у меня тоже были видения… - Он рассказал ей о золотистых, с немыслимо белыми остриями, сердцах-кинжалах, мечах и молниях… - ты и представить не можешь… я, вспоминая это сейчас, чувствую, что черпал в этих видениях силу, которой раньше не знал за собой. Моё подсознание вытолкнуло их в помощь мне.
- Я могу себе представить, – уткнувшись ему в плечо, ответила она. – Ведь и мне эта – тоже всплывшая из подсознания, как же иначе, - надежда дала силу: выдержать, не метаться, ждать… Я не хочу, не стану преуменьшать то, что тогда вынесла… я действительно слабая женщина… пусть я иногда этим чуточку кокетничала, но не притворялась же… и для меня это был предел ужаса, но это значит, что я всё-таки, получается, делила ношу с тобой. Мне очень, очень нужно знать и чувствовать, что делила – в тот страшный час, когда ты ринулся туда… в ночь… и защитил нас!..
- Но ведь ты сама вырастила во мне защитника! – прошептал Андре. - Начала растить ещё тогда… помнишь тот случай?.. Обнимая – сбитого, поверженного ударом, не оставившим мне ни единого шанса… ЗАПРЕЩАЯ опасные игры… и сказав: если будет настоящая опасность – ты защитишь!..
 - А когда ты стал открывать дверь, - продолжала Луиза, - и я услышала, и побежала к тебе, - тогда сквозь бездну жути блеснула искорка счастья: я дождалась, самое страшное позади, мы рядом! Боже, сколько же силы это мне дало! Благодаря этому всплеску силы я и заставила тебя рассказать всё, и сумела осмыслить, принять, не упасть в обморок... Ты знаешь, что я никогда не хотела казаться сильной, но в те минуты… я же всё-таки не пала бесчувственным грузом на твои руки… Я же сумела помочь тебе и тогда - правда, скажи? Мне важно быть уверенной в этом!.. 
- И ты ещё спрашиваешь? Ты – бесчувственным грузом?.. Мне, когда я вспоминаю прошедшую ночь и это своё возвращение, кажется иногда, что ты, именно ты и понесла меня на руках, обессиленного… Даже беспомощно лепеча, даже обречённо глядя! Больше нежности, больше поддержки дать невозможно. Я ожил и оттаял рядом с тобой…
 - Что ж… слава Богу, если так. И вот что пойми: не только ты изменился – мы оба. Не вздумай зацикливаться на том, что ты перешёл некую черту – один… Нет, я не пущу туда тебя одного, я – за тою же чертой.
- Да, получается, что так… И ещё ведь в воскресенье утром, подумай-ка, мы были… теми, прежними.  И, знаешь, как будто покинули мы тихий берег – и больше туда не вернуться, а он так близко ещё, так хорошо виден, а коснуться нельзя… Но вместе – не так страшно…
- 17 –
Было начало пятого, когда на записывающее устройство Бернара Брюне поступила запись телефонного звонка. С домашнего телефона семьи. Два мужских голоса. Принимающий номер – телефон квартиры родителей Андре Винсена.
«Папа, у вас всё нормально? Пригласил бы вас, только у нас тут, понимаешь, сложности начались…» Голос достаточно молодой – ему только сорок, впрочем, - негромкий и вместе с тем напряжённый… - «Что случилось?» – более пожилой голос, тоже обеспокоенный.  – «Да с электрической сетью какие-то неясности, вплоть до того, что она может полностью полететь. Видимо, мощность недостаточная. Сегодня ждём, после восьми, электрика, он проверит, и, может быть, всю проводку придётся переделывать…»
Отец выражает недоумение – что могло случиться… Предлагает приехать, глянуть, что происходит с этой электрической сетью. Сын отговаривается. Комиссар Менар скептически покачал головой: возможно, Винсен –младший не хочет посвящать отца во что-то куда более серьёзное, чем неисправности с электричеством, которые служат, наверное, предлогом… интересно, зачем? Чтобы родители не приезжали пока?..
