Отрывок из повести "Обыкновенный дурак"
24.
Дверь скрипнула, и на лестничную клетку просунулся в узкие , давно не крашенные двери, серый мешковатый халат. Геннадий уже минут десять сидел на лавке в курилке один, дышал вонью табачного перегара и ждал. Аркадия узнал сразу.
- Чего ты долго так? – недовольно проворчал, - Обход давно кончился. Я два раза покурить успел с мужиками, пока все не разошлись.
- На! – сунул сигарету Аркадий, и сам закурил, - Чего-то наш сегодня долго ходил вокруг меня. Бинты все содрал, в ране ковырялся. Говорит, надо пластину ставить. Значит опять на стол мне, как и тебе.
Аркадий поморщился и потрогал свежие бинты на голове.
- Спрашивал? – выдохнул табачный дым Геннадий.
- Угу! – прохрипел Аркадий. Сегодня он был мрачен и понуро смотрел, отсутствующим взглядом, через металлическую решётку ограждения в окно, облитое снаружи грязными подтёками замёрзшего на морозе дождя, на серое зарождающееся декабрьское утро. Смотрел долго, будто хотел что-то найти за этим грязным окном, от которого дуло стужей. Там было холодно, и в курилке кроме дыма, клубился пар, от тёплого воздуха из больничного коридора.
- Сказал мне на перевязке, когда я уже совсем заорать захотел, что у меня не только лобная кость, но и мозги повреждены, - неожиданно, как и всегда здесь в больнице, заговорил горячо Аркадий, - в переносном смысле, мол. Ты говорит, сам-то понимаешь, что ты у меня просишь? Он, говорит, в хирургии лежит, а ты в нейрохирургии. Это, говорит, не то что разные отделения, а этажи даже разные. Как я вас в одну палату могу положить, когда он не мой больной? Понял? Вот так!
Геннадий бросил окурок на пол, мимо урны, и насупился.
- Ладно! – вздохнул Аркадий, и достал из-под халата, наполовину пустую бутылку водки.
- Ух, ты! - радостно выдохнул Геннадий, и схватил её крепко обеими руками. Через несколько секунд бутылка была уже пустой. Он высосал её через горлышко, и осторожно поставил под лавку. Только потом смачно выдохнул, и совсем другим, счастливым взглядом посмотрел на Аркадия. Тот всё так же тупо смотрел в хмурое окно.
- Сегодня на перевязке, - продолжал прерванный разговор Аркадий, - мне этот наш Лев Яковлевич напомнил Архангела Михаила. И знаешь, что я подумал? Что если даже нас, православных, ТАМ встречает еврей, то значит не всё так просто и здесь на Земле. Значит, дело не в том, как мы к ним относимся, или они к нам, а в чём-то совсем другом. Может быть в том, что ТАМ совсем не имеет значение ни национальность, и даже вера. Я ведь в те времена вообще не верующим был. Комсомольцем! А раз там не имеет, то и здесь всё это придумано кем-то.
Какая, в сущности, разница какому ты богу молишься, лишь бы человек был нормальный. Вот и доктор, например, этот Лев Яковлевич. Вполне приличный мужик, только какой-то со своими забегами. Всё ухмылочки, намёки. Слова какие-то некстати, или не к месту. Такое чувство, будто я обязан его понимать, или речи его расшифровывать. Будто он действительно родственник этому Архангелу!
- Да, плюнь ты! – счастливо улыбнулся Геннадий, быстро схватил стоящие возле стены костыли, и тяжело опёршись на них, пересел теперь чуть спиной к Аркадию, на другой бок. Торчащая в сторону, будто деревянная нога осталась на месте, но, кряхтя, Геннадий повернул и её, - Забыл же в первый раз – забудь и сейчас, а то действительно мозги сдвинутся.
- А ты совсем без водки не можешь? – так же безучастно спросил Аркадий, - Я вот вчера, когда Танюша бутылку передала, не удержался, выпил на ночь из горла, и ничего. Никакого удовольствия.
- А я не могу, - насупился Геннадий, - если и ты мне не поможешь, убегу отсюда. Алина – стерва! Отказалась приносить, а вчера пришла, я чую от неё так и пахнуло перегаром. Сама стресс снимает, а мне тут лапшу вешает, что о моём здоровье заботится. Ну, и чёрт с ней! Я и на костылях уйду.
- Куда же ты уйдёшь? Тебе операция предстоит. Сам говоришь, обещали новый сустав, искусственный поставить, да ещё и бесплатно. Убежишь – всю жизнь на костылях будешь шкандыбать.
- Да и чёрт с ними!- уже чуть расслабленным языком повторил Геннадий, - Алинка моя, сказала, что теперь нам с тобой инвалидность положена. Работать-то сразу, а может и вообще, мы уже не сможем. Она к юристам заезжала, и Таньку твою тоже с собой брала. Сказала, как из больницы выйдем, будут оформлять инвалидность, а то эти «люди в белых халатах» без денег только клизму могут посоветовать поставить. За этот бесплатный сустав, она уже столько подарков сюда перетаскала, что может и два сустава можно купить. Вот тогда я и сказал ей, что убегу, если водки не принесёт. Говорю ей - на костылях-то мне быстрей инвалидность дадут, и деньги будут. Но её разве напугаешь...?
- Зачем мне инвалидность, Гена? – возмущённо перебил Аркадий, - Мне инвалидность ни к чему! Пусть лечат – я работать пойду!
