Предыдущая глава http://www.proza.ru/2015/06/26/1266
Глава Двенадцатая.
Розовое пятно солнца расползалось, разливая вокруг цвет. Улыбаясь, Ирина продолжала раскрашивать свой мир. Она не спала и не бредила, но умела грезить в яви. Обретя укрытие и избавившись от одиночества, она могла теперь насладиться полнотой чувств, упиваясь ими с такой жаждой, словно всю жизнь была закована в мрачном подземелье равнодушия.
Оранжевые сочные облака напоминали мякоть раздавленного фрукта, поблескивая сладковатой влагой. Ветер сжимал их колышущуюся массу, выдавливая искры сока, аромат которого щекотал ноздри. Так ниспадал благоуханный дождь на шумящие леса, под темно-зелеными кронами которых хранилась самая чистая свежесть во вселенной. Именно насыщенный темно-зеленый цвет! Неяркий. Уютный. Ирина не любила ярких и светлых оттенков зеленого – в них виделось что-то опасное и ядовитое. А это были ее цвета!
Было немного странным, глядя на сырую стену подвала, видеть кроме нее и плоды собственного воображения. Причем так отчетливо, что можно было рассмотреть дрожащие усики гусеницы на выеденном листочке. И сама реальность при этом никуда не пропадала, не отодвигалась на второй план, а сосуществовала рядом. Впервые за всю ее жизнь мир вокруг девушки был цельным! И ее фантазии, ее воспоминания были такими же настоящими и осязаемыми, как холодный осенний сквозняк, мечущийся низом, как горячий бок собаки, которая жалась к ней, часто дыша. И все это было одним неделимым целым!
Ни к собственной мудрости, ни к новым дарованиям, которые продолжали множиться и совершенствоваться, Ирина еще не привыкла. Но и удивляться чудесам перестала. Ей вдруг вспомнилась мелочная суетность быта, бессмысленные идеи и цели, бездарно обустроенное общество. Неприятная дрожь прокатилась по телу.
Самка колли, почувствовала эту волну и, сбив свое дыхание, на мгновение спрятала язык в пасти. Повернув голову к девушке, она долго смотрела, словно вслушиваясь, а после тяжело поднялась и перешла к другому боку своей соседки, где и улеглась вновь. Несчастное животное едва справлялось с грузом, который ей приходилось носить в себе, и Ирина почувствовала прилив неизвестной ранее нежности и волнения.
Многое изменилось в ней, многое изменилось вокруг, но это более не беспокоило. В будущем была определенность, которой она не знала и не понимала, но хорошо чувствовала. Видимо, нечто подобное ощущали и другие девушки, нашедшие укрытие в странном подвале. Они никогда не разговаривали между собой и не знали даже имен, но искренне любили друг друга и готовы были разделить тепло с сидящей рядом. Они ждали! Они все ждали! Если бы Ирина захотела, она бы смогла понять, зачем здесь и что с ней происходит, но то, чего она ждала, было важнее понимания. Оставалось всего несколько дней, а пока она наслаждалась покоем. Она грезила. Ее состояние изменялось лишь изредка, когда в подвал спускался Он, принося пищу и воду. Его появление по-настоящему волновало и будоражило всех, но было слишком скоротечным, чтобы окончательно разбудить.
Девушка обхватила колени руками и опустила на них голову.
Ей вспомнилось какое-то лето. Оно было жарким и душным. Редкие порывы ветра лишь дразнили, но не охлаждали воспаленную солнцем кожу. Она торопилась пересечь широкое пшеничное поле, чтобы укрыться от зноя в тени перелеска, однако плохо протоптанная тропинка бугрилась неровностями, которые вынуждали часто спотыкаться и ходить неровными шагами. А вокруг гремел мир насекомых. Когда что-то звонко пролетало мимо с растопыренными лапами или выползало поперек дороги, шевеля усищами, она вскрикивала и отскакивала в сторону. Когда склонившийся к земле колосок мягко задевал обнаженную ногу торопливой девочки, она в панике ударяла ладошкой по «укушенному» месту и готова была разрыдаться от отчаяния. А солнце было неумолимым, и ветер-предатель шумел в деревьях, раскачивал волнами пшеничную ниву, но саму ее обходил стороной, едва-едва двигая жар вокруг покрасневшего лица.
Все были против нее! Ирина не выдержала и бросилась бежать со всех ног, рискуя после очередного ухаба покатиться кубарем в пыль, кишащую жуками, оцарапаться об острые стебли пшеницы. Но ей везло: она сама была ветром, она разгоняла крылатых тварей и быстро приближалась к перелеску. Все ближе и ближе. Когда лес принял ее в свои объятия, туча закрыла солнце, и настоящий ветер, а не тот полевой баловник, налетел с угрюмым напором, развевая легонькое платьице. Это не было совпадением! Она дышала тяжело, вбирая вкуснейший запах летнего леса.
Таким было настоящее счастье...
Ирина настолько увлеклась воспоминаниями, что не заметила, как в абсолютно безветренном подвале, где едва живут сквозняки, ее красивые черные волосы развевались так, словно их трепал ураганный ветер, а затхлую сырость подвала разбавил яркий аромат пшеничного поля...
И это не было иллюзией…
*****
Мазур долго стоял на пороге в нерешительности, прежде чем обратился к Ольге.
– Церемония закончилась,– сказал он.
Женщина смотрела в окно, стоя в глубине комнаты, утопающей в вечернем полумраке. При таком освещении черты лица казались еще мягче и придавали вид несколько романтичный и печальный.
– Я знаю,– тихо произнесла она.– Здесь все было слышно.
– Слышали, что он говорил?
Мазур приглушил голос, насколько смог, чтобы не нарушить хрупкое настроение, царившее в тихом помещении.
– Нет, но только потому, что не хотела слушать. Садитесь.
Пригласив гостя, Ольга и сама опустилась в кресло.
– Тогда у меня есть для Вас важные новости,– продолжил лейтенант, и полумрак комнаты не позволил ему рассмотреть ироничную улыбку, скользнувшую по лицу женщины.– Этот безумец объявил войну всем авторитетам в городе и назначил себя единственным законным правителем. Это могло бы быть смешным, если бы не было так серьезно. Потому что еще и войска ООН пересекли границы страны. Час назад был нанесен ракетно-бомбовый удар по нашему суверенному государству! Больше у нас нет ни ПВО, ни спутников на орбите...
– Началась война?– подняла брови Ольга.
– Вот именно! И войска ООН направляются к Минску. По их заявлению целью акции является необходимость установления закона и порядка в пятимиллионном городе. Можете представить реакцию наших военных? Пока стороны еще не встретились в поле, но...
– Странно... Как-то все это неожиданно...
– Где ж неожиданно?
– Я понимаю... Я о другом – не так все представляла себе.
– Теперь это не важно. Но через пару часов здесь будет жарко. Слишком много желающих установить в городе порядок.
– И все это Вы узнали от Ворчуна?– в голосе женщины стали проявляться нотки оживления, что порадовало Мазура.
– Нет. Хотя, да! Но после звонил советник Титок и все подтвердил. Он еще рассказал, что на него было совершено покушение. В лагере был сильный взрыв и пожар. Погибло много людей, но сам он чудом уцелел. У нас ничего не умеют делать хорошо. Он передавал Вам свои соболезнования.
– Значит, война,– проговорила вслух Ольга.– И что нам теперь делать?
Военный растерялся:
– Вообще-то, я думал у Вас об этом спросить.
Они сдержанно улыбнулись друг другу.
– Нет, я серьезно,– спохватился Мазур.– Это зависит от того, на чьей мы стороне. Мы или за одних, или за других. А если это не наша война, то нам лучше убираться отсюда поскорее.
– Это, действительно, не наша война, но мы как раз здесь останемся. Постойте, а как же Вы? Вы-то военный! Или в армии допустима подобная свобода? Разве Вы не должны первыми броситься на мобилизационные пункты, организовывать сопротивление – или еще что-то такое? В чем дело?
Ее слова сильно подействовали на собеседника, и продержалась долгая пауза, прежде чем тот ответил.
– Вы правы. У военного в такой ситуации нет ни выбора, ни сомнений. И приказа на Вашу охрану я тоже не получал. Я и вся моя группа – дезертиры. Вы это хотели услышать? И мы уже давненько находимся в бегах.
– Но каким образом?– удивление Ольги было искренним.
– Да я уже рассказывал все один раз. Валере. Когда только разыскали вас обоих. Хотя, причем здесь это? Помните нашу с Вами операцию в зоне? Вы тогда нашли свой чемоданчик, и для Вас все проблемы закончились. А наши только начинались. На ядерный реактор сбросили в тот день бомбу, чтобы спровоцировать маленькую экологическую катастрофу. А вот не вышло! Ядерные реакторы на военных базах имеют эвакуационный режим на случай войны: под ним находится двухсотметровая шахта. При взрыве сработала автоматика, и на этаком лифте вся станция опустилась глубоко под землю и накрылась сверху плитой. Весь бункер тоже перешел на осадное положение вместе с охранными системами. Для них война началась уже тогда. Вот нас и заткнули в ту дыру. Отправили первую группу с тремя кукловодами установить заряды на реактор, чтобы потом его все-таки подорвать... Вернулся только один робот через двое суток. Без людей. Карантинная служба заставила уничтожить его еще на полпути к нашему расположению. Вы не служили – Вам не понять. Там были мои друзья-товарищи, а нам нельзя было даже спросить, что произошло, что, вообще, происходит. Это армия. А потом была вторая группа. Наша. Именно ее остатки сейчас записались в Ваши телохранители. Я порадовался: мы должны были спасти первую группу и довести их работу до конца. Был шанс, что они еще живы, но застряли. По крайней мере, мы так думали.