Андре Винсен припоминает  какого-то знакомого механика, по всей видимости, погибшего от неосторожного обращения с электричеством. Категорически отказывается подпускать отца к электропроводке. Винсен-старший сдаётся. Они обсуждают, что делать. «… Может так случиться, что Жюстин и Пьера увезём к Полине, в Париж на это время», - говорит сын. Ага, теперь, кажется, понятно: они хотят увезти детей, вот для чего, по всей вероятности, придуманы эти перебои с электричеством… 
- Полина – это его тётя, сестра матери, – сказал Брюне, когда телефонный разговор закончился . – Звонка электрику не было, во всяком случае с личных телефонов… Погодите, он опять, кажется, звонит… Ага, именно на номер этой тёти, в Париж.
Они услышали голос немолодой женщины. – «Вот ведь совпало… Я сама хотела звонить… Только сейчас услышала по телевизору про этот взрыв… что там у вас делается, с вами всё в порядке?»  - «Полина, с нами всё нормально… но у меня есть к тебе просьба…» Винсен договорился с тётей, что привезёт к ней сына и дочь назавтра где-то между одиннадцатью и двенадцатью.
Прослушав всё это, комиссар задумчиво сказал:
- Он хочет увезти детей – значит, очень возможно, боится чего-то и хочет держать их подальше от того, что кажется ему опасным. Или от взрослых сложностей, о которых им лучше не знать. Ехать они должны, если так, завтра утром, от восьми до девяти. Клемен, возьми, пожалуйста, на себя наблюдение в этот промежуток времени за его машиной. И ещё сегодня, только ближе к полночи, съезди туда и проверь лично – я не хочу привлекать к этому направлению розыска никого больше, - так вот, лично проверь их электрический щиток, имеются ли там неисправности. Я почти стопроцентно уверен - их нет, это предлог…  На деле же он хочет, – повторил Менар только что высказанную мысль, - то ли спрятать детей от опасности, то ли спрятать от них самих нечто такое, что может оказаться травмирующим…
- Или и то, и другое, – сказала Натали Симоне.
- Да, и это возможно. И ещё, Клемен: ты много чего умеешь… так вот, организуй в его машине прослушиватель-передатчик. А тебя я попрошу, Брюне, этой ночью подежурить здесь при аппаратуре. Съезди домой через часок – ты же недалеко живёшь, - привези всё, что надо. Ты человек пока ещё не семейный, тебе это не слишком сложно. Скучать, насколько я тебя знаю, не будешь.
- Не буду, – откликнулся Брюне. – Я себе такую эпопею в интернетной библиотеке присмотрел, что хватит и на несколько ночей; только – засмеялся он, - не примите это, господин комиссар, за желание напроситься на дополнительные дежурства…
- Далее, – продолжал комиссар, - вы, Натали, понадобитесь мне на вечер, и ты, Рене, тоже… позже ты поедешь, как мы решили, установить в машине Винсена передатчик и проверить электросеть, и – езжай домой. А пока мы займёмся картотекой известных преступников – из самых разных группировок, связанных тем или иным образом с террором, наркобизнесом либо хранением оружия, - и их телефонными контактами. Пусть нам ясно, что этот взрыв устроен кем-то одним, по личному умыслу и без чьего-либо подхвата, но логичнее всего предположить, что убийца – некто принадлежащий к преступному миру. Попробуем же, насколько это окажется возможным, прикинуть, кто из криминальных фигур мог быть вчера и этой ночью в том районе. Будем запрашивать нужные отделы. Винсеном же мы будем заниматься, по возможности не посвящая в это больше никого. Мне, если честно, совершенно не просматривается сейчас возможность создать сколько-нибудь чётко очерченную «матричную» модель произошедшего. И надо попытаться избежать того, чтобы на семью, ничем до сих пор себя не запятнавшую, была брошена – возможно, ни за что ни про что, - криминальная тень. А это произойдёт, если с десяток людей – пусть даже сотрудников полиции, люди везде люди, - будет знать о том, что это семья соприкоснулась, пусть загадочным образом, с преступными сферами. Так что, во всяком случае пока, правильнее всего, чтобы это направление разрабатывалось только нашей четвёркой.      
- Только скажите, – спросил Клемен, - почему вы не хотите уже сегодня наведаться к этому Винсену?