- Ну, да! – пьяно засмеялся Геннадий, - Работать ты любишь! Только кто же нас с тобой с такими травмами за руль пустит? Медкомиссию не пройдём, и что? Подсобником на стройку?
- Да, хоть к чёрту на рога! – почти взревел Аркадий, но ту же застонал и схватился руками за голову. Он склонил её низко, почти к коленям, и стал медленно раскачиваться из стороны в сторону.
- Ну, вот! – горько ухмыльнулся Геннадий, - А говоришь…
Геннадий закрыл глаза и откинулся на холодную, чуть мокрую от конденсата, крашеную стену. После водки мысли стали более приятными, и ногу ломило не так, как обычно.
Однако сладкое забытьё было не долгим. Громко заскрипела дверь, и знакомый голос ворчливо ворвался в тишину.
- Опять сидять! Чого вы тут рассиживаетесь? Эха! Да у них ещё и водка с собой!
Громко звякнула пустая бутылка под лавкой и, разлепив глаза, Геннадий увидел перед собой скорченное злобой лицо старой санитарки бабы Клавы.
Эту старушку, в заношенном и ветхом белом халате, хорошо знала вся больница, и даже бывалые мужики побаивались связываться со скандальной, крикливой и острой на язык старухой.
- А ну, пошла вон, старая кляча! – заорал Геннадий так громко, что сам вздрогнул от своего крика, - Сейчас я тебе по хребту вот, костылиной!
Злость забурлила внутри, и била из Геннадия будто фонтаном. Он быстро ухватил один из костылей, но шустрая старушка, почуяв видно, что дело принимает не шуточный оборот, выскользнула за дверь.
- Зря ты так! – всё ещё придерживая голову руками, поднял полные боли глаза Аркадий, - Теперь побежит жаловаться. Надо уходить.
- Да, достала она уже! – тяжело дышал Геннадий.
- Пойдём! – Аркадий тянул его за рукав халата…
Вот с этого самого случая, для Геннадия и начались все неприятности в больнице.
Вначале, в этот же день, сразу после обеда, в палату пожаловал его лечащий врач в сопровождении ещё какого-то лощёного на вид и очень важного доктора, как оказалось - заведующего хирургией. Они расселись на стульях возле кровати Геннадия, долго и нудно читали ему нотации, а заведующий выспрашивал о месте работы, о вредных привычках, и задавал ещё какие-то вопросы, и всё что-то записывал в тетрадку.
Геннадий отвечал, хоть и морщился, но был спокоен. Его мучила головная боль, и желание выпить заглушало все остальные чувства и впечатления.
- Мы же тебя на очередь поставили, Лохматов, как рабочего человека. Сустав тебе положен бесплатно. А ты что?- перед уходом горько вздохнул лечащий врач, Дмитрий Петрович Комлев, - А ты режим нарушаешь! Да, и печень у тебя увеличена. Как я сразу это упустил? Запойный что ли?
Не дожидаясь ответа, оба эскулапа наконец-то ушли.
«Пошли вы к чёртовой матери!» – подумал про себя Геннадий. Ещё утром вырвавшаяся наружу злость теперь тлела в нём, и он ждал только вечера и прихода Алины. Он пока не знал, что ей скажет, но уже был готов ко всему, только бы она принесла ему бутылку.
«Если замах костылём не поможет, - думал он – то пообещаю ей, что сбегу отсюда, даже если придётся прыгать со второго этажа. Только бы дождаться её!».
И он дождался. Его вызвали сразу же после пяти часов, как только начался приём посетителей.
«Рано она сегодня! – тревожно думал Геннадий, торопливо переставляя костыли по больничному коридору, - Ну, значит, есть Бог! Сейчас…».
В комнате посетителей народу было мало, и Геннадий завертел головой, отыскивая знакомое светло-серое пальто жены.
- Геночка! – раздался неожиданно сдавленный выкрик. В ноги бросилась маленькая, согнутая пополам фигурка, схватилась за костыль и ухватилась за полу халата. Геннадий еле устоял на ногах. Он не сразу узнал мать.
«Что же никто мне и не сказал-то! – подвывала мать, уткнувшись Геннадию в грудь, - Что же ты не прислал-то весточки, и не позвонил мне!».
«Вот оно! – промелькнуло в мозгу у Геннадия, - Сейчас пошлю её за поллитрой! А телефон-то в кармане! Я и правда, мог позвонить матери. Прямо из головы вон. Контузило крепко. Прав Аркашка. Что-то я совсем плохо стал соображать».
- Мать! – Геннадий тяжело навалился подмышками на костыли, и взял в ладони сморщенное и тёмное как печёное яблоко лицо матери, - Слышишь? Я живой! Давай-ка сгоняй в магазин. Ты же знаешь - мне надо! А то я тут совсем затух. Алинка, стерва, оборзела вообще!
- Геночка, - запричитала мать, - я тут тебе курочки варёной принесла, и яблочки свежие со своего огорода. Я их под кроватью, в ящике с соломой…
- Да брось ты, мать! – скрипнул с досады зубами Геннадий, - Слышала, что я тебе говорю-то?
Та закивала головой в ответ часто-часто, и быстро отёрла, лоснящимся и затёртым рукавом чёрного пальто, мокрое лицо. Геннадий увидел её преданные, как у больной собаки глаза и расплылся в улыбке и прижал её голову к груди. Он знал - теперь у него всё будет так, как ему нужно.