1
Я помню, как впервые увидела Капитана.
Случилось это в первый день лета. Грузовик с нашими пожитками подкатил к подъезду пятиэтажки, в которой мои родители купили квартиру для своего ненаглядного чада, то бишь для меня. Мы с моим благоверным на его шикарном возлюбленном авто припарковались неподалеку от грузовика. Какое-то время я уныло наблюдала сквозь выдраенное до блеска лобовое стекло, как рабочие таскают в наше новое жилище коробки с еще ни разу не пользованной мебелью – прямиком с прилавка гипермаркета. Новая квартира, новая мебель, новая жизнь... По крайней мере так решили мои родители. «Да только проблемы прежние», – горько усмехнулась я про себя.
– Чего сидишь? – вывел меня из ступора колючий голос мужа. – Давай иди принимай апартаменты.
Прихватив единственную дорогую мне в жизни вещь – затасканный еще с детстких лет этюдник, я послушно выбралась из машины. Посмотрела по сторонам и мгновенно возненавидела все вокруг. И этот дом, которому предстояло стать нашим домом, и людей, которым надлежало стать нашими соседями: галдящих детей в песочнице; ухмыляющихся, пошло глазеющих на меня из беседки пацанов и их нахальных подружек; старушек, треплющихся на лавочке у подъезда и бросающих на нас шпионские взгляды. Господи, что я тут делаю? И все же я заставила себя поднять голову и взглянуть вверх на окна третьего этажа, где нас ждала наша новая квартира. В этот момент я и увидела его.
Признаться, первое впечатление оказалось странным. Молодой человек, на вид лет двадцати, стоял в амбразуре окна второго этажа, как раз под нашими окнами. Сразу же бросилась в глаза его странная одежка: матросская фуражка, вязаный серый свитер да намотанный на шею толстый красно-зеленый шарф (как будто на дворе не лето). Руки сего нелепого персонажа сжимали и слегка покачивали приделанный к подоконнику корабельный штурвал. Он не видел меня. Его широко раскрытые, по-детски наивные глаза были устремлены куда-то вдаль. Я даже невольно обернулась, чтобы проверить, действительно ли у меня за спиной возвышаются похожие одна на другую многоэтажки, или там простирается бескрайнее море?.. Но больше всего меня поразил его взгляд – взгляд мечтателя. «Так мечтать могут только дети, – подумала я. – Или сумасшедшие...» На его взрослом лице сияли такие чистота и неиспорченность, что вспомнились ангелы с фресок эпохи Возрождения. Мне даже захотелось остановить мгновение, распахнуть этюдник, взять краски и запечатлеть этот восторженный образ.
– Эй, Капитан! – вдруг прокатился по двору мальчишеский крик. – Лови!
Что-то просвистело в воздухе, раздался удар о стекло, и перед мечтательным лицом расползлась кроваво-красная клякса. Парень в окне вздрогнул, словно пробудившись от сладкого сна. Он растерянно уставился на пятно. Это оказался перезревший помидор. Восторг на его лице сменился обидой. Он уже собирался скрыться в полумраке своей комнаты, как вдруг случайно посмотрел вниз. Наши взгляды встретились. Я прочла в его глазах столько печали и тоски, что мне захотелось развернуться и проучить так жестоко обошедшихся с ним мальчишек. И я бы, клянусь, это сделала! Да только в следующий миг дверь подъезда с грохотом распахнулась, и на пороге возникла воинственного вида женщина в бардовом халате и с полотенцем в руках.
– Я вам покажу, маленькие негодяи! – вскричала она, взмахнув своим махровым оружием. – Поймаю – уши оборву!
И, несмотря на тучное телосложение, женщина резво рванула через двор. Впрочем, помидоровые стрелки в силу возраста и страха оказались намного проворнее и мгновенно растворились в лабиринте домов. Победоносно закинув полотенце на плечо и поправив слегка растрепавшиеся собранные в клубок на затылке темные волосы, женщина триумфально направилась обратно к подъезду.
– Ну что за дети! – пожаловалась женщина, когда, поравнявшись со мной, перехватила мой полный сочувствия взгляд. – Никак не оставят моего бедного сыночка в покое.
– За что они его так? – спросила я, скорее из уважения, нежели из любопытства.
Женщина не ответила. Лишь, махнув рукой, назидательно покачала головой:
– Во всем родители виноваты! Воспитывать надо правильно, чтобы дети нормальными росли!
Посмотрев на окна своей квартиры, женщина заметила восторженный взгляд сына – тот все еще не сводил с меня глаз. Она тут же подозрительно осмотрела меня с головы до ног.
– Я вас тут раньше не видела, – отметила она. – В гости к кому или как?
– Или как, – я попыталась улыбнуться, с трудом скрывая досаду. – Похоже, я тут насовсем.
Это прозвучало как слова обреченного, сосланного на пожизненную каторгу.
– А! Так это вы в квартиру Прохоровых заселяетесь? – моя собеседница обратила внимание на грузовик с вещами. При этом взгляд ее почему-то стал еще настороженнее. Женщина покачала головой, глядя то на меня, то на свои окна. И тут она увидела припаркованную у подъезда легковую машину и воскликнула: – Муж?
Я тоже посмотрела на сидящего за рулем супруга, любующегося отражением своего дорогого костюма в зеркале заднего вида и одновременно болтающего по мобильнику. Я заставила себя не думать о том, с кем он возможно говорит...
– Муж, – ответила я.
Новость о моем замужестве почему-то успокоила мою новую соседку. «Она что, ревнует?» – мелькнула у меня абсурдная мысль. Я едва не улыбнулась.
– Новые соседи, значит? – голос женщины неожиданно зазвучал мягко и приветливо. – Ну, будем знакомы. Меня Тамарой Алексеевной зовут.
– Людмила.
– Вот и хорошо, Людочка. Надеюсь, мы подружимся. Не то, что с этими хамами, Прохоровыми...
Женщина наконец скрылась в подъезде, напоследок погрозив полотенцем выглядывающим из-за угла мальчишкам.
– Это ж какое нужно иметь терпение – столько лет ходить за полоумным сыном.
Я оглянулась. Говорила одна из сидящих на лавочке у подъезда старушек – сухонькая госпожа лет семидесяти со взглядом угрюмого Штирлица.
– Словно наседка за цыпленком, – продолжала она. Причем говорила в сторону одной из своих пожилых подружек, хотя обращаясь явно ко мне. – Таким женщинам памятники нужно ставить! Ей ведь давно говорили, мол, сдай ты его в какой-нибудь дурдом. А она нет! Как же, говорит, я его брошу? Это ведь сын! Родненький!
– Да, Тамара – просто святая женщина! – покачала головой другая. – Эх, чувствую, доведет он ее до могилы...
– А что с ним? – поинтересовалась я.
– С Витенькой-то? – воскликнула третья старушка. – Болен! Дурная наследственность.
Все три явно обрадовались тому, что нашлись посторонние уши, в которые можно влить местные сплетни, и наперебой принялись рассказывать:
– Папаша-алкоголик бросил его еще в детстве... Наградил целым букетом патологий!.. Тамарка молодая была, глупая. Не смогла до свадьбы распознать, какой это гад... Вот с самого рождения с сыночком и мучается... У паренька организм настолько слаб, что он за порог выйти не может... Слабый этот... Как его? Мунитет!.. Тамара говорит, коль выйдет на улицу, так сразу все – кранты... Тут же подхватит какую-нибудь заразу...
– Но в школу-то он ходил? – удивилась я.
– Нет, конечно! Сама Тамара как могла учила. Брала учебники у знакомых: письмо, литература, математика... Все сама, все сама.
«Это же надо, с самого детства прожить, ни разу не выходя из собственной квартиры!» – поразилась я.
– Да уж... Тамара – святая женщина! – подытожила угрюмый Штирлиц.
Я снова взглянула на окно второго этажа. Парень в матросской фуражке все так же неотрывно смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Мне даже стало как-то не по себе от этого неприкрытого детского любопытства, и я отвела глаза.
Грузчики между тем отправили наверх оставшуюся мебель и теперь толкались у грузовика, ожидая расчета. Это вынудило мужа оторваться от зеркала и телефона и выбраться-таки из машины. Оказавшись на улице, он окинул округу презрительным взглядом (еще похлеще моего), достал из внутреннего кармана пиджака бумажник и вынул пару купюр. Вместе с деньгами из бумажника вдруг выскользнула маленькая фотография. Муж сделал отчаянную попытку поймать ее на лету, да только ветер подхватил фото и швырнул прямо к моим ногам. С фотографии на меня уставилась голубоглазая белокурая девица.
– Вы, кажется, что-то обронили? – холодно сказала я склонившемуся у моих ног супругу. А в следующий миг лицо девушки пронзил мой каблук.
Нужно было видеть его глаза в этот момент! Признаться, я не на шутку испугалась. Не станет же он меня бить? Прямо здесь, при всех! Убрав с лица блондинки ногу и поправив на плече этюдник, я гордо направилась в подъезд, стараясь не думать о том, что меня ждет в нашей новой квартире и тем более ближайшим вечером. Уходя, я мимолетом взглянула на окно второго этажа и встретилась все с тем же восторженным взглядом.
«Жалею тут всяких местных чокнутых, как будто своих проблем мало, – зло подумала я. – Кто бы меня пожалел!..»
Муж за моей спиной поднял фотографию, бережно разгладил и сунул обратно в бумажник. Потом хрустнул костяшками пальцев и направился следом за мной.
2
С тех пор я часто видела Капитана стоящим в окне со штурвалом в руках. «Интересно, каково это, всю жизнь провести вот так?» – размышляла я, разглядывая его одинокий образ. Ведь вся его связь с внешним миром – это единственное окно! Он не ходил в школу, не бывал в музеях и кинотеатрах, не знает давки в автобусах и скорости мчащегося автомобиля. Он ни разу не видел рек и лесов, и даже родной город известен ему одним-единственным клочком ограниченного стенами высотных домов пространства. Праздники, похороны, митинги, пикники, соревнования – все это долгие годы проплывало мимо него, мимо его окна, мимо его жизни. Неудивительно, отчего у него такой мечтательный взгляд. Ведь все, что у него осталось – собственная фантазия. И наверняка в ней, держась за штурвал, он представляет, что сам правит своей судьбой.
И все же постепенно я перестала задумываться об этом. Выходя из дома, я уже не оглядывалась на окно второго этажа. Привыкла. Как привыкли до этого сотни других людей, каждый день проходящих под любопытным взглядом Капитана. И, скорее всего, он так и остался бы для меня лишь местной достопримечательностью – этаким дворовым юродивым, не произойди однажды этот случай...
Как-то вечером я возвращалась с работы домой и уже подходила к подъезду, как вдруг откуда-то сверху раздался торопливый стук. Я вскинула голову и увидела Капитана, мечущегося в окне, словно испуганная рыбешка в аквариуме. Он тарабанил по стеклу и явно жестами пытался что-то объяснить.
– Открой окно, – крикнула я ему.
Он не понял. Тогда я стала знаками изображать, как открывается рама.
– Открой!
Капитан, похоже, сообразил и на мгновение замер. В глазах его мелькнули растерянность и даже ужас. Видимо, мать строго-настрого запрещала ему это делать. Но он все-таки собрался с духом, дернул шпингалет и распахнул окошко.
– Что случилось? – спросила я.
– Мама!.. Мама!.. – запинаясь, жалобно прокричал он. – Пожалуйста!.. Мама!..
– Подожди, я сейчас поднимусь.
Я мигом вспорхнула вверх по лестнице, на бегу вынимая телефон, хотя пока еще не знала, куда звонить: в скорую или в полицию. Очутившись на площадке второго этажа, я постучала в дверь. К моему удивлению никто не открыл. «Что за шутки?» – рассердилась я, продолжая настойчиво тарабанить. Никого! Приложив ухо к холодному металлу двери, я услышала доносящиеся из квартиры стоны и какое-то невнятное всхлипывание. «Нужно ломать дверь!» – решила я. Да только прежде, чем убежать за помощью, случайно дернула за дверную ручку. К моему удивлению, дверь распахнулась. Не заперто!? И сразу же передо мной возникло испуганное лицо Капитана. Лишь потом я поняла, почему он не открыл – ведь ему нельзя выходить на улицу! Ему наверняка даже прикасаться к входной двери запрещалось!