- Потому, – ответил комиссар, - что сегодняшний приход к нему не даст нам ощутимо больше информации, чем завтрашний. Причастен этот человек к чему-либо или нет, - факт, что он не скрывается. Если, допустим, он неким загадочным образом сыграл активную роль в произошедшем, то и в этом случае у него, безусловно, есть версия, которую он продумал и подготовил. И правильнее, на мой взгляд, хоть немного понаблюдать за ним сначала. Что-то мы из этого наблюдения, вероятно, узнаем. И я даже не против дать ему возможность сделать свою «легенду» - это если он тем или иным образом виновен, в чём у нас нет уверенности, - максимально цельной, законченной, что ли. Искать, чего не хватает на картинке, не тяжелее, а легче, если картинка имеет цельный, завершённый характер, чем если имеешь дело с фрагментами недостроенной версии. Парадоксально, но мне случалось в этом убеждаться.
- Интересная мысль, – сказала Симоне.
- Итак, – продолжал Менар, - нам надо проанализировать известные нам группировки. И начать с тех, кто, предположительно, может быть во враждебных отношениях с той, к которой принадлежали погибшие. Давайте сейчас приступим к этому. Бернар, ты пока езжай домой, а когда вернёшься, ещё успеешь подключиться и помочь. Да, вот что, привези свой кофе, а?.. У тебя он много лучше, чем тот, что здесь в буфете…
Потом он добавил, возвращаясь к теме достраивания версий:
- К тому же – чем в большей степени человек отработал, довёл до ума свою «легенду», тем больше он сам становится зависимым от неё. И тем больше вероятности, что он положит где-то дополнительный «камушек», думая её ещё лучше укрепить, а она именно от этого камушка возьмёт и начнёт разваливаться. Ладно, ребята, давайте трясти криминальные структуры…
Брюне уехал и вернулся через полтора часа. Было начало восьмого. За время его отсутствия телефоны Винсена бездействовали. К восьми вечера удалось закончить проверку телефонных контактов тех, кто был известен полиции в связи с наркобизнесом и другими ветвями криминального предпринимательства, а также с хранением и перевозкой крупных арсеналов оружия. Осмотрели то, что было найдено в гостинице, где в течение нескольких суток ночевали убитые – кроме Бланшара. Ничто конкретное пока не вырисовывалось. Было яснее ясного, что погибшая пятёрка была звеном, отвечавшим за хранение и перевозку крупных партий товара и оружия и за поставку единиц хранения «исполнителям».  Было понятно, что связываться с более высокими криминальными звеньями эта ячейка могла не только с помощью телефонов, но и по электронной почте, но тут не было возможности что-либо проверить достаточно быстро: каждый может создать, находясь даже в интернет-кафе, электронный почтовый ящик, который никому, кроме него и тех, с кем он – может быть, пользуясь смысловыми шифрами, - пересылается, не известен. Так или иначе, комиссар созвонился с несколькими руководителями оперативно-розыскных отделов в округах, где предположительно находились те, кого он решил допросить, и согласовал вопрос об их задержании. Надо будет в ближайшее время провести все эти допросы, поскольку не так просто долго удерживать под арестом людей, являющихся криминальными авторитетами, но – и даже не столько «но», сколько именно в силу этого, - достаточно ловких, чтобы не запачкаться однозначными уликами, и располагающих умелыми адвокатами. Некоторые, связанные вплотную с пятью погибшими и имеющие отношение к их засылке и организации тайника, - сядут, и надолго. Но не все, кому бы следовало.   
