Уходя от людей и их рутинных побуждений, всё чаще я встречал следы богов. Вселенная раскрывалась, как абсурд: явлениям, которые есть, но не имеют право быть, надо было призвать для объяснения богов, но люди и их отвергли, как абсурд. Однако, я был уже далеко от тех идей. Сам утверждал свои истины меж звёзд: реальность и ирреальность не совместимые пространства, и только безумцы, гении и боги могут переходить их запретную черту.
Облако игрищ странных, виртуальных, окружало меня – как это часто бывает с философско-странствующими на тропе – логически переходя в материю, тела, расставляя меня и звёзды по местам. Я обнаружил себя лежащим на самом Крае Мира – уставший от звёзд и мыслей человек. Не спеша перебирал я открытые миры. Меня не привлекали яркие горячие звёзды, самые громадные, но заведомо безжизненные планеты. Я знал, сокровенное (в тайне желанное) прячется у неприметных звёзд, а то и вовсе теряется в пыли.
Довольно быстро я нашёл, что искал: белая, не слишком горячая звезда, рядом с ней маленькая зелёная точка. Я загадал, словно воззвал, желание: пусть самая красивая тайна во Вселенной раскроется передо мной. И тут же увидел себя возле открытой мной планеты. Корабль сам рассчитал траекторию и вышел на орбиту, пока командир его искал свои тайны, размышлял.
На первый взгляд подо мной оказалась банальная планета: обыкновенная геология, неизменные газы и вода. Безымянными и безликими проплывали внизу реки, пустыни и леса. Вдруг – как во сне ощущение – меня всколыхнула, подбросила невесомая волна.
Опустившись пониже, я рассматривал инопланетный мир в упор. Сейчас я летел, как птица, на высоте её полёта и подобно птице эту планету ощущал: упругость воздуха и сжавшийся под взглядом мир.
Пошла пустыня, а в ней дорога из ниоткуда в никуда. Прямая каменная полоса. «Тропа богов» – сами пришли красивые слова. Дорога упиралась в одинокие скалы, нечаянно затерянные в песках. И снова меня обдало невидимой волной. Планета чем-то озадачилась, и вот звала, открывалась для меня. Звездолёт мой пошёл вниз, на каменную полосу.
Не раз я встречал говорящие планеты. И с этой, похоже, сразу налажен был контакт.
Прогрохотав двигателями в последний раз, корабль коснулся поверхности и замер. Планета молчала, словно чего-то выжидая. Одетый в непробиваемый скафандр, сойдя по трапу, я мягко ступил на её поверхность.
Я оказался на рукотворной дороге – широкой, из огромных вытесанных глыб. «Как будто эту дорогу делали титаны?» – я скорее спросил Планету, чем сам предположил. И только произнёс своё слово, как многое что открылось для меня. Не скалы, а странные руины лежали вдалеке. Город, давно забытый, вставал, отряхиваясь от песка. Картина дорисовывалась на глазах. На заднем плане играло яркой синью море, донёсся шум прибоя, в нём различим был чей-то смех. Город свободно улёгся возле моря.
Я сделал шаг ещё. Планета снова что-то открыла для меня. Пустыня раздвинулась и вышла в свет ровная, усыпанная белым гравием площадка. На ней выстроился ряд чёрного цвета геометрических фигур. Были здесь пирамида, куб, октаэдр, тетраэдр – и далее, всё более увеличивающих граней и вершин. И так – до идеального шара, стоящего в конце.
Планета пыталась со мною говорить, а я, человек, остался просто слеп и нем, ответив шагом последующим – мимо. Я побоялся войти с неведомым в контакт. И слов «кто, почему, откуда?» – то, что Планета так ждала – не произнёс. Тотчас ушли на задний план символы-фигуры, исчез смех в прибое, как и само море, манящее вдали. Тогда Планета произнесла последующее слово – возникли колонны, стоящие и падшие. Мрамор усыпал землю глыбами, и я увидел рукотворный хаос.
