Лезвие ножа оставляет после себя на срезе белую полосу на толстой ножке богатыря подосиновика. В ведро падает срезанная кожура, побитая черными чешуйками. Когда делаю срез другой стороны ножки, белая полоса начинает краснеть.
Да, вспомнилось, как в детстве, когда с дедом чистили грибы, он делал это медленно, рассказывая мне всякие лесные истории. То про белку, которая заготавливает на зиму грибы, развешивая их на ветках деревьев, то про ежика, который их несет в свою нору и там их засаливает. Смешно, и в это же верил.
Но самое большее мне нравилось, как дед делал солянку из красноголовиков.
Нарежет их монетками, и в кипяток бросает. А пока они варятся в кастрюле, в сковороду нарезает сала такими же тонкими ломтиками, как грибные монетки, и они, падая в горячую сковороду, начинают скукоживаться, шкворчать. Сало посыпает тонким слоем из картофельных "монеток", смешивая их.
А какой запах их кастрюли идет, грибной. Я все забывал и смотрел, то на серую пенку, растущую в кастрюле, то на скворчащую сковороду, в которую дед ссыпал тонко нарезанный лук.
А дед тем временем, рассказывая мне новую историю, о медведе, который тоже любит жарить грибы, я терялся от откуда-то появившегося голода и ждал, когда дедушка, сольет воду из кастрюли, промоет грибы и высыпет их в сковороду. Ведь после этого начинается самое интересное.
В сковороде, грибной сок, смешавшись со шкварками и луком, начинает кипеть. А дед легонечко ладонью смахивает к себе идущий из сковороды пар, и говорит: «Не, еще не готова».
«Деда, - спрашиваю я у него, - а когда она будет готова?»
«Вот как соли посыплем, так и будет готова».
Потом снова ладошкой к себе в нос смахнет идущий со сковороды пар и говорит: «Вот теперь пора», - и ложкой размешивает в грибнице соль.
«Скоро будет готова?», - спрашиваю у него.
А он морщится, и улыбается, и говорит: «Сейчас понюхаем, - и снова вдыхая в себя пар, говорит, - теперь муки для корочки надобно и перчику черного».
Бросает в грибницу несколько ложек муки и размешивает ее. А с нею и запах меняется, он теперь похож на запах булки, которую бабушка печет в духовке…
- Деда…
Я вздрогнул и смотрю на внучку, подкравшуюся ко мне. Она смотрит на меня своими большими чайными чашечками и улыбается:
- А грибницу дедову будем делать?
- Конечно, - целую это милое создание в щечку и начинаю ей рассказывать про белку, которая со мною тоже сегодня грибы собирала.
- А она их варит?
- Как? – стушевался я.
- Ну, деда-а.
- А, нет, нет, она же на дереве живет. А там огонь нельзя разводить.
- А-а, - кивает головой Ева. Она помогает мне ссыпать в кастрюлю монетки грибные и не сводит глаз, как я в детстве со сковороды, в которой скворчит сало с луком, потом – с грибами и мукой…
Жена накрыла стол, посередине лежит нарезанный тонкими ломтями каравай. В тарелках остывает грибница, распространяя по комнате аромат.
- А, где же Ева делась? – всплеснула руками жена. – Ева, Ева.
Где же это внучка делась? В комнатах, в кухне, в коридоре нет, и дверь почему-то на улицу приоткрыта.
- Вся в меня пошла, - веду жену к окну. – Не ошибся.
- Ой ты, - снова всплеснула руками Светланка, наблюдая, как внучка у дерева поставила тарелку с грибницей и смотрит вверх, что-то говоря. А потом бежит в дом, громко крича:
- Деда, баба, а я белкам грибнису отнесла. Они такой и не кусали, правда деда?
- Конечно! – соглашаюсь я и крепко обнимаю добрую внучку.
- А они правда будут кусать грибнису?
- Правда, правда, - моргаю я жене. – Давай теперь и ты покушай грибницу дедову, - и моргаю дедовскому портрету, висящему на стене. А он улыбается мне и подмаргивает: он тоже мне говорил, что это дедова грибница. Вот такие дела, деда, а ведь вкуснее ее и нет на свете.