Да, допросить их всех надо, но каждый из них будет сосредоточен на отмазывании самого себя, а значит, на максимальном сокрытии фактов, связывающих его с погибшими. Подумав, комиссар позвонил в офис некоего D…u  - одного из достаточно крупных тузов оружейного бизнеса. Просмотр телефонных распечаток показал, что с этим человеком по два раза говорили по телефону Массо и Дюпон, хотя это было около двух месяцев назад, а более «свежих» контактов между ними не было. В тайнике уничтоженной взрывом ячейки была найдена в том числе продукция, которую – судя по некоторым косвенным признакам, - производил именно он. Этот крутой предприниматель был одним из тех, о ком сложилось выражение «видеть – нате ж, а схватить – не схватишь», ибо юридически значимых доказательств его связей с контрабандой и сбытом вооружения преступным группировкам не имелось. Более того, насколько знал комиссар, у этого человека была своя «красная черта»: не будучи особенно щепетильным, он, тем не менее, никогда не вёл никаких дел ни с террористическими группировками, ни с наркомафией. Значит, оружие, выпущенное на его предприятиях, перекупалось ими, скорее всего, без его санкции. Зная характер D…u, можно было предположить, что он будет очень раздражён этим, и - тем вероятнее, - с удовольствием окажет содействие тем, кто способен наказать за это и самовольных «толкачей», и заказчиков. Менар, имея за плечами неизбежный для ведущего крупные дела полицейского опыт неформальных, «джентльменских» контактов с такими фигурами, хотел поговорить с ним, чтобы лучше уяснить характеры погибших и их отношения между собой. Этот оружейный туз должен знать довольно многих в криминальном мире; и, может быть – именно потому, что формальных обвинений не боится, - даже не станет это отрицать. Такие люди могут позволить себе иногда циничную откровенность, и Менар надеялся услышать из уст этого человека искушённое мнение о том, чем – хотя бы на контурном, типовом уровне,  - могло быть вызвано совершившееся убийство. Договориться о встрече – через личного секретаря оружейного барона, - удалось неожиданно легко. Завтра в два часа, в гостинице, находящейся часах в полутора езды от управления и примерно на таком же расстоянии от главного офиса бизнесмена. 
- Отлично, – подытожил комиссар. – К половине пятого успею вернуться, а часам к шести поедем к Винсену.
- А мне кажется, – вдруг сказала Натали Симоне, - что целесообразнее всего предположить кого-то шестого, кто был связан со звеном Дюпон. Кто, по замыслу их собственного руководства, должен был их как-то подстраховывать... возможно, быть наготове для совершения некоей операции… Подумайте, речь ведь о ком-то, кто ЗНАЛ, где они находятся. Логичнее всего поэтому предположить кого-то пусть не принадлежавшего к этой группе, но функционально связанного с нею… И контактировавшего с этими пятью погибшими либо только явочным порядком, либо через электронную почту. Кого-то, кому нельзя было – и с их точки зрения тоже, -  засвечиваться ни в коем случае. Ни прямо, ни косвенно. То есть даже созваниваясь… Чтобы ни один розыск не мог установить наличие ещё одной фигуры, связанной с ними. 
- То есть вы предполагаете, что был «зачехлённый клинок»? – спросил комиссар. – Кто-то, приберегаемый для совершения тяжёлой акции – скорее всего, убийства, - если это понадобится?
- Да. Предположим, они предвидели, что будет нужно кого-то убрать. Естественно, понимали, что в этом случае начнётся следствие. Может случиться, что этот «зачехлённый клинок» будет схвачен, но тогда – даже если он сознается в связях с ними, - доказать это, без уличающих телефонных контактов, он не сможет. И установить причастность кого-то из них к делу не удастся.
- Но тогда, – сказал Клемен, - сам этот «клинок» должен был знать, что если совершит убийство и попадётся, ему трудно будет смягчить степень своей вины, доказав, что у него были сообщники… или наниматели… Впрочем, это могло входить в пакет условий «наёмничества»…Но, получается, Натали, ты думаешь, что он - этот самый «клинок», – «сорвался с крючка»? Ликвидировал всю ячейку, не сойдясь с нею в чём-то и желая «развязаться с концами»… если, скажем, о нём знали только они?.. Взорвал их, зная, когда все пятеро окажутся в одном месте?..
