После окончания школы мы с Лавриком редко встречались, в основном были телефонные разговоры. По этим разговорам было видно, что он не очень желал этих встреч, а я не настаивал. Видать у него остался неприятный осадок от того, что он остался за бортом школы. Я его прекрасно понимал, но ничего не мог исправить, не мог ему помочь. Да и помощь он почти всегда отвергал, прячась за свою гордость и независимость.
А ту общую жизнь, которая была в школе, мы ее покинули, оставив школьные годы в воспоминаниях, остались только редкие случайные встречи, в которых по протоколу было - "Привет! Привет!" и "Как дела?". Не было уже того общего, что нас связывало. Ничего, кроме воспоминаний, а те школьные нити оказались не прочны, уж очень они быстро рвались. Да и не должны они быть они прочными, так как они прочными чувствовались только в школе, а после школы двор, увлечение по интересам и так далее. Задача школы – учить, но не строить сообщество, его строит жизнь, а она многогранна.
После школы я пошел работать, а Лаврику, нужно было работать, и нужно было учиться в вечерней школе рабочей молодежи, чтобы получить аттестат о среднем образовании. Да и жили мы в разных районах города, а такая жизнь не предусматривает частых встреч. Вот так и мы и разбежались. И разбежались на несколько лет. У меня была работа, а потом армия, как и у многих, у Лаврика чуть-чуть по-другому. В армию он пошел на два года позже, чем я. Причин такой задержки я не знаю, о них могу только догадываться.
Я после службы в армии вернулся домой и конечно отметился в телефонном разговоре с Лавриком о своем возвращении, а через несколько дней получил от него приглашение на его проводы в армию. На проводы я пришел с другом, на которых были Лаврик и его родители, да мы с другом, и больше никого. Это были грустные проводы, да и не могут быть проводы веселыми, он шел в неизвестность, которую я уже прошел, а ему это еще предстояло пройти. После застолья пошли на вокзал, чтобы посадить его вместе с командой призывников на поезд и отправить на два года в другую жизнь, жизнь, регламентированную строгими Уставами.
На перроне Лаврик был грустным и каким-то напряженным. Пропал тот сарказм, которым он блистал в былые времена, на вопросы порой отвечал невпопад. Как говорится – он был не в своей тарелке. И только по команде: «По вагонам!», он засуетился, неуклюже попрощался с родителями, подошел ко мне и сказал:
- Пока, Шапа!
- Пока, Лаврик! Не пропадай!
И Лаврик уехал. В моей душе была какая-то пустота, как будто я что-то потерял, потерял, может быть, навсегда. Поезд, увозил не Лаврика, увозил то светлое и близкое, бесшабашную юность, школьные годы, которые были когда-то и которые уже никогда не вернутся, оставив в нашей памяти только воспоминания.
Мы, все одноклассники, попали в водовороты взрослой жизни, только каждый в свой водоворот, из которого нам приходилось выныривать и плыть дальше, но уже с другими спутниками жизни. И порой эти спутники жизни были, как искусственные спутники земли, которые существовали на орбите какое-то время, а потом их сажали на землю или они сгорали в плотных слоях атмосферы. Мы взрослели в этих водоворотах жизни и взрослели каждый по-своему, не понимая этого.
Вот такой был Лаврик.