Мазур вздохнул и посмотрел на женщину:
– Из-за того, что я там увидел, я уже неделю не сплю. Я пью специальные таблетки, колюсь, чтобы бодрствовать. И знаете почему? Мне страшно! Мне по-настоящему страшно! Я никогда в жизни не был так напуган. Поначалу все было ясным. Когда мы добрались, кого там только не было: военные, штатские, какие-то банды. Они воевали друг с другом, они воевали с бункером не известно за что. Этот бардак для любой войны – норма. У нас были свои задачи, и, не ввязываясь в лишние разборки, мы без особых проблем попали в бункер. Знаете, говорят, когда видишь черта второй раз, он уже не такой страшный. Врут. Там был не цирк уродов, а настоящая преисподняя. Даже плесень на стенах пыталась на нас охотиться! Нас впустили внутрь, но выпускать никто не собирался. Они пожирали нас, они пожирали друг друга. И это была не война! Они пытались жить, пытались выжить! Все! Уроды, чудовища, эти твари, они были разные, они были жуткие. Никто нами особенно не интересовался, но мои люди исчезали очень быстро, и их кончина была ужасной. Никто не знал, как и где умрет. Мы не могли вырваться! Этот проклятый бункер был полностью автономен: он воевал с теми, кто пытался в него проникнуть, и с теми, кто хотел выбраться на волю... Все это не имело никакого смысла. Мы запаниковали... Я хотел убить себя сам, прежде чем что-нибудь до меня добралось бы. И когда мы уже почти сдались, появился Корзун. Солдат из первой группы...
Мазур сделал заметное усилие над собой и сжал кулаки:
– Он был жив... Но он не был человеком... Вы можете это представить?.. Вчера у него были руки-ноги, он смеялся, играл с вами в футбол, стоял в одной душевой рядом, а сегодня у него десяток щупальцев под брюхом, немигающие красные глазенки. Он был уродливым мутантом, но мы не убили его. А мы были напуганы и боялись даже друг друга. Но его не тронули... На нем оставалась еще часть формы и шлем. Он молчал. Он стоял и смотрел на нас, словно ждал чего-то. А потом вывел всех из бункера... Я даже не помню, как шли, как отстреливались и пробивались... Там был шлюз: здоровенный стеклянный стакан, через который можно было выбраться в подземный ход, ведущий далеко в лес. Но через этот стакан могли пройти только люди. Как объяснил Корзун, там установлены какие-то генетические анализаторы, и если в стакан попадет одна из тех тварей или мутант, они погибнут. Первая группа слишком поздно нашла шлюз: они были уже заражены. И после того, как двое из них погибли в стакане, остальные разбрелись по бункеру. Кто-то покончил с собой, кто-то попытался выжить любой ценой... Я выходил из наших последним... Корзун отдал честь и закрыл за мной прозрачную дверь. Но когда я вышел, он и сам зашел в шлюз... Сработала сигнализация... Я все это видел... Он отдавал мне честь через стеклянную стену, старательно вытягивая... конечности, а потом просто взорвался на мелкие куски... Стакан заполнился пеной, потом она сошла, и шлюз снова был чистым и прозрачным...
Военный обтер абсолютно сухое лицо руками и сделал глубокий вдох:
– Я не знаю, сколько мы провели времени в бункере. Может, несколько дней, или несколько часов, но когда выбрались под открытое небо, была ночь. Мы даже не выставляли постов и караулов – просто повалились на холодную землю и заснули. Из двенадцати спасшихся проснулись семеро. Остальные умерли во сне. С той ночи мы еще не спали. Поверьте, нам очень страшно. Мы проснулись в другом мире. Я выбрался из бункера, но бункер остался во мне! Я не знаю, что происходит. Вы единственные что-то знаете, и пошли туда сами. Мы специально искали вас. Связались с советником. Сказали, что готовы идти только за Вами. Он помог. Ни армия, ни приказы, ни эта война не имеют никакого значения, если те существа, та жизнь вырвется на волю. А они найдут выход! И это будет конец!
Ольга зажмурилась и закрыла лицо руками. Они долго молчали, сидя напротив, а быстро густеющий вечер погружал их во тьму.
– Я боялась, что так произойдет,– призналась женщина.– Мы тоже ничего не знали, но могли что-то предполагать. И Вы правы: будет катастрофа.
– Но Вы же что-то знаете! Как-то же это можно остановить.
– Я ничего не знаю... То место надо было уничтожить сразу. Выжечь огнем! Этого нельзя было допустить! Но и теперь люди пытаются не избавиться от опасности, а взять ее под контроль, чтобы потом использовать против других. Никто из них, отдающих приказы, принимающих решения, не представляет степени угрозы... Мы обречены...
– Значит, люди заслужили это,– неожиданно подытожил военный.– Давайте позаботимся о самих себе. Я устал исполнять чужую волю.
– А что советник? Что он говорил? Что нам теперь делать? Ведь он-то еще что-то способен предпринять.
– Не знаю... Ничего такого он не говорил. Просил, чтобы Вы по возможности направляли ему подробные отчеты об операции. И все.
– Отчеты? Странно...
– Ничего странного, Ольга. Я понял главный закон жизни за эти дни – каждый сам за себя! Я профессионал в одном – умею выживать. И рядом с Вами у нас больше шансов уцелеть, чем где угодно. В этом я никогда не ошибаюсь. И если бы я был более настойчив, возможно, Валера был бы жив. Но от Вас мы не отойдем ни на шаг, даже если Вы пожелаете вернуться в бункер или войти в огонь.
– Мне жаль Вас разочаровывать,– запротестовала женщина.– Но я не дам вам никаких преимуществ...
– Это Вы так думаете,– перебил ее Мазур.– А я знаю свое дело.
– И что теперь?
– А что пожелаете? Я бы советовал убраться отсюда.
– Куда? Где сейчас безопасно? Это оцепление... А как вы проникли в город?
– Мы военные. Мы знаем систему. Если хорошо знать правила, можно добиться многого. Так мы покинем город?
– Нет,– резко ответила Ольга и испугалась собственной решимости. Уйти из города было самым логичным, но что-то удерживало здесь. Она не могла понять причину такого решения, хотя знала, что ни при каких обстоятельствах его не изменит. Это не могло не насторожить, но задумываться было еще страшнее.
– Я еще подумаю,– объяснила она военному.
– Ладно. Время есть... И еще одно! Чуть не забыл. Тут один придурок с самого утра пытается к Вам попасть, но мы его не пускаем. Я на всякий случай спросил.
– Что значит «придурок»?
– У него крыша съехала,– Мазур покрутил пальцем у виска.– Рассказывает моим ребятам о своих прежних жизнях.
– А чего он хочет от меня?– удивилась Ольга.
– Тоже поговорить. Сказал, что если узнаете его имя, непременно пожелаете встретиться. Выгнать его?
– И какое это имя?
– Гранкович или Гаранкович...
– Змей...– изумленно выдохнула женщина, чем весьма озадачила военного.
*****
Она испытывала жажду.
Всепоглощающую, убийственную. Однажды Источник был уже рядом, и, казалось, достаточно одного прыжка, последнего усилия. Но она была скована Великой Силой, а потом все исчезло. Исчез и Источник, и Великая Сила. Осталась Жажда. Осталась тьма боли. Она не могла помнить, как долго тянулась ее мука, как велико было ожидание, и насколько бесплодными оставались поиски. А вокруг сияли Обманки, очень похожие на ее Источник, но другие. Они играли с ней, но не могли утолить ненасытное чувство, сжигавшее тело изнутри. Она умела ждать и, наконец, почувствовала.
Это был Источник, зовущий, трепетный, щедрый! Он приближался издалека, и она бросилась ему навстречу через все препятствия. Он играл с ней, то приближаясь, то отдаляясь, он кружил вокруг, маня и подразнивая. Такова была суть игры, подстегивающей Жажду. Она знала это и была готова. Но вот Источник замер в ожидании, благоухая на всю вселенную, и она устремилась к воссоединению. Возбуждение от предстоящего таинства придало ей больше сил, заставляя почти лететь, легко и незаметно преодолевать преграды. Ближе, ближе, ближе... Правила требовали придерживаться ритуала, и она была вынуждена обуздать волнение, распиравшее ее. Как прекрасен был Источник! Как чудесен был его Аромат! Он был наградой за муки, за терпение, за соблюдение Правил. И она достигла великой цели!