– Мама! – повторил Капитан и исчез в комнате.
Я поспешила следом.
– Тамара Алексеевна! – вскрикнула я, увидев на полу распростертое тело соседки. И метнула в ее сына свирепый взгляд: – Ну что же ты стоишь? Скорую хоть вызвал?
Не дожидаясь ответа, я сама быстро набрала на своем телефоне номер и сунула мобильник Капитану. Сама же принялась нащупывать у соседки пульс. Жива! Тут заметила, что Капитан стоит, растерянно вертя в руках телефон, из которого доносятся требовательные: «Алло! Говорите! Кто звонит?»
– Ты хотя бы на это способен?
Отобрав мобильник, я сама быстро продиктовала диспетчеру адрес. «Ну и придурок, – зло думала я, сидя у тела корчащейся от боли соседки и глядя на сидящего напротив ерзающего на стуле Капитана. – Тоже мне ангелочек эпохи Возрождения... Псих!»
Приехала скорая. Когда врачи выносили на носилках Тамару Алексеевну, я вдруг вспомнила недавно услышанную от старушек фразу: «Эх, доведет он ее до могилы...»
Лишь позже по различным слухам мне более-менее удалось воссоздать картину того, что произошло незадолго до моего появления. Оказалось, виной всему стала врач, которая явилась по вызову из местной поликлиники.
– Вы кто? – распахнув дверь, удивилась Тамара Алексеевна, увидев на пороге молоденькую девушку.
– Врач, – ответила та. – Вы же вызывали?
– Да. Но не вас!
– В поликлинике мне сказали... – смутившись, начала девушка.
– Где постоянный лечащий врач моего ребенка? – перебила Тамара Алексеевна. – Я спрашиваю, где тетя Рая?
– Раиса Петровна приболела... – воскликнула девушка, и тут же торопливо добавила: – Но вы не беспокойтесь. Я – профессиональный педиатр!
Она с готовностью переступила порог квартиры и сняла с плеча сумку.
– Ну, где больной?
Тамара Алексеевна насупилась, но все-таки проводила ее в свою комнату. Затем туда же привела Капитана.
– О... – опешила врач. – Это и есть... хм... ваш ребенок?
Конечно, в местной поликлинике прекрасно знали, что за «ребенок» живет с Тамарой Алексеевной и давно уже ничему не удивлялись. Да только новую сотрудницу предупредить забыли. Впрочем, врач пожала плечами: мало ли у кого какие причуды, и принялась выкладывать на стол свои медицинские принадлежности.
– Можно у вас попросить стакан воды? – мимоходом спросила она у Капитана.
Тот было привстал, но мать тут же усадила его на место.
– Не утруждайся, сынок. Я сама.
И ушла на кухню.
– И еще, включите, пожалуйста, настольную лампу, – добавила врач.
Капитан растерянно уставился на висящий около розетки шнур.
– Лампа сломана? – врач подняла на него удивленные глаза.
Капитан мотнул головой, мол, целая, но так и не притронулся к шнуру, лишь продолжал его подозрительно рассматривать. И тут в глазах у него мелькнул озорной огонек. Он неуверенно протянул руку, словно собирался совершить какой-то запретный проступок, осторожно взял в руки шнур и уже почти поднес вилку к розетке, как вдруг вздрогнул от раздавшегося позади звона разбитого стекла. Капитан тут же отбросил злополучный шнур так, словно в руках у него оказалась ядовитая змея. Врач от неожиданности вжалась в спинку стула, уставившись на стоявшую в дверях женщину.
– Что вы делаете! – испуганно вскричала Тамара Алексеевна. – Ему нельзя!
У ее ног среди осколков выроненного стакана растекалась лужа воды.
– Можно вас на пару слов?! – строго сказала Тамара Алексеевна перепуганной девушке.
Та с опаской вышла в прихожую.
– Простите меня великодушно за то, что я на вас накричала, – неожиданно ласково заговорила Тамара Алексеевна. – Поймите меня, ведь я мать!.. Я просто очень испугалась. Дело в том, что я не позволяю своему ребенку прикасаться к электроприборам.
– Почему? – удивилась врач.
– Как? Вас разве не предупредили о том, что мой сын... так сказать... не совсем здоров? Нет?.. В детстве он пережил тяжелую психическую травму. Да еще этот его папаша ненормальный... Ой, вы только не бойтесь! Он вовсе не буйный, вполне даже смирный... И все-таки лучше быть с ним поосторожнее.
– Ну хорошо. Буду иметь в виду, – пожала плечами врач, и хотела было вернуться в комнату, но Тамара Алексеевна удержала ее.
– Пожалуйста, прежде чем вернетесь туда, вымойте руки.
– Я ведь уже мыла.
– Да, но вы только что прикасались к дверной ручке, а у мальчика сильно ослаблен иммунитет. Я так боюсь, что он чем-нибудь заразиться! Видите, я даже уступила вам свою комнату, чтобы вы не входили в его апартаменты в своей грязной одежде.
Тамара Алексеевна приоткрыла дверь в другую комнату. Врач успела разглядеть заклеенные изолентой розетки и стену, увешанную черно-белыми рисунками, а также приколоченный к подоконнику штурвал. Она догадалась, что это – комната «ребенка». Большего девушка увидеть не успела – Тамара Алексеевна поспешно прикрыла дверь.
– Вы только поймите меня правильно, – продолжала она, – я ведь только ради него стараюсь...
И вдруг глаза ее расширились от ужаса:
– Ой! Там же стекло на полу! Нужно срочно убрать! Еще порежется...
И, схватившись за сердце, Тамара Алексеевна умчалась в комнату наводить порядок.
Врач тоже вернулась к пациенту, не забыв заглянуть в ванную и еще раз вымыть руки. Капитан все так же неподвижно сидел на стуле, испуганно поглядывая то на собирающую осколки мать, то на все еще перепуганную девушку.
– Что ж, давай посмотрим твое горлышко, – немного успокоившись, сказала врач и поднесла чайную ложку к разинутой пасти Капитана, причем с такой опаской, словно тот вот-вот откусит ей пальцы. – Скажи «а-а»!..
Она посмотрела горло. Затем попросила пациента оголить спину и грудь, для чего потребовалось размотать шарф и снять свитер. Послушала стетоскопом. Еще раз посмотрела горло...
– Вы знаете, Тамара Алексеевна, – наконец заключила девушка. – По-моему, ваш сын здоров.
– Что значит «здоров»? – опешила та. – У него же ангина!
– Нет у него никакой ангины. Горло нормальное, да и других симптомов не вижу. Думаю, дело в том...
– Да мне плевать, что вы там думаете! – всплеснула руками Тамара Алексеевна. – Что ж я, не знаю своего сына? Я же вижу, что он болен!
– Вообще-то я здесь врач, а не вы! – рассердилась девушка.
– Вы что, препираться со мной сюда пришли? – руки Тамары Алексеевны угрожающе уперлись в бока. – Так вы будете назначать лечение или нет?
– Как же я могу лечить здорового человека? – в отчаянии вскричала врач.
– Да как же здорового, когда нездорового!
– Но...
– Значит так, – холодно перебила Тамара Алексеевна. – Я требую, чтобы вы добросовестно выполнили свои обязанности. А если вы отказываетесь это делать, то... то... – ее взгляд метнулся к телефону. – Я сейчас же звоню Семену Степановичу – вашему главврачу. Он мой хороший знакомый. И я разузнаю, кто в поликлинике следит за компетентностью набираемого персонала!
– Но чего вы от меня-то хотите? – девушка уже едва не плакала.
– Просто выпишете все необходимое для лечения ангины, и все!
Врач нервно села, вынула дрожащей рукой из портфеля бланк, быстро черкнула на нем несколько слов и протянула Тамаре Алексеевне.
– Ну вот. Так бы и сразу, – мгновенно смягчилась та и, заметив, что девушка быстро собирает свои медицинские принадлежности, с улыбкой воскликнула: – Как? Уже уходите? Может, чайку?
Но врач, не говоря ни слова, поспешно направилась к выходу. И все же на пороге она не выдержала и обернулась.
– Знаете что?.. – вскричала она срывающимся от негодования голосом. – Вы можете звонить кому хотите. Хоть главврачу, хоть самому министру здравоохранения! Пусть меня лучше уволят, но я вам все-таки скажу... Если ваш сын и болен психически, это еще не значит, что нужно травить его организм, пичкая ненужными таблетками. Вы же, сами того не понимая, губите собственного ребенка! Пусть даже и из самых лучших побуждений!
– Да как вы смеете! – затряслась от гнева Тамара Алексеевна. – Он болен! Болен!..
– И еще, – перебила ее врач. – Уж не знаю, насколько действительно нездоров ваш сын... Но, по-моему, не настолько, как вы пытаетесь это представить. Советую вам перестать ходить за ним, словно за деткой малой. Он не ребенок! Ведь на вид ему уже лет двадцать и, как я успела заметить, он вполне нормально соображает. И я бы на вашем месте задумалась, как он будет жить, когда останется один, без вашей опеки. Всего хорошего!
И врач, хлопнув дверью, покинула квартиру.
– Понабирают врачами недоучек! – закричала ей вслед пораженная Тамара Алексеевна. Ответом ей был лишь удаляющийся стук каблуков. – Небось, с двойки на тройку в своем медучилище перебивалась да лекции прогуливала, а теперь учить меня вздумала! Я своего ребенка с пеленок выходила! От смерти спасла! И я всегда знаю, что для него лучше!.. Гублю его жизнь... А кто его растил, когда отец-алкашина к какой-то шалаве умотал, а? Кто на него лучшие годы жизни истратил, а? Кто ночей не спал, а?..
За девушкой давно уже захлопнулась дверь подъезда, а Тамара Алексеевна все ходила по квартире, причитая и хватаясь за сердце.
– Ну, мам... Мама, ну не плачь, – пытался успокоить ее Капитан.
– А ты?.. Ты тоже думаешь, что я тебя гублю, да? Тоже думаешь, что издеваюсь? Думаешь, правы были те подруги, что советовали: «Отдай ты его в какой-нибудь приют для душевнобольных...» А я отвечала: «Нет! Как же я его отдам? Ведь он же мой, родненький!..» Зря? Зря все это было?.. Думаешь...
Тамара Алексеевна вдруг умолкла и прижалась спиной к стене, хватая ртом воздух.
– Мама? Мама, что с тобой?!..
Но та вдруг молча осела на пол. Она жестами пыталась показать сыну, что ей необходимы лежащие в шкафу таблетки. Но Капитан, видимо, не понял. Хотя, даже если б и понял, все равно вряд ли бы решился туда заглянуть. Ведь мама строго-настрого запрещала ему прикасаться к шкафу! Позвать соседей он тоже не решился, ведь для этого пришлось бы открыть входную дверь. Он было метнулся к телефону, да только пользоваться им не умел – звонила всегда только мать. Все что он мог: лишь беспомощно стоять, глядя на конвульсии матери. Когда же он сообразил, что если что-то срочно не предпринять, его мать умрет, он устремился к единственному месту, в котором всю жизнь находил спасение – к окну. Там его и увидела я.
3
Все время, пока в квартире находились врачи скорой помощи, Капитан неподвижно просидел в углу. Я даже подумала, не помер ли он от ужаса и отчаяния. Когда же его мать погрузили на носилки, чтобы увезти в больницу, он вздрогнул. Точно не помер. Мертвецы не вздрагивают! Врачи с носилками направились к двери. Капитан было побрел следом, но на середине коридора замер, словно напоровшись на невидимую стену. Видимо, у них в квартире существовала какая-то негласная черта, переступить которую он не смел.
Мне вдруг стало не по себе, когда я поняла, что, кроме него и меня, в квартире никого больше нет.
– Ты как, в порядке? – спросила я.
Вопрос прозвучал, конечно, дежурно. Мне в принципе было все равно, в порядке он или нет.