Время ушло и увело с собой иных. Я уловил ритм нашего диалога – и протянул навстречу руку. И только я, наклонившись, взял камень с поверхности Планеты – как время открылось, и всё произошло. Содрогнулась земля, возникли звуки. Звуки сложились в музыку невидимую и видимую – и вдруг от неё пошла цепочка причинно-следственных вещей: звёзды, люди, боги – назад, к забытым временам. И обогнув Вселенную, по нарастающей, пришла Волна – во всей красе встал из пустыни Храм.
Я стоял поражённый – это был храм Древней Греции. Высоко, на вершину его, вознеслись изваяния греческих богов.
Я не знал, что можно мне, как человеку. Слишком я далеко был от Земли. С трепетом я поднялся по белым ступеням Храма, и вступил в совершенно открытые покои. «Возможно, будет ещё битва, – подумал я, – возможно, не выдержу я, как человек, но я допущен в историю, в какую-то тайну посвящён».
В мягком свете, проникавшем через верхние окна Храма, на стенах, я разглядел картины из жизни олимпийце, на полу распростёрлась мозаика из их же божественных деяний.
И снова пришла Волна – и звуками музыки всё объяснила, рассказала. Пришли отдалённые аккорды – а то были чьи-то голоса. Пошёл гул низвергшихся мелодий – а то были облики, тела. Вслед им раздался гром – и из него вышел в реальность весь олимпийский пантеон. Был тут прекрасный Аполлон с луком и лирою в руках. Была Афродита, с телом полузакрытым, бело-пенным. Была Афина, дева суровая, вооружённая копьём, покрытая медным шлемом и козьей эгидой на плечах. Шёл, громыхая трезубцем, седобородый Посейдон. Парил в крылатых сандалиях Гермес-предвестник. Явился даже мало любимый кем Арес, облачённый в блиставшие доспехи; как всегда, он был мрачен, молчалив. Великолепные, красивые боги – я узнавал их всех! А замыкал пантеон великий Зевс. Высокая стать, белый хитон, волшебный жезл – воистину царский образ изъявил. Воссел царь богов на трон, а сверху спланировал орёл – его атрибут – с молниями, сжатыми в когтях, и воссел позади своего господина.
И зазвучали их слова – музыка, магия бессмертных. Для людей и зверей, для богов и звёзд были посланцами слова. Мой лингвист-переводчик в шлемофоне определил без сомнений: это древнегреческий койне. Я услышал синхронный перевод.
Быстро, непроницаемо-чёрным фильтром было закрыто моё лицо. Я замер и стал, как статуя, подобная стоящим в зале Храма: с немыми ликами, с глазницами пустыми. Стал некто и никто, магически скрытым скафандром для иных.
Меж тем появились столы с дарами Геи, за них весёлые боги воссели пировать. Ганимед-виночерпий уже летал, наполняя амброзией их кубки.
Только расселись боги по местам, как вдруг послышались крики, шум, и в зал влетел юноша с кифарою в руках. Его догоняла толпа каких-то неистовых, безумных. Впереди, обвитые змеями, бежали женщины. Размахивая жезлами, выкрикивая «Вакх, эвое!», они казалось, сейчас нагонят юношу с кифарою в руках. Вслед им, спотыкаясь и падая, неслись козлоногие рогатые сатиры. А завершал преследование юноша верхом на пятнистом леопарде. Был он не менее других в этом воинстве колоритен, экспрессивен: полуобнажённое тело, венок, сплетённый из виноградных лоз, посох, увитый плющом, в одной руке, и кубок вознесшийся, в другой.
Ударил Зевс о пол своим волшебным скипетром, и вся композиция окаменела на лету.
– Опять этот Орфей и его ненавистницы-менады! – пророкотал недовольно громовержец. – Сколько ещё их можно разнимать!
Он ударил скипетром ещё раз и композиция вновь ожила. Но гнев менад уже испарился, вмиг протрезвели вечно пьяные сатиры, с достоинством сел на задние лапы леопард, а юноша-Дионис, сняв венок, с почтением преклонил свою голову пред Зевсом.
Орфей с благодарностью припал к ногам спасителя-царя.