Она выбрала открытое место перед Источником между двумя Обманками и объявила себя звуком. Он заметил ее! Его цвета переливались множеством красок, Его запахи заполнили все вокруг, а призыв зазвучал с неудержимой силой. Ритуал был закончен. Врата распахнулись. Наслаждение было доступно. Она изогнула тело и прыгнула в объятия Источника!
– Боже мой! Что это?!– взревел доктор Петкевич, отпрыгнув в сторону.
– Черт бы меня побрал, это палач!– произнес бледный Макареня.– Я тоже здорово перепугался.
– Какой палач?– верещал доктор.– Это какая-то гигантская гусеница или личинка. Что нам делать?
Советник Титок неподвижно сидел в своем кресле за столом, а насекомое, размером с палец, уже наполовину скрылось в проделанной им на шее ране. Только левое веко советника слегка подрагивало, да зрачки глаз расширились, покрыв под собой радужную оболочку.
– Он умер?
– Нет, доктор, что Вы!– Макареня улыбнулся.– Уверяю Вас: все только начинается.
– Так Вы знаете, что произошло?
– Конечно! И я очень впечатлен. Мне никогда не доводилось видеть палача за работой. А какой сюрприз нас ожидает часов эдак через двенадцать! Поверьте, на это стоит взглянуть.
– Я Вас решительно не понимаю! Мы можем как-то помочь советнику?
– Зачем?
– Ну, знаете,– возмутился доктор Петкевич.– Нельзя вот так сидеть, разговаривать с человеком о проблемах, обсуждать вопросы, а потом равнодушно наблюдать за тем, как его поедает какая-то тварь.
– Расслабьтесь, ведь это всего лишь клон советника,– Макареня закурил, всматриваясь в сидящую за столом жертву.– К тому же я не равнодушен. Мне очень любопытно. Палач не просто убивает – это самая совершенная пытка! Боль, которую испытывает данная версия советника, просто невообразима.
– Как Вы можете? Это же живое существо! Пусть он и не рожден матерью, но он не заслужил такой смерти! Это надо остановить!
– Даже не думайте!– зашипел Макареня на доктора.– Палача не так просто убить: он умеет за себя постоять. А если Вы прикончите из жалости советника, то насекомое не закончит свой цикл и будет ждать следующего клона. Это палач советника Титка. И пока он не сделает свою работу, его никто не остановит. Они нашли друг друга, и надо оставить их в покое.
– Но откуда взялась это тварь?
– Хороший вопрос. Их производят в Тринадцатой лаборатории, но используют очень редко. По особым случаям. Наш клиент его заслужил да, видно, успел покончить с собой раньше, чем палач добрался до него. Не знаю, кто его мог выпустить.
– С этим взрывом много неясного,– поторопился сменить тему разговора доктор, хотя сам не мог отвести взгляд от тела жертвы.– От самого советника и следа не осталось. Откуда мы можем быть уверены, что он мертв. Ведь никто не знает, что произошло на самом деле. А что, если он объявится?
– Да не волнуйтесь Вы так. В Центре меня заверили, что операцией по замене руководил очень надежный человек, которому я мог бы доверять как себе. Он не упустил бы клиента. Я им верю. А если он жив? Что это меняет? Он умер, когда мы приняли такое решение. Остальное дело техники. Если объявится, уберем, а пока стоит позвонить, чтобы срочно привезли следующую замену. Все просто. Нам остается дождаться следующего клона и насладиться зрелищем.
Тело личинки уже целиком скрылось в набухшей ране. Кровотечения не было, но все вены вздулись, образовав на теле замысловатую вязь, да изредка под кожей можно было угадать легкое движение. Советник вздрагивал и конвульсировал, но дыхание было ровным, а взгляд, направленный в улыбающееся лицо Макарени, оставался неподвижным. Со стороны могло показаться, что идет заурядное совещание трех чиновников.
– А знаете,– не находил себе места доктор Петкевич.– Вас никогда не пугают масштабы нашего проекта? Эти клоны, палачи... Вас не пугает, что где-то в лаборатории вырастили клон и на нас с Вами? И палача тоже? И в любой момент нас могут заменить такой же куклой? Ведь гарантии нет.
– Перестаньте молоть чепуху,– поморщился Макареня.– Кому придет в голову выращивать клон на такого преданного борца за идею как Вы, доктор?
– Ничего смешного я в этом не вижу. Благодаря нашим с Вами стараниям стоимость производства клона снизилась настолько, что это может себе позволить даже домохозяйка. И в один прекрасный день наши двойники будут сидеть и наблюдать, как эти Ваши черви нас поедают.
– Избавьте меня, доктор, от проповедей. Это жизнь. И если Вы не хотите, чтобы Вас съели, умейте съесть сами кого угодно. До тех пор, пока мы работаем на Центр, а мы занимаем достаточно высокое положение, я могу спать спокойно.
– Значит, Вы еще не думали об этом,– доктор Петкевич замялся и, вдруг, решительно заявил.– Может статься, что мы уже клоны!
Макареня взорвался хохотом, и даже румянец появился на его бледных щеках.
– Напрасно веселитесь,– поник доктор.– Этот вон тоже думал, что он оригинал.
Почти одновременно они взялись за свои чашечки с уже остывшим кофе и откинулись в креслах, задумчиво рассматривая сидящего перед ними за столом советника.
Она купалась в безумной радости, услаждая свое желание.
Жажда теперь не была врагом, а лишь инструментом удовольствия. Заботливый Источник раскрывал перед ней свои сокровищницы, нежил и ласкал ее. Нектар разжигал аппетит, торопился насытить ее. Но она не спешила. Она знала Правила. Источник должен целиком предстать перед ней, и тогда он иссякнет, воплотившись в ее теле. И это будет Рождением, которого ждут и она, и Источник. Но это будет потом, а пока она хотела подольше насладиться им, подольше удержать огонь их воссоединения. Правила давали такой выбор, но предупреждали, что Источник может погаснуть раньше, чем успеет отдать ей весь свой живительный сок. И тогда он погибнет, а она будет вечно искать его, не обретя покоя...
*****
– Вы живы,– скорее утверждала, чем спрашивала Ольга, оценивающе взглянув на Гранковича.
– В какой-то степени,– криво оскалил зубы гость.
Он уверенно направился к дивану и бесцеремонно его оседлал, закинув ноги на боковую спинку. Порядок и чистота в комнате, которые вызывающе контрастировали с его внешним видом, Змея ничуть не смутили – он чувствовал себя как дома.
– Рад Вас лицезреть, Ольга Феликсовна,– бросил он, потягиваясь.
– Сожалею, что не могу ответить взаимностью,– поморщилась та.– Не сочтите это за бестактность, но, может, Вам стоит принять душ и сменить одежду?
– Не беспокойтесь. Я чувствую себя достаточно хорошо. У меня выдались сложные деньки, и я не всегда мог следить за собой и регулярно питаться.
– Я могу предложить кофе с булочками,– сдалась женщина.
– И с ядом?– ехидно переспросил Змей.
– Ах, неужели Вы все еще сердитесь за попытку Вас отравить?
– Попытку? Вы сделали это – отравили меня!
– Для мертвеца с ядом в крови и двумя пулями в затылке, Вы выглядите неплохо, хотя, должна признать, падалью от Вас несет.
– Я могу быстро выставить его отсюда,– напомнил о себе Мазур с едва заметными нотками обиды в голосе.– По-моему, он немного нагловат.
– Нет-нет, спасибо,– спохватилась Ольга.– Я и сама сделаю это с удовольствием, когда кое-что выясню для себя.
– Тогда я подожду за дверью. Подслушивать не стану, но если понадобится помощь, Вам достаточно будет повысить голос.
– Ну что Вы, Саша! Вы можете остаться.
– Не стоит. Там один из моих ребят – Илья – отважился лечь спать. Я лучше вместе с остальными присмотрю за ним. Может, что путное выйдет.
Военный скользнул за дверь, и Ольга даже растерялась, оставшись наедине с Гранковичем, который теперь не казался ей таким уж жалким и безобидным.
– Вот придурок,– смело высказался гость не очень громким голосом.
– Он о Вас такого же мнения. Но какими судьбами Вы здесь оказались? Как Вам вообще удалось уцелеть?
– Это длинная история. Я, пожалуй, рискну отведать Вашего кофе.
Ольга просто сгорала от любопытства, но сдерживалась. Уж слишком много у нее было вопросов к этому человеку, слишком многое хотела узнать, а Змей был из тех людей, которые умеют пользоваться ситуацией, когда знают себе цену. Женщина не торопилась строить гипотезы и гадать, чтобы сохранить чистоту восприятия. Она специально завозилась с приготовлением напитка, давая себе время сосредоточиться, а гостю побеспокоиться.
– Без сливок, без сахара, без яда,– поставила она поднос на столик перед диваном.
– А Вы?– настороженно спросил Змей, увидев только одну чашечку.
– Уже пила,– загадочным шепотом произнесла Ольга.