– Нет, – ответил он. – Не в порядке.
Черт его побери! Мог же сказать: «Да, все хорошо. Справлюсь!» или просто промолчать, и тогда бы я со спокойной совестью убралась восвояси. Этот же ответ подразумевал какую-либо иную реакцию: посочувствовать, дать напутствие или предложить помощь. Я же не была расположена ни к тому, ни к другому, ни к третьему. У меня своих проблем хватало. Я и так из-за всей этой кутерьмы оторвалась от дел.
– Ну ты давай, держись, – сказала я, интонацией выражая, что мне давно уже пора. – Все будет хорошо.
«Толку ему выражать интонацией? Он же ненормальный! Все равно ни черта не понимает», – подумала я. И словно отвечая на мои мысли, он сказал:
– Ты думаешь, это моя вина?
– Нет. Что ты!.. – воскликнула я, подумав при этом: «Конечно, твоя! Чья же еще?» Вслух же сказала: – Ну ты это... обращайся, если что понадобится. Я тут рядом, прямо над тобой живу.
И без оглядки побежала прочь из этой жуткой квартиры, размышляя по пути о том, кто меня за язык тянул предложить такое. А если и правда припрется? Я представила себе физиономию муженька, когда тот увидит на пороге этого недоумка в моряцкой фуражке...
– Дверь хоть прикрой! – бросила я на пороге и едва ли не бегом побежала вниз по лестнице.
Домой я возвращалась поздно вечером. Уже стемнело, шел дождь. Подходя к дому, я с невольным отвращением взглянула на окна нашей квартиры, и тут же отметила, что в комнате Капитана не горит свет. «Ну не горит. И что с того?» – думала я, поднимаясь по лестнице. Но, очутившись на площадке второго этажа, с удивлением обнаружила открытую дверь: точно в таком же положении, как я ее оставила. В квартире чернела беспросветная тьма.
Я хотела уже пройти мимо, но подумала: «А вдруг что-нибудь случилось? Вдруг он, например, вскрыл себе вены?» От этой мысли мне захотелось еще быстрее мчаться куда подальше. Но вместо этого я зачем-то постучала в дверь и спросила:
– Эй! Есть кто дома?
Тишина.
Рука невольно потянулась к телефону... Может, в полицию позвонить?
– Я спрашиваю, есть кто живой?
Осторожно переступив порог и используя телефон в качестве фонарика, я побрела вглубь похожей на мрачное подземелье квартиры. «Сейчас как выпрыгнет из-за угла, да как схватит! – билась в голове мысль. – Он ведь сумасшедший!..» Я дошла до ближайшей комнаты, толкнула дверь. Никого!?.. В этот момент за окном сверкнула молния, на миг осветив квартиру, и я отпрянула, увидев лицо. Я с трудом сдержала вскрик, рука судорожно искала на полу выпавший от неожиданности телефон. Нашла. Во вспыхнувшем тусклом свете экрана я разглядела сидящего в углу Капитана.
– Привет, – сказала я, чувствуя, как сердце рвется из груди.
Нет ответа. Может, спит?
– Ты чего в темноте сидишь?
– Стемнело.
– А чего свет не зажег?
Я нащупала на стене выключатель. Комната осветилась.
– От матери нет вестей?
Капитан мотнул головой, жмурясь от яркого света.
– Телефон звенел, – сказал он.
– Кто звонил?
– Не знаю. Мама запрещает мне снимать трубку.
– У тебя родственники какие-нибудь есть? Ну, хоть кто-нибудь, кто может присмотреть за тобой, пока мать в больнице?
Пожал плечами:
– Мама никогда не говорила.
Час от часу не легче...
– А если она месяц в больнице пробудет, или больше, что ты будешь делать?
Опустил глаза.
– И откуда ты взялся на мою голову...
Теперь мне совесть не позволяла просто взять и уйти. Но чем я могла ему помочь?
– В общем, так, – поразмыслив, сказала я, укоряя себя за то, что снова ввязалась не в свое дело. – Завтра я позвоню в скорую, узнаю, в какую больницу ее увезли и выясню, что к чему. А там решим, как с тобой быть. Если что, постараемся разыскать кого-нибудь из родственников. Ну, давай. До завтра.
Проходя мимо кухни, я заметила на столе рассыпанную крупу и покусанный кочан капусты. И тут же представила себе картину: как он, голодный, стоит у стола и беспомощно смотрит на продукты. Он же никогда не готовил сам! Для него же еда всегда появлялась на столе благодаря каким-то магическим манипуляциям матери! Скорее всего, проголодавшись, он попытался повторить то, что видел лишь со стороны, но не добился ничего, кроме беспорядка.
– Так ты, наверное, голодный? – заметила я и с сожалением бросила взгляд на часы. – Ну что мне с тобой делать?..
В холодильнике оказался стандартный набор продуктов. Я быстро поджарила яичницу, сделала салат.
– Иди поешь.
Капитан покорно сел за стол. Взял деревянную ложку.
– Вилкой-то, небось, удобнее?
– Мама не разрешает. Говорит, слишком острая. У меня же с головой не все в порядке. Еще ткну себе куда-нибудь...
– Не такой уж ты и псих, раз сам рассуждаешь о своем безумии, – тихо заметила я. И громче сказала: – Давай я тебе еще пару бутербродов сделаю на утро. Ножом-то тебе уж точно пользоваться запрещено.
Уходя, я написала на салфетке свой номер и прикрепила ее у телефона.
– Если снова станет темно или еще чего случиться, сними трубку, нажми вот здесь эти циферки, подожди ответа и позови меня. Ну, все. Теперь точно до завтра.
Дома я появилась в половине первого ночи.
– Ты где шляешься? – прорычал муж.
Впрочем, я ожидала скандала. И не ошиблась.
На следующий день по пути на работу я увидела в окне второго этажа привычную фигуру в моряцкой фуражке со штурвалом в руках и вспомнила о вчерашнем обещании. Мне удалось дозвониться до больницы. Состояние Тамары Алексеевны оказалось тяжелым, но уже не критичным. Мне даже позволили поговорить с ней. Единственное, что волновало мою соседку, как там ее мальчик. Она слезно просила сходить к живущей по соседству бабушке Гале (тому самому угрюмому Штирлицу): «Пусть она присмотрит за мальчиком. Расходы на продукты я потом оплачу».
Бабушка Галя побледнела, услышав от меня эту просьбу. Ей показалась безумной даже мысль о том, что придется войти в ту квартиру в отсутствие хозяйки.
– Я его боюсь, – призналась старушка. – Вдруг он буйный? Как вижу его у окошка, аж мурашки по коже...
– Я вчера к нему заходила и ничего – цела, – пожала я плечами.
И тут же пожалела о том, что это сказала, так как в глазах бабушки Гали вдруг блеснул огонек надежды.
– Слушай, милочка, а если ты ему еду отнесешь? Ты там уже была, может, тебя он признает и не тронет? Я все-все сама приготовлю, честное слово! Ты только отнеси ему, а?..
Разве я могла отказать старушке?
Явившись снова к Капитану, я ради приличия постучала в дверь и сразу вошла, зная, что мне все равно не откроют. Думаю, к этой двери никто не приближался с тех пор, как я ее заперла накануне ночью. Капитана я застала в его комнате. Он стоял у окна в своей любимой фуражке, пальцы его сжимали приколоченный к подоконнику штурвал. Так непривычно было наблюдать эту картину с иного ракурса – изнутри. Мне даже стало как-то не по себе, словно я непрошено вторглась в чужой, сокрытый от посторонних глаз мирок и бессовестно подглядываю. Он меня не замечал. Просто стоял и смотрел вдаль, погруженный в какие-то только ему ведомые мысли. Штурвал слегка крутился из стороны в сторону в его руках. «Интересно, о чем он думает? – размышляла я, прислонившись к дверному косяку. – О чем вообще может думать человек, глядя в окно, если всю его жизнь только оно и являлось связью с реальным миром?»
Вдруг Капитан отступил от окна, сел за стол, взял карандаш и начал что-то быстро рисовать на альбомном листе. Только теперь я заметила, что стены его комнаты украшены десятками рисунков. На всех них оказалось море. На альбомных листах простирались морские дали, пенились волны, высились скалы и ветер раздувал паруса старинных кораблей. На многих рисунках присутствовал человек: то он с края утеса глядел на бушующее у его ног море, то стоял на носу мчащегося по волнам судна, то бежал по берегу, подставив лицо ветру, трепавшему его длинные темные волосы. «Видимо, так он изображает себя!» – догадалась я.
Капитан между тем окончил очередной рисунок, прислонил его к стене и отошел в сторону, рассматривая результат.
– Неплохо, – похвалила я.
По мне скользнул испуганный взгляд – только теперь он заметил, что не один. А в следующий миг Капитан быстро положил свою работу изображением вниз.
– Чего ты стесняешься? – спросила я, снова подняв его художество. – У тебя, между прочим, хорошо получается. Немного над перспективой нужно поработать и с пропорциями... Но в целом, признаюсь, у тебя талант. Поверь мне, учителю рисования. Ведь я уже несколько лет преподаю в художественной школе.
Я прошлась по комнате, разглядывая рисунки. Он же подозрительно рассматривал меня, видимо, оценивая, серьезно я говорю или просто решила ему польстить. Мы ведь нередко хвалим детские каракули, чтобы повысить самооценку ребенка. Но тут, честно скажу, я не лгала. Рисунки Капитана действительно оказались весьма хороши.
– А в цвете не пробовал?
– Мама не покупает мне краски и цветные карандаши. Считает, что ими можно отравиться. Ведь неизвестно, что за дрянь туда добавляют в качестве красителей, – он произнес последнюю фразу, видимо, слово в слово процитировав изречение матери. Я же отметила, как нелепо из его уст звучат грубые слова. Запертый от мира, он казался каким-то чистым, неиспорченным. Одним словом, блаженным...
Вдруг на лице его появилась тревога. Не привыкшая к лицемерию, его мимика вообще делала его лицо ясным, словно открытая книга.
– Ты обещала узнать о моей маме, – напомнил он.
– Ах да, конечно. Извини.
И я подробно рассказала ему все, что узнала, умолчав лишь о том, что ни я, а соседка баба Галя должна была принести ему продукты.
– Кстати, мы же так и не познакомились, – вспомнила я, когда он уже сидел за обеденным столом. – Тебя как зовут?
– Мне нравится, когда меня называют Капитаном, – ответил он, не прекращая работать своей деревянной ложкой.
– Оригинально. А мне, может, нравится, когда меня называют Весной, – пошутила я.
– Значит, пусть будет Весна, – без тени юмора ответил он.
Я аж растерялась. А потом улыбнулась:
– Ну, ладно. Пусть будет Капитан.
4
С тех пор я стала регулярно заходить к нему: утром перед работой и вечером на обратном пути. Остальное время, думаю, он как обычно нес свою вахту у окошка или рисовал свои морские пейзажи. Я постоянно замечала у него на стене перемены: старые, видимо, надоевшие картинки он снимал, а на их место вешал новые. Рассматривая его художества, я невольно начала давать ему советы: что и как нужно подправить. Ничего не поделаешь, профессия у меня такая. Капитан внимательно слушал и старательно воплощал все это в своих творениях. Тут уж нужно отдать ему должное – он оказался великолепным учеником. И что меня забавляло: каждому, даже самому мизерному успеху, он радовался, словно ребенок. Впрочем, я все больше замечала, что он ведет себя вовсе не по-детски. Его речь и поступки вполне соответствовали его возрасту. Если бы ни его дурацкие стояния у окошка в фуражке со штурвалом в руках, я бы вообще решила, что он обычный взрослый парень.
Однажды, заметив лежащую на подоконнике около штурвала фуражку, я подумала вдруг: интересно, что он испытывает, стоя вот так у окна? Я примерила фуражку, осторожно взялась за штурвал. Повернула в одну сторону, в другую... И вдруг фуражка резко слетела с моей головы. Я обернулась и увидела взволнованного Капитана.
– Не надо, – с волнением проговорил он, пряча за спиной фуражку.