– Нет, нет, в этот раз я не дерзил Дионису, – начал оправдываться он, – я только пропел под эту кифару… всего лишь несколько стихов. Так был чудесен день, и все нимфы, дриады и музы слетелись упрашивать меня.
– Он прославлял Гермеса, – недовольно проворчал Дионис. – Он утверждал, что это красивейший из богов.
– Знаю, знаю, – сурово ответствовал верховный, – и про твою волшебную кифару и про змеиный голос твой – он то ли ужалит, то ли исцелит.
Вдруг какая-то мысль мелькнула на челе громовержца.
– Но коли явились незваными на пир, не разыграете ли для нас одну из ваших оргий? Не посвятите ли нас, богов, в одну из лунных тайн? Вот вам менады и вот вам безумие при них, вот козлоногие – уже готовый хор, вот главный рассказчик Дионис, и вот повелитель магии – Певец.
– Но мы боимся, – смущённо промолвил Дионис. – Это мистерия, Зевс, тайна, закрытая в себе, закрытая даже для богов.
– Но может покажите нам, богам, на что способен дерзкий человек. Разыграйте какую-нибудь историю про смертных.
Тогда позволил себе слово Орфей:
– О всемогущий, люди не помышляют нам, богам, дерзить. Они как дети: играют в нас, не ведая про нас.
– Но нам, богам, – Зевс отвечал, – приятно искусство от людей. Их голоса, их музыка, их пляски – нет слаще напитка для бессмертных. Так разыграйте нам людей. Спой ты, Певец-Орфей и вы, лесные подпойте ему вслед.
И заиграл на кифаре, запел магическим голосом Орфей. И появились из рук и уст его невиданные звуки. И кто-то увидел девушек воздушно-лёгких, белых, вставших в круг, кто-то увидел Эрота, летевшего на чей-то зов, кто-то увидел все девять грациозных муз. Я также увидел все эти образы: они витали надо мной.
И ожили цветы на росписях у стен: затрепетали их лепестки, воспряли их алые и белые головки. Блаженно зажмурился пятнистый леопард Диониса, поигрывая кончиком хвоста. Из верхних окон слетелись зачарованные птицы, рассевшись вокруг волшебного Певца. Ветерок прилетел на звук, да так и застыл на полпути, не долетев, боясь разрушить магию, слишком хрупкую для ветерка. Вода в бассейне, в центре Храма, заплескалась в мечтаниях своих, да так и забылась без ряби, без страсти, обнаружив всю беззащитность свою, и чистоту. Шальные лучи света ворвались в Храм Богов, не удержались и пустились в пляс – и всё ходили кругом, в такт Певцу, перед собранием богов.
Тут вступили менады – откуда-то у них уже были тимпаны в руках и они ударили в такт, извиваясь вместе со змеями, обвившие их гибкие тела.
И грянул хор лесных басов, и время открылось, и прошлое неожиданно пришло. Суровы были те времена: поднялись из Тартара гиганты и титаны, пришёл неумолимый Кронос-зверь. Явились Гея и Уран, из самых дальних тайников времён восстала Глыба-Хаос. Все, все картины Музыка в своём волшебстве преподнесла.
Снова ударил скипетр Зевса, и всё вернулось на свои места. Закрылись Времена, умолк волшебный глас Орфея и низкий бас лесных. Иссяк неистовый пляс света и менад,и успокоились ветер и вода.
– Многое что ты можешь, магический Орфей, и ты, Дионис, с необузданным воинством своим, но есть у меня кое-что неподвластное и вам. – Он обернулся к собранию богов. – Сегодня, великолепные боги, я вас позвал, дабы открыть одну из давних тайн. – И снова ударил Зевс утверждающим жезлом, выявляя на свет идею из идей.
Тотчас, посреди Храма, возле бассейна, возникла фигура, невидимая до сих пор. Это была девушка, сидящая перед огнём.
– Видел из вас кто-либо образ сей? – спросил у присутствующих Зевс. Публика в удивлении загудела. – Это сестра моя, Гестия. А в жертвеннике у неё Огонь Неугасимый. Она охраняет его вечность, и вечность будет охранять. И пребывая здесь вечно, она недоступна, невидима для всех.