Какое-то время гость с недоумением смотрел на нее, а потом расплылся в улыбке:
– Играете со мной? Ведь не станете Вы травить человека в самом начале беседы.
– В самом начале не стану.
– Честное слово, Вы мне нравитесь! Вы просто уникальная женщина. В Вас есть что-то, делающее Вас...
– Хватит!– Ольга ударила рукой по столу.– Хватит кривляться, Гранкович. Мы оба знаем, что я считаю Вас мерзавцем. И даже, если Вы вытащите из горящего дома сотню невинных младенцев, если примите смерть на Голгофе, вымаливая грехи всего человечества, я не изменю своего отношения к Вам.
Змей был подавлен. Он медленно отставил нетронутый кофе и напряженно потупил взор.
– Пропало желание? Это нервное,– язвила она.
– Ваша неприязнь ко мне – наименьшая из моих бед,– начал тот совершенно иным голосом.– Тот факт, что в силу примитивности мышления Вы все еще делите людей на хороших и плохих, добрых и злых, замечателен. Но не интересен. Мудрость и знания – разные понятия. Можно быть очень старым и образованным, но не иметь представления об очевидных вещах, а можно, будучи желторотым юнцом, открыть тайны естества...
– Очень знакомые изречения,– перебила его Ольга, опасаясь, что инициатива в разговоре перейдет к собеседнику.– Дальше пойдет определение гениальности и природной исключительности, а после можно увязать их с рассуждениями Ницше о морали и подвести философскую базу под оправдание собственной подлости. Защищаем себя, любимого? Я не шестнадцатилетняя дурочка, которая готова смотреть в рот краснобаю, умеющему его раскрывать шире плеч. Коль скоро Вас угораздило заявиться ко мне, будьте любезны перейти к делу. Я не верю, что такого негодяя и эгоиста как Вы сюда привело желание поболтать о мудрости или моих женских качествах.
– Напрасно Вы пытаетесь обидеть меня,– зло подхватил ее интонации Змей, но быстро остыл.– И Вы, действительно, интересны мне как женщина. Понимаю, что кажусь отвратительным, но все это и без того лишено смысла. Думаете, я пришел по делу? Думаете, мне что-то от Вас надо? Мне?
Он искренне засмеялся и даже сорвался на истеричный хохот, но смутить собеседницу ему не удалось. Ольга была терпелива и сосредоточенна. Она спокойно дожидалась окончания представления.
– Извините,– отдышался Гранкович.– На меня что-то нашло.
– Да ради бога. Развлекайтесь на здоровье.
– Я не пытаюсь произвести впечатление. Но Вам не понять, насколько смехотворными мне видятся все эти мелочи. Ваше мнение. Ваше отношение ко мне. Ваши планы на будущее... И это не что-то личное... Наверное, мне стоит рассказать все по порядку.
– Наверное. А то это больше походит на разговор с самим собой.
– Вы не поверите, но все, что мне от Вас нужно – чтобы Вы меня выслушали. Можете строить из себя гордую неприступность сколько угодно, но я сумею удивить. Со мной произошло кое-что чудесное. Я воскрес!
– Ну, это не ново.
– Сарказм не к месту! Я, действительно, был мертв. У меня не было шансов выжить. Я умирал от ран и яда! Я был во тьме! И, кстати, там не было ни тоннеля, ни света… Тьма!
– Тоннель еще заслужить надо. И что было дальше? Вам было сказано, что еще недостаточно сделали зла в жизни, и отправили назад?
– Он воскресил меня!
– «Он» – это Бог? Саваоф? Иегова? Христос? Кришна? Будда? Велес?
– «Он» – это прототип! Он воссоздал меня! Реанимировал. Вернул к жизни!
– Ну, это значительно все упрощает,– снисходительно улыбнулась женщина.– Я забеспокоилась, что Вы стали истинно верующим. Именно такую метаморфозу претерпевают самые большие подлецы на склоне жизни или от страха перед кончиной.
– Я не шучу!
– Я тоже. Мы взрослые люди! Подумайте немного, и Вам станет ясно, кто Вы и что Вы, без вмешательства божественного начала.
– Услышь меня, тупоголовая сука!– сорвался Змей.– Не разыгрывай тут высокомерной жалости! Научить слушать то, что тебе говорят!
Ольга не на шутку перепугалась, но, услышав скрип открывшейся за спиной двери, овладела собой. Мазур не вошел в комнату и не вмешался в разговор, но продемонстрировал готовность прийти на помощь.
– Мне наплевать на твоих горилл,– продолжал Гранкович.– Мне на все наплевать! Ты, может быть, думаешь, что я какой-нибудь поганый клон? Так знай: клоны не помнят смерти своих оригиналов! А я был мертв! Я был мертв уже пять раз! И всегда после этого воскресал! Я никогда не видел его, но точно знаю, что это его рук дело.
Он схватил остывший кофе и залпом выпил его.
– Извините,– продолжил он, успокоившись.– Мне не следовало говорить подобным тоном, но войдите в мое положение. Никто кроме Вас не поймет, о чем я говорю. Я совершенно один! Я чужой здесь! Вокруг меня ходят люди, живут, умирают, но все это лишено смысла, потому что я не такой как они, потому что я не умираю. Похоже на дешевую пьеску, которую разыгрывают для меня, а я и сбежать не могу. Поймите, Ольга, я на самом деле возрождаюсь всякий раз после смерти. И это делает Он! Он находит мой труп, восстанавливает его и запускает адскую машинку жизни заново! Знаете, что я чувствую в минуты такого рождения? Представьте, что Вас не просто разбудили среди ночи, а сразу усадили за штурвал самолета или столкнули в быстрину горной реки. Каждое мое пробуждение после смерти приходит с кошмарной болью. И я не знаю, мое бессмертие награда или наказание!
– Постойте,– остановила его женщина, заподозрив приближение истерики.– Не буду скрывать, мне Ваши слова не показались убедительными. Я могу допустить существование клона, как Вы это называете, я могу поверить в чудо, исцелившее Вас, но мне сложно принять версию с воскрешением. Я человек верующий.
– А я? Я тоже хочу верить! Я тоже хочу искупления и прощения! Я хочу права на смерть! Вы считаете меня безумцем, но я хочу его остановить! Помните, Вы мне тогда сразу не поверили? Я рассказывал о прототипе, а Вы не верили... Думаете, я сам принял все это с первого раза? Я помнил агонию смерти, тьму, и вдруг опять лежу под открытым небом. И снова нелепая смерть и боль рождения. Я накладывал на себя руки! Две смерти на моем счету – я нашел доказательства для себя. Понимаете? Я не сразу пришел к Вам! Я подготовился!
– Успокойтесь.
– К черту! Как можно быть спокойным, когда мир рушится у меня на глазах? Вдумайтесь, что Вас ждет, если вдруг лишитесь навсегда покоя, вечного покоя. Если вот это убогое существование, эта омерзительная суета человечества суждена Вам ВЕЧНО! Я обеспокоен. Очень обеспокоен...
– Успокойтесь!
– Да что Вы заладили, ей богу! Не надо на меня смирительную рубашку натягивать – и без того дернуться не могу... Я никогда раньше не ценил факт смерти – даже пытался оттянуть его, избежать. Я и не предполагал, насколько она важна для жизни, и не думал, как буду желать ее. Наверное, это можно сравнить с бодрствованием. Когда человек засыпает на ходу от усталости, а его будят, едва он сомкнет глаза... Я хочу заснуть, хочу все это прекратить.
– Отчаяние – не лучший путь к спасению,– осторожно заметила Ольга.
Змей засмеялся. Он даже икал в припадке веселья.
– Отчаяние? Как Вы не можете понять? Нет никакого отчаяния! Нет жизни, нет смерти, нет звездного неба над головой! Ничего нет!
– А что есть?
– Есть я! Я, который не может умереть! Ясно?
– Не совсем... Это высшая степень эгоцентризма?
– Это реальность, в которой меня нет! Это абсолютное одиночество! Я сижу перед Вами, но не ощущаю себя здесь – меня нет.
– Погодите,– подняла руку женщина.– Только что я слышала, что Вы единственное, что есть, а потом заявляете, мол, на самом деле Вас нет. Где логика?
На лице Гранковича отчетливо отразилась мука, жившая где-то в нем. Он морщился и двигал бровями, раздувал ноздри, набирая в легкие воздух, словно искал нужные слова или ускользающую мысль. Он мог быть безумцем, застрявшим в собственных фантазиях, а мог статься и несчастной жертвой великого обмана. Но Ольга ловила себя на мысли, что начинает жалеть этого человека, возможно даже верить ему.
– Мне сложно это объяснить,– сдался наконец он.– Поэты-романтики умели красиво сказать о Любви и Счастье, зануды воспевали Покой и Праведность – каждое человеческое ощущение прошло через жернова осмысления и выражения. Всему нашли свое определение, а вот для того состояния, в которое попал я, у людей ничего нет. Нет даже названия. Сравнить не с чем! В одни и те же слова мы вкладываем разный смысл. Проблема непонимания всегда существовала у людей. Мы все похожи, но мы разные. И то, что красное для одного, может быть синим для другого. Я это чувствую особенно остро, потому что отделен от остального человечества стеной, для которой, как говорил, и названия нет. Вам кажется, что я говорю бессмысленные вещи, но для меня только они и имеют смысл! Вам придется сделать усилие, чтобы понять меня, чтобы встать на мою точку опоры и увидеть все моими глазами.