- Да - подтвердила Натали, - ты додумал в том же направлении, что и я. Понимаешь, Рене, я исхожу из того, что знать, где они находятся в конкретный момент, мог только некто связанный с ними преступными узами. Поэтому логически напрашивается, что убийца – некто изнутри той же самой структуры…
- Но каким боком тогда может быть связан с этим твоим построением Винсен? –спросил Брюне. – Мы ведь уже говорили о том, насколько наивно думать, что эти его аптечные материалы могли понадобиться профессионалам. В том числе, ясное дело, и такому «клинку» - профессиональному киллеру…
- Винсен, - сказал комиссар, медленно раскуривая сигарету, - мог быть «заказан» убийце. Не берусь предполагать, почему, в связи с чем; но факт, что именно Винсену был сделан тот, якобы со студии, провокационный звонок. Далее, допустим, наёмник, решивший вместо выполнения заказа уничтожить заказчиков, имитирует «дилетантское» убийство, делая тем самым из Винсена – о чьей аптечной лаборатории, видимо, знает, - отвлекающего подозреваемого…
- Да, точно, - азартно подхватила Натали. - Если этот наш гипотетический «киллер в чехле» задумывал развязаться с ними, то тогда… тогда именно Винсен, со своей лабораторией, лучше любого иного подходил на роль ложного  подозреваемого. Помнишь, Рене, ты говорил о том, что по схеме «мотив и подручные материалы» он подходит более кого бы то ни было!   
- ОТВЛЕКАЮЩЕГО подозреваемого, - отстукивая по столу ритм то ли вальса, то ли танго, медленно проговорил Менар, – но, может быть, не столь уж и ЛОЖНОГО. Ибо кто знает, не он ли предыдущей ночью, в аптеке, вполне сознательно изготовил для убийцы взрывчатку. Снаряд-то был из категории «самодельных». 
- С другой стороны, - возразила Симоне, - нет уверенности, что именно он сам был тогда в аптеке и звонил в пол-двенадцатого на свой домашний телефон. Это может быть и компрометирующий звонок, специально сделанный на его номер кем-то сумевшим проникнуть в эту аптеку. Мы ведь предполагаем действия криминального «оперативника», и дверь, не запертую изнутри на задвижку, такой оперативник мог открыть так же элементарно, как ты, Рене, - подмигнула она Клемену, - вскоре откроешь машину Винсена, чтобы установить прослушиватель.
- Если уж так, - сказал Брюне, - тогда, Натали, возможно и то, что он – этот твой «оперативник», - проникнув туда, собственноручно смастерил и бомбу, которую затем бросил в тот сарайчик. Но, с другой стороны, это получается, - продолжал он, подойдя к открытому окну, чиркнув зажигалкой и прикуривая, - киллер и квалифицированный химик в одном лице. Вероятность, мягко выражаясь, невысокая…
- Как знать, - Клемен несколько раз сцепил и расцепил ладони, что было ему свойственно при взвешивании чьих-то основательных, но не стопроцентно убедительных доводов. – Такие люди получают многопрофильную подготовку, включающую, очень возможно, умение обеспечить себя, если нужда случится, самым разным оружием. В том числе соорудить самоделку.
- Но это же надо знать технику лабораторной работы, Рене. Вот ты, например, смог бы сделать такой снаряд?
- Меня этому не обучали, но, понимаешь, полицейскому оперативнику, в отличие от криминального, едва ли может понадобиться кустарное оружие, чтобы запутать след. А в преступных структурах такое тоже может предусматриваться.
- И тут неплохо бы сопоставить две вероятности, - всё ещё вальсируя указательным пальцем по столу, подключился комиссар. – Первая – такой вот «киллер-химик», открывший аптеку без ключа и самостоятельно изготовивший орудие убийства; и тогда Винсен может быть совсем ни при чём. Вторая - что киллер успел за кратчайший промежуток времени мобилизовать Винсена. Причём с глазу на глаз, поскольку телефонных контактов больше не было… За промежуток времени от этих звонков Винсена на студию, от полученного им SMS с телефона Дюпон – это около девяти, - и до начала двенадцатого, поскольку в пол-двенадцатого уже был этот звонок из аптеки, а туда надо было ещё приехать… Значит, за два с лишним часа. За это время он, этот самый «зачехлённый клинок», должен был не только появиться у Винсена дома, но и уверить его, что ему стоит содействовать… припугнув - рассказав об опасности со стороны этой пятёрки… Два сценария, одновременно и маловероятных, и всё же очень дельных – учитывая сложность случая… вы все мыслите продуктивно, ребята…И который же из двух вариантов, скажем так, относительно менее неправдоподобен?.. Нет, не отвечайте сейчас, что вам кажется. По-моему, лучше прикинем сначала каждый наедине с собой.