Я смутилась и отошла в сторону. Какое-то время мы молчали.
– Капитан (он просто таял от счастья, когда я его так называла), можно задать тебе вопрос?
– Конечно, Весна! (Я же почему-то всегда краснела, когда он так говорил.)
Я набралась смелости и осторожно, стараясь не задеть его чувств, спросила:
– Капитан, а для чего ты стоишь у окна? Это игра такая? Или ты думаешь, что это рубка настоящего корабля?
– О, нет, – без смущения ответил он. – Конечно же, я понимаю, что это никакой не корабль, а просто обычное окно. Я же не маленький.
Я даже растерялась от такого ответа. Вот тебе и сумасшедший!..
– А! Тебя, наверное, интересует, зачем же я тогда около него стою? – воскликнул он. – Просто, мне так легче представить море. Я сначала представляю его, а только потом рисую.
Он сел на подоконник и крутанул штурвал.
– Это подарок отца, – с грустью сказал Капитан. – Он сделал его, когда... когда еще был с нами. А я маме сказал, что мне его дала врач тетя Рая, иначе она его вышвырнула бы, как и другие папины вещи.
Он немного помолчал и продолжил:
– Папа был моряком. Быть может, конечно, он и сейчас моряк... Я не знаю. Я его давно не видел. Помню, он, как и я, сильно любил море. Много мне рассказывал о нем, показывал картинки и читал книжки про всяких там Садко и Синдбада. Возвращаясь из очередного плавания, он обязательно привозил мне всякие ракушки, кораблики... фуражки.
При этом слове он бережно стряхнул с и без того безупречно чистой фуражки несуществующие пылинки.
– Эта – его?
Он кивнул.
– Мама не смогла отнять ее у меня. Я ее так крепко держал и так громко плакал... Видимо, забеспокоилась, что у меня случится какой-нибудь нервный приступ, и уступила. Я рад, что у меня хватило духу ее удержать. Мне было бы жаль потерять ее, ведь она и этот штурвал – все, что связывает меня с отцом. Единственная связь с морем.
– Он вас бросил? – осторожно спросила я.
– Не знаю. По крайней мере, так говорит мама. Его месяцами не бывало дома, и она сильно ругалась, когда он возвращался. Говорила, что ему его плавания дороже семьи. Не знаю, права она была или нет...
Капитан какое-то время смотрел на меня. Потом вдруг улыбнулся и напялил мне на голову фуражку:
– Носи, если хочешь. Ведь это всего лишь фуражка...
Он вдруг резво спрыгнул с подоконника и побежал на кухню.
– Баба Галя пирожки передала. Давай чай пить? – крикнул он по пути.
Я еще немного постояла у окна, покрутила штурвал. И вдруг буквально физически ощутила на себе чей-то пристальный взгляд. Посмотрев в окно, я отпрянула: прямо на меня глазела сидящая на улице, в беседке, белокурая девушка. Она тут же принялась что-то говорить своей подружке, косясь в мою сторону.
«Ну вот, приплыли! Теперь весь двор решит, что на втором этаже появился еще один псих... – снимая фуражку, подумала я. – Ну и плевать!»
И я, с трудом сдерживая смех, пошла за Капитаном.
– Кстати, почему бы тебе не научиться готовить? – спросила я, когда мы сели за стол. – Продукты у тебя есть. Чего старушку напрягать?
– Мама же не разрешает мне пользоваться... – он осторожно прикоснулся к лежащему на столе ножу и тут же отдернул руку.
– Но мы ведь ей не скажем, правда? – заговорщически улыбнулась я.
Капитан какое-то время с подозрением смотрел на нож, и я заметила, как в глазах его разгорается озорной огонек.
– А, ладно! Давай! Учи!
Он вдруг схватил нож и занес него над головой, словно маньяк в триллере. Думала, меня хватит удар.
– Это держат не так, – я осторожно отобрала у него оружие и снова вложила ему в ладонь, по-другому. – А вот так...
Бабушка Галя оказалась чрезвычайно удивлена, когда я сообщила ей, что «этому ненормальному со второго этажа» больше не нужно готовить. Я сказала, что буду делать это сама, мол, не хочу ее беспокоить. На самом деле теперь готовил сам Капитан под моим чутким руководством. Мы довольно быстро проскочили этап макарон и яичницы и вскоре добрались до простых рецептов из поваренной книги.
– С такими темпами тебе до настоящего повара недалеко, – как-то заметила я.
– До кока, – с наслаждением уточнил Капитан.
Время от времени я звонила в больницу, узнавала, как дела у Тамары Алексеевны. Та говорила, что идет на поправку, но долго ли ее еще продержат в больнице, не знала. На вопрос: «Как там мой мальчик?», я отвечала, что все нормально. О наших с ним уроках самостоятельности я решила пока умолчать. Мало ли, как она к этому отнесется? Однажды я даже поймала себя на мысли, что хочу, чтобы соседка как можно дольше оставалась в больнице. Нет, я вовсе не желала ей зла. Просто понимала, что после ее возвращения у меня больше не будет надобности бывать у Капитана.
Вообще, я заметила за собой, что стала проводить у него гораздо больше времени, чем того требовала формальная забота. Забегала к нему с раннего утра перед тем, как пойти на работу. Бывала у него днем, когда шла на обед. Это при том, что раньше я вообще редко ходила обедать домой – не желала отрываться от работы, да и просто было лень тащиться в такую даль. Теперь же я находила любой повод, лишь бы уйти с работы, даже если не успевала разгрести накопившиеся дела. Я забегала домой, по-быстрому перехватывала что-нибудь на кухне и спускалась на этаж ниже. Капитан меня ждал. Вечерами я допоздна засиживалась у него, зная, что это приведет к очередным разборкам с мужем. Каждый раз, получив дома ежедневную дозу ругани и упреков, я ложилась спать, обещая себе, что завтра приду домой вовремя. Но едва наступало утро, я, не завтракая, выскакивала из квартиры и спустя минуту уже сидела за столом Капитана, а домой возвращалась затемно. «Мне просто жаль его, вот и все. Ему же одиноко», – сочиняла я себе оправдания. И сама, видимо, верила в то, что бываю у него именно поэтому.
На самом деле я не решалась признаться себе в том, что мне с ним просто интересно. Несмотря на его отшельничество, мы с ним всегда находили темы для разговоров. Да, он не мог блеснуть эрудицией, совершенно не знал жизнь и мир, но это не осложняло общения. Пусть он мало знал, зато на все имел собственное мнение, причем чаще всего совершенно неожиданное. Он слушал внимательно, а не ожидал, когда ты, наконец, заткнешься и дашь возможность высказаться ему. Выслушав, Капитан отвечал абсолютно искренне, так, как думал: без лести, без страха обидеть, без глупых подколок. Он действительно хотел помочь, посоветовать или просто высказаться. Если он чего-то не понимал или не знал, смело в этом признавался и без стеснения спрашивал. И мы с ним постоянно болтали. Причем болтали часами. Да это и не удивительно, ведь я за последние несколько лет редко имела возможность поговорить с кем-нибудь по-человечески. С тех пор, как вышла замуж.
После замужества у меня не стало подруг – муж считал всех женщин из моего окружения завистливыми интриганками, стервами и дурами. Не стало друзей – однажды со мной потанцевал бывший одноклассник, и я неделю оправдывалась, что между нами ничего не было. На работе все общение сводилось к обсуждению профессиональных проблем, перемывкам костей коллегам (большей частью начальству) да разговорам о премиях, зарплатах, отпускных... С мужем мы вообще не разговаривали, а только шипели да рычали друг на друга, как кошка с собакой.
Конечно же, муж знал, что я ухаживаю за местным убогим и не препятствовал нашему общению. Ведь Капитан не был ни женщиной, ни мужиком (в его понимании этого термина). Я же с каждым днем все больше осознавала, что в «ненормальном со второго этажа» обрела настоящего друга. А те оправдания, что я вечно придумывала себе, отыскивая повод заглянуть к Капитану... Думаю, я больше оправдывалась не перед собой, а как бы перед другими. Легко ли открыто признать, что тебе нравится дружить с идиотом? Хотя чем чаще я бывала у Капитана, тем больше меня терзали сомнения: а действительно ли он такой идиот, каким его все считают? Интересно, каким бы он стал, если б ни эта вынужденная изоляция?
5
Однажды я забежала в комнату Капитана и воскликнула:
– Я тебе кое-что купила, но не смогла донести. Коробка тяжелая. Можешь помочь?
– Конечно, – ответил он и с готовностью пошел за мной. Но, увидев распахнутую входную дверь, замер: – Ты хочешь, чтобы я пошел... туда!?
– Тебе даже не придется выходить из подъезда. Коробка стоит на первом этаже, на лестничной площадке.
Минуту Капитан мялся в растерянности, с ужасом глядя за порог. Наконец рука его потянулась к вешалке за пальто. Я не стала объяснять ему, что на улице середина июля и не стоит так рядиться.
Он готовился к путешествию в подъезд, словно астронавт к выходу в открытый космос. Обув мамины зимние сапоги, надев пальто и намотав поверх него шарф, он сделал несколько неуверенных шагов к двери. На мгновение задержался у порога. Но едва переступив его, он помчался по лестнице с невероятной быстротой, схватил коробку и так же молниеносно устремился обратно.
– Вот, – тяжело дыша, сказал он. В глазах его светилось торжество и волнение.
Я не стала говорить, что испытала гораздо больший триумф. Это было и моей маленькой победой.
– А что в коробке? – наконец заинтересовался он и, распахнув ее, восторженно воскликнул: – Ух ты! Книжки!
– Я скупила все, что только смогла найти о море.
Пролистав несколько, он напряженно заметил:
– Спасибо, конечно, но мне такое нельзя. Мама не разрешает.
И все-таки принялся перебирать книгу за книгой.
– Нам, бывало, отдавали книги, – рассказывал он, вынимая из коробки мои подарки. – Гляди, историческая! Такие мама сразу выбрасывает. Говорит, что это мне не нужно знать. О, о любви! Такие она считает слишком пошлыми. Хм!.. А вот такую бы, пожалуй, оставила. Только вырвала б некоторые страницы.
– Вырвала? – поразилась я.
Вместо ответа он подошел к полке, взял с нее книгу и протянул мне. Я пролистала. Половина страниц в ней оказались грубо выдраны.
– Мама считает, что мир слишком жесток и мне не обязательно впитывать всю эту грязь.
– Не мир жесток, а люди, которые в нем живут, – заметила я.
– В общем, мама проверяет каждую книгу и оставляет лишь то, что мне, по ее мнению, читать можно.
– А телевизор ты смотришь?
– Только когда мама рядом. Мультфильмы там всякие, детские передачи...
Он задумчиво посмотрел на стопку книг, потом на меня и в глазах его засветился знакомый озорной блеск:
– Но мы ведь ей не скажем, правда?
И, взяв наугад книжку, он жадно принялся ее листать. Вид у него при этом был словно у Кощея, который над златом чахнет.
Спустя пару-тройку дней я перешла к следующему этапу своего эксперимента. Как-то вечером я как бы невзначай спросила:
– А ты никогда не хотел выйти из квартиры?
– Я же выходил, – с гордостью напомнил он.
– Я говорю не о подъезде, а об улице.
– Конечно, хотел бы... – он вдруг замолчал и внимательно взглянул мне в глаза. Видимо, он прочел в них то, о чем я думала, и тут же с беспокойством зашагал по комнате: – Нет! Я вижу, к чему ты клонишь! Нет!
– Почему нет? Тебе разве не интересно хотя бы разок взглянуть на мир снаружи? Увидеть небо, траву, песок?
– Я и так каждый день вижу и небо, и траву, и... и все остальное.
– Да, но тебе разве не хотелось потрогать это руками?
– Тебе может захотеться потрогать облака, но это же еще не повод лететь на небо.
По моему взгляду он понял, что ответ меня не удовлетворил и воскликнул, снова нервно заходив по комнате:
– А с чего ты вообще взяла, что мне это нужно?
– Но ведь мир не ограничивается этой комнатой!