– Для начала нам обоим придется сделать усилие,– поддержала его Ольга тихим голосом, в котором узнаваемо сквозило сочувствием и даже участием.– Я вспомнила первую лекцию по философии естества. С нее началась некогда моя студенческая жизнь. Тогда преподаватель произвел на меня сильное впечатление тем рассказом. Был какой-то древний философ, говорил он, чрезвычайно тщеславный и с выдающейся жаждой познания. Тогда все мудрецы искали Истину и спорили о Камне Преткновения. Но никто не пытался оспорить основы основ – трех слонов, на которых держалось мироздание. А наш философ решил отказаться от всех догм, прописных истин, чтобы его разум пропитался чистым Знанием. И однажды в таких раздумьях к нему снизошло Прозрение, и открылись все тайны вселенной... Он познал мудрость и одним усилием мысли охватил бескрайний космос, посетил самую отдаленную звезду, но так и не смог вернуться... У него не было трех слонов, на которых стояло бы его мироздание! Он знал все, но не видел в этом смысла, он мог очутиться в любой точке мира, но не знал своего места – он мог перевернуть Вселенную, но у него не было точки опоры.
– Я помню,– спокойно перебил женщину Змей.– А остальные мудрецы по-прежнему искали Истину и спорили о Камне Преткновения. Они готовили себе на смену учеников, а те в свою очередь передавали крупицы знаний своим ученикам, постепенно познавая окружающий мир и никогда не отрываясь от основы – от трех слонов, даже когда осознали, что это заблуждение... Хотите сказать, что я в положении того тщеславного философа?
– Нет. Но если мы хотим найти общий язык, нам нужно поискать трех слонов, чтобы водрузить на них наше мироздание. Общих трех слонов, а не каждый своих.
– Я понимаю, Ольга Феликсовна. Но это ли мне нужно?
– Вы говорили, что Вам нужен слушатель, который все поймет. А это ключ к пониманию.
– Я мог ошибаться.... Я хочу призвать Вас в свидетели.
– В свидетели чего?
– Меня. Засвидетельствуйте меня.
– О чем мы говорим?– расстроилась Ольга.
– Обо мне! Я опасаюсь, что все это происходит только в моей голове. Сам я лежу в коме, а мне снятся мои перевоплощения и возрождения. Может, и смерть тоже вымышленная? Может, я еще и не умирал?
– В таком случае, уважаемый, я тоже вымышленная. Вам вряд ли поможет свидетель, который живет в Ваших фантазиях.
– Э нет!– глаза Змея ярко загорелись, хотя черты лица уже окончательно потерялись в темноте.– Вы другая! Я никому не могу доверять, потому что не знаю, где граница между реальностью и моим бредом. Боюсь, что все смешалось, но где-то реальность есть, и Вы – часть ее. Вы поможете мне отделить зерна от плевел! Мое безумие могло породить хаос, в котором утонул город, могло создать любую из тех серых личностей, что встречались мне, но Вас – нет, потому что никогда не понимал. Вы умели удивить меня еще в студенческую бытность, и я часто думал о Вас позднее. Разговаривал с Вами мысленно, спорил, воображал Вас. И теперь я могу отличить Ольгу Выдуманную от настоящей. Вы – настоящая!
– Спасибо,– разочарованно вздохнула женщина.– Значит, все, что меня окружает – это Ваш бред, а я самая настоящая. Так вот что со мной происходит. Я думаю, куда все подевалось в моей жизни, где смысл происходящего? А это, оказывается, Вы все придумали, и меня, настоящую, туда втянули...
– Что Вы имеете в виду?– забеспокоился Змей.
– Так, ничего. Пожаловалась на жизнь. Давайте поскорее с этим покончим. Где я должна расписаться, как свидетель?– спросила Ольга, но, рассмотрев удивленный взгляд Гранковича, улыбнулась.– А чего Вы, черт побери, от меня ожидали? Думали, я буду играть в Ваши игры? У меня нет больше забот, кроме как выслушивать нытье перепуганного маленького мальчика? Или я, может, должна сидеть, сложив руки лодочкой, и уговаривать Вас одуматься? Посмотри в окно, Змей! Видишь?! Видишь?! Отвечай!
Сзади послышался предупредительный кашель Мазура, но женщина даже не обратила на него внимания.
– Да что я там увижу?– испуганно переспросил Гранкович.– Ночь...
– Ночь!– ядовито и громко прошептала Ольга, очевидно, услышав ответ, которого ожидала.– Именно Ночь, полная страха, крови разрухи и смерти. Той самой смерти, за которой Вы так гоняетесь. И это не страшная сказка, а самая настоящая жизнь. Хочется проснуться? Хочется, чтобы все разом прекратилось? Если все уйдут, то кто здесь останется? Где Валера? Он тоже ушел... Все разбегаются, а я, похоже, должна остаться. А почему?
– Я не понимаю...
– Чего ты не понимаешь? Ты не понимаешь, что все это происходит на самом деле? Надеешься, что это снится? Я буду твоим свидетелем! Я свидетельствую тебе, Змей! Ты жив, и живешь в настоящем аду рядом со мной! Ты этого хотел, такого свидетельства?
Ольга даже не заметила, как оставила кресло, подошла к сидящему Гранковичу и нависла над ним, сверля пристальным взглядом.
– Я не так себе это представлял,– испуганно признался он скороговоркой, от чего его слова стали неразборчивыми и звучали как перестук бильярдных шаров.– Я думал, покончу с собой еще раз в Вашем присутствии, а Вы понаблюдаете, что происходит с телом. Если придет прототип, чтобы меня оживить – значит я не безумец. А если повезет, то я умер бы в Вашем присутствии, и это означало бы, что все предыдущее было сном... Я не знаю...
И вдруг он заплакал во все горло, выпячивая нижнюю губу и корча неприятные гримасы. Сперва женщина чуть не рассмеялась, но жалкое зрелище подействовало на нее отрезвляюще. Ее странный разговор ясно предстал в ином свете, словно она наблюдала теперь за собой со стороны, и это вызвало прилив беспредметного отвращения. Она зажмурилась, сдерживая поток горячих слез. Волна странного головокружения вернула назад и вдавила Ольгу в мягкое кресло. Комната, рыдающий Гранкович, притаившийся за спиной Мазур не просто вращались вокруг нее, заковывая в круги – каждый двигался сам по себе и вокруг остальных.
Это было совершенно необычное головокружение.
– Не знаю, чем вы тут занимаетесь, ребятки,– не своим голосом громыхал военный из-за плеча, и эти звуки имели цвет, которого нет в палитре, но который мог принадлежать только Мазуру.– И знать не хочу! Но вы сидите без света, и меня это озадачивает.
Ольга подняла руку в качестве протеста. Она не хотела, чтобы включали свет, и боялась, что ее жест может оказаться тише стенаний Гранковича. Чтобы перекричать Змея, она сделала невероятное усилие, от которого зарябило в глазах, но при этом ни один мускул не дрогнул в теле. Зато она увидела глаза Мазура так близко, что они заняли все пространство вокруг. Страх перед увиденным оттолкнул назад, где поджидала предательская пропасть небытия, в которую она и провалилась.
– Что с Вами стряслось, дамочка?– кричал вдалеке чей-то угасающий голос.– Уложу-ка я Вас спать...
*****
Во сне Ольга разговаривала с Гранковичем.
Как это бывает, она отчетливо осознавала, что спит, но ничего изменить не могла, и лишенная смысла беседа длилась, казалось, вечно. Они повторяли друг другу одни и те же фразы, бесконечно пересказывали историю о древнем философе и всякий раз видели в ней новую мораль. Змей постоянно говорил сквозь слезы, а она просто задыхалась от ярости, выкрикивая ему в лицо жестокие слова. Им не приходилось слушать друг друга – в этом не было необходимости, потому что главным было выговориться самому. Сообразив это, Ольга увидела, что оба говорят на незнакомых иностранных языках, а ее фразы похожи на отрывистый собачий лай. И это, действительно, были животные звуки. Ей стало страшно – она боялась всматриваться в собеседника, чтобы не увидеть в нем Зверя. Но он был человеком, хотя и уродливым. Догадка ошеломила: Зверем была она сама!
– Просыпайтесь,– позвал голос, и Ольга устремилась ему навстречу.
Гигантское насекомое, увенчанное головой Мазура, склонилось над ее постелью и шевелило губами, произнося какие-то звуки.
Женщина закричала и проснулась окончательно.
– Поторопитесь,– просил офицер с озабоченностью на лице.
На нем был тот самый боевой скафандр, в котором он ходил в атаку в их совместной операции. Бронированный панцирь с вмятинами и угловатые отростки пулеметных стволов делали его слишком похожим на гигантского жука. Красивого и опасного жука. Только голова без шлема нарушала общую картину, лишая ее завершенности.