Он помолчал и подытожил:
- Мы дадим Винсену возможность отвезти детей к родственнице в Париж. Завтра прослушаем разговоры в машине, они, надо надеяться, хоть что-то дадут. Потом, где-то в шесть вечером, приедем к ним домой вчетвером. Сейчас нам можно будет разъезжаться – всем, кроме Брюне. Ты, Бернар, обосновывайся - приятного дежурства и интересного чтения. Рене, ты сейчас поедешь, понаблюдай сначала за их окнами, потом, позже, сделай то, о чём я тебя просил. Потом дай нам всем, пожалуйста, по звонку – насчёт того, исправное ли в той квартире электричество.
Поздно вечером, около половины одиннадцатого, Клемен позвонил всем троим и сообщил: электричество в квартире семьи Винсен, судя по состоянию щитка, в полном порядке, и, стало быть, ремонт электросети – предлог. Окна светились: семья, по всей видимости, была дома – все вчетвером. К десяти свет в гостиной погас, но из одного окна падал отсвет настольной лампы. Передатчик в машине он только что сумел установить – быстро и оперативно, - и практически не опасался, что его действия были замечены из чьих-то окон – включая окна семьи Винсен.
- 18 –
Около десяти Жюстин выключила компьютер и улеглась.
Андре и Луиза погасили свет в гостиной и остались одни в своей комнате, слабо освещаемой единственной включённой лампочкой. Воспользовавшись минуткой, когда Луиза зашла в комнату Жюстин, чтобы погасить ночник и задёрнуть шторы, Винсен тайком от неё – она сейчас очень испугалась бы этого, - приоткрыл окно, выглянул... Всё спокойно… вот и наша машина стоит. Никого поблизости… нет, правда, какой-то высокий осанистый парень в футболке защитного цвета прошёл от заезда меж домами… вот он исчез за стволами… потом пиликающий звук; открывает свою машину, что ли?.. Да, точно… ещё секунд через десять – стук захлопываемой дверцы, шум мотора: уехал… Наверное, он у кого-то в одном из смежных домов был – если бы в нашем, слышно было бы, что спускается кто-то…
Темнота снаружи всё ещё страшила их обоих и в этот час. Но они вернулись в свою комнату вдвоём, они соединили руки, и взгляды их, защищаясь от всех тёмных сил вокруг, соединились, тоже сомкнулись, образуя первозданную, неделимую целостность… И они внезапно отстранили от своих сердец все ожидания и опасения, и комната превратилась для них в качаемую волнами на усыпанном кувшинками озере чудесную лодочку, а мерцающая лампа – в круглобокий месяц, перед которым обнажены все видения вечера и ночи; и затем их обитель стала мягким облаком, одним из тех, которые кажутся подобными перине с кружевами, если смотреть с высоты летящего самолёта; и, наконец, стала она чашей, живою, словно цветок, и умеющей убаюкивать тончайшими лепестками… И не было сказано в те минуты ни одного слова… А потом был плеск воды, и была сладостная свежесть, и тихо, но напевно зазвенели чашки и ложки… Они сидели рядом, а на столе стояла вазочка с шоколадом и остывал чай, который быстро, стараясь не шуметь, сделала Луиза.
- Так ты хочешь ехать с нами? – спросил он чуть позже, уже в кровати.
- Хочу, Андре. Я возьму выходной и на завтра тоже, утром напишу заведующей на электронный адрес… На послезавтра уже нельзя – будут американские группы, надо вести несколько экскурсий на английском… Но завтра я с тобой, с вами. Я очень волновалась бы, оставшись здесь, каждую минуту думая, как же вы там едете… И ты переутомлён. Может быть, обратно я поведу…
- Ну, тогда спи, а то ведь я-то хоть днём вздремнул, а ты в два часа ночи тогда проснулась и ни минуточки ведь уже не спала. – Он обнял Луизу, погладил её рассыпавшиеся локоны…
- Андре, мне страшно. Темень за окном… Боже, ведь по замыслу ТЕХ мы бы сейчас уже… уже…
- Луиза, они мертвы, и их замысел – мёртв, а мы – живы! И мы не дадим призракам опутать нашу жизнь вечным страхом.