– Да, я прекрасно это понимаю. Ты думаешь, я верю в то, что окошко – большой экран, на котором мне показывают мультики? Быть может, я и идиот, но не настолько! Конечно же, я знаю, что там, за окном, есть огромное пространство, в котором, возможно, что-то чуточку иначе, чем здесь... И что же? Да, я провел в этой комнате практически всю сознательную жизнь! И что с того? Некоторые люди всю жизнь живут в одной-единственной деревне, прекрасно зная о существовании других деревень, городов, стран, континентов... Но ведь они не бросают все, чтобы собственными руками потрогать какую-нибудь пальму или покататься на лифте! Откуда ты знаешь, быть может, мне вовсе этого и не хочется?..
– А ты пробовал? Пока не попробовал, не говори о том, чего хочешь, а чего нет.
– Есть ведь еще одна причина, почему я не могу этого сделать, – тихо сказал он. – Мама говорит, что для меня выход на улицу – смертельно опасен. У меня сильно ослаблен иммунитет, и любая безвредная для большинства людей зараза может попросту убить меня.
– Думаю, твоя мама несколько преувеличивает.
– Не очень-то хочется проверять...
Он замолчал и отвернулся к окну. Молчала и я.
– Извини, что заговорила об этом, – наконец сказала я.
Он не ответил, лишь нервно дернул плечами.
Я заметила, что за окном начали сгущаться сумерки. Взглянула на часы.
– Ну ладно, мне пора. Поздно уже. Муж, наверное, волнуется.
Он не обернулся. Я взяла этюдник и сумку и направилась к двери.
– Постой! – окликнул меня Капитан.
Я остановилась, оглянулась.
– Ты обещаешь быть рядом, если мы выйдем туда? – дрогнувшим голосом спросил он. – И если вдруг что-то пойдет не так...
– Я обещаю тут же отвести тебя обратно, – с улыбкой ответила я. – Если хочешь, мы можем взять с собой аптечку.
Он помолчал какое-то время, глядя в пол. И вдруг уверенно шагнул к двери.
– Пойдем!
Я вскарабкалась по железной лестнице, проверила – замка нет, и, откинув стальной люк, выбралась на крышу.
– Ну что же ты? Давай!
Капитан стоял внизу, на лестничной площадке, с видом мокрого пуделя. В глазах его читалась такая паника, словно я заставляла его добровольно войти в крематорий.
– Ну давай же! Я рядом.
Он стиснул губы и полез наверх, цепляясь за лестницу дрожащими руками. «У, браток, да у тебя не иначе как развилась агрофобия, – подумала я. – Ну ничего. Клин клином вышибают». Капитан очутился рядом со мной. Он сжался, кутаясь в пальто под порывами прохладного летнего ветерка. Его зубы выбивали «азбуку Морзе», словно он находился на лютом морозе. Внизу, конечно, было бы теплее, но я побоялась вести его во двор, памятуя о брошенных в окно помидорах. Не хватало, чтобы его кто-нибудь обидел...
– Слушай... Я, наверное, это... Лучше пойду, – сдавленно произнес Капитан и, шагнув к люку, едва не свалился, – я успела поймать его за рукав. При этом я заметила, что глаза его закрыты.
– Очнись, Капитан! – я тряхнула его. – Да ты только посмотри, как красиво!
Он так и не раскрыл глаз.
– Капитан, посмотри на меня. Всего лишь на меня.
Его веки дрогнули, приоткрылись. Теперь он неотрывно смотрел мне в глаза.
– А теперь – туда! – я отошла в сторону.
Он хотел было снова зажмуриться, но замер, раскрыв от удивления рот.
– Ну, что я говорила?
Он молчал. Его широко раскрытые глаза приобрели то же выражение, которое я заметила, когда первый раз увидела его в окне. Только теперь его взгляд был направлен не в мир собственных грез, рисовавших морскую гладь там, где высились многоэтажки, а в реальную даль, туда, где полыхал закат. «Он ведь никогда не видел ничего подобного, – подумала я. – Дома скрывали от него все восходы и закаты».
– Это море? – воскликнул он голосом, полным восторга. – Да, это море!
Он смеялся, словно ребенок. Мне же стало невероятно легко от мысли, что я смогла доставить ему подобную радость.
А потом мы долго сидели на каком-то бетонном выступе и молчали. Шарф размотался на его шее, пуговицы на пальто расстегнулись, но он этого не замечал. Капитан пожирал глазами даль, видимо, стараясь запомнить как можно больше, чтобы унести эти воспоминания в свою квартирную пещеру.
На горизонте осталась лишь темно-фиолетовая полоска, в вышине сверкали звезды, а мы все еще сидели на крыше.
– Весна, можно у тебя спросить? – сказал Капитан, задумчиво глядя вдаль.
– Спрашивай.
– Я часто слышу крики из вашей квартиры...
При воспоминании о муже я невольно вздрогнула.
– А... Это все муж, – отмахнулась я, а сама взглянула на часы.
Он это заметил.
– Тебе пора, да?
«Уже часа три как пора», – не на шутку испугалась я, и все же ответила:
– Да ну его. Давай еще немного посидим. Хорошо тут.
И я постаралась не думать о том, что ждет меня дома. Не думать хотя бы один вечер!
Какое-то время мы молчали.
– Знаешь, у нас с ним семья, а вроде как и не семья вовсе, – задумчиво сказала я. – Живем, словно враги с пактом о ненападении. Хотя он частенько его нарушает.
Как же давно мне хотелось кому-нибудь сказать это!
– Зачем же тогда поженились?
Я пожала плечами:
– Так вышло. Как-то само собой. Я вообще раньше никогда не думала о браке. Встречалась, конечно, с парнями, но все было так, несерьезно. Меня всегда больше волновало творчество. Я с детства мечтала стать художницей: писать шедевры, устраивать собственные выставки и все такое... Но моя мать, когда мне стукнуло двадцать пять, начала вдруг паниковать, мол, останешься старой девой. Внуков им с отцом, видите ли, захотелось нянчить! Ну и давай меня обрабатывать. Семья у нас, к слову сказать, обеспеченная: у папаши своя довольно крупная фирма, так что желающих породниться всегда было пруд пруди. А тут и женишок подходящий выискался – сын маминой подруги, бывшей одноклассницы. У нее семья небогатая, если не сказать больше – нищая. Для них такая партия, как я – просто мечта! Мне было в принципе плевать на личную жизнь, да и доводы матери показались весомы. Она все говорила: «Погляди, какой жених! Этот будет отличным супругом. А любишь не любишь – это дело наживное...» В общем, я согласилась. Через пару месяцев сыграли свадьбу. И лишь после этого я узнала, что суженый мой без ума влюблен в другую. Они с ней до нашего знакомства три года встречались. Но та девушка, как и он, из бедной семьи, а тут подвернулась такая возможность разбогатеть. Вот мамаша и поставила его перед выбором: вечная нужда с любимой нищенкой или трон принца с постылой. Он, конечно, поломался какое-то время, да выбрал деньги.
– А та девушка?
– А что она? Живет себе, наверное... Тут моему супругу можно отдать должное: человеком он оказался честным – ни разу к ней на сторону не сходил. Только смотрит ей вслед с тоской, как голодная собака на мясо. Но и меня возненавидел, словно я его силком в загс затащила. Вот он и отыгрывается теперь по каждому поводу. Чуть что не так – ругань, а то и кулаком в лицо. Друзей всех от меня отвадил: раз он одинок, так и мне нечего. Мы и сюда-то именно поэтому переехали: чтобы он свою любимую перестал каждый день на улице встречать и с ума по ней сходить. Та себе нового парня нашла, видать, потеряла надежду вернуть желанного. Так мой, как вместе их увидит, диким становится, рычит на всех. Вот мои родители и купили нам квартиру в другом районе да настояли на переезде.
– И что, помогло?
– Сам разве не слышал?
Уже была глубокая ночь, когда я проводила Капитана домой. Спускаясь по лестнице, он не проронил ни слова. Недавний восторг на его лице все больше сменяла тоска. А потом я вернулась в свою квартиру, терпеливо выслушала все упреки мужа, но мне было плевать. Впервые я не боялась, что он пустит в ход кулаки. Я думала лишь о завтрашнем дне и о том, каким встретит его Капитан. Я проверила будильник, чтобы не проспать и проснуться раньше, чем откроет глаза мой ненормальный друг. Я представляла себе, как он встанет утром с постели, потянется, пройдет на кухню, выпьет чай с бутербродом. Когда же он войдет в свою комнату, чтобы занять привычную вахту у окна, глаза его расширятся от удивления. На подоконнике около штурвала он найдет упаковку с набором гуашевых красок, а сверху записку: «Раскрась свой мир, Капитан!»
6
Результат своего поступка я увидела уже следующим вечером. На стене в комнате Капитана среди черно-белых рисунков, подобно солнцу среди туч, красовалась одна-единственная оранжево-красная картина: зарево заката, точно такое же, как мы наблюдали накануне. Только вместо крыш домов на рисунке простиралось темное море, и отблески сверкающего звездами неба разливались по волнам яркими бликами. А на переднем плане темнели силуэты сидящих на берегу людей – мужчины и женщины.
– Капитан, ты не перестаешь меня удивлять, – воскликнула я. – Знаешь, я даже начинаю завидовать.
– Чему?
– Я реалистка: пишу лишь то, что вижу. Ты же способен увидеть море там, где его нет.
– Мне кажется, любой человек способен увидеть простор вместо стен и солнце вместо туч. Все зависит лишь от того, какими глазами смотришь на мир.
– Думаю, ты прав. Мы настолько привыкаем к свободе, что окружающий мир нам кажется тусклым и рутинным. Чтобы по-настоящему оценить его прелесть, нужно пожить какое-то время в клетке.
– Как я? – вздохнул Капитан.
Я отвела взгляд.
– Я ведь действительно в клетке. Все, что у меня есть – моя фантазия. У меня ведь и не было другого способа увидеть мир, кроме как в мечтах, – и задумчиво добавил: – В последние дни я все больше думаю о том, что предпочел бы видеть все это, как ты, в реальности.
– Кто же тебе мешает? Мама?
– Дело даже не в маме, – пожал он плечами. – Думаю, если бы я захотел, она бы отпустила... Но ведь я и не хотел! Никогда! Понимаешь, я и сам был уверен, что мне ничего в жизни не нужно, кроме этой комнаты. «Ну ходят люди по улице? Что ж такого? – думал я. – Они просто имеют чуть больше пространства, чем я. И все». Но я и не подозревал, что снаружи может быть так... так чудесно! Я прочел сотню книг, в которых описывали закат, простор, ветер, треплющий волосы... и подобный вздор. Я не раз представлял себе это. Но одно дело представлять, а другое – почувствовать! Знаешь, я почти всю прошлую ночь не мог заснуть: перед глазами все стоял блеск заходящего солнца, я все еще слышал шум машин, мчавшихся по шоссе, и ощущал на щеках прохладный ветер, – голос его дрогнул: – Скажи, как мне теперь с этим жить, Весна? Только сейчас я понял, что не хотел выходить отсюда вовсе не потому, что боялся заболеть. Я опасался, что увидев мир, не захочу возвращаться!
– Так и не нужно! Дверь ведь всегда открыта! Сделай шаг – и ты на воле. Человек – сам капитан своей судьбы, и вправе плыть, куда пожелает!
– Легко тебе говорить! – вскричал Капитан. – У тебя нет медицинской карты толщиной в десяток книг! Тебе не приходится каждый день глотать горы таблеток! Тебе не нужно опасаться того, что малейший вздох больного человека в твою сторону может убить наповал!
– А ты уверен, что все это так? Давно ли ты проходил медицинское обследование?
– Я не хожу в больницы. Обычно врачи приходят сами. Точнее, чаще всего одна и та же – мамина знакомая из поликлиники, тетя Рая. Но мама говорит...
– Послушай. Я не хочу ставить под сомнение слова твоей матери, и все же твое состояние сейчас может быть не так уж и критично. Меня в детстве постоянно укачивало в любом транспорте: как сяду в машину или автобус – доставай пакет. Но прошли годы, организм стал крепче и выносливее, и теперь катаюсь на чем угодно, и хоть бы хны. Понимаешь, к чему я? Ты ведь вышел вчера на улицу – и ничего, жив-здоров.