– Да придите Вы в себя,– рявкнул он в нетерпении.– У нас нет времени на раскачку!
– Что происходит?– переспросила Ольга, опуская ноги с кровати.
В окно вглядывалась безлунная и совершенно черная ночь.
– В городе высаживаются военные. С минуты на минуту они будут здесь.
– Чьи военные? Наши?
– Я думаю, и те, и другие. Совсем недалеко идет настоящий бой, и, судя по звукам, он сюда приближается. Надо быстро уходить.
За спиной Мазура еще один солдат-жук очень грубо направлял к двери заспанного Гранковича. Женщина испугалась, что, если не проявит расторопности, ее тоже за шиворот стащат с кровати и вытолкают из комнаты. Она резво бросилась натягивать комбинезон, отчаянно превозмогая атаку холода. Как она не любила это отвратительное ощущение морозной сырости, которое встречало ее всякий раз, стоило лишь выбраться из кровати!
– Что за бой?– жестко спросила Ольга.
– Мы не знаем: отсюда не видно, а высовываться не стали. Все небо кишит вертолетами. Они расстреливают дома и друг друга. Будет тяжело спрятаться.
– А советник? Ему звонили? Что он говорит?
Мазур ткнул стволом в сторону коробки, где были беспорядочно свалены мобильные телефоны:
– Эта техника больше не работает. Идет война. Спутников связи больше нет. Я надеюсь, что аппаратура в наших скафандрах продержится достаточно долго, но до советника моя рация не достучится.
– Мне тоже дадут скафандр?
– Мы уже не успеем.
– Бог с ним. У меня есть ошейник,– Ольга легко нащупала кнопку, и неприятная дрожь пробежала по ее телу.
Но тут произошло неожиданное. Ошейник начал душить ее, сверлить множеством иголок. Он стал источником пламени, которое быстро распространялось по телу, обжигало болью. Ольга вскинула руки, но прежде чем успела добраться до выключателя, тьма поглотила ее.
Она опять видела свой разговор со Змеем, ее опять будило гигантское насекомое с головой Мазура – все повторялось. Новой была холодная вода, которая хлестала по лицу острыми струями. И прошло бесконечно много времени, прежде чем удалось сообразить, что это был дождь! Ощущение дождя вернуло сознание.
– Остановитесь Вы, дурачье,– верещал Гранкович.– Она приходит в себя.
– Вы в порядке?– услышала женщина голос Мазура, искаженный внешними динамиками.– Сможете сами передвигаться?
– Вы сняли мой бронежилет?
– Какой бронежилет?
Ольга испуганно вцепилась в обруч на шее и с трудом его расстегнула. Она еще ничего не видела, но пальцы нащупали множество трещин и оплавленных потеков на некогда безупречной поверхности. Ошейник был безнадежно сломан.
– Как Вам удалось его выключить?– вздохнула она с облегчением.
– Кого?
– Ошейник.
– Несите ее дальше... Нет времени...
...Дождь продолжал шуметь, но лица не касался...
Ольга открыла глаза.
Их маленький отряд укрылся под опасно накренившейся стеной разрушенного дома. Было уже светло, но косой дождь делал видимость минимальной. Женщина села, осмотревшись по сторонам.
– Наконец-то,– придвинулся к ней поближе Змей.– Еле дождался.
– Чего?
– Пока Вы очнетесь. Мы уже второй час бегаем по городу, а эти парни по очереди Вас носят на себе.
– У меня сломался бронежилет. Ошейник такой на горле. Знаете?
– Знаю,– махнул рукой Гранкович.– Но Вы точно в порядке? Жить будете?
– Кажется, да. Но почему так тихо?
– Дождь,– вмешался Мазур.– Когда он начался, вертолеты убрались, а без поддержки с воздуха пехота позалезала в щели. Да и светло уже: можно на щелкунчиков напороться. Думаю, до полудня будет тихо. Если дождь усилится, можно попробовать двигать дальше.
– Куда?
– За город.
– Нет.
– Почему нет?– резко спросил военный и сердито засопел.– Что нас остановит?
– Надо искать убежище,– призналась Ольга.
– Ну, может быть,– нехотя согласился тот, хотя смысл, который он вкладывал в слово «убежище», отличался от того, что имела в виду женщина.– Тогда нам некуда особенно торопиться. Дождемся ночи, а пока ребята осмотрятся вокруг.
– Мы остаемся тут?– нетерпеливо переспросил Змей.
– Я же сказал, до ночи.
– А Вы себя точно хорошо чувствуете?– обратился он к Ольге.
– Что Вам так неймется?– удивилась та, заметив неоправданное возбуждение в голосе и жестах Гранковича.
– Тогда я призываю Вас в свидетели!
Он встал перед ней во весь рост, приставил широкий ствол пистолета к виску и выстрелил. Голова разлетелась кровавыми брызгами, образовав красное облачко, которое не спеша, опустилось на грязь мостовой.
Ольга даже не вскрикнула – на это не было сил.
– Урод,– прокомментировал поступок Змея Мазур, косясь на женщину.– Но я не мог ему отказать в праве иметь оружие. Свою жизнь он должен был защищать сам. Никогда не видел такой идиотской кончины.
– А Вам не кажется это все немного неправдоподобным?– неожиданно спросила она его без тени растерянности и испуга.– Может, это и вправду какой-то сон или бред. На реальность это уже мало походит. Наигранно.
– Может и сон,– согласился военный.– Илья, который вчера спал, смог проснуться. У него все получилось...
– Я рада,– безучастно ответила Ольга.
– Это да. Но сегодня он ушел.
– Ушел в том смысле, что умер?
– Нет. Просто ушел. Был короткий привал на рассвете, минут сорок назад. Он сбросил шлем и молча ушел.
– Вы не остановили его и не пошли следом?
– А зачем? Он хотел уйти. Наверное, Вы правы – это сон.
Они надолго замолчали, а тело Гранковича лежало рядом, омываемое дождем.
– И Вам не было интересно, почему он ушел?– нарушила молчание женщина.
– Сперва было. Всех это задело. А потом... Какая разница? Я ведь и сам не знаю, почему раньше не ушел сам. Думаю, он ничего бы не смог ответить.
– Тогда будем считать это дурным сном,– сказала Ольга и улыбнулась ему.
– Дурным сном,– повторил Мазур, улыбнувшись в ответ.
*****
Дождаться наступления темноты беглецам было не суждено.
Задолго до сумерек отряд был потревожен направленным излучением, которое зафиксировали скафандры десантников. По их словам, это мог быть дальномер снайпера, система наведения ракеты или обычное сканирование орбитального спутника. В любом случае, ничего хорошего это не сулило, и пришлось быстро уйти с «просвечиваемого» места.
– Они нас ведут,– заявил один из десантников через час изнурительного марафона по мокрым городским улицам.
– Вижу,– огрызнулся Мазур.– У меня детекторы тоже не смолкают.
– Они нас все еще видят?– поинтересовалась Ольга.
– Наблюдают. Следят,– сквозь зубы прокомментировал военный.– Нам бы, по-хорошему, разбежаться в разные стороны и схорониться по одному. Но, думаю, и это не поможет: кто-то в нас здорово вцепился.
– А что им может быть нужно?– осторожно поинтересовалась женщина.– Я в том смысле, зачем военные обычно используют такие методы слежения. Ведь это не ракета?
Мазур подал сигнал остальным и снял шлем:
– К черту беготню! Все равно с крючка не слезть. Привал. Спрашиваете, зачем нас просвечивают? А не знаю я. Никто так не делает! Если цель обнаружена, ее уничтожают, а если не собираются трогать, то и сопровождать смысла нет. А нас уже больше часа гоняют в наглую и хоть бы что-то попытались предпринять. Словно балуется кто-то. Но работают профессионалы – пеленг на источник взять мы так и не смогли. Значит, техника у них будь здоров. Я бы даже поверил, что нас со спутника «ведут», но это слишком сложно и дорого, чтобы таращиться на семерых пешеходов, неправильно перешедших улицу.
Ольга подозрительно посмотрела вверх, словно пытаясь рассмотреть око всевидящего спутника. Но только искры капель летели навстречу лицу, создавая иллюзию полета: не дождь падал на нее, а она летела сквозь весящие неподвижно капельки. Небо казалось серым и неприступным, а где-то далеко за ним в невесомости парило хитроумное устройство. Неприятная догадка ядовито зашевелилась в уме, но женщина ее поспешно отогнала:
– А что они могут увидеть со спутника?
– Они могут читать Вашу записную книжку, заглядывая через плечо,– отозвался кто-то.
Вся группа, кроме двоих караульных впереди и сзади по улице, расположилась в кружок прямо по середине мостовой между двумя высотными зданиями, чтобы на скорую руку поужинать. Прятаться в тени развалившихся построек было опаснее, чем держаться открытых мест. Иногда канонаду городских боев прерывал грохот обваливающегося здания. Это мог быть целый небоскреб или пара этажей многоквартирного дома. Но когда махина железа и бетона рассыпается горой мусора в сотне метров, кажется, что земля встает на дыбы.
