Не выходите замуж за поэтов-совет Айседоры Дункан

На выходе из ресторана Есенин вдруг останавливается и восклицает:
    – Айда! Едем в «Аделон», к Айседоре! Она будет рада – заждалась меня. Едем! Не все, конечно, – И он отбирает трёх членов кувырк-коллегии, которых возьмёт с собой.

Они берут такси и едут втроём. В другом авто едут есенинские приятели.

Есенин радуется нечаянной встрече с Оцупом и Ириной. Потом рассказывает о своих отношениях с Айседорой:
    – …Мы с ней часто ругаемся. Вздорная баба, к тому же иностранная – не понимает меня, ни в грош не ставит.

Оцуп предлагает отменить визит к танцовщице. Есенин отметает все возражения: если он решил её навестить, то пусть радуется и «не вздумает воротить морду». Затем добавляет, что, в сущности, она «неплохая и даже очень милая иногда».

У Ирины слегка шумит в голове от шампанского. Она смотрит в окно такси на пустынные унылые улицы ночного Берлина. От фонарей тянутся длинные, острые лучи, как когда-то в детстве от комнатной лампадки.

Есенин предлагает им позавтракать вместе в том же ресторане, потом закатиться ещё в одно весёлое место, и вообще «видеться каждый день». Оцуп молчит, а Ирина не соглашается и ссылается на путёвку в санаторий и на мужа в Париже. Есенину эти доводы кажутся несерьёзными:

    – Отложите поездку в санаторий, – предлагает он, а по поводу Георгия Иванова (муж Ирины Одоевцевой, поэт) резонно добавляет: – Ну, кто о муже думает, когда он в Париже.

Если мужу в Париже хорошо, то почему жене в Берлине надо отказываться от весёлой жизни? Этого Есенин не может понять.

Ирина решительно отвергает все соблазны, и тогда Есенин, расстроенный непокорностью женщины, резко ей говорит:

    – Как вам будет угодно…Скатертью дорога! Но вы когда-нибудь пожалеете, да поздно будет.

Авто подъезжает к «Аделону». Оцуп помогает Ирине выйти из такси. Есенин расплачивается с шофером.

Члены кувырк-коллегии уже ждут в холле гостиницы, не решаясь без Есенина подняться к Айседоре.

Есенин окидывает их усмешливым взглядом:
    – Все тут? Ну, пошли,  – командует он.

Он первым входит в широкий лифт, остальные входят за ним. Потом, также под его главенством, по длинному коридору чинно и попарно следуют за предводиттелем.

Перед одной из дверей Есенин останавливается, и, не постучав, по-хозяйски входит через прихожую в нарядную гостиную с большим роялем в углу.

    – Вот и мы! – провозглашает он. – Принимай гостей, Айседора.

Айседора Дункан – Ирина Одоевцева узнаёт её по портретам – сидит в глубоком кресле, обитом розовым шёлком. На ней похожее на хитон сиреневое платье без рукавов. Светлые волосы уложены «улитками» на ушах. На плечах длинный шарф.

У неё бледное, ничего не выражающее, слегка опухшее лицо и какой-то неподвижный, отсутствующий взгляд. Только это и выдаёт её усталость и далеко не девичий возраст. Тем не менее, она, как будто ждала, готова в столь поздний час принимать неугомонного Есенина с его гоп-компанией.

    – Эсенин, – не то с упрёком, не то с удивлением вскрикивает она и сразу встаёт с кресла, распрямившись как пружина.

Сергей Александрович сбрасывает прямо на пол своё пальто типа «пальмерстон» и садится в её кресло, вытянув перед собой ноги в модных плоских ботинках «шимми».

Она с лёгкой улыбкой поднимает его пальто и шляпу, вешает их в прихожей, возвращается и любезно здоровается с Ириной и Оцупом. Есенин не счёл нужным представить их ей, но это её не удивляет.

Ирина смотрит на Айседору. Она не такая, как её описывали ещё в Петербурге – грузная, дряблая. Напротив, она стройна и похожа на статую. Не только телом, но и лицом. Оттого кажется, что она смотрит, как статуя – по Гегелю – не глазами, а всем телом.

Члены кувырк-коллегии, уже снявшие свои пальто в прихожей, скромно рассаживаются поодаль. Пока ещё скромно…

    – Шампанею, – повелевает Есенин. – И чаю, кофе, конфет, фруктов. Живо! Ванька, тащи тальянку. Я буду частушки петь.

Лакей бесшумно разносит чай, кофе, печенье, шампанское. Гости, было присмиревшие, снова начинают шуметь.

Есенин, подыгрывая себе на гармонике, залихватски выкрикивает слова частушек. Приятели громко хлопают:
    – Ещё, Серёжа, ещё. Жарь! Жарь!

Казалось бы всем весело…Нет, здесь совсем не весело. Веселье какое-то натужное…Шумно, но не весело. И пожалуй, даже неуютно. Так бывает, когда шумная вечеринка со стороны кажется весёлой. В комнате тепло, но кажется, что из завешанных розовыми бархатными шторами окон тянет сырым сквозняком. Что-то неблагополучное разлито в воздухе, и даже хрустальная люстра светится излишне ярко среди дыма от папирос.

Всё это замечает Ирина Одоевцева, и не только это. Есенин, он же Эсенин, здесь совсем другой, нежели там, в ресторане, в такси. Из него прёт озорство и удаль молодецкая, похожие на хулиганство. Ничего не осталось от его нежности и наивной доверчивости.

Айседора садится на диван, рядом с Ириной, и заводит разговор – о себе, об Эсенине и об Ирине. Очень женский, очень интимный разговор.

    – Как хорошо, что с вами можно говорить по-английски. Ведь друзья Эсенина ни слова, кроме как на своём языке, не знают. Это страшно тяжело…И надоело. Ах, до чего же надоело! Он самовлюблённый эгоист, ревнивый, злой. Никогда не выходите замуж за поэта, – неожиданно советует она Ирине.

Ирина смеётся:
    – Я уже жена поэта.

Айседора неодобрительно качает головой:
    – Пожалеете, и ещё как, об этом! Вот увидите. Поэты – отвратительные мужья и плохие любовники. Уж поверьте мне. Хуже даже, чем актёры, профессора, цирковые борцы и спортсмены. Недурны – военные и нотариусы. Но лучше всех – коммивояжёры . Вот это действительно любовники!

И Айседора начинает восхвалять качества и достоинства коммивояжёров. Она не сомневается, что её большой любовный опыт даёт ей право учить жизни молоденьких поэтесс.

    – А поэты, – продолжает она, – о них и говорить не стоит – хлам! Одни словесные достижения. И большинство из них к тому же пьяницы, а алкоголь, как известно, враг любовных утех.

Да уж! Устами Айседоры Дункан глаголет истина. Полезные советы для женщин, выбирающих любовников, и через сто лет остаются полезными. Опытом предыдущих поколений не стоит пренебрегать. Для общего развития…