– Если человек один раз шагнул с крыши и не разбился, ему могло попросту повезти. Но раз на раз не приходится, – хмуро парировал Капитан. – И вообще, давай оставим эту тему!..
С тех пор между мной и Капитаном образовалась некая, хоть и небольшая, но стена. Он, похоже, был все так же рад моим визитам, но почти не улыбался, ходил задумчивый, на меня не смотрел, на вопросы отвечал односложно и коротко. Я чувствовала, что стена с каждым днем становится все выше, но ничего не могла с этим поделать. Цветных рисунков на его стене я больше не видела, да и тот единственный куда-то исчез. Я даже начала всерьез переживать, не совершила ли я ошибку. Жил себе человек в своем привычном мире. Так нет же: нужно было влезть со своими дурацкими благими намерениями и на корню сломать ему жизнь. А если он вены вскроет, в окно шагнет или выкинет еще какой-нибудь неординарный поступок?..
И он выкинул. Причем такое, чего я ну никак не могла ожидать...
Однажды днем я в очередной раз сбежала с работы, чтобы заглянуть к Капитану. Но, подходя к дому, остолбенела. Капитан сидел на лавочке посреди детской площадки! На нем было все то же пальто, и толстенный шарф, подобно удаву, обвивал его шею. Он сидел смирно, напряженно глядя перед собой. Старушки у подъезда о чем-то живо переговаривались, бросая в его сторону свои обычные шпионские взгляды. Сидящие в беседке парни кивали на него и что-то весело шептали девушкам, те издевательски хохотали.
– Капитан! Капитан! – закричали появившиеся из-за угла дома мальчишки.
Но тот сидел с таким взволнованно-гордым видом, какой, наверное, бывает у идущего на казнь монарха.
– Привет, Весна! – лицо его засияло, когда он увидел меня.
– Привет, Капитан! Давно гуляешь? – я старалась говорить как можно обыденнее.
– Примерно полчаса, – ответил он. – Надоело сидеть дома. Дай, думаю, выйду...
Я присела рядом. Представляю, как ему хотелось уйти, скрыться в спасительном полумраке своей привычной квартиры, но он продолжал терпеливо сидеть. Это была борьба посильнее той, что происходит на рингах.
– Может, пойдем? Обедать пора, – наконец осторожно поинтересовалась я.
– Да, думаю, ты права, – со сдержанной важностью ответил он. – Пойдем.
Он встал и направился к подъезду – не торопясь. Так покидают поле боя генералы, демонстрируя, что это лишь тактический маневр, а не паническое отступление. И плевать, что в спину нацелены десятки враждебных глаз.
Мимо пролетело несколько камешков: увидев, что жертва уходит, мальчишки отважились перейти от слов к действию.
Когда мы проходили мимо беседки, один из парней бросил мне:
– Чего ты с ним тусуешься? Он же придурок!
Девчонки прыснули в ладони.
– Довел мать до гроба, а теперь тут разгуливает. Тьфу!.. – покачала головой угрюмый Штирлиц бабушка Галя. Остальные матроны одобрительно закивали.
7
С того дня Капитан стал регулярно выходить на улицу. Каждый день около полудня он занимал свой пост на лавочке посреди детской площадки, дожидался меня, и мы вместе шли домой. Жители двора очень скоро перестали замечать его одинокую фигуру, нелепо чернеющую посреди площадки. Для них это было не более необычно, чем стоящий в окне чудак. У старушек нашлась масса других новостей, которые нужно обсуждать, мальчишки переключились на другие игры, да и подростки потеряли интерес к особе Капитана. Я же понимала, что для моего странного друга каждый такой выход равносилен погружению в Марианскую впадину. Но ничего страшного с ним не происходило, и вылазки Капитана становились все продолжительнее и увереннее.
А потом меня ждал еще один сюрприз. Как-то раз я заметила на площадке толпу детей и оказалась чрезвычайно удивлена, обнаружив в ее центре Капитана. Он восседал на лавочке, расположив на коленях альбомный лист, и быстро водил по нему цветными карандашами. Получались причудливые шаржи. Когда он заканчивал очередной рисунок, сквозь детский хохот наперебой раздавались возгласы: «И меня! Теперь меня тоже! Ну нарисуй!..»
– Неплохо, – похвалила я, когда он вручил довольному ребенку очередной шарж.
– Ну, мне, я думаю, далеко до моего учителя, – он с улыбкой подмигнул мне.
Капитан захлопнул альбом, собрал карандаши и поднялся:
– Ну ладно, ребята, мне пора.
– Не уходи, Капитан! Давай еще порисуем, а? – затараторила детвора.
– Я бы с радостью, но мне правда пора. Дела. Тем более у меня все равно закончились чистые листы. Давайте я лучше завтра выйду? Заодно прихвачу побольше бумаги.
– Только ты выходи, ладно? – кричали дети ему вслед. – Обязательно выходи!..
– Конечно, мои маленькие друзья!
Надо же! Друзья! А еще вчера они обстреливали его помидорами!
Он помахал детям рукой и пошел рядом со мной.
– Капитан, подожди! – один мальчишка догнал его и протянул шарф. – Ты забыл!
При этом я опознала в этом мальчугане одного из помидорных стрелков.
Капитан небрежно намотал шарф на шею поверх расстегнутого пальто. Лицо его светилось тем же счастливым светом, как и тогда на крыше, когда он впервые в жизни увидел закат. Мы шли не спеша. Видимо, ему не хотелось уходить.
– Я просто решил попробовать, каково это – рисовать на улице, – рассказывал он. – Подумал, что здесь наверняка другие ощущения. Только сел, и набежали они. Я сначала хотел уйти, но они стали просить нарисовать кого-нибудь из них. Я подумал: «Нарисую, может, тогда отстанут...» И нарисовал. Слушай, я и не думал, что это так здорово – что-то делать для других! Раньше ведь я рисовал лишь для себя и никому никогда не показывал. Мама, конечно, видела, но, мне кажется, ей не очень нравится... А тут видеть, как твоя работа доставляет кому-то удовольствие!.. Весна, теперь я понимаю, почему ты решила стать художницей...
Я замерла.
– Я что-то не то сказал? – встревожился Капитан. – Я чем-то обидел тебя?
– Н-нет... Все в порядке... Пойдем!
Я медленно пошла дальше, чувствуя, как бешено колотится сердце.
– Кстати, – продолжал Капитан. – Я ни разу не видел твоих работ. Может, как-нибудь покажешь?
– Мои?.. – растерянно повторила я. Что я могла ему на это ответить?
– Если ты не хочешь, вовсе не обязательно... – поспешно проговорил он. Интонация выдала, что он расстроился.
Я остановилась у подъезда, взглянула ему в глаза.
– Касаемо моих работ... – осторожно начала я. – Понимаешь, Капитан... Я не могу тебе показать их. Потому... Потому что мне нечего показывать. У меня нет никаких работ. Все, чем я занимаюсь последние годы – преподаю в художественной школе. И все!
– Но как же? – поразился Капитан. – Ты ведь художница! Ты же сама говорила про шедевры, выставки и все такое...
Я вздохнула:
– К сожалению, в жизни часто все складывается далеко не так, как нам хочется.
– Но разве не ты мне говорила о том, что каждый человек должен быть сам капитаном своей судьбы?
Я опустила глаза.
В этот момент он протянул руку к моему лицу и провел пальцем по волосам. Из-под челки показалась свежая ссадина.
– Это снова он, да?
– Это мое дело! – вскричала я, отбросив его руку.
И, резко повернувшись, глотая слезы, побежала вверх по лестнице.
В тот день я больше не зашла к Капитану. И ни на миг не уснула в ту ночь. «Идиот! Сумасшедший! Да что он понимает? – свирепствовали мысли в голове. – Меня еще всякие инфантильные кретины жизни не учили!..» К утру мне опостылел кофе, едва не тошнило от сигарет, бесили стены собственной квартиры, но больше всего раздражал доносящийся из спальни храп. Все пространство кухни вокруг меня было завалено рваными альбомными листами с блеклыми карандашными набросками. При этом всю ночь я мысленно выстраивала в голове себе защиту из сотен аргументов, почему в моей жизни все складывается так, а не иначе. Но все эти доводы рассыпались в прах об один-единственный факт: «Думай о своей жизни что хочешь, но каков результат?» А результат уныло взирал на меня из зеркала – заплаканная забитая истеричка, не пойми ради чего похерившая свой талант. «Разве об этом ты мечтала лет этак пять тому назад?»
– Куда это ты собралась? Сегодня же выходной, – воскликнул утром неожиданно рано проснувшийся муж, увидев, что я стою обутая у порога.
– Пойду прогуляюсь.
– А... – равнодушно ответил он. В принципе, ему было все равно.
Я закинула на плечо этюдник, сумку и вырвалась из квартиры. Ноги нетерпеливо пронесли меня по ступенькам и остановили у двери квартиры второго этажа. Я не сомневалась, что Капитану понравится мое предложение.
– Ты ведь сказала, что больше не рисуешь, – воскликнул Капитан, с трудом поспевая за мной по лесной дорожке.
– Не пишешь, Капитан! Картины не рисуют. Их пишут!
Мы вышли на берег реки. Я поставила этюдник, закрепила холст. Взгляд метнулся по сторонам, оценивая окружающий пейзаж.
– Весна, а что ты будешь рис... То есть писать?..
– Молчи! – Я поднесла палец к его губам. – Сядь-ка лучше сюда. И постарайся не вертеться.
Капитан сел на ствол поваленного дерева. Вид у него был гордый и счастливый.
Я взяла карандаш. Это привычное движение показалось мне каким-то нелепым, а рука – чужой. Первые линии получились какими-то невнятными, словно у школьницы. При этом меня почему-то не покидало чувство, что я занимаюсь ерундой. Подобное, наверное, испытал бы взрослый мужчина, решивший поиграть в солдатиков. Мне постоянно казалось, будто за мной наблюдает чей-то строгий осуждающий взгляд.
Я отошла от этюдника, вдохнула полной грудью, выдохнула.
– Так, представим, что я просто на уроке и показываю ученику, как изобразить человека.
И дело пошло. Я работала быстро, входя во вкус. Постепенно я забыла и об осуждающем взгляде, и о занятиях ерундой, и о дурацком чувстве стыда. Остались лишь я, холст и Капитан, восседающий на поваленном дереве в своем нелепом пальто на фоне зеленой листвы. Когда же набросок был завершен, я отошла в сторону, взглянула на него и осталась недовольна. Чего-то в нем не хватало... И тут мне в голову пришла довольно странная идея. Рука выводила сама собой, и на переднем плане рисунка появилось перекрестье оконной рамы. И лишь покончив с ней, я вдруг поняла, что именно только что сделала. Теперь, когда я смотрела на портрет, мне казалось, что я гляжу в окно, стоя в замкнутой комнате, а там, снаружи, сидит Капитан: счастливый и свободный. Мы словно поменялись с ним ролями!
Я отвернулась от холста.
– Ты плачешь? – обеспокоился Капитан. Он тут же соскочил с дерева. – Что-то случилось?
– Нет. Все хорошо, – соврала я и села у воды, свесив ноги.
Черта с два, хорошо! Все просто отвратительно!
Капитан присел рядом. Мы долго молчали.
– Я и сама не знаю, как все это произошло в моей жизни, – наконец сказала я. – Как-то все само собой. Я действительно с детства мечтала научиться писать картины, ходила в художественную школу, потом поступила в институт. Представляла собственные выставки, мечтала добиться каких-то высот. Но чем ближе было к выпуску, тем я все больше слышала о том, что настоящая работа только та, которая приносит доход, а все остальное лишь хобби. На мои восторженные мечты подруги отвечали: «Много ли ты видела художников, которые устраивают собственные выставки? Их единицы! Остальные прозябают на улицах, за копейки рисуя прохожих. Тебе это нужно?» После свадьбы подключились и родители: «В свободное время ты можешь заниматься чем хочешь. Но теперь-то у тебя семья!» Конечно, они считали, что карьера учителя рисования – не верх мечтаний, но зато реальное занятие, а не погоня за синей птицей. Не знаю, когда именно это произошло. Скорее всего, постепенно я и дошла до такой жизни. С каждым днем я все реже бралась за кисть, пока вовсе не закинула этюдник на полку. Дополнительные занятия в школе, продуктовый магазин по пути домой, готовка, посуда, уборка, и под конец – сериал, словно контрольный выстрел перед сном. Такая вот веселая жизнь, Капитан!