– Я даже не могла предположить, насколько опустел город,– призналась Ольга, с недоверием рассматривая пару луковиц, которые ей выдали в качестве ужина.
– Не смущайтесь,– засмеялся кто-то из десантников.– Сегодня Вам вряд ли придется целоваться. А другой еды не припасли.
– Вы серьезно считаете, что город опустел?– вмешался Мазур, впиваясь зубами в хрустящую мякоть овоща.– Наша проблема в том, что людей здесь больше, чем хотелось бы.
– Я говорила о гражданских.
– На войне гражданских не бывает,– возразил он.– Гражданские ушли из города, или хотя бы попытались это сделать. Гражданские трупы переполнили городскую канализацию. Здесь остались те, кто решил потягаться с судьбой и посчитал себя достаточно сильным, чтобы выжить. Они и сейчас прячутся по подвалам, тихорятся в засадах, выжидая момент ударить нежеланного гостя ножом или камнем на худой конец. Попробуйте сунуться в развалены, которые выглядят такими опустевшими.
– Военные всегда недолюбливают гражданских,– упрямилась Ольга.
Она наконец решилась надкусить луковицу, но вопреки ожиданиям, не почувствовала ни горечи, ни отвратительного вкуса. Наоборот, брызгающий острый сок был приятным, хотя и имел специфический привкус. Она с удовольствием перемалывала овощ зубами, нисколько не беспокоясь за соблюдением манер.
– Ну, вот еще! Это устаревший миф! Вот гражданские представляют нас туповатыми, упрямыми увальнями, которые умеют только строем ходить и песни орать на плацу! И не говорите, что это не так! А то, что нам в мирное время, когда Вы тихонько засыпали у телевизоров с пивом в руке, пришлось поучаствовать в небольших и не популярных войнах, рискуя жизнью, никто даже не заметил! Мол, это Ваши трудности! А для кого мы это делаем?
– Но ведь это и был Ваш выбор.
– А сколько мне было лет, когда меня заставили сделать этот выбор?
– Ладно, проехали,– поморщилась Ольга.– Не хватало еще этот ужин закончить дискуссией о трудном быте военных в мирное время.
– Это не такой маленький вопрос. Если мою жизнь и смерть не уважает общество, которому я их жертвую, то к чему сама жертва?
– У меня движение!– прервал разговор голос из динамика.– Большая группа движется в нашем направлении.
Солдаты молча одели шлемы и защелкали затворами. Они готовились к бою, а женщина почувствовала себя лишней. Ее пистолет выглядел игрушкой на фоне широких трехствольных пулеметов десантников, но она все равно искала свое место в боевом порядке.
– Укройся и пропусти их,– командовал Мазур в микрофон.– Если тебе удастся попасть за их спины, нам это поможет.
– Попробую,– раздалось из динамика.
Затишье перед бурей, короткая пауза перед началом схватки всегда чрезвычайно волнительны. Ольга чувствовала давление в висках и покалывание в кончиках пальцев, а сердце стучало в груди как молот кузнеца.
Десантники стояли двумя группами у противоположных обочин, прижимаясь к ним, чтобы в случае необходимости можно было быстро укрыться в развалинах зданий. Ольга держалась за спиной Мазура. У нее не было бронированного панциря, и даже рикошет шальной пули мог стать для нее смертельным. Солдаты переговаривались, но их шлемы были закрыты, а общей с ними рации у женщины не было. Она превратилась в пассивного глухонемого наблюдателя.
Пулеметы военных зашевелились, словно принюхиваясь тупыми пятачками стволов к дуновениям ветра, а из-за поворота улицы показалась толпа вооруженных людей. Это была одна из уличных банд или какое-то ополчение. Пестрая публика была по-разному вооружена и одета. По грубой оценке их было не менее пятидесяти. Грозное шествие возглавлял здоровяк лет тридцати с тяжелым карабином в руке. Он заметил десантников, когда до них оставалось чуть больше десяти метров. Вскинув руку, предводитель остановил свою армию и сделал условный жест, похожий на фигу, направленную в небо, после чего группа бросилась врассыпную занимать оборону. На неуклюжий маневр у них ушло не меньше минуты.
Возможно, военные снисходительно улыбались под забралами шлемов, но снаружи этого видеть было нельзя. Они стояли железными изваяниями, неподвижно и терпеливо выжидая. Еще минуту бойцы ополчения пролежали на мокрой мостовой молча, разглядывая десантников через прицелы, но вскоре боевой запал сменился недоумением, послышался невнятный шепот и разговоры.
– Назовитесь!– громогласно потребовал предводитель, единственный оставшийся в вертикальном положении.
Ответом ему была тишина и мягкий шелест дождя. Он сделал несколько шагов навстречу, внимательно всматриваясь в закованных в броню истуканов:
– Если вы выступаете на стороне подонка и вероломного предателя Ворчуна, у вас последний шанс сдаться, иначе мы вас уничтожим. А если вы не его подлые приспешники, то поступаете под мое командование.
Он хотел сказать что-то еще, разоблачая, возможно, все недостатки Ворчуна, но его перебил голос Мазура, многократно усиленный динамиками:
– Всем немедленно сложить оружие с правой стороны улицы, а самим построиться лицом к обочине с левой стороны. Исполнять!
Шелест недоумения волной прокатился по неровным рядам ополченцев. Скафандр военного имел мощную акустическую систему, которая на неподготовленного слушателя могла произвести сильное впечатление. Если человек и в силах вообразить себе глас божий, то он должен был звучать именно так.
– Кто ты такой, что командуешь здесь?– неуверенно воспротивился предводитель.– Немедленно назовись, или мы живо с тобой разделаемся.
– Вы пытаетесь противостоять регулярной армии,– громыхал офицер.– На вооружении каждого солдата находятся два скорострельных пулемета С-70, а ваши дробовики не повредят и краску на нашей броне. В этих условиях на ваше полное уничтожение уйдет от десяти до пятнадцати секунд. А если учесть снайперов в засаде и вторую группу в вашем тылу – пять-десять секунд. Я уже достаточно потратил времени на разговор с вами, поэтому даю десять секунд на безоговорочное разоружение. Десять, девять, восемь...
Он успел досчитать до трех, прежде чем последний из боевиков, а это был предводитель, поспешил занять место в строю на обочине. И он единственный поднял руки вверх.
– Очень разумно,– подвел итог военный.– Вы не представляете для нас интереса, поэтому через несколько минут после нашего ухода можете продолжить борьбу за освобождение города от Ворчуна. Но если кто-то попытается нас преследовать, будет немедленно убит.
Двое десантников по беззвучному распоряжению офицера взяли под прицел группу ополченцев, чтобы остальные могли спокойно пройти дальше. Ощущая на себе удивленные и недобрые взгляды, Ольга почувствовала себя несколько виноватой перед незадачливыми вояками, мимо позорного строя которых она шествовала.
Они смеялись до слез, вспоминая отдельные моменты пережитой ситуации. Перекрикивая друг друга, наперебой рассказывали, что конкретно им удалось рассмотреть на перепуганных лицах ополченцев, и пытались дословно воспроизвести короткую речь своего командира. Сам же Мазур хранил молчание, изредка улыбаясь сам себе и демонстрируя снисходительность подобно заправской примадонне. Ему не хватало только больших пушистых ресниц, которыми можно придурковато хлопать, разбрасывая таинственные взгляды.
Ольгу больше чем сам эпизод забавляла картина его обсуждения. Она умилялась простодушным самолюбованием военного, наблюдая его мимику, которая предательски отражала хоровод тщеславных мыслей. И была настолько погружена в это созерцание, что, как и остальные, не сразу сообразила, что произошло в следующую секунду.
А произошло ужасное.
Сначала показалось, грянул гром, вполне объяснимый во время дождя, но когда один из солдат разлетелся в разные стороны, а его оторванная рука, описав дугу, едва не угодила в нее, женщина с опозданием поняла, что происходит. На них напали неожиданно и очень организованно. Десантники мгновенно бросились под прикрытие двухэтажного особняка, но на мостовой кроме изуродованного солдата остался еще один.
Он был ранен и громко стонал.
Наступила невозможная тишина. Ольга не слышала даже шума падающих капель. Плотная и ворсистая как вата тишина.
– Плохи дела,– поднял забрало шлема Мазур.– Мы напоролись на настоящих военных. У них есть крупный калибр, С-300 или что-то типа того. А для «трехсотого» без разницы броня на мне одета, или я завернут в туалетную бумагу. Видели, что с Андрюхой сделали?
– Это они следили за нами?– спросила женщина первое, что пришло в голову.
– Кто ж его знает. Но очень похоже на засаду, что нас здесь караулили.
– Вот-вот,– сказал один из десантников и отбросил свой шлем далеко в сторону.– Ты думаешь, и тех клоунов мы случайно встретили? Да они нас по классике расписали! Подсунули дурочку и, пока мы пережевывали наживку, хлопнули сразу двоих. Они нас как лохов сделали. А теперь нас четверо плюс дамочка с пистолетом. А кто на другой стороне?
