«Язык есть самая живая, самая обильная и прочная связь, соединяющая отжившие, живущие и будущие поколения народа в одно великое, историческое живое целое. Когда исчезает народный язык – народа нет более! … Пока жив язык народный в устах народа, до тех пор жив и народ…» Ушинский
Самое подлое было в том, что Майдан, словно насытившаяся гидра, сожрав лучших своих детей, романтиков революции, продолжал жить.
И кто-то уже оперативно нес цветы и зажигал свечи у рукотворного, сооруженного наспех мемориала расстрелянной сотне. Небесной сотне… Здесь плакали и, молча сжимая кулаки, проклинали и ненавидели тех, кто расстреливал их надежду. Ненавидели Януковича.
Деморализованная, потерянная Светлана стояла посреди майданного хаоса, а в синеве ее невидящих глаз мерцали огни поминальных свечей.
- Два тижни в намети сиджу, без ёжи и мила. (Две недели в палатке сижу, без еды и мыла).
Она сморщилась от внезапно обдавшего ее несвежего запаха изо рта обтиравшегося вокруг странного вида парня. С трудом поняла, что он конкретно у нее просит денег на дорогу домой.
- У меня нет, - сказала чистую правду.
Светлана предпочитала обходиться без налички. Удобней было пользоваться платежной картой.
- Брешешь поди! – недоверчиво отреагировал он, - ён, камера яка дорога!
- Не брешу, - ответила она, обдумывая, однако, чем может помочь, - а куда ехать-то надо?
- З Ивано-Франкивська я.
- Далеко… Нет, честно, нет таких денег, – ей хотелось поскорей отвязаться от подозрительного субъекта.
Что-то мрачное, дикое, колючее было в его взгляде. Осмотревшись, в надежде поддержки, то же она увидела в лицах других людей. Куда только подевалась просветленность во взглядах?
- Дай хоч скильки!
Она интуитивно покрепче прижала к себе камеру:
- А ты сам зачем приехал сюда без денег?
- Так заплатили мени, а я диву купив. Думав, ще дадуть, а не дають.
- Кто тебе заплатил? – профессиональным чутьем ухватившись за крупицу нужной информации, Светлана на автомате включила диктофон. Хладнокровно, отбросив эмоции, приступила к работе. В конце концов, она здесь журналист и сегодня же должна отправить материалы.
- Та, говорять Эвропа нам допомагае, США. Вони и платють.
- Так и проси у них.
- Так вони тильки пирижки и печивка дають. Говорять, коли скинемо президента, тоди и подилимо його мильйони.
- Ты думаешь президента так легко скинуть? Его народ выбрал.
- Я думав вин пиде, а вин не йде. (Я думал он уйдет, а он не уходит), – твердил он свое.
Тем временем, начало темнеть, но на Майдане становилось все оживленней. Точно растревоженный улей, Киев, стекаясь на площадь, наполнялся жужжащим нарастающим ропотом. И уже тесная взбудораженная толпа окружила ее со всех сторон.
Они что-то выкрикивали и хором, и поодиночке. Требовали то ли распустить, то ли расстрелять, то ли арестовать Беркут, выгнать Януковича и отнять у него все награбленное.
- Москали убили наших ребят! – кинули в толпу с трибуны. И понеслось! Массовое сознание точно сузилось до единственной установки: клятые москали виноваты во всем! Они не дают уйти им в цивилизованную Европу. Геть их!
Лица…, лица?.. Маски!.., маски… Миллионная толпа запрыгала, закачалась волнами, закружилась в глазах.
- Ти росийська? А ну, давай сюди камеру, - поддавшись общему настрою, потребовал новый знакомец, - ви нас окуповували!
Неопрятные, давно немытые руки, потянулись к ремешку футляра.
Светлана, изловчившись, отскочила в сторону и рванула бежать. Но споткнулась в толпе и буквально упала на человека в рясе.
- Бог там, где правда! – досадливо оттолкнув ее, верещал поп, - Украина сегодня пережила самый страшный день в своей истории. Мы должны отомстить за ребят! За небесную сотню!
- Батюшка! – она вцепилась в его широкий рукав в последней зыбкой, но все же надежды. – Простите…
- Отец Филарет, – назидательно поправил он.
- Мне угрожают… – она с мольбой смотрела на него, - спрячьте меня!
- Иди за мной в каплицу, – с любопытством смерив беднягу взглядом, сжалился он и направился к палатке.
«Странная палатка», - промелькнуло в голове. Кому пришло в голову изобразить Христа в красно-черных бандеровских красках?