Я легла на траву, подставив лицо теплым солнечным лучам.
– Вот так и получается: я тут поучаю тебя, как нужно жить, а сама-то увязла по самое не балуйся. Живу не там, где хочу, с человеком, которого не люблю и который меня ненавидит, мечту похоронила ради горстки купюр и увязла под грудой бытовухи. Так что, выходит, это я взаперти, а не ты, Капитан. Просто я живу, стараясь не думать об этом. Потому что как только задумаюсь, так хоть в петлю.
– Но раз ты сама все это понимаешь, значит, не все потеряно, – помолчав, сказал Капитан. – Разве нельзя снова заняться любимым делом? Да и с мужем разве так уж все безнадежно?
– С мужем? – повторила я. – На мой взгляд, люди, которые хотят жить вместе, должны быть друзьями. Если же один – тюремщик другого, это не семья, а концлагерь.
– А ты мне друг? – тихо спросил Капитан.
Я повернула голову и увидела его серьезное лицо. Совсем рядом. Его блестящие глаза смотрели на меня так... Я резко села.
– Что-то засиделись мы с тобой, – сказала я, чувствуя, как бешено колотится сердце. – Пойдем-ка лучше домой.
На обратном пути мы почти не разговаривали. Я шла медленно, ступая босыми ногами по прохладной траве. Капитан плелся рядом, потея в своем нелепом пальто.
– Чего ты его не снимешь? – спросила я. – Тебе ведь жарко и неудобно. Тепло ведь. Лето на дворе!
Капитан замялся.
– Боишься умереть? Не думай о смерти, думай о жизни. А жив ты, пока жива душа, пока есть желание жить и двигаться дальше. Намного хуже, когда душа умирает. Тогда уже не важно, какая на тебе шуба и насколько толстые стены тебя защищают. Ведь сколько в мире людей, которые вроде бы и живут, да так, словно уже умерли. Так что лучше прожить день в пожаре, чем веками коченеть во тьме. И раз ты здесь, значит, понял это. Я же, к сожалению, об этом забыла... Да сними свое пальто, я тебе говорю! Сними!
– Но мама...
Я стащила с Капитана шарф и пальто. Он съежился от прохладного ветра, но быстро ощутил его прелесть и, наконец, расправил плечи.
– Вот. Так бы сразу. И сбрось ты свои тяжелые ботинки! Хоть раз в жизни почувствуй свежесть травы!
Капитан остановился, неуверенно развязал шнурок, вынул ногу, стащил носок. Его бледная ступня осторожно коснулась травы.
– Мокро, – брезгливо заметил он.
А потом быстро натянул носок и сунул ногу обратно в ботинок.
– Ну, как знаешь, – пожала я плечами. – Ведь не все сразу, так?
8
С тех пор я стала регулярно выходить с этюдником то к реке, то к дороге, то просто во двор. Капитан постоянно околачивался рядом. Теперь он больше времени проводил на улице, чем дома. Похоже, в свое жилище он возвращался лишь поесть и поспать. Двор с каждым днем встречал его все теплее. Детвора была без ума от его картинок и с раннего утра караулила у подъезда. Потеплели к нему и другие обитатели двора. Например, однажды я заметила на лавочке старичка, который что-то оживленно объяснял Капитану. Я подошла ближе. Речь шла о политике, недостаточной пенсии, нравах современной молодежи и т. д. и т. п. На лице Капитана сияла восторженная улыбка: похоже, он совершенно не понимал, о чем идет речь, но его впечатлял сам факт общения с незнакомым человеком о столь важных вещах. Позже я застала его идущим с пакетом в руках – он помогал бабушке Гале донести продукты из магазина. При этом с лица старушки исчезла мина унылого Штирлица.
– Какой, оказывается, хороший молодой человек, – услышала я потом комментарии сидящих у подъезда бабушек. – Вот если бы вся молодежь так!..
Кстати, о молодежи...
– О, Капитан! Иди к нам, братан! – звали его подростки из беседки. – Расскажи что-нибудь новенькое.
И тот с упоением принимался рассказывать о каких-нибудь пиратах, кораблях, островах. В общем, обо всем, что он прочел в книгах за долгие годы своего домашнего ареста.
– ...И он устремил свой корабль прямо на два испанских судна, – изображая ладонями маневр кораблей, со сверкающими глазами вещал Капитан. – Те решили, что пират сошел с ума – ведь это было самоубийством!.. Но испанцы слишком поздно раскусили хитрость, – победоносно улыбнулся он, словно не хитрый пират, а он сам осуществил этот дерзкий маневр. – Когда английский корабль оказался между испанскими, те поняли, что не могут стрелять, ведь тогда они попадут в своих же. Зато пираты дали залп из всех орудий, обрушив на испанцев шквал ядер!..
Он явно почерпнул это из тех книг, что принесла ему я, ведь мама ни в жизнь бы не позволила читать ему о пушках и пиратах. Молодые люди слушали его внимательно: парни довольно ухмылялись, а девчонки заливались смехом. Но теперь все это было не со зла.
– Ты, оказывается, нормальный чувак, Капитан, – сказал ему один из парней. – Ты извини, что мы тебя придурком называли.
Капитан с добродушной улыбкой махнул рукой и продолжил рассказ:
– Но капитан корабля даже не подозревал, что на захваченном судне его ожидает встреча с любимой!..
И вот как-то раз Капитан точно так же сидел в беседке, рассказывая своим новым друзьям очередную историю, как вдруг улыбки исчезли с лиц его слушателей. Он растерянно посмотрел по сторонам, пытаясь понять, в чем причина этого странного напряжения и... встретился глазами с матерью!
– Мама! – обрадовался Капитан, бросаясь ей навстречу. Он выбежал из беседки и гордо раскинул руки. – Мама, смотри, я на улице!
Однако та стояла, белее бумаги раскрыв рот.
– Это... это что такое? – с трудом вымолвила она.
– Мама, я...
– Я тебя спрашиваю, это что такое?! – с каждым словом ее голос набирал мощь, переходя в пронзительный визг.
Парни и девчонки, как по команде, встали и, опустив глаза, молча покинули поле брани. Один паренек задержался и, хлопнув Капитана по плечу, шепнул:
– Держись, Капитан. Кажись, надвигается шторм...
– Надень немедленно! – мать швырнула сыну в лицо лежащее на лавочке беседки пальто. Тот безоговорочно подчинился и принялся дрожащими руками искать рукава.
– Где твой шарф? – она подбежала к растерянно сидящим неподалеку детям, вырвала у одного из них шарф и с силой намотала его на шею Капитану. – Домой, быстро!
Прежде чем уйти, Тамара Алексеевна остановилась напротив меня, стоявшей неподалеку перед этюдником. Я отвела глаза от ее сердитого холодного взгляда.
– Я собиралась вам рассказать, – начала я. – Дело в том, что ваш сын...
Но та ничего не ответила. Лишь повернулась и быстро пошла за спешащим домой Капитаном.
– Тамара, у тебя, я скажу, такой хороший сынок!.. – воскликнула сидящая на лавочке у подъезда бабушка Галя.
– Оставьте в покое моего ребенка! – прокричала в ответ соседка и скрылась в подъезде, свирепо захлопнув дверь.
К вечеру Капитан снова появился у окна, и все стало, как прежде. Впрочем, не совсем так. Теперь на нем не было фуражки, и руки его больше не сжимали штурвал. Раньше ему хватало бороздить выдуманные просторы, чтобы считать себя капитаном своей судьбы, теперь же он нуждался в реальных. Когда-то мечтательные, направленные вдаль глаза теперь смотрели вниз – на улицу, и в них была лишь тоска. Тем же вечером, выбрасывая мусор, я обнаружила на свалке раздавленные баночки гуашевой краски, сломанные кисти и цветные обрывки морских пейзажей.
После возвращения Тамара Алексеевна ни разу даже не взглянула в мою сторону. Как-то я сама отважилась спросить у нее разрешение хотя бы иногда проведывать Капитана.
– Не смей даже приближаться к нему! – грубо прозвучало в ответ.
Несколько раз к ним в дверь стучали дворовые дети.
– Чего вам? – холодно спрашивала Тамара Алексеевна.
– Капитан сегодня выйдет?
– Нет!
И с силой захлопывала дверь.
В беседке больше не звучали шутки и девичий смех. Подростки сидели, потупив взгляды, перебрасываясь редкими фразами, и кидали печальные взгляды на окно, в котором стояла одинокая фигура. Как-то я проходила мимо и услышала такой разговор:
– Зачем она с ним это делает? – спросила одна из девчат. – Ведь она мучает его!
– Это у нее такая любовь, – с усмешкой отозвался парень.
– Но жестокость даже из благих намерений все равно остается жестокостью.
– Может, милицию вызвать, а? – предложила другая девушка. – Есть же всякие там социальные службы...
– Бесполезно, – отозвалась третья. – У меня мать – соцработник, я спрашивала. Она говорит, что Капитан с детства признан ненормальным и находится под полной опекой матери.
– Да ведь нельзя же так! Он же не домашнее животное! Дикость, когда мать из-за какой-то глупой мании уничтожает собственного ребенка!
– Если кто-то и способен тут что-либо сделать – только он сам, – заметила я.
– О, привет, Весна! – обернувшись, воскликнула одна из девушек. – Все художничаешь?
– Да вот, пытаюсь реанимировать мечту.
– Кстати, можешь поделиться альбомным листом? – сказала другая.
Получив бумагу, девушка вынула из сумочки губную помаду и принялась что-то старательно писать. Когда же она повернула лист к окошку второго этажа, там оказалось: «Держись, Капитан! Мы с тобой!» Стоявший у штурвала лишь горько улыбнулся. Но рядом с ним тут же появилась мать и резко задернула штору.
Да, я продолжала писать картины. Правда, теперь я это делала больше не для себя, а чтобы показать Капитану, что не сдалась. Я выходила во двор, ставила этюдник и старалась не смотреть на его окно. Однако постоянно чувствовала на себе его тоскливый взгляд. Ко мне вернулись прежние угрызения совести. «Ведь он мог спокойно жить, не зная о внешнем мире, и был бы по-своему счастлив...» – думала я. И тут же ловила себя на другой мысли: «Так же счастлив, как я?» Капитан тоже ворвался в мою жизнь, как я в его, и нарушил мой покой. Ведь именно благодаря ему я поняла, что мое семейное счастье – такая же иллюзия, как и его «добровольное» заключение в квартире. Бывает, человек горстями пьет обезболивающее, но этим лишь глушит боль, а не излечивает ее причину. Точно так же и мы долгие годы ловко обманывали себя, не решая проблемы, а лишь маскируя их. Наверное, и зверь в зоопарке способен убедить себя в том, что ему здорово живется в клетке. Но это работает лишь до тех пор, пока не приоткрыли дверцу... Так что раз захотелось бежать, значит, есть на то причины. И у него, и у меня. Человек никогда не бежит от хорошей жизни. Никто не стал бы добровольно вырываться из рая. Да только наши-то клетки заперты, «рай» на замке. А на что способен зверь, чтобы избежать неволи? Когда попадает в капкан, может даже перегрызть себе лапу! Именно поэтому я боялась посмотреть на его окно. Опасалась последствий. И, как оказалось, не зря...
– Весна! – раздался однажды крик.
Я замерла. Все-таки заставила себя посмотреть назад. И остолбенела. Окно было распахнуто. Капитан стоял на самом краю карниза.
– Капитан, назад! – закричала я. – Не смей, слышишь?!
– Весна, помоги мне! Весна!.. Я так больше не могу!
