Иван Кузьмич вот уже минут десять пританцовывал вокруг старенького сейфа. Ключ, вставленный в замочную скважину, делал пол-оборота и, заставляя замок кашлянуть старческим «кх», упирался в какую-то внутреннюю преграду, что не позволяла ему прокрутиться дальше.
Ни высунутый Кузьмичом язык, ни его же покряхтывание, ни даже заклинания нехорошими словами, успеху в открывании железного ящика не способствовали.
Обречённо проворчав: «Чёртова кукла!» - Иван Кузьмич ещё раз заглянул в замочную скважину, а, увидев в ней ухмылку абсолютно чёрного тела, плюнул и пошёл пораскинуть мозгами на кухню – туда, где стоял пузатый чайник, и блестело вымытое оконное стекло.
Отхлебнув пару глотков чайного успокоительного, и, пососав ложечку с клубничной вкуснятиной, Кузьмич стал глядеть в заоконное пространство, думая о том, что справку, спрятанную в железную халабуду, всё же надобно как-то достать.
Почему? Да потому, что в ней говорилось о том, что он, Кузьмич, человек. И, что с такого-то по такой-то год от Рождества Христова, он честно радел и страдал за государственное устройство. А в связи с этим, радетелю и страдальцу полагались некие послабления в оброке, а может быть и великие блага.
Грустно вздохнув при мысли о благах, Иван Кузьмич почерпнул ещё одну ложечку варенья, и было уже, намеривался посмаковать, предварительно прикрыв веки, предчувствуя чудный вкус ягоды, как вдруг замер, одновременно захлопнув рот и выпучив глаза.
Затем он осторожно положил нетронутое лакомство обратно на блюдечко, и, подперев рукой щёку, нахмурился. Сверкнувшая малой звёздочкой мысль, несколько огорошила Кузьмича. А наведя на неё телескоп своего внимания, Иван Кузьмич поймал её в фокус и стал, не торопясь, разглядывать.
Когда мысль перестала мерцать и заискрилась острыми лучами, Кузьмич оставил прикладное изучение и принялся теоретизировать. В конце концов, у него получалось так, что всё видимо-невидимое мироздание, устроено по принципу этого чёртова сейфа!
Ведь во все времена и расстояния, одно всегда было обязательно спрятано в другом. Возьми хоть летопись о Кощее, с его иголкой и яйцом, хоть верования мистиков о душе в теле, хоть утверждение праведников о Боге в душе. Да мало ли чего ещё возьми?
Подумав о праведниках, Иван Кузьмич обратил свой мысленный взор на пУстыни и пещеры, а вслед за ними и на всю Землю-матушку. Глядя же на неё уже не запылённым космическим взором, Кузьмич покачал головой и промолвил: «Во дела… А планетка-то наша, тоже выходит сейф? – и чуть помолчав, заключил, - Ну, конечно… И замок у неё такой, что с кондачка хрен отопрёшь – гравитация! Сиди себе и не рыпайся, пока к ней ключик не подберёшь!»
Дойдя в своих рассуждениях до ключика, Иван Кузьмич всё же скушал желанную ягодку, запив её подстывшим бергамотовым. И уже глядя в окно, забубнил: «А вот с ключиком-то у нас как раз и беда, а то и с замком, ежели в нём какой изъян возникнет. А когда и с тем и с другим, то оно и вовсе – гроб!
Тут отмычка нужна… Универсальная… Да такая, чтоб любой сейф открыть могла, будь он хоть из железа, хоть из гравитации… Чтобы – чик, и готово! Тогда на замки и на ключики – плюнуть, да растереть!»
Когда же наступило самое время плюнуть, Кузьмич как-то весь напрягся, съёжился и подумал самыми тихими мысленными буковками: «А ведь такая отмычка-то уже есть… Есть, мать её за ногу, - и сокрушённо покачав головой выдохнул, - Бо-о-омба-а-а… С этой дурой, что хочешь вскрыть можно… Хоть вселенную… Чиркни ею, подпали беспечные водородные шарики – и Вася с Федей! Отворяй – приехали…»
После того, как оцепенение с Кузьмича схлынуло, в нём вдруг вспыхнула какая-то отчаянная злость. И он, вспомнив о том, что человек, а подтверждение этому запрятано в ржавой коробке, ни с того ни с сего, взял да и прорычал в распахнутое окно: «Да идите Вы все к едрене Фене с Вашими благами и вспомоществованиями!»
А увидев на улице удивлённые взгляды прохожих, покивал им головой, повторив уже спокойней: «Да-да! К едрене Фене!» - и выбрал из блюдечка самую большую красную ягодку…