– Заткнись, Чигирь!
– Саня, ты меня знаешь, я истериками не балуюсь, но пришло время выбирать. Или мы разбегаемся поодиночке, или...
– Или?..– зло прищурился на него Мазур.
– Не выкатывай на меня глазки, Саня! Не тот случай! Стоит нам высунуться, как всех перещелкают. Бог знает, кто там и сколько их...
– И что теперь? Будем ныть?
– Нет, будем делать вид, что все хорошо!
– В самом деле, заткнулся бы ты, Чигирь,– высказался еще один солдат.
Они сидели, плотно прижавшись друг к другу, в небольшой выемке у фундамента особняка, недоступные для вражеских пулеметов. Ольга сидела очень неудобно, но была хорошо прикрыта со всех сторон, и боялась пошевелиться.
– Ладно, Чигирь,– зашипел Мазур как удав.– Сбрось затворы на землю и иди сдавайся. Там, похоже, профессионалы – вишь, раненого не добили – примут и тебя. Заодно Лехе поможешь, а то он на открытом месте сейчас кровью истечет.
– Ну ты и урод!– задохнулся от возмущения солдат.– За суку меня держишь? Если бы ты, офицер, твою мать, варежку до брюха не расстегнул, а организовал дозорного, мы бы не вляпались!
– Кончай базар, Чигирь,– толкнул голосистого в бок тот же солдат.– Считай, что я был в дозоре. На, укуси меня!
– Дурак ты!
– Хватит скалиться,– сделал над собой усилие Мазур, которого короткая размолвка заставила густо покраснеть.– Надо выбираться. Чигирь в одном прав: кто они и сколько их мы не знаем, но их не может быть много. Десяток, от силы два. С-300 тяжелая штука, и его на плечах не потаскаешь. Даже если их несколько, они скорее всего простреливают улицу. Какой вывод? Их преимущества сведутся на нет, если мы засядем на одном месте. А через полчаса стемнеет так, что и собственного носа не увидишь. Тогда плюсы будут у нас.
– За полчаса они успеют накрыть нашу нору раз сто!
– Это если останемся высиживать эту нору. А если занять оборону в домике? Постройка старая, крепкая. До темноты там пересидеть можно, а дальше видно будет.
– Домик классный, а как внутрь попасть? С улицы зайти?
– Почти. Я подброшу пару дымовых шашек к входу. Они начнут простреливать дымное облако. Под этот шум вы проделаете дыру в стене где-нибудь поблизости. Пока они просекут, мы будем уже внутри.
– Дождь и ветер. Жидковато будет твое задымление,– поморщился Чигирь.– Они могут не клюнуть.
– Ветер дует как раз в нашу сторону. Если дым будет жидким у входа, через который мы не пойдем, меня не волнует! А если он поможет незаметно проделать дыру здесь, этого будет достаточно!– офицер был на грани срыва.– Но, может быть, у тебя, умник, есть план получше? Высказывайтесь, господа! Все! Раз уж у нас больше нет званий и дисциплины, давайте будем решать вопросы голосованием. Можно придумать, как сделать его тайным. Присоединяйтесь к обсуждению, ведь истина рождается в споре!
– Кончай и ты, Саня,– вмешался один из десантников.– Не время. Мы тебя поняли, и хватит. А Чигирь залепит свое вонючее дуло, пожалуйста, хотя бы на время. Проехали, а теперь вспоминайте, что мы по уши в дерьме!
Ольге показалось, что она стала нежеланной свидетельницей семейной сцены, которые не любят, обычно, демонстрировать гостям, но которые, увы, имеют место в любой семье.
– Исполнять!– рявкнул военный.
Он трижды выстрелил из одного из своих стволов, запрятанных на массивных ручищах и в механическом ранце за плечами, и в десяти метрах от них вспыхнули три костра с густыми клубами молочно-серого дыма. Загромыхали беспорядочные выстрелы, которые доносились отовсюду, и даже почва сотрясалась в такт им. Пули звонко ударяли о препятствия и порой со свистом шлепались совсем рядом. Женщина только успела подумать, что уже привыкла к запаху пороха, и даже находит его приятным, как ей в лицо ударила волна горячего воздуха, подталкиваемая раскатистым громом. Взрыв был так близко, что всколыхнул каждую клетку.
Ольга оглохла и, раздавленная шоком, закрыла глаза. Когда она их открыла вновь, вокруг дышал серый туман, сквозь который к ней наклонилось лицо.
– Олухи,– прочитала она по губам.– На ней же нет ни брони, ни шлема.
Военный больно обхватил ее угловатыми лапами скафандра и потащил сквозь едкий запах гари в темноту. Она хотела укусить от отчаяния Мазура, но боялась открыть рот, чтобы ее не вырвало. И все-таки, после того как военный по дороге встряхнул ее несколько раз, Ольгу вырвало. Ей было стыдно и противно. Она боялась встретиться глазами с кем-нибудь, и естественным выходом было лишиться чувств.
Пробыть без сознания достаточно долго не получилось: это была лишь секундная слабость. Ее бесцеремонно бросили на усыпанный острыми камешками пол и оставили без внимания. Неприятное ощущение во рту, напоминавшее о съеденном луке, немые толчки воздуха, как отзвук выстрелов, глухота – все пришло сразу, вдавило в каменный пол...
Слух вернулся резко и так неожиданно, что глаза едва не выскочили из орбит.
– Мины поставили?! Бросьте пару датчиков движения под окна,– приказывал офицер.– Убираемся на второй этаж! Подберите ее кто-нибудь!
Раздалась оглушительная очередь – стрелял кто-то из десантников рядом. В ушах родилась ответная боль, а шум все не прекращался. Ольгу приподняли и подтолкнули к лестнице. Она еле успевала передвигать ногами, цепляясь за ступеньки... Что-то больно оцарапало плечо...
Опять наступила тишина. На этот раз она была настоящей.
Десантники напряженно замерли в ожидании, но стрельба прекратилась так же неожиданно, как и началась. Прошло много времени, прежде чем Мазур пошевелился. Он повернулся к ней лицом и улыбнулся.
– Получилось,– прошептал он.– Получилось, черт бы всех побрал.
– Я беру лестницу и два задних окна,– заголосил кто-то.
– Я держу окна на улицу,– поддержал его другой.
– Ну, тогда я осмотрю дом и соседние комнаты,– пробубнил Чигирь.
– Теперь будет полегче… Леха, ты меня слышишь?
Последние слова Мазур произнес только в глубину своего шлема, но Ольга отчетливо слышала и его слова, и шуршанье внутренних динамиков его шлема. Это было похоже на невольное подслушивание.
– Слышу, лейтенант, слышу,– ответил тихий голос в динамиках.
– Расскажи о ранениях.
– Правую ногу мне отстрелило выше колена напрочь. Ступни левой тоже нет. Ранение в живот по касательной.
– Компьютер работает?
– Да, с панцирем все нормально. Кровотечение он мне остановил и напичкал химией.
– Что видишь вокруг?
– А нихрена не вижу! Здесь крутые засели. Не проявляются никак.
– Ты приманка, пока живой. Они будут ждать, что мы полезем за тобой под обстрел.
– Я все понимаю…
– Ничего ты, Леха, не понимаешь,– в грубом голосе офицера даже проявились нотки тоски и печали.– Тебе надо сыграть в трупа. Твой панцирь хорошо покорежило, кровищи разлил реку. Видок что надо. Пусть панцирь введет тебе успокоительное и снотворное, чтобы часа на два тебя вырубило полностью. Пусть постепенно накроет термальным камуфляжем, чтобы в их глазах ты «остывал». Лучше было бы и сам панцирь по таймеру выключить часов на пару, чтобы автоматика не сработала. Своими пушками ты нам не поможешь, а себя подставишь.
– Ох, Саня, рисково это. Заживо ты меня хоронишь…– вздохнули динамики.
– Прекращай ныть. Мы и не из таких передряг выбирались. Твое дело – прикинуться ветошью и ждать. Мы уйдем отсюда, и они пойдут за нами. Потом вернемся за тобой.
– Врешь ты. Так паршиво как сейчас еще никогда не было. Я лежу без ног, как куча дерьма в середине улицы. Таких передряг еще не было.
– Леха, не ной. Если выберусь, я за тобой вернусь. Если нет, пробуй сам выбираться ночью.
– Ладно. Укладываюсь спать, а то уже вечереет. Удачи Вам. И помни, если ты не выберешься, мне далеко не уползти с этого места. Так что старайся за двоих.
– Я всегда возвращаюсь за своими,– прошептал Мазур, хотя, Ольга была уверена, он сказал это не для раненого, а только себе самому.
– С Вами все в порядке?– подошел, наконец, офицер и к Ольге.
– Ну, хоть кого-то это заинтересовало!– огрызнулась она в ответ.– Не-е-ет! Со мной не все в порядке!
Она не видела, но почувствовала, как на ее реплику обернулись все солдаты.
Следующая глава http://www.proza.ru/2015/06/26/1331