Подошвы его ботинок уже наполовину нависали над пропастью. Я зажмурилась, с ужасом думая, как далеко он может зайти. А ведь дальше-то некуда! Еще шаг и...
– Весна!..
Но вдруг его свитер оказался в цепких руках матери, и в следующий миг Капитан исчез, поглощенный тьмой квартиры. Вместо него в окне появилось свирепое лицо Тамары Алексеевны.
– Это все вы! – трясясь от гнева, прохрипела она. – Вы! Вы испортили мне ребенка!
Что я могла ей на это ответить? Лишь снова повернулась к холсту.
– Ну ничего, – погрозила моей спине соседка. – Посмотрим, как все это понравится вашему мужу!
Я почувствовала, как между лопаток выступил холодный пот. На лбу вдруг заболела поджившая ссадина. Ему ведь нужен только повод! Я снова вспомнила о звере в капкане. Хватило бы у меня духу перегрызть собственную лапу?
Позади раздался стук. Я оглянулась и увидела, как Тамара Алексеевна крест-накрест заколачивает окно досками. Теперь все стало на свои места: тюрьма обрела истинную сущность – на окне появилась решетка.
9
– Ты вот скажи мне, Капитан, почему мы, люди, сами добровольно загоняем себя в клетки? А?.. – я на миг остановилась, посмотрела ему в глаза и пошла дальше мерять шагами свою спальню. – Молчишь. Вот и я не могу себе ответить на вопрос: почему я, даже осознав, что сама загнала себя в клетку, не могу из нее выйти? Она ведь не заперта! Никто не держит! Что мне мешает уйти от мужа, вернуться в родной дом, заняться любимым делом?.. Конечно, у меня найдется достойный ответ на каждый из этих вопросов, например: «Браки заключаются на небесах, нельзя бросать мужа без веской причины!» Или: «Родителям будет стыдно перед окружающими, что их непутевая дочь сбежала от законного супруга!» Или: «Мы уже купили квартиру, потрачено много денег и времени, так что теперь поздно возвращаться обратно!» Или: «Хобби не принесет денег, взрослому человеку нужно думать о карьере!..» И все! Теперь на дверце моей клетки образовались с десяток замков. Теперь я взаперти! Так что это не ты заперт, Капитан, а я! Хотя, на самом-то деле, если вдуматься, все эти замки – лишь условности. Такие же условности, как и причины твоего заточения, Капитан. А нужно лишь просто разом наплевать на браки, наплевать на деньги, наплевать на окружающих. Раз тебе плохо – беги! Изменяй свою жизнь и сделай так, чтобы стало хорошо. Мы все всего лишь рабы условностей и рамок, которые сами же себе придумали. И ключевое слово тут – рабы! Запомни это, Капитан!..
Я остановилась у окна. Там, внизу, припарковалась знакомая дорогая машина.
– Муженек вернулся.
Не успела распахнуться дверца его автомобиля, как около нее возникла Тамара Алексеевна.
– О!.. А вот и твоя мамаша.
Мне не нужно было слышать, о чем они говорят. Я и так знала. И понимала, каковы будут последствия. Представляю, что она ему наплела...
– Ну все, пожелай мне ни пуха ни пера, Капитан, – я словно по плечу похлопала по раме картины – той самой, которую писала на берегу реки, и вышла в коридор.
Клацнул дверной замок. Вошел муж и насмешливо уставился на меня. Похоже, он был счастлив такому отличному поводу меня проучить. Я по привычке отвела глаза. Взгляд остановился на его сжимающей ключи руке со сбитыми костяшками пальцев. Знаю, что в детстве он любил подраться. Теперь же он разбивал кулаки лишь о мое лицо.
– Хорошего же ты любовничка себе нашла! – весело начал он.
Но я резко перебила:
– Сережа, я от тебя ухожу!
– Чего? – растерялся он.
– Ухожу я от тебя! – как можно тверже повторила я. – Уезжаю. Прямо сейчас.
– Совсем сдурела? Что, идиотизм заразен? От своего дебила со второго этажа нахваталась?
– Еще раз назовешь его так!..
– И что? – он приблизился ко мне вплотную. Я думала, мое сердце взорвется. – Что будет-то?
И в следующий миг в голове у меня зазвенело от пощечины. Он всегда начинал бить ладошками. Словно разогревался.
– Еще раз... – задыхаясь, проговорила я. – Еще раз такое сделаешь...
Он занес руку для второго удара.
– ...то не я, а ты умотаешь отсюда, ты меня понял?
Рука зависла на полпути.
– Это ты у меня живешь, а не я у тебя! – перешла я в наступление. – Эту квартиру купили мои родители! И мебель эту! И шмотки все эти! И тачку, кстати, твою тоже!
Я всегда считала последним делом даже намекать ему на это. Щадила его самолюбие. Он же меня не щадил никогда.
– Так что счастливо оставаться! – выпалила я. – Женился на деньгах моего папы, так и живи с ними. Я тебе все это дарю. Я же теперь – свободна!
И, резко развернувшись, я ушла в спальню, оставив ошарашенного муженька с глупо поднятой рукой, которой он так и не посмел ударить.
– Ну вот и все, Капитан, – снова сказала я картине. – Это оказалось не так уж и страшно. Даже лапу отгрызать не пришлось.
Я бросила на кровать чемодан и в него полетели вещи. За дверью забубнил напряженный голос. Прислушалась.
– Маме звонит, – объяснила я портрету. – Сейчас извиняться придет. Только бы хватило выдержки не сдаться...
Спустя минут пять и правда распахнулась дверь, и появился мой благоверный. Вид у него был наисмиреннейший. Он долго мялся, не зная, как начать. Признаюсь, мне было приятно видеть, как державший меня взаперти тюремщик теперь сам осознает себя в клетке.
– Ты это... Извини. Я тут вспылил немного.
– А зачем, Сережа? Зачем? – спокойно спросила я. – Про квартиру я тебе уже сказала. Она твоя. Не беспокойся, я объясню родителям. И машина тоже. А без них-то я тебе зачем?
– Ну как же... Ты – моя жена.
– Но ты ведь не на мне женился, а на деньгах моего папы. Да и не ты женился вовсе, а мама твоя тебя сосватала. Сказала, что со мной у тебя отличные перспективы. Так?
Он виновато опустил глаза.
Я присела на кровать.
– Сережа, сядь. Сядь, говорю!..
Он опустился рядом, все также не глядя на меня.
– Прежде, чем уехать... Да, я уеду... Не возражай. Решение принято! Так вот, прежде, чем уехать, я хочу тебе сказать, что на самом деле ты ведь неплохой. Просто не любишь меня.
Он возмущенно поднял глаза.
– Не спорь!.. Знаю, что не любишь. И я даже могу сказать, кого любишь. До сих пор. Сказать?
Опустил голову.
– Если тебе станет от этого легче, скажу, что и я не люблю тебя. И никогда не любила. Так для чего же мы с тобой мучаем друг друга? Ведь останься ты с ней, не было бы у тебя этой долбаной квартиры, машины, денег. Но ты был бы счастлив! Стал бы хорошим семьянином, на руках бы ее носил, детишек нянчил. А вместо этого каждый день мстишь мне за то, что сделал неправильный выбор. Так что иди лучше к ней. Я же пойду своей дорогой. Ты ведь, как я уже сказала, неплохой человек, просто поменьше слушай других и верь своему сердцу. А про квартиру с машиной я серьезно. Пусть это будет этакой контрибуцией за мое бегство. Теперь прощай.
Я встала и взяла чемодан. Он остался сидеть, глядя в пол. Но, думаю, мне не показалось, что на лице его было лишь облегчение. Такую же легкость испытала и я, когда навсегда покидала эту квартиру.
Я вышла на улицу. В руке – чемодан, на плече – этюдник, теперь уж точно единственная необходимая мне в жизни вещь. Как раз подкатило такси. Прежде чем скрыться за его желтой дверцей, я последний раз бросила взгляд наверх. Из-за дощатой решетки на меня смотрел Капитан. В глазах его читалась смесь радости и зависти.
– Едем? – спросил водитель.
– Да, конечно.
Я села в машину, захлопнула дверцу. Окно с Капитаном медленно поплыло прочь. Я отвернулась.
– Весна!..
Я не поверила ушам. Оглянулась. Капитан бежал за машиной!
– Стойте! – закричала я.
Такси не успело затормозить, а я уже оказалась снаружи и пошла ему навстречу.
– Куда!.. А ну назад! – позади Капитана, спотыкаясь, бежала мать. – Я кому сказала?.. Назад!
Но Капитан словно не слышал. Он наконец оказался рядом и остановился, переводя дух. Мы молча стояли, глядя друг другу в глаза.
– И ты бросишь мать, да? Бросишь? – причитала за его спиной Тамара Алексеевна. Она не выдержала бега и, держась за сердце, опустилась на клумбу. – Ради кого? Ради этой? Да она ж тебя кинет через неделю. Оберет до нитки и кинет, а сама уйдет с каким-нибудь бандитом. Ты просто мира не знаешь, сынок. А мир такой! Мы-то знаем, проходили! Вон папаша твой, козлина, где он? Сбежал с такой вот... И ты туда же? Что ж, давай, беги! Бросай мать, вперед! Вырастила эгоиста!..
– Мама, дай же мне с человеком проститься, – не выдержал Капитан.
– Да-да, конечно... Давай... Беги... – словно в трансе повторяла Тамара Алексеевна. – Уж мы-то знаем... Уж мы-то проходили...
Он снова повернулся ко мне.
– Весна!.. Я хочу тебе подарить. На память. Вот, держи.
И протянул мне мятый листок. Я расправила, взглянула и поразилась. Впервые он изобразил не море! На альбомном листе оказались убегающие вдаль крыши домов и два силуэта на фоне заката – сидящие рядом мужчина и женщина.
– Рисунок, правда, черно-белый, – улыбнулся Капитан. – Но я обещаю, что обязательно раскрашу свой мир!
Я обняла его.
– Будь счастлива, Весна!
– И ты будь счастлив, Капитан!
Он повернулся к матери.
– Мам, ну что же ты?.. Земля холодная, простудишься. Тебе волноваться нельзя, ты же недавно из больницы. Пойдем домой, я тебя чаем напою... – он поднял ее. Та продолжала что-то шептать безжизненными губами. – И еще, мам, ты уж прости, но теперь я сам стану капитаном своей судьбы!
И они не спеша пошли к подъезду под восторженные взгляды обитателей двора.
– Ну так мы едем или нет? – раздался из салона сдавшего назад такси нетерпеливый голос.
Я села в машину и захлопнула дверцу.
– А вот теперь едем! – весело сказала я.
10
И с тех пор все стали счастливы.
Позже я узнала, что мой бывший муж сошелся со своей любимой, у них родилась девочка, и они живут, как говорится, душа в душу.
Бабушка Галя сообщила мне в письме, что Капитан все-таки ушел от матери, как только прошел полное медобследование и получил паспорт. Тамару Алексеевну с месяц видели рыдающей у того самого окна, где раньше стоял ее сын, а потом она нашла себе увлечение – стала активным членом приюта бездомных животных. «Вы-то меня точно никогда не бросите!» – часто говорила она своим упитанным питомцам. И, ухаживая за ними, похоже, снова обрела смысл жизни.
У меня жизнь тоже наладилась. Я поселилась на побережье, пишу море и устраиваю выставки в местном музее. Говорят, хорошо получается. Весьма компетентные знакомые пророчат мне большое будущее. Для меня же главное, что моя работа нравится и мне, и людям.
«Что же стало с Капитаном?» – спросите вы.
Был первый день лета. Я как обычно писала на берегу. И вдруг увидела идущего вдоль кромки прибоя мужчину. На нем был светлый костюм, на голове широкополая шляпа, в одной руке чемодан, в другой – ботинки. Он шел босиком по горячему песку. Я решила, что это всего лишь один из туристов, каковых бывает множество в наших местах. Но лишь когда он оказался рядом, я вдруг поняла, кто это.
– Здравствуй, Весна! – с улыбкой сказал он.
И я ответила:
– Здравствуй, Капитан!