- Хорошо… мы не дадим, – прошептала Луиза. – Но я всё же боюсь… мы вот-вот заснём с тобой, мы будем спать все четверо… как жалко, что в доме нет консьержа…
- Но ведь ты понимаешь, что больше некому прийти. И дверь закрыта на замок и на задвижку, и на всех окнах решётки… - Он произнёс это уверенным тоном, но отлично понимал: невозможно убедить не бояться, страх не поддаётся логике. И надо же, как безупречно работала у неё логика прошлой ночью, когда она убеждала его прекратить терзаться стыдом за своё временное успокоение в воскресенье… А сейчас она в плену иррациональных ощущений, ужас перед не сбывшимся - слава Богу, не сбывшимся, - нависает над настоящим, над реальностью, и грозится из заоконной темени призраком опасности, которой на самом деле уже нет.
Решётки на окна они поставили лет девять назад, когда Жюстин только-только начинала ходить, училась залезать на диваны и иногда теребила ручками подоконник своей спаленки. Свойственная им обоим склонность к перестраховке побудила их оснастить решётками все окна квартиры, и то же самое сделали у себя их родители…
- Я всё понимаю, Андре, но мне сейчас не даёт покоя эта фраза «спящий беззащитен перед тьмою»… и я даже не помню, где её вычитала…
- Ты не вычитала нигде. Это мои стихи, я читал их тебе в первый вечер, когда мы, в первый раз после знакомства на свадьбе, встретились. «Спящий беззащитен перед тьмою, что глумится, бьёт и предаёт…»
- Да, конечно, – прошептала она и докончила: «Спящий, не печатью ли седьмою эта тьма над жизнью почиёт?..» Я всё помню, что ты мне читал и показывал… как же странно – забыла, что это твоё… Наверное, это от стресса… А помнишь, психолог говорил, что нашей Жюстин всё время нужно ощущение контроля над происходящим; а сейчас именно мне очень страшно позволить себе такое состояние, в котором контроль невозможен. Отдаться на волю… Божью ли… или на волю этой окружающей тьмы? А рядом-то детишки наши… подожди секундочку…
Она стремительно вскочила, выбежала… секунд через десять вернулась.
- Я заглянула в их комнатки. Прости… со мной что-то не то делается, я… понимаешь, я действительно боюсь спать.
«Не надо её переубеждать, не надо пытаться внушить ей, что бояться нечего… тем более, что мне самому не по себе. Пусть, в конце концов, не спит, это позволит ей избежать чувства беззащитности; пусть проверяет детские комнатки, это даст ей подобие контроля… Это её, выбранный ею способ преодолеть ужас. Я должен властью… которую она сама мне вверила… а что я должен? Наверное, подключить её, как Жюстин несколько часов назад, к тому самому полюсу силы, а не слабости… внушить ей: ты можешь сама найти выход… И в неё вновь вольются силы, вольётся уверенность». 
- Тогда вот что, Луиза… - сказал он. – Я уверен, ты сможешь решить, что лучше всего успокоит тебя. Если тебе легче не спать – не спи. Комедию какую-нибудь посмотри на компьютере, или классическую музыку прямо здесь, на диске, поставь тихонько… Ты же у меня… ты же всегда знаешь, что делать… уж если тогда ночью, проснувшись, сумела не позвонить, то сейчас тем более справишься со страхом. Только знаешь, машину вести я тебе, если не выспишься, не дам.
- Нет, Андре, не надо сейчас музыки, она не поможет. Что-то вроде озноба у меня… это нервное, я понимаю, но колотит безудержно… Заснуть точно не засну, но быть под одеялом хочется… Помнишь, ты под утро тогда говорил, что тебя знобит, а сейчас – меня. - Она укуталась одеялом, он опять обнял её… Захотелось закрыть глаза, забыться, и он неожиданно быстро заснул.