Внутри помещение, в котором, вероятно, отогревался от двадцатиградусного мороза между проповедями отец Филарет, было небольшое, но вполне светлое, уютное и теплое. Светлану так и потянуло к столу, где вкусно пахло свежезаваренным чаем.
- Слушаю тебя. Кто там тебе угрожал? - что-то лукавое проклюнулось во взгляде.
- За мной гнались, святой отец. Погиб мой друг. Мне очень плохо, - вывалила она сразу все.
- Ну, и лады девонька, Бог привел. Пришло, давно пришло твое время…, – голос задрожал, потрескался в пространстве, меняя тембр, тональность, и показался смутно знакомым.
Снова появилось ощущение дежа вю, особенно когда Филарет достал сигарету и закурил. Курящий священник как-то не укладывался в ее представление о духовниках, и это тоже показалось противоестественным. Воздух стал спертым, наполнившись едким вонючим дымом.
Глаза защипало. Она закашлялась до слез.
- Что? – невпопад переспросила Светлана, лихорадочно отыскав в кармане платочек и протирая глаза.
- А вот что, – он достал какую-то бумажку - твой пальчик?
- Вы кто? – она подняла глаза и с ужасом увидела перед собой Кролика.
- Ну, вот и встретились! – он радостно наблюдал, как в синеве ее прекрасных глаз непомерно расширялись зрачки. – Знал, что примчишься. В грехах, значит, исповедаться хочешь? Хочешь знать, что творится в твоей голове?
Гипнотизируя, Кролик смотрел в упор. Ужас ознобом пробежался по ее телу, язык намертво прилип к нёбу. Вся решимость, с которой она ехала сюда, испарилась без следа.
- Неет, - проблеяла, наконец, - Вы…, ты…, Вы священник?
- В каком-то смысле, да. А ты не забыла, что должок за тобой?.. О бабушке-то помнишь?
- Что я должна сделать? - зубы помимо воли мелко отбивали дробь.
- Для начала, камеру на стол для корректировки инфы. Материалы сдашь с моими правками.
Светлана затравленно подчинилась.
Кролик заметил, что она изменилась. Год назад эта девчонка дерзила, умничала, сейчас же была, сама кротость. Что бы это значило? Скорее всего, ей теперь есть, что терять. Боится за работу? А, может быть, что-то еще?.. Любовь?
Как бы там не было, а страх, растерянность и сомнения были ей к лицу, и к тому же это была хорошая почва для работы с ее душой.
Он оценивающе разглядывал ее, сравнивая с женщиной из снов: та же синева глаз, тот же изгиб коралловых губ. Ему даже показалось, что она так же, взмахнув светлым локоном, выбившимся из-под берета, вот-вот исчезнет. Ну, уж нет! Эту он не выпустит из когтей!
- Я вижу тебя насквозь, Тома, - он нагло раздевал ее взглядом, - ты стала очень сочной.
Кровь прихлынула к лицу. Просто безумно начало давить белье. Хотелось проснуться, но он не отпускал ее.
- Теперь ты узнаешь, что должна сделать, – он снова помахал перед ее носом бумагой, - для начала, ты разденешься у алтаря православной церкви. Тома, переступив эту черту, ты станешь свободной.
- Нет! – не раздумывая отрезала Светлана, - я скорее умру, чем оскверню святыню. Ее дерзость только раззадорила его.
- Да! – припечатал он. - Это не обсуждается.
- Есть вещи, которые дороже жизни, Вам не понять.
- Что тебе дороже? Бог? – небрежно выплюнул сквозь выпирающие резцы. – Ты ему не нужна! Он не борется за тебя, Тома!
- Я Света.
Она дразнилась? Кроль едва сдерживал себя, чтобы тут же не наброситься на нее, но все должно пройти по правилам Тьмы, у алтаря.
- Ты будешь моей!
- Нет! Нет! Нет!
- Возьми трубку! Возьми трубку! – бесцеремонно требовал телефон.
- Не хочу!.. – Светлана проснулась мокрая от слез, виски разламывало от тошнотной боли.
Но телефон буквально бился в истерике, не замолкая ни на секунду.
- Але?.. – сдалась она.
- Света! Черт возьми! – голос Даньки освежающим майским дождем среди зимы, прорвался в сознание. – Три дня! Три дня недоступен телефон! Что происходит, Свет? Ты меня не любишь больше?..
