Здравствуй, мой далекий Тигр с зеленоватыми глазами! Много лет я открывала тебе в письмах все свои печали и радости и всегда получала ответ. Правда, ты больше писал о своих походах, поездках, сплавах на катамаранах по горным рекам, работах на даче. Но я знала, что ты меня слышишь и понимаешь. Я не могла оборвать эту переписку, даже когда она стала причинять боль. А потом вдруг все оборвалось само собой и нам стало не о чем говорить, даже когда ты приехал. Ты стал для меня чужим человеком.
И дело не в тех, кто появился рядом с тобой и со мной. Ты никогда не был один, и рядом со мной периодически появлялись то один, то другой. Ясно, что у тебя не было никаких чувств к нашему общему сыну, ты его почти не видел и не знал. Да, я родила его, прекрасно зная, что мы с тобой никогда не будем вместе и не просила никакой твоей помощи. Мне тогда было очень плохо, я только тебе сумела рассказать, как плохо. Ты приехал. После этого родился наш сын. У меня была возможность вырастить его. Если бы не перестройка.
Но у тебя не осталось никаких чувств и ко мне, я стала для тебя, как жена – унылой, докучливой обязанностью. Когда случилось это страшное несчастье с нашим сыном (ему уже было 18 лет), я впрямую просила тебя о помощи. Я ее не получила. Справлялась сама. Влезла в долги, выплачивала их три года, продолжая работать, даже когда в пожаре сгорело все, необходимое мне для работы, и работать стало почти невозможно. Работала, давно перейдя пенсионный возраст, мучаясь от высокого давления, головных болей. Тебе было все равно, судьба нашего сына тебе также безразлична.
Но я пишу сейчас тебе не потому, что мне нужна какая-то твоя помощь. Вроде бы все благополучно, я на пенсии, сын работает. Меня беспокоит такое же безразличие ко всем моего (и твоего) сына. Да, я где-то упустила его в детстве. Мне приходилось работать на двух работах, по 10 – 12 часов. Я приходила домой слишком уставшая, не было сил слушать его рассказы о школьных делах. Он перестал рассказывать. О его неудачах и удачах я узнавала только, приходя на школьные собрания.
Зато всегда рядом с ним была бабушка. Он его очень любила, баловала, он называл ее мамой, так же, как и меня. Она всеми силами старалась угодить любимому внуку, беспокоилась за него больше меня. Да, она всегда была истерична и порой «доставала» его излишней заботой, так же, как и меня. Но вот она стала совсем стара, беспомощна, потом слегла.
После трех дней в реанимации у нее помутилось в голове. Нас туда не пускали, и у нее создалось впечатление, что все ее забыли, бросили. Когда мы забирали ее домой, она непрерывно говорила и говорила о том, сколько она сделала для нас. Да, она изводила меня постоянными стонами, жалобами, нападками, обвинениями в недостаточной любви. Я чуть не ушла раньше ее. Дошла до такого состояния, когда меня стало сильно трясти, непроизвольно текли слезы. Сын испугался, вызвал Скорую помощь. Мать была жестока ко мне, а меня пугала жестокость сына по отношению к бабушке.
- Ты же называл ее мамой, у тебя были две матери!
- Теперь одна.
Потом бабушка не смогла садиться, двигаться, сползала с подушек. У меня не хватало сил подвинуть, перевернуть ее, я просила сына помочь. Он помогал, но после этого долго, брезгливо мыл руки.
- Почему ты так относишься к бабушке?
- А почему она так относится к тебе?
Возможно, это просто юношеский максимализм. А если нет? Ты ведь тоже любишь только себя, мой далекий Тигр. И мне страшно, что наш сын такой же, как ты.
Я не отправлю тебе это письмо. Зачем? Тебе все равно.