Проспал часа два - неглубоко, тревожно. Ему привиделась череда едущих по изгибающемуся шоссе грузовиков, их было несколько, то ли шесть, то ли семь,  и один из них - он как будто точно знал это, - вёз динамит, чтобы врезаться в жилое здание, чтобы оно взлетело на воздух; в руках же у Андре была то ли граната, то ли бутылка, начинённая хлоратом калия, серной кислотой и сахаром, а сам он стоял на некоем высоком месте, откуда можно было добросить её до любой из машин; но в которой же из них взрывчатка? В которую из них, в которую из шести или семи нацелиться и метнуть?.. Этого он не знал, и не было возможности вычислить или догадаться, и на него накатывало пылающее колесо отчаяния, ибо ясно было, что, метнув наобум, он не только, вероятнее всего, погубит водителя, совсем не замышляющего злое, но и не спасёт  никого – убийца же тогда доедет и взорвёт дом…
От этого отчаяния Винсен проснулся… Сначала оно ещё опутывало его душу, но секунд через десять он осознал - Господи, о счастье, это лишь сон… сон, в сравнении с которым явь куда лучше, ибо наяву он, убивая, знал, что спасает любимых и что уничтожает не невинных, а тех, которые хотели… А где же Луиза? Её не было рядом. Он встал, прошёл в кабинет, откуда струился отсвет лампочки… Она сидела перед компьютером… да, всё-таки встала, не сумела заснуть… смотрела… что это? Мультфильм… и едва слышная – звук очень тихий, чтобы не разбудить детей, - нежным женским голосом песня: «Стой, куда, мотылёк, куда? Стой, не лети на свет… Да, любимая, да, - Нет, любимая, нет…»
- Ты слышал эти слова? – дрожащим шёпотом спросила Луиза, увидев его боковым зрением. – Надо же, ты именно сейчас пришёл… чтобы их услышать…
Он вгляделся. Да, что-то знакомое, когда-то смотрели, кажется, всей семьёй.
- Это из той подборки русских мультиков по Андерсену, а я сейчас нашла на «ютьюбе»… «Оловянный солдатик», переведённый. Ты слышал эти слова? – повторила она вопрос и быстро перевела в конец… Вот он, солдатик, тонколицый, с трагическим профилем… вот он устремляется к своей танцовщице…
- Сейчас под ним подломится… этот тролль подломит… и он полетит в огонь… видишь, видишь?..
- Хорошая моя, успокойся… зачем ты именно это включила сейчас?
- Не знаю. Меня тоже, как, должно быть, того мотылька, тянет на пламя, на то, чего боюсь. Понимаешь, вот так и на жизнь, нашу или чью-то, стоит дунуть некоей злой силе, и полетит эта жизнь… - она не договорила…
- Луиза, – мягко сказал Винсен, - мы же всегда… ну, вернее, с того момента, когда перестали быть детьми… понимали свою уязвимость… подверженность тому, что можно считать случаем, а можно – Божьей волей… или, наоборот, происками тех самых злых сил… Но ведь любой человек с этим живёт, не только мы.
- Да, но как же это бесконечно страшно, Андре!
- Страшно, но, может быть, фатализм снимает частично этот страх. Если всё, до мельчайшего события и шажка, предопределено, то, по крайней мере, глупой случайности не боишься. Я очень склонен к этому фатализму, ты же знаешь.
- Но ведь ты сутки назад… посмел воспротивиться року. Никогда я и не помыслила бы, что ты способен на такое отчаянное… деяние… опять скажешь, что я литературно выражаюсь, но тут это слово больше всего подходит.
- Ну, мы все обречены действовать так, будто бы считаем, что от нас что-то зависит, - усмехнулся он. – Давай всё-таки ляжем, а? Час ночи. Мне действительно надо выспаться перед дорогой.
- Да, ты спи, конечно, - сказала Луиза, - и я прилягу, но не уверена, что смогу заснуть.
Они легли, она привычно уткнулась ему в плечо. Андре отключился быстро – сказалась усталость, - и на этот раз без сновидений, но опять часа через полтора проснулся. Фосфоресцирующие стрелки будильника показывали без четверти три, Луизы опять нет… из кабинета тихая – но у него хороший слух, - мелодия, напоминающая молитвенное песнопение… а, ну конечно, она смотрит «Королеву Марго», эту пронзительно натуралистичную ленту, с кровью и с дикой схваткой ла Моля и Коконнаса даже не на шпагах, а на мечах, что ли… Ну ладно, пусть смотрит; может быть, этими устрашающими полотнами из чьей-то полувыдуманной жизни она отчасти вытесняет свой реальный страх. Пусть смотрит, если ей так спокойнее… а мне надо спать, спать, спать, пока можно, мне же вести машину…