Измученное сердце потянулось к тем, безоблачным и счастливым временам, проведенным вместе. Такие далекие и недавние дни любви казались теперь из другой жизни. А сбылись худшие предчувствия…
Если бы он только знал, что именно из страха потерять, она и бежала от него на этот край света, ради их любви кинулась на поиски себя прежней. Ради нее проходила все эти испытания Майданом. Ведь, если он только узнает, какая чертовщина творится у нее в голове…
Нет, думать об этом она не могла. Слезы душили, прорываясь наружу рыданиями.
- Люблю, - всхлипнула громко, жалостно, словно в надежных объятиях родителя уже потерявший надежду, но внезапно нашедшийся ребенок. – Трубка… забыла… зарядить.
- Ты почему плачешь? – хрип в голосе выдал тревогу, - Что случилось???
Слезы душили ее, а она их, с ужасом сознавая, что слаба и уступает. Но допустить, чтобы он все бросил и примчался к ней, в этот бедлам, к тараканам в ее голове, было категорически нельзя!
- Нет-нет, не волнуйся, все хорошо, - она до боли кусала губы, чтобы хоть как-то успокоиться.
- Я приеду к тебе, слышишь? Я решил и уже взял отпуск за свой счет!
Ну, вот оно! Этого-то она и боялась. Напружинилась, словно плотнее смыкая стены интимного пространства.
- Нет! – она даже перестала плакать.
- Ну, почему? – обескураженно спросил он.
- Здесь опасно! Тут убивают! Тебя могут арестовать! – лихорадочно, но не убедительно, отбивалась от вторжения Светка.
- Опасно? В новостях черте что передают! Я места себе не нахожу! Я хочу быть рядом с тобой. Говори! Где ты остановилась??? – нотки раздражения, словно он интуитивно понимал, что его водят за нос, прорезались в голосе.
- Что? Что? Але! Я тебя не слышу! – отчаянно перекрикивая его, она решительно отключилась.
Он никогда не поймет! Зачем только схватила трубку? Телефон полетел на пол. Брякнулся, обиженно потух.
А этот сон!.. Этот кошмар! Или не сон?.. Где теперь вообще в ее жизни кончается сон и начинается явь?
Возможно, Кролик ее глюк, но расстрел-то на Майдане был, и Гаврюша ей не приснился! И какому здравому смыслу поддается все это?
Боже! Как же ей хотелось сейчас проснуться дома, в Петербурге, на своей улице Кораблестроителей, в своей спальне с тиснеными золотистыми обоями и больше никуда никогда не ездить.
Но при этой мысли сердце внезапно сдавила тоска… Она не могла без работы! И ей надо было на Майдан!
Она не помнила, когда и как вернулась в гостиницу, когда уснула, и сколько времени прошло с тех пор, как расстреляли ребят на Майдане, но ей снова надо было туда!
Между тем, все привычно лежало на своих местах: камера и ноут на тумбочке, тапки у кровати, одежда на стуле. Да и телефон, похоже, отделался лишь синяками. Кавардак был только в душе!..
Значит, она будет бороться, спасаясь работой. Дотянулась до ноутбука, открыла почту. Мейл от шефа подбодрил:
«Умница! Жду новых материалов. Сергей».
Через час она уже была на Майдане. Опасность момента, страх подавлялись и компенсировались непреодолимой, почти на уровне физиологической зависимости, потребностью быть в гуще событий. Может быть, продолжалось действие ядовитых миражей от мутного жасминового чайка, может быть, стойкий горчащий вкус первого и последнего Гаврюшиного поцелуя гнал ее сюда, точно преступника на место преступления, но работать хотелось с остервенением до самозабвения, лично запоминая и запечатлевая каждое мгновение.
Работая, забывала обо всем: усталости, чувстве голода, сне и способности мыслить критически. Здесь она жила. Жила рисково, ярко, за всех живых, покалеченных и убитых, за Гаврюшу… Она шла вперед упрямо, с остервенением, точно по лезвию бритвы, не прячась, не маскируясь в угоду взбесившейся толпе, испытывая драйв от того, что однажды может не вернуться в гостиницу. Творить историю становилось повседневным занятием.
Правда, чтобы попасть на Майдан иногда приходилось прибегать к хитрости.
- Ви з якого телебачення? - с пристрастием осматривал ее камеру чумазый «боец самообороны» в прокопченной балаклаве и грязном дутом пуховике.
Еще вчера такую процедуру сложно было бы себе представить, еще вчера обитатели майдана относились к журналистам, откуда бы те не приехали, нарочито заботливо: «Касочку, уважаемые, не забываем надевать». Еще вчера там жил дух романтики и был… Гаврюша. Она все еще не верила, что его не стало, все еще искала его в каждом украинском хлопчике.
