Обычное дело: кто-то кому-то наступил на мозоль, вспыхнула короткая перебранка, и тем бы дело и закончилось, но маршрут был некоротким, и, как-то незаметно, слово за слово, завёлся разговор.
Пассажиры определились в трёх направлениях – одни уверяли, что достаточно молча отодвинуть соседа на безопасное расстояние, и все будут довольны, как говорится, и овцы (то есть, любимый мозоль) целы, и волки (то есть, нападающий сосед) сыты; другие были уверены, что достаточно небольшого, исходя из пределов свободного пространства вокруг, нокаута, - и мозоль будет свободен; третьи же свирепо отстаивали мнение о том, что надо быть предельно дипломатичным, тактичным и симпатичным, и вообще не стоит обращать внимания на шпильку, вонзаюшуюся в любимый мозоль – ведь ехать относительно недолго, и ради всеобщего мира и спокойствия можно и потерпеть, ведь стоящим и так труднее ехать, чем сидящим, и т.д.
Самой яростной сторонницей молчания и тишины была серьёзная пассажирка среднего возраста, с чертами лица, говорящими о непререкаемой воле и мощи убеждения, о благородстве помыслов и чистоте идей.
И неизвестно, каким из вариантов закончилась бы разгоревшаяся до беспредела дискуссия, если бы водитель не потребовал тишины в салоне.
Немного тишины, и – вдруг: «Мужик, ты чё, абарзел в конец?! Ты знаешь, сколько стоит это платье?! Да ты за сто лет мне его не отработаешь! Охамел ващще! А ещё шляпу надел! Ты бы свои помидоры ещё на голову мне поставил!...» И так далее…
И кто был этот пострадавший от соседа пассажир? Правильно, угадали!
Водитель поддал газку, до конечной ехали весело…