Ещё сильнее загудело, засуетилось собрание богов.
– Тайны разбросаны вокруг – и никто не хочет увидеть этих тайн. Гестия, откройся пришедшим к нам богам и Храм потаённый сей открой.
Откинув накидку, Гестия подняла голову, выставив лицо. И каждый узнал её, но не припомнил, кто она. И каждый вошёл с ней в дом – её и свой.
Ярко вспыхнул Огонь и увидели все, что таилось в тени, в самых дальних углах великого Храма. И открылось бессмертным, и мне, человеку, что Храм это Дом, а Дом это звёзды, а звёзды – великое множество существ.
– Входите, вселяйтесь в этот Храм! – воскликнула богиня. – Там где-то есть место каждому из вас.
И, словно по зову богини, явился человек. Видно, настолько был почитаем этот муж, ибо ему позволялось стоять вровень с богами во весь рост.
– О Пифагор, хоть ты и смертный, человек, – обратилась с почтением богиня, – но во Вселенную ты проник далее богов. Знаешь, зачем я тебя вызвала из-за черты?
– Вам, всесильным богам, подвластно всё, – отвечал ей великий человек. – Но вам невозможно умереть. Вот почему ты меня вызвала из тьмы.
– Так открой нам всё смертное, что не в силах бессмертным осознать.
– Едва я к звёздам шагнул – и что же увидал? Человек есть повинен, что есть Вселенная, а он в этой Вселенной – Человек.
– Боги знают, но не видят! – воскликнула богиня. – И для этого они пестуют людей.
– Числа, невидимые числа правят миром, – раскрывался перед богиней Пифагор. – Единица и Ноль – вот где Вселенское Начало, вот что в руках у нас, людей.
Тогда богиня сказала человеку:
– Когда-то люди дружили с красивыми богами, и Небо было в гармонии с Землёй. Мы, боги, стерегли своих людей. Но люди предали богов, а смех их, презренный, развеял красоту. И боги бежали от людей, от их безумия и скверны.
Но Пифагор Великий на это отвечал:
– Да, люди давно отошли от божественных вещей. Но ведал я, кто-то из смертных вышел к звёздам. Гармонии не было уже, не было Космоса – всего лишь пустота. И человек этот шёл в пустоте, теряя один облик, за другим, бросаясь от одной звезды к другой – до самых дальних. Казалось, разгадает последнюю из тайн – и во Вселенную будет посвящён. И вдруг увидел Манаду, Единое Начало – одно благородное число. А это была одинокая планета, неведомая никому.
– Но это боги привели его! – воскликнула Гестия. – И это боги придумали людей. И люди всегда имели что-то от богов.
Вдруг я заметил: явился чем-то обеспокоенный Гермес. Подлетев на крылья-сандалиях к Зевсу, он что-то шепнул ему с тревогой. При этом он кивнул в ту сторону, где стоял мой звездолёт. Яростью исказилось лицо поражённого бога. Грохнул о землю царский жезл и вмиг пресёкся пир.
Волна взорвалась – осыпаясь, в сотнях нелепых, чёрных звуках. Я услышал отчаяние, я вооче увидел тоску бога.
Вдруг обмякло могучее бессмертное тело, и жалкий страх поразил царя богов. Сцена не рухнула, не окаменела – боги и так понимали всё без слов. В следующее мгновение оправился от страха Зевс. Что-то крикнул он, отсылая во тьму Пифагора – и вихрем взвился весь бессмертный пантеон.
Звучали последние, умирающие ноты. В одно мгновение исчез Великий Храм, их последнее обиталище, приют. Умолкла и Музыка, рассказавшая мне историю богов. Откуда-то появились блистающие колесницы, и боги спешно усаживались в них. Крылатые кони, грифоны и сирены уносили испуганных бессмертных. Лишь я, человек, оставался в безмолвии, один, на всю пустыню, в которой не было и не могло быть ничего.
Куда ушли они от предавших их людей?