А сегодня, словно окончательно и бесповоротно были сброшены маски. Ненависть и национализм предстали неприкрытые, во всем своем уродстве. Теперь ложь тут диктовала свои правила. И кто не подчинялся этим правилам, тот был вне, тот априори был врагом, противником!
- Мережевий канал «Карпатський патриот», - представившись мифическим сетевым телеканалом, даже не поморщившись, солгала Светлана. К своему удивлению, обнаружив, что ложь на мове так органично вписалась в ситуацию, что как бы и не являлась таковой. Это было словно игра понарошку.
Охоронец почесал лоб. Мысли, похоже, были неподъемно тяжелыми и ворочались с трудом.
- Добре, - наконец, добродушно, разрешил он, - проходьте. – протянул жовто-блакитную ленточку и отошел в сторону.
Мир тщательнейшим образом просеивался на «своих» и «чужих».
На Майдане были новости. После подписания всех условий, действующий президент сбежал из Украины. И уже новые, только что пришедшие майданные власти начали принимать новые законы, маскарад безумия вошел в свою необратимую стадию.
- Запретить русский язык! – провозгласили с трибуны. Толпа поддержала призыв многоголосым одобрением. Народ точно забыл, зачем изначально вышел на Майдан. Ценности в их головах причудливым образом смещались, как будто кто-то направлял их мысли.
Это было первым предложенным новой властью законом. Главный враг Украины – русский язык, был обнаружен, обозначен и должен был быть немедленно без жалости ликвидирован!
Это был плевок в самое сердце русских и русскоговорящих, это был удар под дых лично ей. Она, как языковед, понимала, что за этим революционным лозунгом кроется призыв к тягчайшему преступлению над человечеством.
Через уничтожение языка можно было говорить о геноциде народа. Да, традиционное определение геноцида включает лишь физическое и биологическое воздействие на население, цель которого – уничтожение какой-либо национальной, этнической, расовой или религиозной группы. Но чем, по сути, отличается уничтожение народа через истребление или нарушение фундаментальных основ его существования, подмену или искажение самой сути народа?
Ей хотелось кричать об этом, но понимала, что никто ее тут не услышит.
- Никогда мы не будем братьями! – голосом отличницы со сцены выносился приговор вековым родственным связям на русском языке. Фанатично блестели глаза милой девочки, верящей в свою незыблемую правоту. – Духа нет у вас быть свободными!..
Площадь замерла в восхищении. Киевская Русь, с тревогой вглядываясь в свое будущее, внимала голосу нового поколения…
Говорящие головы то и дело сменялись на майдановской сцене. И под аплодисменты толпы самопровозглашенная власть, принимала один за другим антирусские законы… Выступали заморские гости с посулами и заманчивыми обещаниями миллиардной помощи. И кормившие Майдан, уже примелькавшиеся во времена прежних правлений, олигархи обещали украинскому народу справедливость и свободу. Маскарад продолжался. Изнаночная сторона Майдана выглядела нелепо и глупо, но в азарте революционного настроя никто этого не хотел видеть. Переварив американские булочки, толпа всеядно заглатывала все, что в нее швырялось.
- Россия предлагала нам пятнадцать миллиардов помощи и бесплатный газ в обмен на дружбу! – после насмешливого выкрика в микрофон народ просто взорвался злорадством и ненавистью.
- Купить хотели!
- Русские пытались нас купить!
- Пусть отдадут нам половину золотого и бриллиантового запаса СССР! – вопил со сцены националист Тягнибок, - это наши деньги!
- Да! Где наш золотой запас? – заволновалась толпа, у которой блестели глаза от зависти, жадности и ненависти.
Этому ужасу, казалось, не будет конца. Люди теряли вековые связи, единство…, а думали о деньгах. Люди ли?.. Все меньше человеческого звучало с трибуны.
- Мы никогда не уничтожим этого агрессора, разве что имеем один путь: уничтожить Москву! Ради этого и живем, ради этого пришли в этот мир, чтобы уничтожить Москву! – на сцене бесновалась женщина абсолютно безумного вида.
- Кто это? – испуганно спросила Светка стоящую рядом женщину.
- Та ж, Фарион! – спокойно ответила та, - она и коммунякам служила так же яро и преданно, а теперь вот нацистам.
- Необходимо уничтожить не просто москаля на наших землях, а черную дыру европейской безопасности! – ее речи зловеще парили над Майданом. – А главный враг остается внутри страны! Янычары, оборотни, блюдолизы, приспособленцы, оппортунисты, компромиссники!!!
- Слава нации! Смерть врагам!
- Россия нам мешает! Оккупанты клятые! Москали недобитые!
Отсчет начала конца времен пошел. Украина с ускорением катилась под откос. «Бабочка взмахнула крылышками и штурм начался»… Эх, Гаврюша, этого ли ты хотел, наивный добрый мальчиш?..
Светку затошнило от зомбированных «эуропейцев».
Материалов накопилось на целую тяжелую голову, надо было их еще обработать и отправить в редакцию. Придется посидеть сегодня ночью.
Светлана хотела пройти в гостиницу, но, перегораживая дорогу, у входа горячо препирались два парня.
Рыжеватый бандеровец из сотни «Свободы», наряженный в скотч и канализационные трубы, угрожающе брызгал слюной:
- Нам москали тут не потребни!
В руке он наизготовку держал кусок арматуры, а стеклянные глаза-пуговки выражали крайнюю степень решимости. Объяснять ему что-то было бессмысленно и просто опасно.
Видимо, парень, названный москалем, тоже это понял, обернулся в растерянности и их взгляды встретились.
- Даня??? - Светка обалдела. – Как ты меня нашел?
Рыжий подозрительно осмотрел и ее.
Выручила, судя по всему, жовто-блакитная ленточка на рукаве, и тот сбросил обороты:
- К тебе что ль человик?
- Да, это мой муж, - приврала для убедительности.
- Свет! – уже в номере Данька с благодарностью обнял ее, - ты мне жизнь спасла. Этот макака отправил бы меня к небесной сотне, как нечего делать. Что тут вообще происходит? Они что, все массово свихнулись? Это же психбольные, дегенераты, которым дай в руки лом и команду «фас!» — они с радостью побегут толпой калечить и убивать всех мыслящих! Полное безвластие и беззаконие!
Он не мог успокоиться, и она по-домашнему взъерошила его волосы, почувствовав, как сама смертельно устала:
- Да, Данюш, праздник оказался не просто чужой, но и вражий. Власти действительно нет, президента смели, а временное правительство – кучка хунты. Тут уже опасно говорить по-русски, а представляться российским журналистом смертельно опасно. Киев это теперь другой город, а Украина другое государство. Животная ненависть изменила все до неузнаваемости…
- Ты понимаешь, что это война? Ведь никогда Юго-Восток не ляжет под киевскую хунту. Никогда!
Она вздрогнула, словно слово «война» прострелила сердце. Всей своей женской сутью она воспротивилась ему.
Прильнув к крепкому мужскому плечу и почувствовав опору, с облегчением вздохнула.
- Чем там в России дышится?
- Наши молодцы, Светлячок! Знаешь сама: победа в Олимпиаде триумфальная! Боюсь только, что не простят они нам такого сокрушительного триумфа. Ведь Путин всему Миру показал сегодня, что Россия не просто жива, молода и здорова, но и претендует на равноправные отношения со всем Миром. Это удар по американскому самолюбию, они привыкли быть первыми.
Его дыхание полное восторга передалось ей.
- Хоть что-то греет! Какие два полярных события по энергетике - Майдан и Олимпиада совпали по времени! Совпали ли? А вдруг кто-то специально спланировал Майдан, чтобы испортить нам праздник?
- Свет! Прости меня, а? – очарованный ее близостью, он не мог думать сейчас ни о чем и ни оком другом, кроме нее, - мы так скверно расстались. Я просто с ума сходил без тебя.
- Ты ни в чем не виноват, - она чувствовала, как уходит напряжение, и, согреваясь, оттаивала в его объятиях.
- Виноват, Света! Виноват еще как! Я вообще олух! Давно должен был понять, что тебе замуж пора. Я ведь даже не задумывался, что тебе ребенка надо вовремя родить.
- Ребенка? – чего-чего, а этого она от него точно не ожидала.
- Я, как только это сообразил, так сразу все и понял. Гад я, понимаешь, Свет? Эгоист. Думал только о себе. Тебе ведь уже двадцать пять…
Светка почувствовала себя безнадежно старой.
- Ты мне предложение делаешь? – она совсем растерялась.
- Какая ты догадливая! Ну, что, согласна?
Как знать… Вдруг, это ее последний шанс?..
Горьким комком шевельнулись в душе слова Гаврюши: «Ты выйдешь за меня замуж?»
А она пообещала…
- Даня, я не готова дать ответ, прости. – виновато выдавила из себя.
- Почему? Света, что с тобой происходит? Ты больше не любишь меня?
- Люблю! – у нее не было для него объяснения.
Губы слились в поцелуе. Он бережно расстегнул одежду, стараясь быть нежным и предупредительным, словно мог как-то обидеть или поранить ее.
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/06/24/1173